Текст книги "Талли"
Автор книги: Паулина Симонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 50 страниц)
Паулина Симонс
Талли
Алле и Юрию Хендлер, моим родителям
Тесны врата и узок путь,
Ведущий к жизни,
И немногие находят их.
Евангелие от Матфея 7:14
I
ДЖЕННИФЕР
ЛИНН
МАНДОЛИНИ
Ах, жизнь,
Мне было бы приятно вспоминать
Тот дом, в котором я росла,
Когда б могла я вспоминать
Лишь те мгновенья радости,
Что испытала в нем
Эдна Сент Винсент Миллэй
Твоя мать воплотит все ночные
кошмары, что терзали тебя.
Твоя мать в тебя вложит все страхи,
что терзали ее.
Роджер Уотерс
глава первая
ТРИ ПОДРУГИ
28 сентября 1978 года
1Однажды, теплым сентябрьским днем, Талли, Дженнифер и Джулия сидели за кухонным столом в доме по улице Сансет-корт[1]1
Сансет-корт (Sunset Court) – тупик Заходящего Солнца.
[Закрыть].
– Талли, иди домой, – сказала Дженнифер Мандолини. – Я не хочу, чтобы ты явилась ко мне на день рождения в таком виде. – Она ткнула пальцем почти в лицо подруги.
Талли Мейкер не обратила на нее внимания. Она помешивала французский луковый соус, который готовила редко, но зато хорошо, и была вся поглощена этим.
– Еще раз попробую и улетучусь, – сказала она, но весь ее расслабленный вид говорил об обратном. Так удобно было сидеть за столом, забравшись с ногами на кушетку, и помешивать соус. На кухне у Мандолини пахло яблочным пирогом, в то время как в кухне ее собственного дома никогда не витали подобные запахи.
Дженнифер дотянулась до соуса и отобрала его у Талли.
– Еще раз попробуешь – и здесь ничего не останется.
Талли проследила взглядом, как соус перекочевал на шкафчик, и вздохнула. Джен права. Пора уходить.
Вернувшись на свое место, Дженнифер добавила, как бы извиняясь:
– У нас и так ничего нет для гостей, правда, Джул?
– Правда, Джен, – согласилась Джулия Мартинес, задумчиво двигая стакан с кокой по столу.
Талли лениво поднялась, прошла через кухню и сняла со шкафчика соус.
– Дженнифер, они обо всем забудут, лишь бы потанцевать с тобой. Про луковый соус никто и не вспомнит.
Она провела пальцем по краешку миски и замурлыкала Отель „Калифорния“.
Дженнифер выхватила у нее миску.
– Мейкер, уже пять часов! – воскликнула она. – А тебе две мили шагать до дома. – Она накрыла соус куском оберточной бумаги. – И столько же обратно. Не валяй дурака, уходи, я все равно не смогу подбросить тебя на машине. – Она убрала соус в холодильник. – Выметайся отсюда. И приведи лицо в порядок. Джул, ну почему она не уходит?
– Не знаю, – ответила Джулия, – ей никогда здесь особенно не нравилось.
– Девочки, девочки, можете успокоиться. Я уже ухожу.
Однако Талли не уходила – наоборот, она подошла к столу, села и закинула ноги на стул.
Дженнифер плюхнулась рядом с ней.
– Ну иди же, – сказала она уже мягче. – Я просто не хочу, чтобы ты опоздала, вот и все.
Талли не двигалась.
– Между прочим, туда и обратно всего три мили, – сказала она.
– Выметайся, – повторила Дженнифер и вздохнула, чувствуя, как внутри нее закипает раздражение.
Талли перегнулась через нее и взяла пачку Принглс.
Был хороший субботний день. Тихий. Теплый. Нереальный.
– Слушай, Мандолини, – Талли поделилась с Дженнифер картофельным чипсом, – ты так и не сказала мне, сколько народу будет у тебя сегодня.
– Тридцать человек. – Дженнифер съела чипс, встала и открыла кухонную дверь. – И я тебе это уже говорила,
– Тридцать, – радостным эхом отозвалась Джулия. – И половина из них – футболисты.
Облизывая соль на губах, Талли взглянула на Дженнифер.
– Джен, – сказала она, – кстати, как поживает команда болельщиков?
– Нормально, хорошо, спасибо за внимание, – ответила Дженнифер, продолжая стоять в дверях.
