Текст книги "Талли"

Автор книги: Паулина Симонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 50 страниц)

6

На следующей неделе Робину позвонила Гейл и накричала на него за то, что он даже не подошел к ней на танцах для выпускников. В запале Гейл наговорила про Талли разных гадостей, Робин не хотел их слушать и ни единому слову не поверил. В негодовании он повесил трубку, но какая-то червоточина язвила его душу, и всю дорогу из Манхэттена до Топики, где он должен был встретить Талли из школы, он не мог думать ни о чем другом.

Талли забралась к нему в машину, поцеловала в губы и улыбнулась. Ответной улыбки она так и не получила. Робин завел мотор и тронулся с места.

– Робин, что случилось? – спросила Талли через несколько минут.

– Ничего, – ответил он и твердо стоял на своем. У него-де был тяжелый день, да еще то, да еще се, в общем, все, кроме правды. Талли нужно было вернуться не позже шести до прихода Хедды. Они опять поехали к своей безлюдной стоянке. Там и впрямь никого не было – большинство машин принадлежали работникам фабрики «Фрито-Лэй» и стояли до самого вечера. Стоянку они выбрали как можно дальше от дома Талли.

Они припарковались в самом дальнем углу и занялись сексом. День был очень холодный, даже для ноября. Робин отключил двигатель и слушал тихие стоны Талли, и снова все произошло очень быстро. Он обнимал ее, и ему хотелось спросить, нравится ли ей их любовь, получает ли она от нее удовольствие, получила ли она с ним удовольствие хотя бы раз? Может быть, ей хочется в следующий раз поехать в мотель или еще куда-нибудь? Но задал совсем другой вопрос: «Талли, ты девушка?» – прекрасно зная, что этого не может быть.

Талли засмеялась.

– Робин, как смешно, ты спрашиваешь меня об этом, после того как мы только что занимались сексом. Да, Робин, конечно, я – девственница. Кем же я еще могу быть после того, что у нас с тобой было?

Она посмеялась, но он не засмеялся в ответ. Он перебрался на водительское сиденье и натянул брюки.

– Ты знаешь, что я имею в виду, – сказал он, – Была ли ты девственницей до меня?

Она придала сиденью вертикальное положение, нашла трусики, натянула, опустила юбку и застегнула блузку. После чего молча уставилась на свои руки.

– Талли, ты собираешься мне отвечать?

– Нет, Робин, не собираюсь.

– Почему? Мне просто интересно.

– Это не твое дело.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я хочу сказать: отвези меня к Джен, Робин, прямо сейчас.

Он рванул машину с места. Все получилось совсем не так, как он хотел. Талли не захотела говорить на эту тему. Но он был зол на нее, и ему хотелось, чтобы она тоже разозлилась.

– Талли, у тебя в школе – вполне определенная репутация. Я слышал, – продолжил он уже смелее, – что тебя считают девушкой, с которой очень просто… сама знаешь что.

– О, ты слышал? – холодно усмехнулась она. – Должно быть, ты услышал это от кого-нибудь из моих друзей.

– Ну?

– Что ну? Что за ну, черт тебя побери? – рассердилась Талли.

– Это правда?

– Робин!!! – воскликнула она. – Черт тебя возьми, это – не твое дело!

Он не отступал:

– По-моему, это – мое дело. Ты – моя девушка, и я не хочу, чтобы люди судачили о тебе за твоей спиной.

Она дерзко засмеялась.

– Я – твоя девушка? С каких это пор?!

Робин был сбит с толку.

– Я думал, это и так ясно.

– Ничего не ясно, Робин. Я – не твоя девушка, а ты – не мой парень. Мы встретились, ты пригласил меня на ланч, а потом трахнул в своей машине! Только давай не будем устраивать из этого Бог знает что, ладно? – Она говорила громко и холодно. – И скажи мне еще вот что, – продолжала Талли, – если ты хоть на секунду мог подумать, что я – девственница, неужели все, что ты мог мне дать, неужели самое большее, на что ты способен, – взять мою девственность в своем «корвете», даже не позаботившись о том, чтобы я не забеременела? Это все, на что ты способен ты, скотина?

– Хорошо, Талли, хорошо, я получил ответ на свой вопрос.

– Да, ты получил свой паршивый ответ, получил, – сказала она.

Он отвез ее на Сансет-корт. Она вышла из машины, хлопнув дверью, и, не оглядываясь, пошла к дому.

