Текст книги "Талли"

Автор книги: Паулина Симонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 50 страниц)

4

Робин вернулся домой ночью в среду. За Бумерангом ухаживали сразу три женщины: Милли, заламывающая бровь и повторяющая про себя молитвы о Робине, Хедда, прохромавшая в кухню, чтобы спросить, не хочет ли Робин поесть, и Шейки, которая укладывала Бумеранга спать.

– Спасибо, Шейки, – благодарно сказал Робин.

Шейки дотронулась до его руки.

– Как Талли?

Больше никто про Талли не спросил. Может быть, Шейки молилась за Талли?

– Замечательно, – сообщил Робин. – Скоро ты сможешь навестить ее и ребенка.

– Она все еще без сознания?

– Ей уже лучше, – сообщил Робин, складывая губы в подобие улыбки.

– Ты говорил со мной так раздраженно вчера вечером, когда звонил мне по телефону, – заметила Шейки. – С ней действительно все в порядке?

– Все хорошо. Я просто немного устал, вот и все, – сказал Робин, подавляя зевок. – Уже поздно.

Вскоре он уже сидел у кровати сына.

– Как мама, па? – спросил Бумеранг.

– Ей гораздо лучше, Буми. Ох, прости, Робин, РОБИН. Она скоро придет в себя.

– Вот она удивится, когда узнает, что у нее родилась девочка, правда, папа?

– Она будет просто поражена, – согласился Робин.

– Ребеночек просто прелесть, – сказал Бумер. – А когда она начнет говорить и все такое?

– Скоро, может быть, на следующей неделе, – сказал Робин.

– На следующей неделе? Уходи, папа. Я лучше спрошу маму, а то ты совсем ничего про детей не знаешь.

Робин улыбнулся. «Всегда кажется, что прошла всего неделя, – подумал он. – Всего неделя, прежде чем она тоже скажет что-нибудь вроде: «Уходи отсюда, папа». Интересно, скажет ли она это мне?»

– Робин-младший, – прошептал он. – Я так счастлив, что ты у меня есть, сынок.

– Папа, – сказал Бумеранг, отворачиваясь, – прекрати целовать меня. Спокойной ночи.

5

Талли очнулась. Она чувствовала себя слабой, хотела спать, но все же открыла глаза и увидела Робина, сидевшего напротив кровати. Все было в точности так, как ей грезилось, когда ее глаза были еще закрыты, однако это была реальность. «Он жутко выглядит», – подумала Талли, присмотревшись. Губы обкусаны, а темные круги под глазами занимали половину лица. Она пошевелила губами, и его карие глаза увлажнились.

– Робин, – прошептала она. – Как ребенок?

– Прекрасно, – ответил он, стараясь говорить не очень хрипло. – Получше, чем ты.

Талли заметила капельницу, подсоединенную к ее руке.

– Господи, – сказала она. – Я превратилась в мою мать.

Робин промолчал, скрестив руки на коленях, и она спросила:

– Как Буми?

– Прекрасно, – ответил Робин. – Он считает, что у него прехорошенькая сестра.

– Я уверена, что она именно такая. А какой сегодня день?

– Среда.

– Среда… – грустно повторила она, дотрагиваясь до груди. Ее посетила ужасная мысль: «У меня наверняка уже пропало молоко. Оно ушло». – Чем же они ее кормят? – чуть не плача спросила она.

– У нее все хорошо, Талли, – повторил он. Лучше, чем у тебя.

– А как дела у меня?

– Теперь лучше.

– А что со мной было? Последнее, что я помню, это как приехала «скорая помощь»…

– Верно. Выяснилось, что у тебя не вся плацента вышла. Кусок остался и начал отравлять тебя. Но теперь все хорошо, – добавил Робин, отворачиваясь.

Талли хотелось сказать ему что-нибудь утешительное. Он выглядел таким потерянным.

– С Новым годом, – сказала она. – Она родилась под Новый год.

– Я знаю, – сказал он.

У Талли внутри все сжалось.

– Робин, а где Джек? – спросила она спокойно, почти благоговейно.

Удар, снова такой удар! Откуда-то слышался шум воды и металлический лязг.

– Он за дверью, – сказал Робин. – Хочешь, чтобы я позвал его?

Талли не ответила. Все было таким смутным, странным, липким от пота, каким-то нездешним. Она отчетливо помнила только лицо Джека. Любимое лицо. И его хотелось увидеть снова.

