Текст книги "Талли"

Автор книги: Паулина Симонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 50 страниц)

– Талли, ты в своем уме?

– Разве можно спать в такую жару? – бесцеремонно заявила Талли, чтобы только снова услышать его голос.

– Не знаю. Еще пять минут назад у меня это прекрасно получалось. Что случилось?

– Я не могу уснуть, – сказала Талли.

– Да? Ну и что? Если бы ты звонила людям в пять утра всякий раз, когда у тебя бессонница, то у тебя бы давно не осталось друзей.

– Как ты поживаешь, Робин?

– Пять минут назад я поживал намного лучше. Прими снотворное, которое осталось после Хедды.

– Робин, ты раньше никогда не позволял мне принимать снотворное.

– Это было раньше. А сейчас я чертовски хочу спать. Как дети?

– Прекрасно. Бумеранг скучает по тебе.

– Понял.

– Робин, приходи завтра к нам обедать.

– Нет, Талли спасибо.

– Ну пожалуйста. Я даже приготовлю что-нибудь.

– Не стоит, – сказал Робин. – В котором часу у нас в среду суд?

– В час. Приходи завтра. Я сделаю твое любимое. Тушеную говядину. Нам нужно поговорить.

– Прямо за столом? При Бумеранге? Послушай, Талли…

Но она уже повесила трубку. Она прилегла на полу у лестницы и, промучившись еще с час, наконец уснула.

Вторник мало чем отличался от понедельника. Разве что она не пошла с Джеком обедать, а поехала к нему на Лейксайд Драйв, и они занялись любовью.

Дом на Лейксайд Драйв был почти пуст: на первом этаже остался лишь карточный столик, а на втором – матрац.

– Тебе, должно быть, жалко продавать этот дом, – сказала Талли, лежа на животе Джека.

– Ничего не поделаешь. Грустно расставаться с розами. Но я уже посадил несколько кустов в Кармеле. Лет через пять они начнут цвести.

Талли засмеялась.

– Так долго ждать?

– Это еще при самых благоприятных условиях.

Позже Джек сказал:

– Я все думаю, не купить ли щенка для Бумеранга. Как считаешь, он обрадуется?

– Он будет в восторге. Рыжего спаниеля по кличке Ровер.

– Не знаю, – засомневался Джек. – Рыжего спаниеля по кличке Ровер, возможно, трудновато будет найти.

Она пробежала пальцами по его груди.

– Талли, ты уже подала заявление об уходе?

– Нет. Знаешь, я хотела просто не выйти в понедельник.

– Ты собрала вещи?

– Нет еще. Я думала собираться в понедельник. Или купить все новое.

– Новую одежду?

– Все новое, – ответила Талли. «А иначе разве я смогу быть спокойна, – подумала она, – глядя на вещи с Техас-стрит, купленные на деньги Робина».

Джек немного отстранился от нее.

– Талли, что происходит?

– Ничего.

– Неправда, мне кажется, ты что-то скрываешь!

– Ничего я не скрываю. Просто немного устала. Все будет хорошо, – поспешно сказала она, вставая. – Мне нужно идти.

Он снова притянул ее к себе и стал целовать. Талли закрыла глаза.

– Я уже говорила тебе, – нежно произнесла она, – что я люблю твои губы?

– Всего лишь каждый день, – ответил Джек. – Скажи мне это еще.

– Я люблю твои губы.

– А что ты еще любишь?

Талли крепко обхватила его обеими руками.

– Я люблю, – сказала он, – каждый чертов дюйм твоего тела.

– Покажи мне, как сильно, – хрипло проговорил он.

Талли показала.

– Останься до вечера, – попросил Джек. – Что они тебе сделают? Уволят?

Талли надела трусики.

– Нет, вызовут мою мать, и она обзовет меня шлюхой.

– Упокой Господи ее душу.

– Аминь, – заключила Талли.

Во вторник вечером Талли взяла детей и отправилась в гости к Шейки.

– Талли, ты просто ужасно выгладишь, – сказала ей Шейки.

