Текст книги "Талли"

Автор книги: Паулина Симонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 50 страниц)

3

В середине марта Бумеранг попросил Талли, чтобы она поехала в Манхэттен на футбольный матч с его участием, – это был бы один из подарков ко дню его рождения. Талли согласилась. Бумеранг очень волновался, целыми днями говорил только об этом, а в последние два-три дня перед матчем упросил отца приходить с работы пораньше, чтобы потренировать его.

– Я хочу произвести на маму впечатление, – говорил Буми. – А то она никогда больше не поедет.

Талли рада была оказаться в обществе своих мужчин, и даже Робин казался в тот день повеселевшим.

– Как бы Дженни не замерзла на улице, – сказал Бумеранг по дороге в Манхэттен, – сегодня ветрено.

– Не замерзнет, Буми, – сказал Робин. – Ведь ее держит мама, а наша мама – это настоящая печка.

– Да, правда, мам, ты печка. Я помню, в больнице ты была такая горячая. Прямо огненная.

Талли с Робином переглянулись.

– Теперь я уже не такая горячая, Бумеранг, – сказала Талли. – Теперь я поостыла.

– Робин, мам, Робин, – поправил ее Бумеранг.

Поначалу все складывалось хорошо. Правда, дул сильный порывистый ветер, мяч постоянно уносило за пределы поля. Талли, держа Дженни в нагрудной сумке, горячо болела за команду Буми и то и дело подскакивала на скамейке. Бумеранг провел голевую передачу, и его команда выиграла со счетом 1:0.

Потом отцы мальчиков сами захотели немного поиграть. Талли и Бумеранг сидели в первом ряду и смотрели на Робина, бегавшего по полю в спортивных трусиках. «Его ноги не очень-то красивы, – подумала Талли. – Смуглые, в бугристых мышцах». Ей вдруг представилось, что и у Бумеранга будут такие же ноги, когда он вырастет, ведь он был очень похож на отца.

В перерыве, когда Робин подошел к ним, Талли сказала ему:

– В этих трусиках ты выглядишь очень сексуально.

– Правда? Спасибо за комплимент.

Талли захотелось, чтобы он нагнулся и поцеловал ее, но он не поцеловал. Подошла сестра Робина Карен и села рядом с Талли.

– Твоим мальчикам, кажется, очень хорошо вместе, – сказала она после обычных слов приветствия. – А у тебя как дела?

– Как всегда, – ответила Талли.

– Робин говорил, у вас были какие-то проблемы. Значит, теперь все в порядке?

– Все отлично, – сказала Талли. «Если не считать того, что у меня никогда больше не будет детей, – подумала она, – и что мысль о том, что мне придется оставить сына, затягивает меня на дно Марианской впадины».

– И вы не собираетесь разбегаться?

– Нет, конечно, – ответила Талли машинально. Ее внимание было приковано к молодой женщине, разговаривавшей с Робином.

«И не холодно ей в такую погоду в шортах? Судя по всему не холодно. Хотя и не похоже, что она играла в футбол». Талли вытянулась вперед, чтобы лучше видеть. Робин держал дистанцию, но вот женщина шагнула к нему, подсмотрела, улыбнулась…

У Талли сжалось сердце, и на какое-то мгновение она опустила глаза. Но только на какое-то мгновение. Ей нужно было видеть.

– Гм, Карен, – Талли очень хотелось, чтобы это прозвучало как бы между прочим, – а с кем это Робин разговаривает?

Карен посмотрела на поле:

– Я не знаю. То есть я не знаю, как ее зовут. Но она все время здесь вертится. Она подружка вон того, – Карен показала на одного из мужчин на поле, – вон того парня, кажется.

Но Талли уже не слушала. Она не могла спокойно сидеть на месте. Она вскочила со скамейки и принялась мерить ее шагами.

– Мам! – закричал Бумеранг. – Куда ты? Иди к нам!

Но Талли ничего не слышала. «У тебя нет права, нет права, нет права», стучало у нее в голове. Она старалась не смотреть больше на Робина. Нет права… Но что же это такое? Талли чувствовала, что разум уже не помогает ей. Что же это такое? Как же это могло случиться? Значит, все эти годы у Робина в Манхэттене была любовница?

