Текст книги "Талли"

Автор книги: Паулина Симонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 50 страниц)

глава семнадцатая
КАЛИФОРНИЯ
Декабрь 1989 года

1

Голубые вспышки маячка «скорой помощи» привели его в чувство. Он вскочил с постели и выглянул в окно. Да, это они. Долго же они добирались! Джек быстро натянул джинсы, скользя по своему забрызганному кровью телу, и успел накинуть простыню на Талли и ребенка до того, как вошли два санитара.

– Ага, – сказал первый, забирая у Талли ребенка. – Я вижу, вы и без нас справились!

– О чем это вы! – возмутился Джек. – Я позвонил вам сорок пять минут назад! По-вашему, мы должны были вас поджидать?!

– Вы хоть в окно смотрели? – сказал второй врач. – Снег!

– Сорок пять минут! – упрямо повторил Джек.

Врач не обратил на него внимания и склонился над Талли.

– Проснитесь, – позвал он, – проснитесь, мэм!

Он приподнял скрывающую ее простыню.

– Нет, Джо, – покачал он головой, – ты не прав. Сами они не справились. Смотри, какое кровотечение! – Он поплотнее укутал ребенка. – Давай сюда носилки. – Укройте вашу жену потеплее, пожалуйста. Вроде внизу стучат?

Он спустился вниз. Джек, ворча, накрыл Талли еще несколькими простынями – не могло быть и речи о том, чтобы одеть ее, – она просто истекала кровью.

Врач и санитары вернулись с носилками. Они обвязали ее живот полотенцем и еще несколько положили ей между ног. Когда они переложили ее на носилки и понесли вниз, Джек посмотрел на кровать. На простыне расползалось темное блестящее пятно. Джек подумал, что оно, наверное, просочилось насквозь. При родах из нее вытекло ужасно много крови…

На улице Джек увидел соседей. Они вышли прямо в халатах – посмотреть, к кому это в семь утра накануне Нового года приехала «скорая».

Подошел ближайший сосед, мистер Эдвард. Он был ровесником матери Джека.

– Все в порядке? – спросил он.

Джек уставился на мистера Эдварда. «Я достучаться к нему не мог вечером, а всего-то хотел одолжить хлеба, а сейчас едва рассвело, а он уже выполз из любопытства!» – подумал Джек.

– Ах да. Ну конечно… Спасибо, – пробормотал Джек.

– А что случилось? – спросил мистер Эдвард.

«А что случилось? – подумал Джек. – Что случилось?» – Что он может ответить этому скрюченному старику, который стоит в потрепанном пальто на пронизывающем ветру?

– Вот она только что родила, – сказал он, кивая в сторону машины «скорой помощи», в которую как раз ставили носилки.

– Не знал, что ты женат, Джек, – протянул мистер Эдвард.

Не ответив, Джек отошел в сторонку, надеясь, что мистер Эдвард оставит его в покое. Переминаясь с ноги на ногу, чтобы согреться, он пробовал отскрести кровь с рук.

– Она что – прямо в доме и родила? – спросил мистер Эдвард, снова подходя к Джеку.

– Да все в порядке, – Джек постарался, чтобы голос его звучал ровно.

– А это тогда что? – Мистер Эдвард показал на его руки.

– Вы извините, мне надо ехать в больницу, – сказал Джек.

Лицо мистера Эдварда вытянулось от огорчения.

– А кто она? – спросил он.

– Всего хорошего. – Джек чувствовал себя совсем без сил.

Но было еще что-то. Чувство, росшее в нем, не было похоже ни на какие ранее знакомые ему чувства. Оно было похоже скорее на панику, которую он испытал когда-то мальчишкой, забравшись ночью в лабиринт в Луна-парке Канзас-Сити. Тупик, опять тупик, все время не тот поворот, потом длинный прямой участок пути, но снова не тот. Он думал, будет легче. Он думал, все будет иначе, но все обернулось именно так, и он теперь не знает, какой путь правильный. Джек прикинул, какие вопросы в клинике будут самыми каверзными.