– Спасибо, подруга, – ответила Талли.

– Что с тобой?

– Мало сплю, – объяснила Талли.

Женщины болтали в основном о детях, о школе, о работе Талли. Да, она ей нравится, сказала Талли. Да, все складывается очень хорошо. Тяжелая работа, нередко неблагодарная, но она считает, что это ее единственное призвание. Ее предназначение.

– Сейчас ты похожа на Грима Рипера, Талли, – сказала Шейки. – Ты выглядишь так, будто твое предназначение носить черное рубище и бродить с посохом по домам. Что случилось?

Талли молчала.

– Робин ушел из дома, – наконец сказала она.

– Во-о-от оно что… – Шейки прямо-таки задохнулась. – С чего это он?

– Дело в том, что я уезжаю в Калифорнию, – сказала Талли.

Помолчали.

– Вот оно что… – опять сказала Шейки. – Ты пришла попрощаться?

Талли кивнула.

– Ты забираешь обоих детей?

Талли кивнула еще раз.

– Он отдал тебе Бумеранга? Это просто невероятно! Ты ведьма, Талли. Какое заклятье тебе помогло?

– Я не могла уехать без Бумеранга.

– Когда ты уезжаешь?

– Скоро, – сказала Талли и подумала: «Как я ненавижу этот слово – скоро».

– Чудесно. Так какого же черта ты так мрачно выглядишь? Почему не сияешь от радости?

«Я не могу его оставить! Я не могу его оставить! Я не могу его оставить!» – кричало в голове у Талли.

– Просто много хлопот, – со вздохом ответила Талли, совершенно не думая ни о каких хлопотах. – Нужно подать заявление об уходе с работы. Нужно собрать вещи. Доделать кое-какие дела. Знаешь, Бог поздновато наделил меня совестью.

– При чем здесь совесть, Талли? – Шейки погладила ее по руке. – Мне грустно. Мне грустно, что ты уезжаешь Я буду скучать по тебе. Так, значит, он решил взять тебя с собой. Удивительно.

– А я решилась поехать. Это еще удивительнее, – неуверенно сказала Талли.

– Да, наверное. У вас уже есть где жить?

– Конечно. Он снят дом в Кармеле. Кармели – хорошо звучит, правда?

– Очаровательно, – сказала Шейки, но в глазах ее не было блеска.

Талли рассеянно кивнула.

– Послушай, Шейки, – вдруг спросила она. – Ты когда-нибудь смотрела свой выпускной ежегодник?

– Я частенько его смотрю, – ответила Шейки. – Так забавно видеть, какими мы тогда были. Ты с тех пор очень изменилась, Талли. Похорошела.

– Потолстела, ты хочешь сказать.

– Нет, похорошела. А вот я поседела, хоть это пока и незаметно.

Талли внимательно посмотрела на волосы своей подруги.

– Я бы никогда не заметила.

– У тебя нет никакой мечты, Талли? – спросила Шейки, пристально посмотрев на нее.

Талли не ответила.

– Ты счастлива, Шейки? – в свою очередь спросила она.

– Да. Я счастлива. Конечно, счастье совсем не такое, каким я его представляла тогда, но я счастлива. Так у тебя нет мечты, Талли? – еще раз спросила она.

– Да, – солгала Талли.

– Это плохо. Потому что если бы у тебя были мечты, многие, из них осуществились бы.

От этих слов Талли беспокойно заерзала на стуле.

– Как он сейчас выглядит? – спокойно спросила Шейки. – Я не видела его четыре года. Все так же неотразим?

Талли кивнула.

– Он носит все тот же красный свитер. Но у него появились морщинки. У глаз, у рта, на лбу. Стало меньше волос.

Шейки улыбнулась

– Есть все-таки Бог на небе! Джек Пендел – лысый! – воскликнула она.

Талли поднялась. Шейки тоже встала и обняла ее.

– Счастья тебе, Талли. Счастья вам обоим. Мы с Джул будем скучать по тебе.