В открытую дверь проник воздух с улицы, и Талли ощутила приятную прохладу на плечах.
– Да-а-а, – протянула она, многозначительно глядя на Джулию, но стараясь сохранить серьезное выражение лица. – А тебе что, приходилось разговаривать с кем-нибудь из футболистов?
– Не так чтобы часто. – Дженнифер отошла к раковине. – Но они каждый раз, проходя мимо, выкрикивают всякие непристойности.
Талли уперлась взглядом в спину Дженнифер.
– Так, значит, ни с кем конкретно из футболистов ты не разговаривала?
– Нет, по-настоящему нет. – Дженнифер аккуратно оторвала бумажное полотенце и вытерла руки.
Джулия прочистила горло и спросила:
– Джен, а разве тот парень, у которого шкафчик справа от твоего, не футболист?
– Не знаю, – ответила Дженнифер, не оборачиваясь, – но, кажется, да.
Она повернулась спиной к столу и стала тщательно протирать тряпкой шкафчик.
Талли и Джулия обменялись взглядами.
– Да-да-да, – сказала Талли, поднимаясь и подходя к Дженнифер. – Я припоминаю, что видела, как ты разговаривала с каким-то парнем в очень сексуальной майке с номером на спине. Какой там у него номер, Джул?
– Не знаю, – отозвалась Джулия.
– Может быть, шестьдесят девять? – предположила Талли, пытаясь заглянуть в лицо Дженнифер.
Дженнифер не ответила и оттолкнула ее мокрой рукой.
– Джул? – спросила Талли. – Как он выглядит?
– Носит только Левис, – ответила Джулия.
– Небритый?
– Левис небритый? – спросила Дженнифер, яростно оттирая плиту.
Талли и Джулия пропустили это замечание мимо ушей.
– Стройный? – продолжала Талли.
– Да, и я слышала, он сообразительный, – добавила Джулия. Она встала и прикрыла рот руками, чтобы не рассмеяться.
– Джулия! – воскликнула Талли. – Сообразительный? Я слышала, что он может написать свое имя, а вот адрес уже с трудом. Наверное, ты имела в виду, что он достаточно сообразительный для «Великих троянцев»[2]2
Название футбольной команды, в которой играет упоминаемый герой.
[Закрыть]?
Джулия покачала головой.
– Ну почему… Джен у нас – капитан команды болельщиков, но ей все-таки доверили прощальную речь на выпускном вечере. Так отчего же он не может быть футболистом и при этом неглупым парнем?
Дженнифер сходила в чулан и вернулась с сумкой Талли.
Теплый и солнечный день незаметно перешел в ранний вечер. Талли подумала, что Дженнифер в своей желтой маечке и белых шортах такая же теплая и солнечная, как этот вечер. Интересно, она хоть знает, какая она хорошенькая? – подумала Талли. У Джен такие стройные ноги и такие красивые руки! И такая чудесная химия на голове! Мне тоже пора делать химию, только мои волосы никогда не будут такими красивыми, как у нее, по крайней мере, в этой жизни.
Джен увидела, что Талли покраснела, и спросила:
– Ну что, вы, наконец, закончили?
– Боюсь, что нет, – покачала головой Талли. Она взяла свою сумку и дотронулась кончиками пальцев до руки Дженнифер. – Джул, – сказала она. – Я не была в мае на школьном балу, но, кажется, ты говорила, что какой-то парень все время приглашал Дженнифер. А Дженнифер – его?
Джулия непроизвольно улыбнулась.
– Да, – ответила она. – И это наводит на мысли. Но, по-моему, это был другой парень. Я хочу сказать, тот парень тоже был блондин, высокий, стройный и все такое, но он был как следует выбрит и в костюме.
– О, конечно, какие мы глупые, правда, Джен? – продолжала паясничать Талли. – Ясно, что это совсем другой парень.
Дженнифер скрестила руки на груди.
– Ну что, теперь, наконец, все?
Джулия и Талли посмотрели друг на друга.
– Не знаю, – сказала Талли. – Мы закончили, Джул?
Джулия засмеялась.
– Да, думаю, теперь уже – да, – ответила она.
– Вот и хорошо, – заметила Дженнифер. – Потому что мне нечего вам сказать. Выметайтесь отсюда.
– Нас уже здесь нет, – сказала Талли и легонько дернула ее за волосы.