Талли почувствовала, что земля уходит у нее из-под ног. Она стала искать их взглядом и с большим трудом, наконец, нашла: он на поле, а она – у бровки, смеется.

Здесь, в Манхэттене? Всего в нескольких минутах езды от дома?

«О чем, о чем я думаю, что я делаю? – говорила себе Талли, стараясь унять дрожь в ногах. – Прекрати».

Время шло. Время шло и на трибунах, и на поле. Время шло везде. Время шло вокруг Талли. Но она продолжала ходить взад-вперед, стараясь овладеть собой.

Она вдруг вспомнила Джека. Неотчетливо. «У тебя нет права, – еще раз пробарабанило у нее в голове. – Таких прав у тебя больше нет. Нельзя обвинять Робина, нельзя ни о чем спрашивать, нельзя хотеть знать. Ты получила то, что заслужила».

Что-то острое внутри нее все кололо и кололо ее. Талли не помнила, как она вынесла ужин у Стива с Карен. Она все время стискивала зубы – не разговаривала и почти ничего не ела.

Они поехали домой поздно – около одиннадцати. Возбужденный событиями, Бумеранг болтал без умолку. Талли хотелось, чтобы он уснул, тогда она могла бы поговорить с Робином. Но, может быть, и к лучшему, что Бумеранг не спал, – то, что переполняло Талли, вряд ли можно было превратить в тему для разговора.

Что она могла ему сказать? Как ты посмел? Это казалось таким беспомощным. «Кто она? Вот все, что я хочу знать. Кто эта сучка? Ну и семья у нас, – думала она, погруженная в мрачное молчание. – Он с любовницей в Манхэттене, а я с любовником в Топике».

Уже в постели, обнимая на прощание Талли, присевшую к нему на кровать, чтобы пожелать спокойной ночи, Бумеранг спросил:

– Мам, тебе понравилось?

За спиной Талли в кресле-качалке сидел, покачиваясь, Робин.

– Да, понравилось, Бум, – преодолевая себя, сказала Талли. – Я рада, что пошла. С днем рождения, мой маленький.

– Мам, я Робин. И я уже не твой маленький. Твоя маленькая – Дженнифер.

– Бумеранг, ты на всю жизнь останешься нашим маленьким.

– Точно так же, как ты маленькая для бабушки?

– Да, точно так же.

Кресло-качалка за спиной все скрипело и скрипело.

– Мам, ты поедешь опять в следующие выходные?

– Я бы хотела, Бум, но это будет зависеть от папы.

– Папа, мама сможет поехать в следующую субботу?

Скрип. Скрип.

– Конечно. Мы ей всегда будем рады, – сказал Робин.

«Как же. Черта с два, были вы мне рады», – подумала Талли. Она выскочила из комнаты и сломя голову сбежала по лестнице.

Вскоре к ней спустился Робин.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросил он.

– О, конечно, Ц процедила она сквозь зубы. – Просто великолепно!

Он стоял у стены футах в десяти от нее.

– Скажи мне, – Талли постаралась говорить спокойно, – кто эта сучка?

На лице Робина не отразилось ровным счетом ничего.

– О чем это ты? – спросил он.

– Вот о чем! – закричала Талли, смахнув со стола три высоких бокала. Они упали на пол и разбились. – Кто эта сучка?!

Он помрачнел.

– Я не имею ни малейшего понятия, о чем ты.

– Ну конечно, ты не имеешь понятия! – закричала Талли еще громче. – Конечно, ты не имеешь ни малейшего понятия. – Она взяла со стола поднос с тарелками и стаканами и швырнула это все ему под ноги. – Попробуем еще раз. Кто эта сучка?

Из комнаты Хедды послышались испуганные крики, но ни Робин, ни Талли не обратили на это никакого внимания.

– Как ты мог?! – снова закричала Талли. – Как ты мог взять меня с собой? Как ты мог при нашем сыне, при нашей девочке, как ты мог стоять с ней, когда рядом были мы! Или все мы одна семья? – Талли горько усмехнулась. – Как же ты мог сделать это? Черт тебя побери, как ты мог взять меня с собой?