В машине Джек держал ребенка одной рукой, а другой сжимал локоть Талли. Талли была без памяти – все время что-то бормотала, бессмысленно вскрикивала. Он пытался разобрать слова, но не сумел! Буквально в первые несколько минут, в клинике, он пожалел о тишине и тепле машины. Ему задавали сотни вопросов, от простых до таких, на которые он сам не знал ответа. Ее имя. Ее возраст. Его имя. Ну это было еще ничего. Правда, он автоматически сказал, что ее имя – Талли Мейкер, а потом забыл исправить ошибку. Является ли он ее ближайшим родственником? Это сложнее. «Нет», – сказал он. У нее есть мать. Они в хороших отношениях? Они родственники? Живут вместе? «Да, вроде бы…» Никто не улыбнулся. Она его жена? «Нет», – сказал он и ничего не добавил. Это его ребенок? «Да», – сказал он, решив быть честным до конца. Да, это его ребенок. А как ее зовут, девочку? Господи, да будет ли этому конец! Кому еще нужно будет позвонить в крайнем случае?

«Что значит – в крайнем случае?» – спросил Джек. Чувствовал он себя не лучше, чем роженица. Сестры посмотрели на него как-то странно. Кровотечение сильное, сказали они. Очень сильное кровотечение. Как ни странно, эти слова заставили Джека почувствовать себя лучше. Он и сам не верил, что пятно крови на его двуспальной постели, пятно диаметром в два фута – это так и надо.

Джек сказал, что рад был бы помочь. Его отвели в пустую комнату, закатали рукав и взяли кровь на всевозможные анализы, – как бы то ни было, а уже 1990 год на носу.

Видимо, анализы были хорошими, и минут через пятнадцать ему снова позволили закатать рукав. Взяв кровь, сестра унесла пробирку, не забыв поблагодарить его. Джек посидел еще немного, а потом выбрался из комнаты и пошел искать Талли. В конце концов пришлось возвращаться назад и спрашивать у сестер. Однако теперь он уже никого не интересовал. Одна из сестер посоветовала ему вымыться.

Джек пошел в мужскую душевую. Раздевшись, он постоял голым перед зеркалом и потрогал засохшие пятна крови. Да, душ – это хорошая идея, но, уже встав под холодные струи, он пожалел, что согласился. Пожалел, что сейчас смоет с себя Талли и ребенка.

Стоя под душем и наблюдая за струйками, стекающими к ногам, он почувствовал дрожь при мысли, случайно пришедшей ему в голову.

Он должен позвонить Робину.

Он должен позвонить Робину и сказать ему – человеку, не причинившему ему никакого зла, что Талли Мейкер – Талли Де Марко! – сегодня на рассвете родила ребенка в доме Джека Пендела и находится сейчас в клинике Стормонт-Вэйл отнюдь не в лучшем состоянии. И не мог бы Робин приехать и заявить о своих правах на нее?

Джек вытерся, натянул грязные джинсы, рубашку и свитер и пошел посмотреть на Талли, прежде чем он позвонит Робину. Могло показаться, что она спит, если бы не трубки аппарата искусственного дыхания, введенные ей в нос. Сев на постель, Джек погладил ее по руке.

– Талли, – прошептал он, – Талли, проснись. Проснись, малыш, помоги мне, проснись, пожалуйста!

– Мистер Пендел, – сказала сестра, точь-в-точь сиделка Рэтчед из «Полета над гнездом кукушки», – вы обещали не будить ее. Или вы образумитесь, или я попрошу вас удалиться.

Талли лежала в восьмиместной палате, хотя, кроме нее, заняты были только четыре кровати. Джек задернул занавеску, отделявшую ее угол, и снова присел на кровать.

– Талли, – умоляю тебя, – просил Джек, – проснись. Скажи, как ты хочешь, чтобы я поступил. Мне нужно твое решение, чтобы я все сделал правильно. Ну проснись же и подскажи мне правильный путь, Талли!

Не добившись ответа, он ушел. Талли, по-видимому, еще нескоро очнется.