– Ну что ты на это скажешь? Она решила вернуться в Топику именно тогда, когда я собиралась уезжать.

– А куда делась Лаура? – спросила Шейки. – Мне казалось, они были так близки.

– Лаура, очевидно, нашла себе другую поживу. Мужскую. Кажется, она в августе выходит замуж.

– Бедная Джул. Как она это восприняла?

– Ужасно, конечно, – сказала Талли.

– Да, ей, должно быть, тяжело, – сказала Шейки. – Мне никогда не нравилась эта Лаура. Я надеюсь, что Джул останется здесь. Я люблю ее.

– И я ее люблю, – улыбнулась Талли.

Талли уложила детей спать, включила телевизор, восьмой канал. Показывали ретроспективу фильмов с Джеком Николсоном. «Пять простых пьес», «Половые сношения», «Полет над гнездом кукушки». Медсестра Рэтчед кого-то Талли напомнила: суровое лицо, неровно подстриженные; волосы… Что-то всплыло в памяти, но снова ушло в глубину. Талли так и заснула на диване перед телевизором во время сцены в автобусе в «Полете над гнездом кукушки»..

Ночью у Дженни подскочила температура. Талли сидела с ней внизу. Малышка могла спать только на руках у матери, и Талли нежно баюкала ее. «Почему меня никто не баюкает? – думала Талли. – Мне тоже нужно, чтоб меня баюкали на груди».

Она поцеловала Дженни в мягкую младенческую макушку, покрытую светлыми волосиками, вдохнула ее нежный запах. «Я лишу его этой радости. Он не будет растить ее, не будет укладывать спать, не будет купать, не будет гулять с ней. Не услышит, как она назовет его папой, не увидит ее ни в маскарадном костюме, ни в вечернем платье. Не увидит в ванной голенькой, с порозовевшим тельцем. Не узнает, как она будет расти. Он не узнает всех этих чудес, скрытых в двух маленьких, толстеньких ручках, в пухленьких ножках, в светлой головке. О Боже! Как я хочу, чтобы он был с ней, а она с ним!»

Талли прижала кулаки к глазам и стала раскачиваться взад-вперед. Невыносимая боль.

«Я никогда не увижу, как она усядется верхом на его плечах, не увижу, как она обхватывает руками его голову и пускает слюни в его волосы. Я никогда не увижу его лицо в тот момент, когда она подойдет к нему в выпускном платье и спросит: «Пап, ну как, мне идет?»

Я хотела получить слишком многое! Слишком многое! Я хотела, чтобы среди нас не было проигравших. Я никогда не думала, что проиграют все, а одному из нас придется потерять так много, – да нет, все, что у него было в жизни. И в один прекрасный день он должен будет проснуться утром и жить дальше – без меня, без его маленькой дочки, без нас. Какая печальная жизнь!

Она поглаживала Дженни по головке, по спине, по ее крошечным ступням, в два раза меньше, чем ладони Талли. «Моя милая, моя маленькая, простишь ли ты меня? Простишь ли ты меня? Сможешь ли ты простить меня за то, что я принесла в жертву твоего отца? Смогу ли я сама простить себя?»

Талли просидела в кресле-качалке Робина до утра, ее губы были прижаты к пылающему лбу дочери.

В среду, пораньше утром, до прихода Робина, оставив Дженни на попечение Милли, Талли поехала в церковь Святого Марка, чтобы положить на могилу Дженнифер белые розы. «А к урне с прахом моей матери, которая, будто какое-то украшение, стоит на камине, никто розы не принесет, – подумалось Талли. Следовало бы захоронить ее прах здесь. Ей было бы приятно получать цветы».

«Тебе стало бы грустно, Джен, если бы я перестала приходить сюда. Тебе стало бы грустно, если бы я больше не смотрела на землю, в которой ты лежишь. Если бы я не приходила вдохнуть запах этой земли.