– Талли, о чем, черт побери, ты толкуешь?

– Робин! Все эти годы ты трахался с какой-то девкой? Трахался с ней все это время? Вот чем ты занимался все одиннадцать лет! – прокричала Талли.

Робин, стоя в дверном проеме, поднял руки – в мольбе? в гневе? в увещевании? Она швырнула ему под ноги тарелку.

– Талли, успокойся, ты в истерике.

– Я не в истерике! – завизжала она. «Тогда что же со мной? Я не узнаю себя», – промелькнуло у нее в голове. Но в сердце и глазах у нее стоял красный туман, и, пронзительно визжа, она кинулась на Робина, пытаясь вцепиться ногтями в его лицо.

Робин схватил ее за руки и попытался оттолкнуть от себя, но ярость придала ей силы, и она чуть не сбила его с ног.

– Талли, ты сошла с ума, – тяжело дыша, произнес Робин. Прижатый к стене, он удерживал ее руки. – Ты сошла с ума. Что с тобой?

– Ты ублюдок! Ублюдок! Как ты мог! Целых одиннадцать лет!

Ему пришлось сильно сдавить ей руки.

– Тебя-то что волнует, Талли? Что я мог или что одиннадцать лет? – спросил он.

Теперь Талли стала вырываться, она пыталась достать его ногой, пыталась сделать немыслимое: ударить ногой в пах.

– Пусти меня, ублюдок, – шипела она. – Пусти меня!

– Хорошо, я отпущу тебя, – сказал он и с силой оттолкнул ее от себя. Она с трудом устояла на ногах, огляделась и подняла с пола осколок стакана.

– Не вздумай, Талли, – предупредил Робин, – успокойся в конце концов! Успокойся, и, может быть, мы сможем поговорить.

– Не о чем нам разговаривать, ублюдок, – задыхаясь, она бросилась на него, но Робин был проворнее: он схватил ее за запястья и сдавил так сильно, что пальцы разжались, и она выронила осколок.

– Думай, что делаешь, – тяжело дыша проговорил он. Что обо всем этом скажут на процессе об опекунстве?

– Убери от меня свои грязные руки! – закричала она, и Робин опять оттолкнул ее. На этот раз сильнее. – Суд? – не унималась Талли. – О чем ты говоришь? Какой суд, если ты не отдаешь мне моих детей?

– Ты можешь забрать Дженнифер, – хрипло сказал Робин.

– А Бумеранг? Он тоже мой ребенок! Он тоже мой ребенок!

Потом они стояли молча: он – привалившись к стене со скрещенными на груди руками, опустив голову; она – обессиленная и задыхающаяся, с покрасневшими глазами, пошатываясь, посреди кухни. Стояли довольно долго – вот так, среди осколков битой посуды, а потом Талли вытерла рот, подошла к Робину, изо всех сил ударила его по лицу и взбежала по лестнице на второй этаж.

Робин задержался внизу, чтобы убрать осколки. Через пятнадцать минут он поднялся наверх и подошел к запертой двери ванной.

– Выходи, – сказал он.

– Убирайся, – ответила она.

После того случая, незадолго до рождения Бумеранга, в ванной не было замка, и Робин открыл дверь и вошел. Талли сидела на унитазе.

– Убирайся, – повторила она.

– Ты успокоилась? – Он закрыл за собой дверь.

– Вы не соблаговолите выйти?

Он присел на край ванны.

Ее глаза и губы распухли от соленых слез. Неожиданно она встала, открыла стеклянный шкафчик, взяла оттуда ножницы и начала обрезать свои волосы.

– Талли, подожди, – сказал Робин, все так же сидя на ванной. – Что ты делаешь?

– Оставь меня в покое. – Она продолжала неровно отхватывать густые длинные пряди. – Ты разбил мою машину. Значит, я имею право делать то, что хочу.

Всего десять минут потребовалось Талли, чтобы остричь волосы, которые она любовно растила целых восемь лет. Чуть меньше минуты на год. Теперь ее шевелюра торчала во все стороны неровным ежиком.