Робин поехал домой. Чувствовал он себя отвратительно. Все вышло совсем не так, как он надеялся. Наверное, разговор на эту тему и не мог получиться спокойным. Может быть, она права. Может быть, это и впрямь не его дело. Но что ему еще оставалось? Она – не его девушка? Но она была ею целых четыре недели, и она нравилась ему, и он этого не скрывал. Что чувствовала она сама, было не так очевидно – Талли никогда внутренне не приближалась ближе, чем на вытянутую руку. Но он не хотел с ней расстаться. Расстаться с ней – и что тогда? Обратно к Гейл?

Два дня Робин смертельно тосковал, пытаясь забыться в работе. Сидение дома и раньше повергало его в депрессию, а теперь еще и Талли не было, и ему незачем было ждать воскресенья. Из больницы привезли отца. Врачи больше ничего не могли сделать. Стивен Де Марко уже полгода был болен раком легких, и вся семья ждала, когда он умрет, включая и Робина, который не мог смотреть на страдания отца или, что было еще хуже, видеть его под действием морфия – в бреду, истощенного и умирающего. Весь дом пропах хлороформом, пропах смертью. Чтобы как-то поднять себе настроение, Робин пригласил Гейл пообедать, выпросил у нее прощение, привел к себе домой и переспал с ней, все время думая о Талли, вспоминая, как она стонала под ним и как ее руки крепко обнимали его шею.

Прошло две недели, и Робин понял, что больше ему не вынести. Однажды он пораньше ушел с работы и поехал в Топику, к школе. Два часа он просидел перед парадным входом, не включая радио.

Дженнифер и Джулия вышли из школы вместе, прижав к груди учебники, и, увидев, что Дженнифер и Джулия смотрят на него, Робин подумал: «Они знают. Они знают и думают, что я – скотина». Он спросил у девушек, где можно найти Талли, и был удивлен их ответом. Детский сад при Уэшборнском университете?

Подъехав к университету, и оставив машину с юго-западной стороны, он приник к проволочному ограждению и увидел Талли. Она гуляла с группой детей. Надпись на ограде гласила: «Не входить. Частная собственность. Ясли и детский сад при Уэшборнском университете». Робин видел, что дети прямо-таки виснут на ней, а она наклоняется к каждому или опускается на колени, чтобы не пропустить никого. Потом дети пустились за ней в погоню вокруг игровой площадки, и она бежала не очень быстро, так, чтобы они могли догнать ее. Робин видел, как Талли смеется, и как дети смеются вместе с ней;

Он прождал до пяти часов и потом просигналил. Талли увидела его и медленно пошла через калитку к машине. Остановившись рядом с дверцей, она вопросительно посмотрела на него.

– Пожалуйста, сядь, я хочу поговорить с тобой, – попросил Робин.

Она села.

– Мне нужно домой. Моя мать будет дома в шесть.

Робин подъехал к начальной школе Патвина, которую отделял от Рощи только один дом, и остановил машину.

– Что это за детский сад?

Она пожала плечами.

– Я хожу туда по четвергам.

– Каждый четверг?

– Да.

– И как давно?

Она сжала руки.

– Третий год.

– Но Бога ради, почему?

Талли снова пожала плечами.

– Все воспитатели слишком взрослые. Детям нужен кто-то помоложе, чтобы было с кем играть.

Робин с нежностью дотронулся до ее волос.

– Они любят тебя.

– Ты же не знаешь, во что мы играли. Я была злой колдуньей, а они ловили меня, чтобы убить.

Робин улыбнулся.

– Я вижу, ты любишь детей, Талли.

– Да, два часа в неделю. Я люблю чужих детей, – сказала она, убирая голову из-под его руки.

Робин прокашлялся.

– Послушай, прости меня. Я не хотел тебя обидеть. Пожалуйста, давай будем опять встречаться, и если ты не захочешь рассказывать мне о чем-то, я не буду спрашивать. Ты можешь диктовать условия, Талл, только не бросай меня.

Талли была ему рада. Она скучала по нему, но в то же время была уверена, что ему время понять кое-что.

– Робин, я рада, что встречаюсь с тобой, – сказала она. – Ты мне нравишься, ты – хороший парень, но придется тебе усвоить некоторые вещи. Первое – я не люблю говорить о своих делах. И второе… – Талли подыскивала подходящие слова, – второе – это то, что наши отношения всего лишь эпизод.

Увидев его застывший взгляд и убитое лицо, она сглотнула комок в горле. «А чего он, собственно, ждал? – подумала она. – На что, черт возьми, он надеялся?»

– Ну что, Робин?

– Почему эпизод, Талли?

– Потому что, Робин, у меня есть планы. Свои планы.

«И ты в эти планы не входишь».

– Планы? – невесело переспросил он.