Талли посмотрела на Робина. Он выглядел страшно одиноким. Она подавила в себе желание попросить его сесть поближе, обнять ее. Она подумала: «Наверное, после всего, что произошло, у меня совсем не осталось молока». А вслух сказала:

– Прошу тебя. Пожалуйста. Только на минуточку.

Робин встал и положил руку себе на горло. Жест, который Талли не поняла и который ей не понравился. Не в силах больше смотреть ему в глаза, Талли прошептала:

– Робин, прости меня, пожалуйста. Но она не была уверена, что он услышал ее – он был уже у самой двери.

В палату вошла сиделка, и Талли попросила принести ей ребенка. И тут через стеклянную дверь бокса заметила Джека. Он шел к ней и улыбался. С огромным облегчением она прошептала:

– Джек…

Он вошел, сел на кровать, обнял ее и прижался к ней.

– Привет, малыш. Пора просыпаться, спящая красавица. Ты побила даже собственный рекорд.

Талли пробормотала что-то нечленораздельное, и счастливый Джек улыбнулся и прижался лицом к ее щеке. Она подняла свободную руку и погладила его по голове.

– Джек, как она?

Он приподнялся, и она как следует рассмотрела его. Черные круги вокруг серых глаз и светлая щетина на щеках. Даже губы были бледными. Джек выглядел не лучше Робина.

– Талли, она такая красавица!

– Вы что, оба тут сидели все это время?

Джек кивнул.

– О Господи, – сказала Талли, отпуская голову Джека. – Бедный Робин.

– Бедный Робин, – согласился Джек. – Ничего страшного. Ты нас объединяла.

– А что было со мной?

– Да так. Робин ведь, наверное, сказал тебе. Кусочек плаценты остался в твоем замечательном животике.

– Да, он мне что-то говорил. Его удалось извлечь?

– Да, они его удалили, – сказал Джек, положив голову ей на грудь. – Но им пришлось удалить также и матку, Талл. К сожалению.

Все тело Талли напряглось как струна. Она оттолкнула Джека. Тот встал и пересел в кресло.

Когда она снова обрела голос, то сказала:

– Зачем они это сделали? Почему не дали мне антибиотики или что-нибудь еще?

Джек покачал головой:

– Ничего не помогало, Талли. Тебе не становилось лучше.

Талли пристально посмотрела в глаза Джеку, вспоминая изможденное лицо Робина, потом посмотрела через стеклянную стену и спокойно спросила:

– Они поинтересовались, к какой вере я принадлежу?

– Да нет, по-моему, – ответил Джек.

Талли отодвинулась.

– Значит, мне было совсем плохо, да? Матка никуда не годилась… – Она потрогала свой живот – стало больно. – Вряд ли я смогу рожать, да?

Джек только грустно посмотрел на нее.

Через несколько минут вошла сиделка Крейн с Дженнифер на руках. Она молча отсоединила капельницу и положила Дженнифер к матери. Девочка спала. Талли и Джек общими усилиями растормошили ее. Малышка проснулась и заплакала. Джек помог Талли сесть. Его огромные руки почти оторвали ее от постели. Талли приспустила с плеч больничный халат и поднесла Дженнифер к груди.

– Господи, да осталась ли там хоть капля молока? – прошептала она.

Сиделка Крейн подошла к ней с бутылочкой смеси.

– Забудьте, – сказала она резко. – У вас ничего не осталось. Она уже привыкла есть вот это.

Сиделка вышла, и Талли повернулась к Джеку,

– Что это с ней?

– Не обращай внимания. Все они грубоваты. То и дело поднимают брови, считая их каким-то особым оружием.:

– Почему?

– Почему? Талли, мы здесь были вдвоем. Постоянно. Я привез тебя, а потом приехал Робин и сказал, что он – твой муж.

– Но он и есть мой муж.

– Правильно. Потому-то они все так и ходят с поднятыми бровями. Мы вместе в реанимации. Вместе в детском отделении и оба просим показать ребенка. Впрочем, сиделка из детского отделения вела себя прилично, но, может быть, она просто ничего не поняла? Или виду не показывала.

Талли посмотрела на ребенка, сосущего бутылочку.

– Я страшная неудачница, – сказала он. – Ужасно, что я не могу кормить ее грудью. А ведь это мой последний шанс. Больше я уже никого никогда не буду кормить грудью. Бумеранг был первым и последним. – Она попыталась избавиться от давящего кома в горле. – Если бы я знала, я бы кормила его вдвое дольше…

– Ох, Талли! – сказал Джек, поправляя простыню. – Ты ведь и так кормила его до двух лет?