– Не забудьте мои подарки, девочки, – напомнила Дженнифер.
Когда Талли и Джулия отошли достаточно далеко, Дженнифер вышла из дома и закричала:
– Эй, он не просто сообразительный – он самый умный!
Они повернулись как по команде.
– Его номер «тридцать», к вашему сведению, – добавила Дженнифер и захлопнула дверь.
2На углу Уэйн-стрит и Сансет-корт Джулия повернулась к Талли.
– Почему она ничего не рассказывает нам? – спросила она.
Талли пожала плечами.
– Рассказывает ровно столько, сколько хочет. Ты хоть раз разговаривала с ним?
– Нет, – ответила Джулия, и от семнадцатого дома до Хантона они прошли в молчании. Талли не ходила на школьный бал в мае, вспоминала Джулия. И она не видела, как Дженнифер смущалась, не решаясь посмотреть в лицо семнадцатилетнему пареньку, обнимавшему ее за талию. Джулию тогда потрясло выражение лица Джен; но, поскольку Дженнифер с тех пор ни разу об этом не упомянула, Джулия, когда рассказывала Талли о бале, как-то забыла придать этому эпизоду значение. Она и совсем было об этом забыла, пока вдруг снова не увидела точно такое же выражение в глазах Дженнифер, когда та разговаривала с парнем у соседнего шкафчика. И вот тогда, сопоставив все это со школьным балом, она и рассказала Талли. И Талли сразу всполошилась. Она начала высмеивать парня и изводить Дженнифер разговорами о нем при каждом удобном случае.
– Не может быть, чтобы он так много значил для нее, – сказала Джулия, останавливаясь на углу Уэйн-стрит и Десятой улицы. – Ведь мы даже не знаем, как его зовут.
Талли легонько хлопнула Джулию по руке.
– Узнаем. Сегодня же вечером, – и, как бы продолжив свою мысль, спросила: – Ты придешь с Томом?
– Ну конечно, – сказала Джулия.
– Ну конечно, – передразнила Талли. Она закатила глаза и фыркнула.
Джулия прильнула к подруге. Девушки стояли посреди дороги, посреди небольшого техасского городка, посреди всей Америки, посреди индейского лета[3]3
Американское название бабьего лета.
[Закрыть].
– Я открою тебе маленький секрет, Талл. Ты ему тоже не нравишься.
– А что значит «нравиться»? – спросила Талли.
Что значит «нравиться»? – думала Джулия, в спешке переодеваясь. – Что значит «нравиться»? – думала она, спускаясь по лестнице и, как всегда, чувствуя себя несчастной из-за своего мексиканского лица и округлых мексиканских же форм. Слава Богу, Том еще не пришел, и он не слышит восторгов ее матери.
– Господи, какая же ты у меня красавица! Какое прелестное платье! Покрутись-ка, я тебя рассмотрю, о, девочка моя, как ты выросла, как красиво лежат твои волосы, ах, сколько сердец из-за тебя разобьется!
Однако Том услышал. Его приход только подстегнул мать к новым излияниям.
– Ну разве она не красавица. Том, ну разве она не прелесть?
Джулия закатила глаза – манера, которую она переняла у Талли.
– Мама, пожалуйста!
– Да, она красивая, – подтвердил Том. – Ну что, идем?
Анджела подошла к дочери и сжала ее в объятиях.
– Ну ладно, мам, ладно, – сказала Джулия, похлопывая ее по спине. – Ты растреплешь мне волосы.
– Джулия! Джулия! – Винсент, младший из четырех братьев Джулии, выбежал из кухни и выпачканными в сыром тесте руками обхватил ее ноги. – Джули! – вопил трехлетний Винни. – Я хочу с тобой!
Она громко застонала, отдирая его от себя.
– Ма! Убери его от моего платья!
– Возьми меня с собой! Возьми! – не унимался Винни.
Джулия с мольбой посмотрела на мать. Анджела повернулась к младшему сыну.
– Послушай, Винни, а кто собирался помогать маме печь печенье? Или ты уже съел все тесто?
Какое-то время Винни разрывался на части, но потом желудок одержал победу над привязанностью к сестре, и малыш поплелся обратно на кухню, поцеловав на прощание платье Джулии.
– Ну и мать у тебя! – сказал Том, когда они вышли из дома.