Дженнифер, мы с Робином должны развестись сегодня. Милая идея, правда? Мы пойдем в суд, где судья задаст нам несколько вопросов, потом подпишет наши документы, и мы с Робином не будем больше женаты. Только представь себе! Не быть больше замужем за Робином! Ты ведь знаешь, я всегда говорила, что у меня ничего нет. Зажмурив глаза, я переходила от одной иллюзии к другой, но Робин – это самое что ни на есть настоящее. Даже больше настоящее, чем ты. Робин – это канзасская земля у меня под ногами. Как я могу променять эту землю на ленивое море? Я сокрушала его, но он устоял. Я ударялась о него, как волна ударяется о берег, била его, но он выстоял. Его испытывали болью и временем, но он выстоял, все вынес, он всегда оставался со мной. Как я могу говорить после этого, что у меня ничего нет? У меня есть о кого биться, как море о берег. Каждую ночь».

И все это время перед глазами Талли, заслоняя камень на могиле Дженнифер, стояло лицо Джека Пендела.

У Дженни была очень высокая температура, и весь остаток утра Талли носила ее в нагрудной сумке. Горячая головка и частое дыхание малышки болезненным звоном отзывались в груди матери. На остаток дня Талли отпустила Милли. Ей хотелось самой сготовить обед и без посторонних переговорить с Робином. Она чистила картошку в раковине, а Дженни спала у нее на груди беспокойным сном. Талли чистила картошку и плакала. Плакала и вытирала лицо мокрыми руками. Она открыла холодную воду, и в доме были слышны только шум воды и плач Талли.

В полдень пришел Робин.

– Нет, я не ушла с работы, – ответила Талли на незаданный вопрос. – Дженни заболела.

Робин потрогал горячий лобик. Талли посмотрела на него – он был в рубашке и при галстуке, – вдохнула запах одеколона «Пако Рабанн». Ей хотелось, чтобы Робин обнял ее.

– Ты отвратительно выглядишь, – сказал Робин, взглянув на Талли. – Нам через пятнадцать минут выходить. Ты разве не собираешься привести себя в порядок?

– Робин, – сказала Талли, вытирая салфеткой лицо и руки. – Я не хочу идти в суд.

– Что ты хочешь этим сказать?

Талли с Дженни на груди подошла к Робину и взяла его за руку.

– Робин, – очень тихо, но спокойно произнесла она, – я не хочу идти в суд.

Он стоял неподвижно, глядя на нее. Потом попытался высвободить руку. Она не отпускала.

– Чего ты от меня хочешь? – спросил он.; – Ты же покончила со мной. Что тебе от меня нужно?

– О нет, я не покончила с тобой, Робин Де Марко, – сказала Талли. – Совсем не покончила. – Она хотела привлечь его к себе, но он не поддавался. Она сильнее потянула его за руку – он остался на месте. Они оба посмотрели в окно на двор, а потом друг на друга.

– Робин, – медленно произнесла Талли, – я хочу, чтобы ты вернулся.

– Талли, – сказал он, высвобождая руки, – я не хочу возвращаться. Мне хорошо там, где я сейчас.

Она покачала головой.

– Робин, я не верю тебе. Вернись.

– Талли, – сказал он спокойно, – поверь мне. У меня все в порядке.

– Робин! Возвращайся к нам! Ведь твоя жизнь – это мы! Зачем ты притворяешься, что мы для тебя ничего не значим?

– Нет. Я притворяюсь только, что ты для меня ничего не значишь.

– Но зачем? – спросила она. – Ведь ты меня всегда так любил?

Робин быстро попятился от нее, из его груди вырвался короткий сдавленный звук, отдаленно напоминающий смех. С Дженни на груди она шагнула к нему и остановилась у дубового кухонного стола, окруженного дубовыми стульями.

– Робин, не уходи от меня. Я прошу тебя, вернись. Вернись. – Талли посмотрела на головку Дженнифер – все слова и чувства Талли застряли где-то в горле, рядом с этой головкой.

– Вернись, Робин. Я останусь с тобой, – сказала Талли.