– Двадцать месяцев. Но если бы я знала, что эти двадцать месяцев последние…

– Ну, успокойся, Талли. Могло быть и хуже.

– Ненамного, – прошептала она, стараясь не заплакать..

Они прислушались к посапыванию Дженнифер.

– Она такая хорошенькая, правда? – сказала Талли.

– Красавица, – подтвердил Джек.

– Посмотри на ее светлые волосики! – восторгалась она.

– Ты хочешь сказать, на ее лысую головку? Где ты тут видишь волосики? Я, например, не вижу.

– Вот! И вот! И посмотри на ее глазки!

– А где реснички? – спросил Джек.

– Джек, ты просто невозможен! Ты вообще-то на нее смотрел?

– Все время.

Талли нежно покачала ребенка.

– Ты держал ее на руках? – спросила Талли.

– Все время, – ответил Джек.

Они посмотрели друг на друга взглядом глубже океана. Они сидели молча, пока Джек, усевшись поудобнее в кресле, не спросил:

– Талли, кто отвезет тебя домой?

Талли зажмурилась, прячась от этого вопроса, а значит, и от всей своей жизни. Но Дженнифер сосала так громко! Невозможно было спрятаться от нее. Талли протянула Джеку руки.

– Джек, я должна поехать домой. Я хочу увидеть моего мальчика. Мне надо прийти в себя. Я не слишком хорошо себя чувствую, ты сам знаешь.

– Я знаю.

– Как только мне будет получше, как только я почувствую себя в силах, я поговорю с Робином. Мы решим, как будет лучше. Хорошо?

Джек покачал головой.

– Похоже, выбора у меня нет?

– Пожалуйста, Джек, – прошептала Талли. – Будь терпеливым.

– Терпеливым? Да я скоро буду святым! – закричал Джек.

Все закружилось вокруг него, когда он увидел ее глаза – в них были горечь и любовь.

– Мне так жаль, Джек, – прошептала она.

Через десять минут Дженнифер уже спала. Вошла сиделка Крейн, забрала ребенка и сказала, все так же приподняв брови:

– Мистер Пендел, вы должны уйти. Ее хочет видеть муж.

– Пошла к черту, – прошептал Джек, наклоняясь, чтобы крепко обнять Талли.

– Это относится к ней или ко мне? – улыбнулась Талли.

Он поцеловал ее в лоб.

– Джек! Это ты позвонил Робину и сказал, что я родила?

Джек кивнул, глаза его потемнели и стали грифельного цвета.

– Кто же еще? Кому еще было этим заниматься, Талли Мейкер? Ты была так далеко, что я не мог с тобой посоветоваться. Вот я и сделал то, что счел нужным.

– Уверена, что ты был на высоте, как всегда, – сказала она, голос ее дрогнул. – Во всем.

Джек прижал пальцы к губам, послал ей воздушный поцелуй и вышел. А Талли поднесла пальцы к глазам, как когда-то Дженнифер, чтобы не выплеснулось море ее печали. «Я вымотана, – подумала она, – я так вымотана, я как выжатый лимон, я устала. Но наконец-то не осталось никаких секретов. Больше не будет лжи. Молчания по телефону. Нетелефонных разговоров. Не надо больше притворяться друг перед другом». Мысли ее путались, и она задремала, представляя себе, что все еще держит Дженнифер на руках.

6

Талли проснулась и увидела, что Робин снова сидит в кресле, несчастный и угрюмый. Он выглядел таким брошенным, что Талли чуть не разревелась в голос. Она протянула ему руку свободную от капельницы, и он подошел, сел рядом и обнял ее обеими руками, а она гладила его затылок, спину и вздрагивающие плечи.

Во вторник Талли перевели в послеоперационное отделение. Там она провела неделю. От посетителей не было отбою. Кроме Робина, Джека и Джулии, Талли навещали родители Джулии, Шейки с Фрэнком, Брюс с Линдой, Стив с Карен и Тони Мандолини. Каждый день после школы забегал Бумеранг.

Пришли Шейки и Фрэнк. Улучив момент, когда они остались вдвоем, Шейки сказала: «Я видела машину Джека на стоянке, Талли».

– Видела? Ну и хорошо! – сказала Талли.

– Зачем он здесь? Ты не думаешь, что это слишком для бедного Робина?