– Да, я знаю. – Джулия кивнула. – Она так любит меня, ведь я ее единственная дочь.
Но, сказав это, она почувствовала себя обиженной. «Да, такая у меня мать. Любой был бы счастлив иметь такую мать». Она посмотрела на Тома. Иногда он ее раздражал. «Да ладно, – подумала она. – Во всяком случае, с ним не так скучно ходить в исторический клуб».
3После того как Талли и Джулия ушли, Дженнифер вздохнула и поднялась по лесенке в спальню родителей. Ее мать, только что из душа., сидела на кровати. В одной руке у нее было полотенце, в другой – сигарета.
Дженнифер сказала:
– Ма, а ты знаешь, что «Мальборо» запатентовало водоотталкивающие сигареты?
– Да ну тебя, Джен, – отмахнулась Линн Мандолини.
– Нет, серьезно. Я видела рекламу: «Почему бы вам не получать два удовольствия сразу? Вы моете голову и вдыхаете никотин одновременно. Вы всегда мечтали об этом, и вот ваша мечта сбылась. Вы заплатите чуть больше, но удовольствие стоит того».
– У тебя все? – спросила Линн.
Дженнифер улыбнулась.
Редко можно встретить мать и дочь, столь непохожих друг на друга. В семье Мандолини постоянно шутили, что Дженнифер – единственная дочь Линн и Тони – должно быть, родилась в какой-нибудь норвежской семье, которая, устав от своих фьордов, переселилась в городок под названием Топика. «Но мам, пап, – говорила в таких случаях Дженнифер, – ведь вы говорили мне, что нашли меня на кукурузном поле и что это солнце так выбелило мои волосы?»
У Дженнифер были великолепные светлые волосы, хороший рост и хорошо развитая грудь. Она без конца боролась со своим весом и к восемнадцати годам вышла из этой борьбы победительницей. Пока. Ведь годы, дети и обильная вкусная еда неизбежно округлят ее бедра. А сейчас – много спереди, в меру – сзади плюс стройные ноги. В команде болельщиков только у нее одной объем груди превышал 34B. Талли бывала безжалостна, сравнивая женские достоинства товарок Джен по команде. А Дженнифер, как правило, напоминала ей, что и сама Талли попадает в категорию 34B.
– Да, но я не выставляю свои титьки напоказ и не надеваю на танцы открытые платья, – парировала Талли.
Дженнифер поднимала брови, широко раскрывала глаза и молча смотрела на Талли, пока та, наконец, не сдавалась:
– Ну хорошо, хорошо. Во всяком случае, на футбол я ничего такого не надеваю и уж совсем редко беру с собой флажки.
Мать Дженнифер была тоненькой брюнеткой, тогда как ее дочь – яркой крепкой блондинкой. Мать отличалась подвижностью, а дочь – неизменным спокойствием. И, наконец, Линн Мандолини всегда выглядела элегантной, а Дженнифер – просто хорошо одетой.
– Все готово?
– Более или менее, – ответила Дженнифер. – Талли съела весь соус.
– Как ни странно, меня это не удивляет, – улыбнулась Линн. – Ты, должно быть, счастлива, что Талли разрешили прийти к тебе сегодня.
«Талли и Джеку. Да. Я не несчастна», – подумала она.
– Конечно, – сказала вслух Дженнифер. Первый раз за столько времени.
– Как она поживает?
– Нормально. Насколько это возможно под таким надзором.
– Да? – безразлично спросила Линн, явно думая о чем-то своем. – Почему?
Дженнифер не хотелось сейчас говорить о Талли.
– О, ну ты знаешь, протянула она и закатила глаза – манера, которую она переняла у Талли, – жизнь по расписанию…
Джен спустилась в гостиную, где вся мебель заблаговременно была сдвинута к стенам. Усевшись на ковер, она мыслями вернулась к контрольной по математике. Она с ней не справилась и до сих пор никому об этом не сказала; с контрольной ее мысли перескочили на занятия в команде болельщиков в понедельник. Джен – капитан команды! Ей доверили прощальную речь на прошлогоднем выпускном вечере; она, бывший президент шахматного и математического клубов, и вдруг – капитан команды болельщиков! Правда, нельзя сказать, что из нее получился такой уж хороший капитан. Она встала с пола и побрела на кухню. Линн уже была там; она подошла к дочери и легонько дотронулась до ее щеки выпачканными в муке пальцами.