Джек пошел в детское отделение взглянуть на Дженнифер. Девочка лежала на боку, спеленутая белыми больничными пеленками, и спала. Крохотный ротик был приоткрыт. Джек вертел головой, пытаясь получше разглядеть ее. У нее были светлые волосики. Он почувствовал жгучее желание погладить эту пушистую головку. Но переборол себя, стиснул зубы и отправился звонить Джулии. Номер обнаружился в справочнике. Было девять тридцать утра, воскресенье.

– Джулия, это Джек. Извини, что бужу тебя в такую рань. Это Джек Пендел.

– Я прекрасно понимаю, какой Джек, – сонно пробормотала Джулия. – Как там Талли?

Слава Богу, полная ясность.

– С ней все хорошо. Она родила.

– Родила! Вот здорово! – Джулия оживилась. – Ну? Мальчик или девочка?

– Девочка. Восемь фунтов. Двадцать дюймов.

– Ничего себе! А как они ее назвали?

Джек задержал дыхание, прежде чем сказал:

– Дженнифер.

Джулия помолчала.

– Дженнифер? Ох, Господи. Ну да, конечно. Слушай, а почему мне звонишь ты? А Робин-то где?

Джек проглотил комок в горле.

– В этом-то все и дело. Робина здесь нет.

– О! – затем осторожное: – И где же он?

– Я не знаю. Наверное, в Манхэттене.

– О! – Пауза. – А откуда ты знаешь, что она родила? Она сама тебе сказала? Она звонила?

– Нет, – сказал Джек. – Она мне не звонила. Я был с ней.

– Что – у нее дома? – спросила Джулия недоверчиво.

– Да н-ее-т же, – простонал Джек. – У меня.

– О Господи! – Потом: – Боже мой!

Джек закатил глаза. На полную ясность, как он думал вначале, рассчитывать, не приходится.

– Джулия, Талли нужна твоя помощь. Талли плохо. Ей перелили кровь и наложили швы. Ты понимаешь, что я тебе говорю? Сама она не может ему позвонить!

Джулия не отвечала, и Джек прямо-таки видел, как она закрыла глаза и затрясла головой.

– Что вы наделали?! – произнесла она наконец. – Что она наделала?!

Джек молчал.

– Почему ты не позвонил Робину, прежде чем везти ее в больницу? Он хотя бы смог быть с ней при родах.

Джек чуть не взорвался. Опять проклятый лабиринт. И нет выхода.

– Потому что, – сказал он очень медленно, – ему пришлось бы приехать ко мне домой. Ребенок родился там.

– О Боже! – Опять!

– Джулия!

– Джек, Джек, успокойся! Я сейчас оденусь и приду в себя. Я все понимаю. Но позвонить за тебя, Джек, я не могу. Ты должен сам все ему рассказать. Просто скажи, что Талли пошла в туалет и там начались роды. Ну сам подумай: будет смешно, если позвоню я.

– Джулия, ты могла бы сказать, что она была у тебя.

– Джек, она родила не в клинике! Мне нечего ему сказать. Он ведь будет разговаривать с врачами, с сестрами. Пойми это. Просто скажи ему, что его жена родила. С ней все в порядке?

– Нет, – сказал он. – С ней не все в порядке. Большая потеря крови.

– Так скажи ему об этом. Кажется, она говорила, что в прошлый раз, с Буми, было то же самое. Робин должен быть в курсе. Все будет хорошо.

– Спасибо, – сказал Джек. – Увидимся.

– Держись! Я скоро подъеду. Но, Джек, ты должен позвонить ему, позвонить и все рассказать. Что еще тебе остается? Я готова лгать ради Талли, пока солнце не погаснет, но не проси меня лгать ради тебя, Джек.

– Джулия, я не собирался ему лгать. Просто я хотел, чтоб ему было легче. Если ты скажешь.

Джулия помолчала.

– Взгляни на это с другой стороны, Джек. Если бы Талли была не у тебя, она сидела бы дома совершенно одна. Робин неизвестно где, и плевать ему на то, что у него жена на девятом месяце. И рожать ей пришлось бы одной, или, что еще хуже, с помощью ее мамаши. Подумай. Было бы куда хуже… Я скоро приеду.