– Ох, Шейки! Помолчи. Робину не нужна твоя жалость. А мне – твои оценки. Все складывается хорошо. И не забывай, когда ты родила близнецов, он приезжал и к тебе.

– Да, но он приезжал не один.

– А он и сюда приезжает не один. Он приезжает с Джулией.

– О Талли…

– О Талли… Все – хватит! Побереги слова, Шейки. Тем более что ты ничего не понимаешь! – резко перебила ее Талли.

– Талли! Ведь это то, о чем я тебе говорила.

– Вот и прекрасно! Ты была права! А теперь сделай одолжение и заткнись. Ты как пластинка, которую «заело».

– Талли, я тебе уже один раз говорила и опять скажу. Он разобьет тебе сердце.

– Ох, Шейки, и что из этого? Кому интересно мое дурацкое сердце?

Есть разбитое сердце Робина. И сердце Бумеранга. И Дженнифер. А еще – Джека Пендела. Так кому какое дело до ее дурацкого сердца?

Приехала даже Хедда. Ее привез Робин – она захотела проведать дочь. Талли притворилась спящей.

– Скажу тебе честно, – услышала Талли ее слова. – Ты – самое большое разочарование в моей жизни. Ты держишь первое место. Даже твой отец – на втором. Я получила его, когда ему было двадцать два, и прежде, чем стать моим, он уже много чьим побывал – маминым, папиным, бабушкиным. Но ты-то с самого начала была со мной – и гляди, какая неудача. Я даже говорить с тобой об этом не хочу. Мне просто омерзительно говорить с тобой, грустно и оскорбительно. Не знаю, за что ты так издеваешься надо мной? Мне только жаль твоего сына, Бумеранга, и девочку. И жалко Робина. Ты всем искалечила жизнь, всем, даже себе самой, и тебе на это наплевать. Ты думаешь, все будет, как раньше? Ты думаешь, все может быть по-прежнему? Думаешь, если бы твой отец вернулся ко мне и я бы приняла его, то все было бы по-прежнему? Господи, как я хотела, чтобы у меня была другая дочь! Другая дочь! Мы никогда не ладили с тобой. Я так хотела иметь дочь, с которой мы дружили бы. Иногда мне вообще казалось, что ты не моя дочь. Ты никогда не заботилась обо мне, ты желала мне смерти, я знаю, что желала. Я знаю, что ты не хотела, чтобы я жила вместе с вами. Ты мне угрожала пистолетом. Как ты могла? Что же это за дочь, которая так обращается со своей матерью? Нет, ты плохая дочь. И плохая жена. Этот человек любит тебя больше всего на свете, а тебе на него наплевать. Я никогда не могла понять, за что тебя так любит Бумеранг. А теперь эта малышка… Как ты будешь с ней? Как бы я порадовалась на старости лет, если бы она отплатила тебе за меня. Талли, я знаю, ты меня слышишь – у тебя кулаки сжаты, но можешь не отвечать. Я привыкла, что ты не отвечаешь мне. Все к этому привыкли.

7

Талли вернулась домой.

Первое, что она сказала, еще вылезая из машины, было:

– Где моя машина?!

Робин обнял ее за талию.

– Входи, Талли, здесь холодно.

– Где моя машина? – повторила она, не двигаясь с места.

– Входи. Ребенка простудишь.

Она вошла, повторив еще раз:

– Где моя машина?

– Папа сказал, что она испортилась, – вставил Бумеранг, поскольку Робин не отвечал.

Талли повернулась к Робину.

– Что ты имел в виду под словом «испортилась»? – спросила она

– Сними пальто, Талли, – сказал Робин.

– Где машина, Робин?

– Бумеранг, иди к себе наверх. Маме с папой надо поговорить.

– О чем поговорить? – громко спросила Талли. – Я спрашиваю всего-навсего, где моя машина.

– Папа сказал, что она в мастерской, сказал Бумеранг. – Что-то там испортилось.

– Она в мастерской, Робин?

– Ты действительно хочешь знать, где она, Талли? – спросил он.

– Конечно, хочу! Так где же?

– Тогда пошли со мной, – сказал, Робин. – Не снимай пальто.

– Я тоже пойду, – заявил Бумеранг.

– Нет, – ответил Робин. – Ты останешься с бабушкой. Мы скоро вернемся.

Талли, все еще с маленькой Дженнифер на руках вернулась в машину. Они тронулись с места.