– Вот, – сказала она. – Ненавижу эти волосы.

Она снова села на унитаз, и они сидели молча, глядя на разбросанные по полу космы. Потом заплакала Дженни.

Талли пошла к ней, а Робин спустился вниз подогреть бутылочку.

В спальне Робин хотел что-то сказать, но Талли оборвала его.

– Робин, пожалуйста. Я кормлю ребенка. Оставь меня в покое, – сказала она.

Он разделся и сел на кровать, ожидая, когда Талли закончит.

– Робин, как ты мог так унизить меня? – Талли всхлипнула. – Как ты мог… перед твоими братьями и их женами? Они все знали, ведь так? Как ты мог привезти меня туда и не сказать ей, чтобы она не приходила?

– Я не унижал тебя, – мягко сказал Робин. – Я никак не мог унижать тебя. Ты не знаешь, что такое унижение. Я объясню. Я не мог тогда показать Бумерангу его сестру, потому что ее назвали Дженнифер Пендел.

– Значит, это правда, – безжизненно сказала Талли, беря Дженни на руки. – Ты был с ней все одиннадцать лет.

– Нет, Талли, – ответил Робин. – Все одиннадцать лет я был с тобой.

– А кто же тогда она? Мимолетное увлечение?

– А тебе не казалось, что у меня должно быть что-то вроде этого? Что кто-то должен был доставлять удовольствие мне?

Талли не ответила. Она положила Дженни между ними, а сама повернулась к Робину спиной и свернулась калачиком.

– Ты ее любишь, Робин? – спросила она через некоторое время.

Он молчал добрых пять минут. А потом сказал:

– Талли, ты просто сошла с ума. Как ты могла даже подумать об этом?

– Тогда на кой черт ты позвал эту шлюху? Чтобы она могла посмеяться надо мной? За этим ты меня привез? Чтобы она хихикала над тем, что вот я воображаю, что все прекрасно, а она с моим мужем.

Она закрыла лицо руками и горько заплакала.

– Ты, конечно, приятный собеседник, – мягко сказал Робин.

– Хорошо, тогда не будем говорить об этом.

– Талли, эти последние три года я почти не видел тебя. Я даже не знаю, где ты была все это время.

– Что ты несешь? Мы провели вместе всю зиму, всю осень и всю весну мы тоже были вместе.

– Хорошо. Если мы все время были вместе, как ты говоришь, – он усмехнулся, – тогда о чем ты беспокоишься?

– Черта с два стану я беспокоиться, – огрызнулась она. – Я просто хочу знать, кто она такая.

На этот вопрос Робин не ответил.

– А чего ты от меня ждала, Талли? Что я буду сидеть и ждать, когда ты вернешься домой?

– Не знаю, чего от тебя ждала. Наверное, что ты постоишь за себя. Скажешь что-нибудь. Почему ты никогда ничего не говорил?

– Ничего не говорил? А что, например?

– Я не знаю. Почему ты не пытался остановить меня?

– Почему? – Робин вскинул руки и выпрыгнул из постели – Талли увидела на его лице ярость.

– Почему! – Он схватил ее за плечи и так сильно тряхнул, что она подумала – сейчас он разобьет ей голову о спинку кровати, о стену; и свою разобьет тоже; его зубы были стиснуты, а пальцы сжимали ей плечи. – Почему?! – закричал он. – Ах ты, проклятая эгоистка! Эгоистичная, бессердечная женщина! Потому что я люблю тебя, черт бы побрал твою черствую душу! Потому что я люблю тебя больше всего на свете, потому что хочу, чтобы ты была моей, потому что всегда боялся потерять тебя! Я притворился слепым, чтобы ты могла найти себя. Я хотел, чтобы ты перестала думать, что наш брак был ужасной ошибкой. Он не был ужасной ошибкой, Талли, несмотря на всю твою проклятую жалость к себе и все твои истерики. Это была наша жизнь, и другой я никогда не хотел!

Робин перестал трясти ее.