Вешая трубку, Джек подумал, что у Талли хорошие друзья. Шаря в кармане в поисках еще одной монетки, Джек размышлял, согласится ли Робин с доводами, только что приведенными Джулией: дескать, могло быть и хуже. В этом Джек очень сомневался.

После двенадцатого гудка в трубке послышался запыхавшийся женский голос. Джек догадался, что это мать Талли.

– Будьте добры, позовите Робина.

– Не уверена, что он уже вернулся, – сказала Хедда, тяжело дыша в трубку. – А кто это?

– Когда он обычно приходит домой?

– Понятия не имею. А кто это?

– Спасибо, я перезвоню.

– Скоро придет Талли, – сказала Хедда.

Джек закрыл глаза. Хотел бы я верить, что так и будет.

– Всего доброго, – попрощался он.

Робина все еще нет дома. Интересно. Где может шляться мужчина, у которого жена вот-вот родит? Джек почувствовал себя увереннее: теперь ему куда легче будет снова позвонить Робину.

Он выпил стаканчик кофе из автомата и около часа просидел, тупо глядя перед собой. Прежде чем позвонить еще раз, Джек проведал Талли и Дженнифер. Как же малышка будет есть, раз Талли без сознания? Пропадет ли у Талли молоко? Он атаковал этими вопросами первую попавшуюся медсестру. Она была занята, но ответила, что раньше третьего дня после родов молоко не приходит. Если Талли пробудет без сознания дольше, тогда, конечно, она может потерять молоко. А маленькую покормят смесями, пока мать не придет в себя. Первые несколько дней новорожденные едят очень мало, сказала сиделка. Они больше спят.

2

Робин вошел в дом, пропустив вперед Бумеранга.

– Мама! – закричал Буми, взбегая вверх по лестнице. – Мам!

Робин прошел на кухню и увидел Хедду за чашечкой кофе.

– Как дела? – спросил Робин, снимая пальто.

– Талли все еще нет дома, – сообщила Хедда.

Глаза Робина на мгновение потемнели, но лишь на мгновение, он быстро взял себя в руки.

– Ну, ладно, – сказал он. – Значит, задержалась у Джулии. Скоро вернется.

Робин беспокоился. У нее шли последние недели беременности, и он взял за правило позванивать ей несколько раз на дню, чтобы убедиться, что все в порядке. О Господи! Он же ни разу не позвонил ей вчера!

– Ах, у Джулии? – сказала Хедда. – Около девяти тебе какой-то мужчина звонил. Внизу телефон был отключен, пришлось бежать наверх.

– Неужели? – сказал Робин как можно непринужденнее, но в нем уже поднималась паника. – Он сказал, что ему надо?

– Нет, – ответила Хедда. – Он сказал, что перезвонит.

Робин воткнул шнур в розетку и налил себе кофе. В кухню вошел Бумеранг.

– Мамы дома нет, – сообщил он уныло.

– Эх ты! – сказал Робин, ероша сыну волосы. – Она скоро придет.

– А где она? – спросил Буми.

– У друзей, Буми, и скоро придет.

В этот момент зазвонил телефон. Никогда прежде он не звонил так громко, так настойчиво, как бы прося снять с него трубку, и никогда еще Робин не подлетал к аппарату так стремительно. Но, уже прикоснувшись рукой к трубке, он почему-то никак не решался снять ее. Телефон надрывался – три, четыре, пять, шесть, семь…

– Да подними же трубку, папа! – не выдержал Бумеранг.

– Да? – сказал Робин в трубку очень тихо.

– Робин? – Голос на другом конце провода был незнакомым и тоже очень тихим. – Это Джек говорит. Джек Пендел.

– Я понял, – сказал Робин. – А что случилось?

Задав вопрос, Робин отвернулся к стене, чтобы ни теща, ни сын не могли видеть его лица.

– Талли в клинике. Она родила. Девочку.

– А почему она не позвонила мне сама? – тихо спросил Робин.

– Наверное, была занята. Уж извини, парень.

– Почему ты мне звонишь? Почему не она?

– Видишь ли, она плохо себя чувствует. Приезжай и убедись сам.

«Ты еще будешь мне указывать!» – чуть не закричал Робин. Но Бумеранг тянул его за руку.