– В сотый раз спрашиваю тебя – где машина, Робин?

– Талли, прости меня.

Она стукнула кулаком по приборному щитку.

– Что ты сделал с моей машиной? Что ты, придурок, сделал с машиной Дженнифер?

– Прости меня, Талли. Я был в такой ярости…

– Робин, не надо мне это рассказывать, скажи просто, куда ты дел машину?

– Я тебе ее сейчас покажу, – ответил он, полный решимости, и через минуту они въехали на стоянку Фрито-Лей. Было раннее воскресное утро. Стоянка была пуста, ни одной машины. «Камаро» на стоянке не было.

– Какого черта ты меня сюда привез? – спросила Талли, вытирая слезы. – Я не собираюсь заниматься с тобой любовью.

– Я привез тебя сюда, чтобы показать твою машину, – сказал Робин. – Но кто-то ее уже увел.

– Ты что – оставил ее здесь? – возмутилась Талли. – Ты ее здесь бросил, чтобы ее сперли?

– Нет, Талли, после того, что я с ней сделал, вряд ли кто-нибудь покусился бы на нее.

– А что ты с ней сделал? – тихо спросила она.

– Прости меня, я ее просто изувечил. Я взял тот обрезок трубы, который ты с собой возила, и выбил все стекла, и еще кое-что… Знаешь, даже хорошо, что ты не видела…

Жестом Талли приказала ему замолчать. Несколько минут она не могла ничего произнести.

– Как ты мог так поступить со мной? – наконец спросила она.

– Талли! Как ты могла так поступить со мной?

– Ты подонок.

– Обзывай меня, как хочешь. Я, по крайней мере, попросил прощения.

– Ты просто подонок. Теперь я ни за что не попрошу у тебя прощения..

– О, – удивился Робин, – у тебя, оказывается, другие планы?

– Поехали, – сказала Талли, садясь от него как можно дальше. – Хорошо, что я не видела мою машину. Ты не должен был привозить меня сюда. Ты должен был просто сказать мне. При сыне. Поехали.

Проходили дни. Дни, заполненные сном и едой и невозможностью нормально пописать, – из-за швов было больно. Дни, когда можно было не одеваться. Дни посетителей. Джулия, пока не приехала Лаура и не забрала ее, приходила почти каждый день. Приходила и что-то доказывала, не то уговаривала, не то отговаривала. Талли быстро надоедало вникать. Джулия поминутно твердила, как она счастлива, что Талли осталась жива.

«У меня и выбора-то не было», – думала Талли.

Дни шли за днями. И однажды Талли исполнилось двадцать девять лет, и никто и не вспомнил об этом, только Джек позвонил ей. Через несколько дней вспомнили все, но уже было поздно. Милли приготовила праздничный стол, и Робин попросил ее остаться на ужин. Хедда, Робин, Талли, Милли и Бумеранг ели куриные котлеты, приготовленные Милли, а Дженнифер лежала в столовой в плетеной колыбельке.

– Я почти жалею, – сказала Талли, – о тех годах, когда мне исполнялось то семь, то восемь, то пятнадцать, а я и не подозревала об этом.

Все посмотрели на Хедду и быстро опустили глаза в тарелки, кроме Робина, который, не мигая, смотрел на жену.

– Это что – обязательно? – спросил он Талли, когда они остались наедине. – Тебе необходимо делать так, чтобы всем было плохо? Тебе все еще мало?

Талли не ответила, вышла из комнаты и уселась в кресло-качалку в детской Дженнифер. Там она и уснула. Она вернулась в постель только в три ночи, но Робина в спальне не было. Она сошла вниз, но его и там не оказалось. В конце концов Талли нашла его в комнате Буми. Расталкивая мужа и складывая покрывало с постели Бумеранга, она говорила шепотом:

– Робин, сколько раз я тебя просила? Не кури здесь или хотя бы открывай окно – не надо ему дышать этой гадостью.

– Да, да, да, – отозвался он. – Ты говорила мне.

Проходили дни, заполненные поглощением еды, которую приносила преданная Милли, возней с Дженнифер, которую приносила та же Милли, сменой пеленок и переодеванием Дженнифер, чем, впрочем, тоже занималась Милли. Жаль, что Милли не занималась одеванием взрослых. Тогда Талли могла бы сойти вниз. Или даже выйти на улицу. А так она просто валялась в постели. Единственный в доме телевизор стоял внизу, а спускаться вниз не хотелось. Робин спросил, не хочет ли она, чтобы телевизор перенесли наверх, но и этого ей не хотелось.