– Да. Ты же знаешь, это мой последний школьный год. Скоро мне будет восемнадцать. И я собираюсь каким-то образом устраивать свою жизнь.

– Каким образом? Танцуя?

Талли покачала головой.

– Нет. Танцы, соревнования, изматывающие выступления – это не жизнь, во всяком случае, для меня. Это все равно что сменить одну тюрьму на другую. Нет, я люблю танцевать, я танцую сколько себя помню. Можно даже сказать, – она чуть улыбнулась, – что танцы были моей первой страстью.

– Здесь нечем гордиться, Талли, – сказал Робин.

– А кто гордится? – сказала она, защищаясь. – Я не горжусь этим, просто говорю то, что есть.

– Так докажи это.

– Нет, – сказала она. Я не хочу оказаться из-за этих танцев в ловушке. – Она стиснула руки. – Классический танец – не моя стихия, а любой другой подразумевает раздевание.

«А я не хочу ни перед кем раздеваться». Она так и не решилась разменять стодолларовую банкноту, которую выиграла, сняв блузку на танцевальном конкурсе в «Тортилла Джэка».

– По-моему, ты в принципе избегаешь ловушек – каких бы то ни было, – сказал Робин.

– Ты прав.

Робин поинтересовался, что же является предметом ее устремлений.

– Колледж, – ответила она.

– Допустим. Колледж – это хорошо, – сказал он. – И как ты себе это представляешь?

Она вздохнула.

– Мы с Дженнифер послали заявления в Стэнфорд. Правда, у меня не Бог весть какие отметки, и я, конечно, ни за что не поступлю…

Робин перебил ее.

– Стэнфорд, – проговорил он. – Это заведение староанглийского образца. Где он находится?

– В Калифорнии, естественно.

– В Калифорнии! – воскликнул Робин. – Понятно. И чем же ты планируешь заниматься в этом Стэнфорде?

– Если бы ты дал мне досказать, я бы сказала тебе, что мне никогда туда не поступить. Но наш американский бог, видно, обитает где-то неподалеку, так как мои документы приняты на рассмотрение. Я получу степень и работу, буду танцевать по выходным и смотреть на океан, – сказала Талли.

– Степень кого?

– Да кого угодно. Не все ли равно? Степень.

– А что Дженнифер?

– Джен собирается стать врачом. Педиатром. Или детским психиатром.

– И Дженнифер тоже этого хочет? Я хочу сказать, поехать в Калифорнию?

– Конечно, хочет, – сказала Талли, – она и предложила мне это.

– О, ну тогда, скорее всего, так оно и будет, – согласился Робин, отвернувшись от нее и глядя в боковое окно. – Скорее всего, так и будет.

Талли притихла.

– Я все понял, – сказал Робин. – Но тогда зачем тебе встречаться со мной? Или я нужен тебе только для того, чтобы как-то перебиться до следующего года?

– До следующего года? Я не загадываю дальше чем на неделю.

– Да, сказал Робин. – О да, конечно, – язвительно согласился он, ударив кулаком по рулю. – Конечно. Так скажи же мне, Талли, кем ты хочешь быть там, в Калифорнии, когда станешь взрослой?

– Предпочитаю не загадывать, – ответила Талли.

глава четвертая
ЗИМА
Ноябрь 1978 года

1

– Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что вы с Талли собираетесь в Калифорнию? – спросила Линн. Тони оторвался от жареной говядины.

– Только то, что сказала, – ответила Дженнифер. – Мы хотим поехать в Калифорнию. Мы собираемся в Калифорнию.

– О чем ты говоришь? – сказал Тони. – Ты собиралась в Гарвард. Я думал, все уже решено.

Дженнифер покачала головой.

– Мы приняты в Стэнфорд. И именно туда мы поедем.

Линн и Тони обменялись долгим взглядом. Потом Линн сказала:

– Дженни Линн, дорогая, чья это идея? Талли?

Тони повысил голос:

– Конечно, Талли! Талли, Талли, Талли! Мне надоело все время слышать это имя! – Он повернулся к жене: – Я говорил тебе, что она от дурного семени! – А потом к Дженнифер: – Чего ты хочешь, Дженнифер? Чего ты-то хочешь?

– Я хочу поехать в Калифорнию, – упрямо ответила Дженнифер.

– Черт! – вспылил Тони, бросая вилку. Она упала с громким звоном, и у всех троих загудело в ушах. – Я не позволю этой девчонке делать из тебя неудачницу, Дженнифер! Я не позволю этой девчонке превратить тебя во вторую Талли.