– Девочка моя. Моя восемнадцатилетняя, взрослая, большая, совсем большая малышка.
– Мам, пожалуйста, – попросила Дженнифер.
Линн улыбнулась и прижала ее к себе. Дженнифер не сделала попытки отстраниться; от матери пахло «Мальборо» и мятой.
– Ну как тебе твой последний год в школе? – спросила Линн.
– Хорошо, – сказала Дженнифер, припоминая, что отец задал ей точно такой же вопрос через три дня после начала учебного года. «Мама по крайней мере выждала несколько недель», – подумала Дженнифер, легонько похлопывая мать по спине.
Линн отпустила Дженнифер и принялась искать свою сумку.
– Что такое, мам? – спросила Дженнифер. – : Давно не курила, что ли?
– Не дерзи.
Линн зажгла сигарету.
Дженнифер молча села позади матери и стала смотреть, как та посыпает корицей яблочный пирог. Она подошла к шкафчику и отломила кусочек корочки.
– Дженни Линн, прекрати немедленно! – приказала мать. – Лучше поднимись наверх и приготовься к встрече гостей.
Дженнифер опять отправилась в гостиную. Жаль, что папа не разрешил устроить праздник в гостиной. Тони Мандолини, заместитель начальника отдела в «Джей-Си-Пэнни», по субботам возвращался с работы в десять вечера, но, сказал он, сегодня предпочитает переночевать у тещи, чем выносить дома общество трех десятков орущих подростков. Завтра, сказал он, когда дочка проснется, он преподнесет ей грандиозный подарок. Дженнифер уже знала, что это за подарок: она слышала как-то вечером разговор родителей.
«Надеюсь, мне удастся достаточно прочувствованно выразить свою признательность, – подумала она. – Надеюсь, их удовлетворят мои уверения, что это как раз то, о чем я мечтала».
Она выглянула из окна гостиной на улицу. Сансет-корт. Сансет-корт. Дженнифер всегда нравилось, как это звучит. А вот Талли ненавидела название своей улицы – Гроув-стрит[4]4
Grove – «роща» (англ.).
[Закрыть] и говорила всем, что живет в «Роще». «Пожалуйста, отвезите меня в Рощу», – говорила Талли. Роща.
– Джен, телефон!
Она сняла трубку.
– Как поживает моя новорожденная? – оглушил ее веселый голос.
– Как нельзя лучше, пап, – сказала она. – Ма, это папа! – крикнула она, радуясь, что отец позвонил не для того, чтобы опять поздравить ее. Он звонил сегодня уже четвертый раз и каждый раз приветствовал Дженнифер одной и той же фразой: «Как поживает моя новорожденная?»
Дженнифер отправилась подбирать кассеты. «Би Джиз», «Иглз», «Стоунз», «Дэд», «Ван Хале», «Битлз». Немного одинокий «Гарфинкель». «Пинк Флойд». Взгляд ее стал отстраненным, на лице появилось выражение нежности, и вся она как-то расслабилась. Но где-то в голове не прекращался назойливый шум, и, чтобы заглушить его, она стала пересчитывать кассеты, потом овец…
«Одна овца, две овцы, три овцы… двести пятьдесят… ни о чем не думать, только об овцах. Успокойся, – говорила она себе, – успокойся».
4Талли целенаправленно, хотя и неторопливо, шагала по дороге. Она знала, что ей необходимо домой, – было уже пятнадцать минут шестого, а до дома от того места, где они расстались с Джулией, была еще целая миля. Ей нужно успеть принять душ, привести себя в порядок и к семи часам быть у Дженнифер. Но почему-то Талли не торопилась. Она медленно поднималась по Джуэл-стрит.
Дома трех подруг находились на одной прямой линии. Дом Дженнифер на Сансет-корт был дальним от Талли и располагался в самом красивом месте. Джулия жила на углу Уэйн-стрит и Десятой улицы в двухэтажной бунгало, где, кроме нее, проживало еще четверо детей и двое взрослых. Зато Талли жила почти у самой реки Канзас Ее тихое течение могло бы действовать умиротворяюще, если бы не беспрестанный грохот Канзасской скоростной магистрали и не лязг товарных вагонов по Сент-Луисской железной дороге. Да, если бы не это да еще не вид на жуткое сооружение завода по очистке сточных вод города Топика, Талли любила бы звуки реки.