Изредка Талли разговаривала с Милли. Очень редко. В основном она просто валялась в постели. Милли входила, открывала окна.

– Как погода, Милл? – могла спросить Талли.

– Холодно, миссис Де Марко, – отвечала Милли. – Холодно.

– Два раза одно и то же повторяет, – бормотала Талли.

Робин наконец-то вернулся на работу. Больше ничего он для нее сделать не может, думала Талли. Пусть лучше идет и зарабатывает деньги. Талли много спала, потом ворочалась в постели, глазела из окна, покрашенного когда-то Джеком. Часто трогала пальцами вертикальный шрам на животе, который живо напоминал ей о том, что Бумеранг и Дженнифер – ее единственные дети и других не будет.

Талли не могла собраться с силами и позвонить Джеку. Знала, что он ждет ее звонка, и просто не могла позвонить. Она не представляла себе, что скажет ему. И точно так же не знала, что сказать Робину. Талли разговаривала с Милли и Бумерангом. Еще она шептала разные ласковые слова маленькой Дженнифер. С Хеддой Талли совсем не разговаривала, даже когда мать приходила к ней в спальню спросить, не надо ли ей чего. «Милли приносит мне все, что нужно», – отвечала она, не поворачивая головы.

В начале февраля Талли наконец разрешила прийти Джеку. И то только потому, что испугалась: если не позвать его сейчас, он бросит ее и уедет в Калифорнию.

Талли не стала никуда отсылать Милли. Какой смысл, если Хедда все равно рыщет в доме? Талли даже встала с постели, приняла душ и оделась – ради него. Но вниз она спускалась медленно, словно заново училась ходить.

Хедда и Милли сидели на кухне и с удивлением посмотрели на нее.

– Мама, не могла бы ты уйти к себе в комнату? Сейчас приедет Джек. Милли, а почему бы вам не сделать перерыв? Пройдитесь по магазинам или еще куда-нибудь. – Талли с трудом говорила. Стоять было тяжело. Она держалась за живот.

– Ты уверена, что этот человек должен войти в этот дом? – спросила Хедда. Милли молча рассматривала чай в чашке.

– Мама, я хочу, чтобы ты ушла к себе. Я не хотела, чтобы ты тут жила, но раз уж ты здесь…

– Что ты творишь, Талли? – сказала Хедда. – Что ты творишь?

– Я не собираюсь перед тобой отчитываться. А теперь, мама, пожалуйста, у меня нет сил с тобой препираться. Пожалуйста, уйди.

Хедда встала, но перед тем, как выйти, произнесла:

– Сейчас ты еще отвратительнее, чем раньше.

– Да, и при этом еще от тебя не завишу, – сказала Талли.

Хедда вышла. Талли посмотрела на Милли, которая все еще сидела, уставившись в свою чашку.

– Идите, Милли, все будет в порядке. И не осуждайте меня.

– Нет, миссис Де Марко, я вас не осуждаю, – сказала Милли. – Я хочу помочь. Но что скажет мистер Де Марко?

– Надеюсь, как можно меньше. Вы можете помочь мне, а заодно и Шейки. Идите в «Шанель», найдите Шейки и дайте ей деньги. Она взамен даст вам губную помаду.

Прозвучал звонок, и сердце Талли дрогнуло, потом остановилось, потом снова дрогнуло и чуть не разорвалось от счастья, когда она увидела его. Она пробормотала «привет» и пропустила его в дом.

Они поднялись наверх к Дженнифер. Раньше в этой комнате занимались спортом, а теперь переоборудовали под детскую. Кроватка Дженнифер стояла в дальнем углу.

Талли взглянула в окно и вспомнила, как однажды жарким июлем стояла снаружи на стремянке с кистью в руке.

Джек прижал к себе Дженнифер, покачал ее, положил на пеленальный столик и снял с нее ползунки и пеленки. Он внимательно рассмотрел ее голенькую – ее личико и тельце, носик, губы, глаза и лоб, головку с тоненькими волосиками, шейку и плечики, ручки с маленькими пальчиками, живот и ножки, даже ступни. Талли почувствовала себя уставшей. И сломленной.

– Посмотри, – спокойно сказал Джек, – посмотри, – он показал на ее пальчики на ногах, толстенькие и широкие. – Разве могут быть сомнения в том, чей это ребенок?

Талли смотрела в сторону.