– Все эти одиннадцать лет, – продолжал он, – я ни разу не спросил, любишь ли ты меня. Мне хватало того, что ты со мной, и, вопреки твоим усилиям, мы кое-что создали. Может быть, тебе это покажется недостаточно возвышенным, но ты, и наш сын, и этот дом – вот вся моя жизнь. Нелегко было рядом с тобой не сойти с ума. Я простился со всеми амбициями и надеждами. Ты думаешь, я хотел чего-нибудь другого? Я хотел только, чтобы ты была рада меня видеть! Я никогда не хотел, чтобы ты ушла, и никогда не угрожал, что уйду сам. Я хотел, чтобы ты сама меня выбрала, – он умолк, переводя дыхание. Прошло несколько минут. – И я до сих пор люблю тебя. Помоги мне Бог, я люблю тебя. И все еще хочу, чтобы мы сохранили нашу семью. Но ты стараешься изо всех сил. Стараешься разрушить все, что только можешь.

– Это я разрушаю семью?! закричала Талли. – Я? Послушай, ты, ублюдок, если бы ты не ездил каждую субботу трахать какую-то шлюху, может быть, тогда и я была бы дома! И тогда, может быть, другой мужчина не принимал бы у меня роды.

Вскрикнув, Робин одной рукой выбросил Талли из кровати. Она отлетела далеко и вытянулась на полу. И тогда другой он сильно ударил ее по лицу.

– Как ты смеешь! – взревел он. Как ты смеешь говорить это мне! – Голый, он стоял над ней, тяжело дыша. – Ты кого угодно доведешь до чего угодно! Что, неправда? До чего угодно! – Перешагнув через нее, он вышел из спальни и со всей силы захлопнул за собой дверь.

Талли встала с пола, взяла спокойно спавшую все это время Дженни и положила ее в кроватку. Затем пошла искать Робина.

Он сидел внизу на кушетке, завернувшись в одеяло.

– Робин, – сказала она шепотом, подойдя к нему, – прости меня.

– Извини, что ударил тебя, – у него дрожал голос. – Ты любого доведешь до чего угодно, ведь так? До чего угодно.

Она села на кушетку рядом с ним.

– Робин, – повторила Талли, – прости меня.

– Нам просто не хватает опыта, – усмехнулся он. – Такое бывает… Просто мы еще не привыкли.

Она встала на колени перед ним и раздвинула его ноги.

– Не привыкли к чему, Робин?

– Разговаривать. Талли, что ты делаешь?

Она стащила с него одеяло. Робин попытался отодвинуться.

– Что на тебя нашло? Я не хочу к тебе прикасаться, Талли.

– Неудивительно, – прошептала она. – Но я хочу коснуться тебя. – Он остался совсем обнаженным, и Талли на коленях стала подползать к нему.

– Прости, Робин, – прошептала она, уткнувшись в него лицом.

Робин втащил ее на кушетку и лег сверху, придерживая рукой ее голову, и вошел в нее. Он с силой вонзался в нее, и она стонала, повторяя шепотом:

– Робин, Робин, Робин…

– Этого ты хотела? – прошептал он, как бы отвечая ей. – Этого ты хотела? Яростного траханья? Или это траханье из жалости?

Обхватив его руками за шею, Талли повторяла шепотом его имя.

– Ни то, ни другое, Робин – простонала она.

После, обессиленные, они так и уснули на кушетке.

Робин на Талли, ее ноги обвиты вокруг его бедер, руки – вокруг его спины. Талли проснулась от ощущения, что на нее кто-то смотрит. Она открыла глаза и увидела Бумеранга – он стоял рядом и смотрел широко раскрытыми от удивления глазами.

– Мама, ты разве не слышала? Маленькая плачет, – сказал он.

Услышав голос сына, проснулся Робин. Он отпихнул Талли и встал. Поискал одеяло, чтобы прикрыть ее, но оно затерялось где-то на полу, и в темноте он не мог найти его. Бумеранг смотрел на свою обнаженную мать.

– Буми, иди наверх, сынок, – сказал Робин. – Иди. Мы сейчас придем.