По пути домой Талли нужно было пересечь парк – такой маленький, что у него даже не было названия. По выходным там играли малыши из детского сада и ученики начальной школы. В парке была так называемая площадка для игр. Площадка-то была, но играть там почти негде: одна-единственная стандартная горка, качели для детей постарше и качели в виде доски, переброшенной через бревно, – для самых маленьких. Не то что «площадка для игр» в детском саду Уэшборнского университета. «Вот там действительно есть где поиграть», – думала Талли, сидя на качелях и тихонько раскачиваясь. Вперед – назад, вперед – назад – взлетала Талли. Она услышала, как к ней приближается женщина с двумя детьми. Старший мальчик бежал вприпрыжку и что-то выкрикивал, а младший орал в огромной розовой коляске. Троица проследовала мимо нее, младший громко требовал, чтобы мать отвела его на какие-то детские песенки. Женщина, проходя мимо Талли, широко улыбнулась, и Талли улыбнулась в ответ. Забыв о времени, она следила глазами, как они ходят по площадке, – смотрела просто так, без всякой цели, ни о чем не думая, ничего не чувствуя… Вдруг она вспомнила про день рождения Дженнифер, быстро спрыгнула с качелей и поспешила домой.
* * *
Перед зеркалом в своей спальне Талли мысленно «поздравила» себя. Давно пора снова сделать «химию» и высветлить волосы. Кожа чересчур бледная – спасибо пасмурному лету. Чтобы скрыть бледность, она наложила слишком много румян. При дневном свете она выглядела бы как клоун, но сейчас, вечером, это смотрелось более или менее приемлемо. «Более приемлемо для кого? – подумала Талли. – Для матери?»
Сегодня, первый раз за целый год, она шла на вечеринку одна.
«Сегодня вечером!» – думала она, расправив воротник блузки и застегивая пояс кожаных штанов. – Я слишком угловатая. Не тоненькая, а именно угловатая. Руки, ноги – все чересчур длинное. И слишком маленькая грудь для такого большого тела. Бедра широкие, но на них не хватает мяса. – Она потрогала себя сзади. Слишком плоско. Так же, как и спереди. Она впилась взглядом в свое лицо, вплотную придвинувшись к зеркалу. Прищурила глаза. – Эй, ты! Ты собираешься идти одна на вечеринку? А не слишком ли ты молода, чтобы ходить куда-то одной? Ведь тебе только семнадцать. А?
Она скажет, что я слишком накрасилась, – думала Талли. – Слишком много теней, слишком много туши. А может, не заметит? Она спала, когда я пришла, может, так и будет спать… В любом случае я не собираюсь идти в дом, где полно народу, ничем не замазав такое лицо. Нет, этого уж точно не будет. Так и скажу матери..
Я – обычная, – сказала она себе. Простая. «Талли? Простая…» – вот как обо мне говорят.
Но сейчас я смотрюсь неплохо. Красная блузка мне очень идет – как раз под цвет помады. Правда, обтягивает. И штаны обтягивают. Если она увидит меня, то ни за что не позволит идти в таком виде. Да, семнадцать с половиной, но это слишком мало, чтобы ходить в гости одной, слишком мало, чтобы ходить куда бы то ни было. – Талли хмыкнула. – Ничего смешнее наша Роща еще не видела. Ах да, дома я в полной безопасности. Вот, у меня есть безопасное место.
Талли нашла зубочистку. Сегодня вечером! Сколько будет народу? И сколько из них – мальчиков? И сколько из них футболистов? Молодчина Джен. Она улыбнулась. Дженнифер даже обещала привести несколько парней на день рождения к Талли, правда, неизвестно, окажутся ли они интересными.