Линн попросила Тони сбавить тон. Дженнифер отодвинула прибор и сложила руки на коленях.

– Папа, поехать в Стэнфорд – не значит стать неудачницей. Совсем не значит.

Линн и Тони еще что-то говорили, сначала горячо и страстно, потом медленнее, притворяясь благоразумными. Дженнифер полностью выбыла из разговора и наблюдала за родителями, спорившими, кто из них виноват в том, что такое случилось с их Дженнифер.

– Ты вечно шушукаешься с ней! – кричал Тони.

– Вот именно, а ты никогда с ней не разговариваешь! – отвечала Линн.

– Я твердил и твердил тебе об этой девчонке. И все-таки тебе понадобилось привести ее к нам в дом. Я говорил тебе: от нее не будет добра, Линн. Не от добра она появилась, и сама добром не кончит, и, между прочим, никогда никому не принесет добра. Эта Талли…

– Это неправда, пап, – вмешалась Дженнифер. – Неправда, что Талли добром не кончит. У нее все будет хорошо. Вот увидишь. Талли хочет помогать детям. Может быть, она станет психологом.

– Помогать детям? Талли себе помочь не может! – завопил Тони. – Психологом? Дженнифер, чтобы стать психологом, нужно любить разговаривать! А твоя подруга Талли – только что не глухонемая!

– Пап! Ну что ты говоришь! – сказала Дженнифер. – Чтобы стать плохим психологом – нужно любить разговаривать, а чтобы стать хорошим – нужно любить слушать. И Талли не глухонемая, пап. Ты не можешь называть ее глухонемой только потому, что сам не слышишь ее. – Джен поднялась со стула прежде, чем отец успел возразить. – Папа, папа! И вот еще что! Дело совсем не в Талли! – вдруг пронзительно закричала она и запустила стакан с кокой через всю комнату. Он разбился о стену, и осколки с громким звоном посыпались на пол. Гулкое эхо разнеслось по притихшему дому. Родители замерли. Помолчав минуту, Линн грустно сказала:

– Дженни, мы были уверены, что ты хочешь в Гарвард.

– Нет, мама, – возразила Дженнифер. – Нет. Это вы всегда хотели, чтобы я поехала в Гарвард.

– Дорогая, ну что в этом плохого? Чем плохо поехать в Гарвард?

– Ничем. Точно так же, как нет ничего плохого в том, чтобы поехать в Стэнфорд.

Ну как сказать им, как им объяснить, насколько сильно она хочет в Калифорнию! Как объяснить им, что бедняжка Талли хочет туда, только чтобы быть рядом с ней. Поднявшись к себе, Дженнифер тихо рассмеялась. Они ни за что не поверили бы, если бы я рассказала им. Они ни за что не поверили бы, что вовсе не Талли придумала ехать в Калифорнию. И что Талли имеет очень маленькое отношение ко всей этой затее. У Дженнифер было большое подозрение, что Талли, предоставленная самой себе, несмотря на все ее торжественные заявления, несмотря на карты, мечты и разговоры о пальмах, не поехала бы в Калифорнию. О, конечно, Талли ни за что на свете не признается. Но Дженнифер интуитивно чувствовала это. Без Дженнифер Талли никогда бы туда не поехала. Но как объяснить это родителям? И как сказать им, что получивший множество предложений от национальных футбольных команд Джек Пендел, которому исполнится девятнадцать в этом ноябре, поедет не куда-нибудь, а именно в Пало Альто.

2

 
Прими меня, дитя, я здесь, я твой,
Сожми в объятьях и прими мой принцип:
Желанье, страсть огонь, которым я дышу,
Любовь – роскошный пир, где все мы гости…
 

Робин стоял под душем и громко распевал. Была суббота, и он собирался на свидание с Талли. Каким-то чудом ей удалось это устроить. Три дня назад она сказала ему об этом, и он заказал лучший номер в «Холидэй Инн».

Робин вышел из душа и стал вытираться перед громадным, от пола до потолка, зеркалом. Зеркало запотело, но Робин протер его полотенцем и отступил назад, чтобы посмотреть на себя.

– Хм, выгляжу неплохо, – подытожил он и стал одеваться.

Прекрасное настроение омрачала только мысль, что он в самый загруженный день недели оставляет подсчет выручки на девятнадцатилетнего ассистента. «Ты имеешь право расслабиться, парень, – уговаривал себя Робин, натягивая свои лучшие хлопковые брюки и свитер поло. – Посмотри на своих братьев».