– Нет, – отозвалась она, – сомнений быть не может.

Джек поменял Дженнифер пеленки, одел ее, и они все втроем спустились вниз. Талли подогрела бутылочку и дала Джеку, чтобы он покормил дочь.

– Как дела? – спросил он ее.

– Прекрасно! – Она постаралась, чтобы голос ее звучал весело. – А у тебя?

– Нормально. Сама понимаешь, почти ничего не делаю. Я не так уж занят, как ты.

– Ты всегда тяжело переживаешь зиму, верно?

Он погладил Дженнифер по головке.

– Я вижу, ты с ним еще не переговорила.

– Я пока к этому не готова.

– Ну конечно, нет. А мне что прикажешь делать? Я не могу сюда приходить, он вправе пристрелить меня за вторжение.

– Я поговорю с ним, как только смогу. Пожалуйста, не уезжай из Топики.

– О Талли, – сказал он, – с меня хватит.

– Может быть, она тебе снова понравится? – с надеждой спросила она.

– Талли, прекрати, – сказал Джек. – Ты же знаешь, мне здесь жизни нет. Я не хочу тут оставаться, и ты тоже. Слушай, мы можем уехать в Калифорнию, и я сниму дом в каком-нибудь большом городе, и буду работать там круглый год, и ты тоже пойдешь работать, как только захочешь. Талли, мы оба этого хотим. Так чего же мы ждем?

– Я поговорю с ним, – сказала она твердо. – Я все еще неважно себя чувствую.

– Я знаю. Подумай, как тебе были бы полезны теплый климат и солнце.

Она прикрыла глаза и посмотрела на Дженнифер.

– Наверное, это здорово, – сказала она.

– И чего же ты ждешь?

Она покачала, головой.

– Джек, все не так просто.

– Ну и что?

Она попыталась подумать, что же было еще. Что-то ведь было. Что-то большое, как гора Святой Елены. Огромное, как пустыня Гоби. Такое же мучительное. Такое же непреодолимое.

– Робин не отдаст мне Бумеранга, – сказала она угрюмо.

В комнате было слышно только чмоканье Дженнифер. Талли вдруг снова ощутила за спиной тяжелое дыхание. Наконец Джек спросил:

– Талли, так как же?

Талли не отвечала.

– Я не отдам Дженнифер, – сказал Джек, дрожащими руками дотрагиваясь до головки ребенка:

Талли все еще молчала.

– Талли, – мягко сказал Джек, наклоняясь и заглядывая ей в лицо. Неужели ты позволишь мне уйти?

Нет! – хотела закричать Талли, но не произнесла ни слова.

Уложив вечером Бумеранга спать, Робин прошел в спальню и сел у окна. Он сидел, а Талли лежала, уставившись в стену.

– Значит, так, Талли. Хедда рассказала мне, что приходил Джек, – начал разговор Робин.

Талли, не глядя на него, кивнула.

Робин молчал, пока веки ее не задрожали.

– Ну хорошо, сказал он. – Чего же ты хочешь?

«Я хочу, чтобы все было так, как было. Я вообще не хочу, чтобы что-нибудь происходило», – думала Талли.

Робин продолжал.

– Талли, я хорошо тебя знаю. Я знаю, ты хотела бы, чтобы все было так же ясно и четко, как раньше. Я бы искал выход, а ты продолжала бы поступать по-своему. И вот к чему мы пришли. Если я терпел до сих пор и ничего не предпринимал, то только потому, что ждал, когда ты придешь в себя. Но – увы. В себя ты не пришла. И выхода я теперь не вижу.

Я почти принял все, закрыл глаза на твои приходы и уходы, но ты сделала все, чтобы это стало невозможным. Он назвал ребенка Дженнифер Пендел. Почему он это сделал? Как он мог так нарушить приличия? Я подсчитал. Она что, действительно его дочь?

Талли кивнула.

– Это возможно. – Она не была готова рассказать Робину всю правду.

– Каким образом? Он что, торчит здесь теперь весь год?

– Вашингтон, – холодно сказала Талли. – Мы вместе ездили в Вашингтон.

Робин сжал ладони между колен и закурил.

– Понятно. А возможно ли, что она моя?

– Возможно, – произнесла Талли, отворачиваясь от окна. Она не в силах была сказать ему правду.

– Может быть, сделать тест на определение отцовства?

– Если хочешь.

– А ты бы чего хотела?

«Чтобы все шло так, как шло», – подумала Талли, но сказала:

– Я бы не хотела никаких тестов.