– Пойдем наверх. Маленькая плачет, – сказал Робин, помогая Талли подняться.

Наверху Робин лег в постель рядом с Талли и Дженнифер. Он погладил светлые волосики девочки и ласково провел пальцем по щеке Талли.

– Если бы я знал, что такое мое поведение вызывает у тебя такую реакцию, я бы давно стал с тобой так обращаться.

– Ха-ха-ха, – сказала Талли. Но она не смеялась.

Когда Дженни уснула, Талли перенесла ее в детскую.

Она вытянулась на ковре рядом с кроваткой и закрыла глаза.

Примерно через полчаса она услышала, как в детскую вошел Робин. Его ноги остановились рядом с ее лицом.

– Почему ты никогда не спорил со мной? – спросила Талли, уткнувшись в ковер и вовсе не ожидая ответа. – Почему ты ни разу не поговорил со мной? Мы так много разговаривали, мы только и делали, что разговаривали, почему же ты не говорил об этом?

– Ох, Талли, – сказал Робин, становясь на четвереньки. – Ты сама установила эти правила, не я. Но я им подчинялся, потому что было ясно: или я подчинюсь или потеряю тебя. – Он помолчал. – И мы никогда не разговаривали. Да, конечно, мы говорили о книгах, о фильмах, о Бумеранге. Мы говорили о моей работе, о твоей работе и о том, что будет на обед. Но мы никогда не говорили о нас, мы никогда не говорили о тебе, о том, чего тебе не хватает и что нужно изменить. Мы никогда не говорили о важных вещах.

Талли повернулась к нему спиной.

– Я не думала, что тут есть о чем говорить.

– Конечно, ты всегда думаешь, что говорить не о чем, ведь так? Мы никогда не говорили о Джереми, мы никогда не говорили о Дженнифер, мы никогда ни о чем не говорили. Ты закрывала глаза, потому что не хотела, чтобы я тебе докучал. А я закрывал глаза, потому что боялся потерять тебя. Так зачем ты задаешь эти вопросы? Какой смысл?

– Ты прав. Никакого смысла.

«Я просто хочу, чтобы мне стало лучше, – думала Талли, – вот и все. Хоть чуть-чуть лучше. Но столько всего навалилось, что я даже не знаю, от чего именно мне больно. О Господи! Было бы лучше, если бы я ничего не чувствовала, даже боль, которую я испытывала от прошлого, лучше, чем эта боль сейчас.

Но как мне может стать лучше, если Джека со мной нет, если от меня отрывают сына, если Робин все эти годы спал с какой-то шлюхой…»

Она заскулила жалобно, как скулит щенок с перебитой лапой. Робин попытался приласкать ее, но она оттолкнула его, и он, потеряв равновесие, упал, а она поползла в другой угол детской все так же жалобно скуля.

– Никакого смысла, – всхлипнула она. – Совсем никакого смысла. Но я рассчитывала на тебя. Я думала, что ты предан мне. Это единственное, на что я рассчитывала. Твоя верность – только в нее я верила всю жизнь.

Он пополз к ней.

– Это и сейчас так, Талли, – заговорил он шепотом. – Я здесь. Я не хочу, чтобы ты уходила.

Талли не ответила.

– Прости меня, – сказал Робин. – Хочешь дать мне пинка? Я заслужил это. Но, Талли, может быть, три года – это слишком много, чтобы удалось этого избежать? А десять лет – тем более.

– Нет, Робин, – горестно произнесла Талли. – Мы могли бы этого избежать.

– Да, но… – он попробовал прикоснуться к ней, – но какой ценой?

Наконец он встал с пола.

– Пойдем спать? – предложил он.

– Нет, Робин, – ответила Талли, глядя на ковер. – Я не могу больше спать с тобой в одной кровати. Не могу, чтобы ты был рядом.

– Прости меня, Талли, повторил он, но уже сухим тоном. – Может быть, ты хочешь, чтобы я упаковал вещи и уехал?

– Какой в этом смысл? – быстро ответила она. – Ради Бумеранга мы долго притворялись. Можем попритворяться еще немного.

– Да, конечно, – согласился Робин.