Стивен Де Марко-старший был слишком тяжело болен и оставил все дела на троих своих сыновей, но братья Робина совсем не интересовались семейным бизнесом. Брюс и Стив бегали по свиданиям и играли в мяч. Девушки и спорт, казалось, составляли предел их мечтаний.

Стив учился на втором курсе Канзасского государственного университета в Манхэттене. А Брюс, пять лет назад окончив школу, все время играл на гитаре. Он «пытался найти себя». На данный момент он, кажется, нашел себя в фермерстве. Брюс убедил себя, что только так может самореализоваться, и, попросив помощи у отца, купил ферму в двадцати милях на север от Манхэттена. Поэтому, вместо того чтобы, как Робин, носить костюмы от Пьера Кардена и рубашки «поло», Брюс ходил в комбинезоне и вставал с петухами. Он играл на своей гитаре лошадям, и, похоже, им это нравилось. Было также замечено, что его вкусы на девушек и лошадей во многом совпадали.

Вот таким образом Робин стал единственным представителем их семьи в магазине. До встречи с Талли Робин работал по семь дней в неделю от звонка до звонка. Сказав Талли, что свободен по воскресеньям, он солгал. У Робина семь лет не было выходных, но, увидев, как Талли в одиночку оттащила с дороги добермана, Робин тоже решил проявить характер и выделить себе выходной. При этом он сознавал, что никто не справится с торговлей лучше, чем он; что никто не умеет продавать так, как умеет он; никто не сумеет предложить покупателю именно то, что ему нужно; и никто не умеет определить стиль, размер и цену, на которую рассчитывает покупатель, по одному его внешнему виду и манере разговаривать, – так, как это умел Робин.

И, конечно, проблема с кассой. Даже не столько с кассой – расплачивались в основном кредитками или чеками. Но удачливое воскресенье могло принести от пятисот до тысячи долларов наличными. Ладно, ладно, ничего страшного, имущество застраховано, да и в любом случае, что значит какая-то сотня долларов для компании с ежегодным оборотом в два миллиона? Да, но сам факт краж! Обокрасть их проще простого. Например, у них в магазине продавались очень дорогие рубашки от Ральфа Лорена и Пьера Кардена. Кое-какие галстуки и ремни, двухсотдолларовые а туфли «Bally». Ребята, работавшие на складе, запросто могли вынести на себе три-четыре семидесятипятидолларовые рубашки, и эта мысль сводила Робина с ума. С недавнего времени он методично заносил теперь весь товар в компьютер и на следующий день сверял с книгой регистрации проданного.

Робин надел рубашку от Пако Рабана и высушил волосы феном. Несколько месяцев он брал выходной только по воскресеньям, а потом махнул рукой, запер кабинет поставок, инвентаризационные бумаги, и стал брать выходной еще и по средам. Раза два в субботу он возил Талли в Манхэттен показать, как он играет в соккер. Обычно после игры он возвращался в магазин, но только не сегодня.

 
«…потому что ночь
Принадлежит влюбленным…»
 

– пел Робин, запирая дом и заводя машину.

 
«…потому что эта ночь
Принадлежит нам с тобой…»
 

И хотя Робин очень беспокоился о магазине, больше всего его волновала Талли.

Они только что кончили заниматься любовью, и Робин нежно гладил Талли по волосам.

– Талли, – прошептал он, – Талли.

– Что, Робин, что?

– Ты со многими этим занимаешься?

Она засмеялась.

– Во всяком случае, в «Холидэй Инн» впервые. – Она осмотрелась. – Красиво. Такая огромная кровать. Я первый раз лежу на такой кровати. На такой большой кровати.

– Я серьезно спрашиваю, – сказал Робин.

– Ах, в этом не сомневаюсь. – Она улыбнулась и вздохнула. – Не очень со многими.

– Ты помнишь своего первого?

Она напряглась, ее взгляд стал безжизненным.

– Кто же этого не помнит? – сказала она нехотя. – А ты?

– Конечно. – Он улыбнулся. – Она была старше меня. Ее звали Мэг. Знаешь, она пришла в магазин отца, чтобы купить что-нибудь своему мужу.

– Но присмотрела кое-что для себя? – сказала Талли.

– По-видимому, да. Так, одну мелочь.

– И насколько она была старше? – поинтересовалась Талли.

– Мне было шестнадцать, а ей – двадцать пять.

– Примерно как мы с тобой, только наоборот, – сказала Талли.

– Вроде того, – согласился Робин. За исключением того, что к Мэг он никогда не чувствовал ничего, кроме благодарности.

– Твой первый тоже был старше?

– Да, сказала Талли, – он был старше.

– И сколько тебе было?

– Я… – сказала Талли, – … была моложе.