Талли начала встречаться с мальчиками, когда ей было около тринадцати. Тогда ее еще отпускали гулять с компанией сверстников или на безалкогольные детские праздники. Потом безалкогольные детские праздники прискучили, и когда ей исполнилось четырнадцать, пятнадцать и шестнадцать (а выглядела она соответственно на девятнадцать, двадцать и двадцать один), она начала гулять в компании подростков, за которыми никто не следил. Большинство девчонок, с которыми она слонялась, вообще не учились в школе, а те, кто учился, были заядлыми прогульщицами. У многих не было родителей, они жили в чужих семьях. Некоторые беременели – о мужьях не было и речи. Одно время все-это казалось ей ужасно интересным. Эти ребята отличались от других – они мотались по всему Среднему Западу, ездили на Холм, пили пиво, танцевали на столах и ловили кайф от марихуаны. В этой компании она познакомилась с мальчиками постарше и даже с несколькими студентами университета. Эти уже выглядели как настоящие мужчины и говорили низкими голосами, но когда у них возникало желание дотронуться до нее, они теряли над собой контроль, как самые обыкновенные мальчишки. Тогда ее мать еще много спала и не возражала против прогулок Талли. Наработавшись за день на очистном заводе, она, придя домой, ложилась спать, не находя в себе сил, чтобы заняться дочерью. И с тринадцати лет Талли время от времени говорила матери, что останется ночевать у подруги, зная, что та слишком устает, чтобы проверять ее. «Да, так было, – думала Талли, укладывая волосы. – Просто-напросто она всегда была слишком усталой, чтобы спрашивать, где я была».
Мальчики – и те, что помладше, и те, что постарше, – любили танцевать с Талли и смотреть, как она танцует одна, подбадривая ее веселыми криками. Они подходили к ней, угощали ее напитками и смеялись ее шуткам. Все, кто целовался с ней, говорили, что она хорошо целуется; а те, кому она разрешала себя потискать, говорили, что у нее аппетитное тело. Она смеялась и делала вид, что не придает значения их словам, но на самом деле ей было приятно. Кое-кто даже заходил к ней домой, но не больше двух-трех раз, поскольку вид матери и тети Лены хоть кого способен привести в уныние, не говоря уже о полуразрушенном доме с разбитым еще на Хэллоуин в 1973 году окном. А может быть, им не нравилась Роща, или железная дорога, или река.
По большому счету, Талли возражала не столько против Рощи, сколько против самого города Топика. Это был всего лишь небольшой, утонувший в зелени городишко, на улицах которого слишком мало людей и слишком много автомобилей. Но там, где город заканчивался какой-нибудь узкой улочкой или широкой дорогой, неожиданно переходившей в холм, – там не было ничего, кроме тянущейся в бесконечность прерии. Бескрайние пастбища со случайными островками хлопчатника, опустошенные пожарами и овеваемые ветрами, расстилались на много миль – вперед, назад, вверх, в никуда. Небо и земля сливались в одно целое. Талли особенно остро чувствовала жесткие рамки, в которые ее втиснули, когда думала о широтах, начинавшихся за Топикой.
Конечно же, существовали и другие города. Но в Канзас-Сити скучно. В Манхэттене вообще нечего делать. Импория и Салина еще меньше Топики. Лоуренс – университетский городок. А в Вичите она была только раз.
С запада Роща выходила на Аборндейл Парк, по соседству со специальным отделением для душевнобольных Канзасской общественной больницы; а с востока она упиралась в железнодорожную магистраль. К счастью, почти все мальчики, которых интересовала Талли, жили далеко от Рощи. И это было к лучшему. Потому что никто из них не пришелся по вкусу ее матери.
Когда Талли исполнилось шестнадцать, «ночевки у подруг» резко прекратились. Хедда Мейкер, столько лет выглядевшая слишком усталой, неожиданно проявила интерес к содержимому письменного стола Талли и нашла там несколько презервативов. Талли клялась и божилась, что ей их подбросили в шутку и вообще это воздушные шарики. Но на мать ее клятвы не подействовали. Ночевать у подруг запретили. Это был позор. Ведь на танцевальных состязаниях на Холме Талли неплохо зарабатывала.
Полгода Талли никуда не выпускали, кроме как к Дженнифер и Джулии. Потом, в прошлом году, когда ей исполнилось семнадцать, с ней стала повсюду ходить тетя Лена. На вечеринках это выглядело особенно ужасно. Громогласные, хохочущие подростки распивали пиво, рассказывали пошлые анекдоты и пели «Мертвеца», – а тетя Лена сидит себе в каком-нибудь уголке, как толстая молчаливая утка, и смотрит, смотрит, смотрит за племянницей.
Не имея возможности ходить куда бы то ни было одна, Талли, которая несколько лет отгораживалась от подруг детства, поневоле вернулась в кружок Мейкер – Мандолини – Мартинес. В Топике их стали называть «Три М». Они снова всюду появлялись вместе, но это было уже не то. Были вещи… о которых они не говорили.