– Почему?

«Потому что я и так знаю», – подумала Талли и хотела уже сказать это.

– Потому что для меня это неважно, – сказала она.

– Ты хочешь, чтобы девочку записали как Дженнифер Пендел?

– Нет, – сказала Талли. – Мы с тобой женаты. Бумеранг – ее брат. Зарегистрируй ее как Дженнифер Де Марко. Дженнифер П. Де Марко.

Талли не смотрела на него, но услышала, как он сказал:

– Талли, что ты со мной делаешь?

– Прости меня, Робин, – сказала Талли, все еще не поворачивая головы. – Прости меня, пожалуйста.

– Я прошу тебя, Талли. У меня нет выбора. Но ты должна принять какое-то решение. Мы с тобой можем не говорить, не есть вместе, не пить и не смотреть друг на друга, и не дотрагиваться друг до друга еще несколько дней, недель, может быть, месяцев. Но ведь не может это тянуться годами! И невозможно делать вид, что не существует Дженнифер Пендел Де Марко.

– Тогда зарегистрируй ее как Дженнифер де Марко.

– И что это изменит?

«Ничего. Думаю, что ничего», – подумала Талли и спросила:

– Робин, если ты подозревал, то почему не спросил меня? Почему ничего не сказал?

– Зачем? И что я мог сказать?

– Ну сказал бы, что для тебя важно, чтобы этого не было.

– Талли, мне-то важно, чтобы это было важно для тебя. Чтобы ты осталась со мной потому, что сама этого хочешь. Да у меня и в мыслях ничего другого не было. Единственное, что мне было известно, это то, что вы вдвоем хороните и перехораниваете Дженнифер.

Талли ничего не ответила. Ей нечего было сказать.

– Сейчас уже поздно притворяться, но по твоему отсутствующему взгляду я вижу, что ты все еще лелеешь какую-то дурацкую надежду, что как-нибудь вся ситуация прояснится сама собой и я в один прекрасный день снова закрою глаза. Говорю тебе, Талли, это невозможно. Я еще: не умер. Ты меня еще не убила.

– Робин, знаешь, – сказала Талли, – я ведь тоже не спрашивала тебя, где ты проводишь время в Манхэттене по субботам, почему так поздно возвращаешься. Я никогда не звонила Брюсу, никогда не пыталась узнать. Я просто была уверена, что если ты вдруг захочешь изменить свою жизнь, то поставишь меня в известность.

Робин улыбнулся.

– Хорошо, Талли, теперь я задаю тебе тот же вопрос. Если бы ты хотела изменить свою жизнь, ты бы мне сказала?

Она оставалась безмолвной и неподвижной.

– И знаешь, что я думаю? – Робин усмехнулся. – Я думаю, что ты бы мне ничего не сказала. Ты для этого трусовата. Ты всегда была трусихой.

– Ты прав, – произнесла она тихо. – Все это слишком тяжело для меня, и я не могу принять решение прямо сейчас.

– Ладно, Талли. Но пока он не должен приходить в этот дом. Этого больше не будет.

Она кивнула.

– А если?

– Тогда я просто вышвырну тебя вон.

– Только меня, – переспросила она, – или моих детей тоже?

– Только тебя, Талли.

Она помолчала.

– Он больше не придет, – наконец произнесла она.

Робин погасил сигарету и немедленно закурил другую.

– Можешь ты хоть раз в жизни, один-единственный раз быть со мной откровенной? Скажи честно, Талли, чего ты на самом деле хочешь?

И Талли ответила, отвернувшись от него и с удивлением слыша свой голос как бы со стороны:

– Я хочу изменить свою жизнь.

Она услышала, как он вскочил со стула, подошел к кровати и присел на краешек

– Я не ошибся? Я не ослышался?

Она кивнула.

– Ты сказала честно. Могу я спросить еще кое о чем? Я сам не знаю, смогу ли задать этот проклятый вопрос. Ну ладно, Талли, будь честной, скажи ты любишь его?

Она кивнула, не в силах посмотреть ему в глаза. Она была раздавлена, уничтожена тем, что за все это время он ни разу не захотел спросить – любит ли она его?

– Талли! – Он еще ближе подвинулся к ней и перевернул ее на спину. – Я хочу, чтобы ты смотрела на меня. Так будет лучше. Теперь ответь мне еще раз: ты любишь его?

– Да, – прошептала она. – Я его люблю.