– О чем ты говоришь, Талли? Я уже начал отвыкать от тебя.

– О чем говоришь ты?! – закричала Талли. – Как ты можешь отвыкнуть от меня? Ты ушел к своей парикмахерше? Так ты отвыкаешь от меня? Ты с ней теперь?

– Не надо, Талли, – тихо сказал Робин. – Она любит меня.

– Я люблю тебя! – закричала Талли. – Я люблю тебя!

Робин Де Марко стоял у стены, глядя на Талли в упор.

– Ты любишь меня? – наконец произнес он.

Талли не смогла выдержать его недоверчивый взгляд, она отвела глаза.

– Да, – прошептала она. – Я люблю тебя.

– Я не верю тебе, Талли Мейкер, – произнес Робин дрогнувшим голосом. – С каких это пор?

– Талли Де Марко, Робин. Я всегда любила тебя, – Талли погладила головку Дженни. – Только я раньше не понимала этого. Я ведь была не в состоянии оставить тебя?

– Ну, раньше у тебя не было таких веских причин для ухода, – сказал он.

– Но ведь я и сейчас все топталась на месте. Сначала я думала, что не могу уйти, потому что не могу бросить мать. Потом, когда она умерла, я думала, что не могу оставить мой дом, мою работу, моих друзей. Не говоря уже о Бумеранге… Но, Робин, когда ушел ты, все это оказалось неважным, и я поняла, что не могла уехать не из-за матери, не из-за работы, не из-за дома, и даже не из-за сына! Я не могла уехать из-за тебя, – прошептала она. – Уехав сейчас, я бы потеряла только тебя и я не могла, не смогла тебя потерять.

Он внимательно наблюдал за ней, все так же стоя у стены. Он очень долго и пристально смотрел на нее, а потом, качая головой, медленно произнес:

– Я не могу, Талли.

Она устало, но решительно кивнула.

– Можешь. Все будет хорошо.

Он покачал головой.

– Ты не понимаешь. Я не могу. Во мне теперь пусто.

– Но мне ничего и не нужно. Кроме тебя.

Робин старался держаться от нее как можно дальше – насколько это позволяли размеры кухни.

– Разве ты не видишь, Талли? Ты сломала мою основу.

– Я дам тебе другую, – попыталась ободрить его Талли.

Робин снова покачал головой.

– Нам дается только одна основа. Я убежден в этом.

– У тебя тоже она только одна, но она… – Слова давались ему с трудом. – Она сделана из чего-то очень прочного, прочнее, чем железо. А я уже не такой сильный, каким был, Талли. Я уже не могу заботиться о тебе так, как раньше. И так, как это тебе нужно.

Талли обогнула стол и сделала шаг к Робину. Словно пытаясь защититься, он выставил вперед руки. Она остановилась.

– Тебе необязательно теперь быть сильным, Робин, – прошептала она. – Тебе больше не нужна основа.

– Это с тобой-то? – Он беззвучно рассмеялся. – Ты, должно быть, шутишь.

– Робин, пожалуйста, – сказала Талли. – Не заставляй меня умолять тебя. Ты сам сказал, что мне это не идет. Пожалуйста, я прошу тебя, останься с нами. На каких угодно условиях. Только останься.

Робин по-прежнему стоял у стены и качал головой, и тут Талли увидела, как у него начали дрожать ноги. Он с трудом подошел к столу, сел так, чтобы стол разделял их, и принялся смотреть на свои руки.

– Смотри, что ты со мной сделала, – прошептал он. – Ты сломала меня.

– Пожалуйста, прости меня, – тихо сказала Талли, обхватив руками спящую Дженни. – Я знаю, ты и сейчас меня любишь. Пожалуйста, постарайся простить меня.

Робин молчал, упорно глядя на свои руки.

Талли стояла напротив, одной рукой опираясь на спинку стула, а другой прижимая к себе Дженни.

– Талли, я не знаю, что у тебя на уме, – наконец выговорил он, – но я не могу поехать с тобой.