И ни разу больше они не ночевали в палатке на заднем дворе дома, где жила Дженнифер, как это частенько случалось, когда они были маленькими. Талли немного тосковала по тем временам. Но в шестнадцать она больше всего тосковала по Холму. Тосковала по танцам.
Талли не разрешалось задерживаться на улице после шести часов вечера. В прошлом году, в февралеѵ Талли на полчаса засиделась у Джулии. Она вернулась в шесть тридцать. Двери и окна ее дома были заперты. Ни стук, ни крики так и не подняли ее мать с кресла, в котором она всегда смотрела телевизор, пока не заканчивались одиннадцатичасовые новости. Хедда, должно быть, как обычно, заснула и совершенно забыла о Талли.
Летом перед выпускным годом Хедда Мейкер слегка отпустила вожжи. Но Талли подозревала, что мать просто устала следить за ней.
Лето 98-го Талли назвала Летом Ненастья. Погода была отвратительная. Она по целым дням торчала перед телевизором. Но даже когда выпадал солнечный денек, в сухой Топике все равно была тоска. Пару раз девочкам удалось выбраться в Гейдж Парк поплавать в бассейне. Несколько раз Талли приглашали к Джен или к Джулии на барбекью. Оставшееся время она читала, и все – ерунду.
В августе девочки отпраздновали восемнадцатилетие Джулии, конечно же, в приятном обществе тети Лены.
Дверь в спальню Талли открылась.
– Талли, уже седьмой час, ты готова?
– Да, только причешусь.
Хедда Мейкер подошла ближе и провела рукой по кудрявым волосам Талли.
– Мам, – Талли отстранилась, и Хедда тоже, чтобы оглядеть дочь получше.
– Твои волосы выглядят ужасно. У корней уже отросли свои.
– Да, я знаю, спасибо.
– Я говорю это только потому, что забочусь о тебе, Талли. Другим нет до тебя дела, и никто другой не скажет тебе правду.
– Да, я знаю, мам,
– У меня нет денег тебе на краску.
– Я знаю, – резко ответила Талли. И добавила чуть мягче: – Миссис Мандолини сказала, что скоро я ей понадоблюсь, чтобы сгрести листву.
– Мне ты тоже понадобишься.
«А ты мне заплатишь, мама? – мысленно спросила ее Талли. – Ты мне заплатишь, если я уберу листья на твоем дворе и станцую у тебя на столе?»
– Я сгребу их попозже, ладно? – сказала она, состроив дежурную улыбку.
Хедда пристально смотрела на дочь.
– Тебе нужно отрастить собственные волосы. То, что у тебя на голове сейчас, – кошмар.
– Мам, у меня есть зеркало.
Хедда прищурилась в полумраке.
– Талли, ты накладываешь слишком много…
– Косметики, – договорила за нее Талли. – Я знаю.
– Талли, я знаю, что ты знаешь, и ты говоришь мне, что знаешь, но от этого ты не красишься меньше. Почему?
– Потому что я – уродина, мам, вот почему.
– Ты не уродина. Кто тебе это сказал?
Талли посмотрела на вытянутое, с широкими скулами лицо матери и усталые глаза цвета грязи, тусклые волосы точно такого же, как у нее самой, цвета, тонкие бесцветные губы.
– Ну хорошо, обычная.
– Но, Талли, ты хоть понимаешь, на кого ты похожа, когда так намазываешься?
– Нет, мама, – усталым голосом ответила Талли. – И на кого же?
– На шлюху, – сказала Хедда. – Причем дешевую.
– Да?
Талли посмотрела на себя в зеркало. «А теперь веди себя тихо, очень тихо, Талли Мейкер», – сказала она себе.
– Да. А если ты смотришься дешевкой, то мальчишки так и подумают и будут обращаться с тобой без всякого уважения. А мальчики твоего возраста могут быть очень… – Тут Хедда сделала паузу, чтобы подобрать слово, – …настойчивыми. И может так получиться, что ты не сможешь отбиться.
«Отбиться?» – подумала Талли.
– Да, мам, ты, конечно, права. Наверно, я действительно слишком сильно накрасилась.
И, взяв ватный, тампон, она принялась энергично стирать с лица косметику. Хедда наблюдала за дочерью.