Талли попыталась улыбнуться, но это ей не удалось.

– Я хочу только, чтобы ты приехал домой. Я не еду в Калифорнию.

– Ты это решила так вдруг? В эти три дня?

– За эти три дня без тебя я представила, как я буду жить без тебя, и у меня было такое же чувство, как когда умерла Дженнифер, и я поняла, что буду жить теперь без нее: мне было невыносимо одиноко. Робин, я не хочу скорбеть о тебе тоже. Я больше ни о ком не хочу скорбеть.

– Кроме нее, – добавил Робин.

– Робин, послушай меня, – сказала Талли. – У меня никогда не было своей жизни. И я о ней никогда и не мечтала. Я вообще ничего не хотела. Когда ты полюбил меня, я отвернулась от тебя. Не потому, что это был именно ты – просто у меня вообще не было желаний. – Талли еще крепче прижала Дженни к себе. – Мне было все равно, потому что я не знала другой жизни на железной дороге, жизни, состоящей из блужданий и тоски, кошмарных снов и серого неба над головой. Жизни сироты. Я хотела уехать отсюда и забыть все то, что не давало мне спать по ночам, забыть очень многое, – ты ведь понимаешь, о чем я говорю. Это единственное, чего я по-настоящему хотела. Забыть. Уехать прочь и забыть. Забыть мать и отца, забыть Дженнифер. Робин, я хотела прожить жизнь, которую не прожила Дженнифер. Я хотела жить так, как мечтала она. Но я забеременела и уже не смогла осуществить свои желания. Но, поверь, Робин, я уже повзрослела настолько, что мне начинает нравиться моя жизнь. – Она грустно улыбнулась. – Да, теперь я повзрослела, и мне начинает нравиться моя жизнь. Я не выбирала ее, не выбирала эту жизнь. Кто выбрал ее для меня, не знаю, – Бог ли, черт ли, а может быть, ты? Так или иначе ее выбрала не я и поначалу восставала против нее. Но теперь я сама хочу сделать свой выбор. Я выбираю тебя, – сказала Талли, стараясь прогнать стоявшее у нее перед глазами лицо Джека. – Я выбираю тебя, потому что без тебя у меня ничего бы не было. Ты дал мне все, что я хотела. Позволил мне делать все что угодно. Ты всегда гордился мной. Ты был рядом тогда, когда меня было трудно даже назвать живым человеком, ты был рядом и тогда, когда меня трудно было назвать твоей женой. Ты посадил меня в лодку, а сам стал якорем, и я ничто без тебя, Робин. – Талли глядела на него, и глаза ее все больше и больше наполнялись слезами, и эти слезы смывали с ее сердца огромную тяжесть.

– Разве ты ничто без меня, Натали Анна Мейкер? – прошептал Робин. – Ты – это ты.

Талли все, прижимала и прижимала к себе дочь.

– Прости меня, Робин, – сказала она. – За все.

– Так что ты предлагаешь? Жить как прежде?

Талли попыталась закатить глаза, но ей стало больно.

– Нет. Теперь мы будем иногда разговаривать. Может быть, проводить вместе отпуск. И, уж конечно, ходить по магазинам.

Робин не сводил с нее глаз.

– Талли, – сказал он. – А как же Джек?

– Пожалуйста, прости меня за Джека, – едва слыша себя, сказала Талли.

– Только не говори, что ты хотела уйти к нему лишь потому, что его любила Дженнифер. Не говори, что никогда не любила его.

– Нет, ничего такого я не скажу, – прошептала Талли, опираясь о дубовый стол. – Я любила его.

– И до сих пор любишь, – сказал Робин. – Ты его до сих пор любишь, разве не так?

– Да, – с трудом выговорила Талли. – Я до сих пор его люблю. Пожалуйста, прости меня за это.

– И что ты теперь с этим будешь делать? – тихо спросил Робин.

И Талли, держась обеими руками за дубовый стул, чтобы не упасть, прошептала:

– Я излечусь от него. Я излечусь от него.