– Папа, – прошептал он, – как там мама? Что случилось с мамой?

Робин выдернул руку из руки сына, глядя на него и не видя.

– Все очень плохо, – повторил Джек. – Никак не могут остановить кровотечение. А ребенок в порядке.

Слушая это, Робин прижался лбом к кухонной стене, потом отвел голову назад и ударил лбом об стену: раз, другой… С каждым ударом все сильней, не желая ничего, только чтоб его череп треснул. Трес-нул. Как бы все стало просто – и для всех них и для него самого.

– Я сейчас приеду, – выговорил он наконец.

– Прости, парень, – сказал Джек.

– Ну да, – пробормотал Робин, вешая трубку. Он постоял еще, прижимаясь лбом к стене, пытаясь овладеть собой, прежде чем откроет глаза и посмотрит в лицо сыну. Ну же, ну, посмотри, сделай это сейчас же, давай, ради него, неужели ты не сможешь улыбнуться своему ребенку?

– Бумеранг, – сказал Робин, опускаясь перед мальчиком на корточки, – мама в больнице. Она только что родила ребенка и теперь не очень хорошо себя чувствует. Папа расстроен. Я должен поехать и повидать ее, ладно, Бумер?

– Я поеду с тобой, – заявил Бумеранг.

– Нет, – Робин посмотрел на Хедду. – Нет, ты останешься здесь, с бабушкой.

– А почему мне нельзя поехать с тобой? – спросил Бумеранг, уже готовый зареветь.

– Сынок, мама плохо себя чувствует, нам даже могут не разрешить зайти к ней. Я поеду и все разузнаю. А попозже мы с тобой поедем вместе, я обещаю, ладно?

Поцеловав Бумеранга в затылок, Робин надел пальто, и тут Хедда спросила:

– У нее мальчик или девочка?

– Девочка, – сказал Робин. – Сестренка, – добавил он для Бумеранга.

Бумеранг захлопал в ладоши.

– Вот здорово, папочка! А как мы ее назовем?

– Ты же знаешь нашу маму. Наверняка она назвала ее Дженнифер. Дженни. Разве плохо?

И он вышел из дома так быстро, как только смог.

Шагая по длинному коридору родильного отделения, Робин издалека заметил Джека, который стоял к нему спиной, и Джулию. Они были в комнате ожидания. Подумав, что совсем не хочет видеть Джека, Робин развернулся и подошел к посту медсестры.

– Я хотел бы повидать жену, – сказал он, – Талли Де Марко. Она только что родила.

– Сейчас я посмотрю. Дебенез, Дистер, Дэнило, Дэвидсон… нет, никакой Де Марко нет.

«Подонок, – подумал Робин. – Будь он проклят».

– Попробуйте посмотреть на фамилию Мейкер.

– Мейкер, Мейкер, ах, да. Натали Анна. Да. Ее привезли утром.

– Спасибо. А когда?

– Около семи. С перевозкой были трудности – из-за снега, – она вежливо улыбнулась.

– Да, конечно. Все прошло нормально? Я могу ее увидеть?

– Разумеется. Палата 417. Девятая слева. Только потише. Она еще не пришла в себя.

Робин собрался уходить, но вернулся, вспомнив:

– А ребенок? Девочка?

Сестра снова улыбнулась.

– Она в детском отделении. Это прямо и направо. Вы увидите – там стеклянная стена. Спросите там у кого-нибудь. Они ее вам вынесут.

– А как ее зовут? – спросил Робин, едва сдерживаясь, чтобы не наброситься на пост и не разнести его в щепки. – Как они ее записали?

– Гм. Как Мейкер она не зарегистрирована.

– Может быть, Де Марко?

Сестра продолжала листать списки.

– Нет, и не Де Марко. Сестра детского отделения выяснит недоразумение. Не волнуйтесь. Я так поняла, что ваша жена не взяла вашу фамилию, да? Современная женщина. – И сестра улыбнулась в третий раз.

«Взяла мою фамилию, как миленькая», – думал Робин, направляясь к палате 4І7.

– Сэр, подождите минуточку, пожалуйста!

Робин неохотно обернулся. К нему подошел врач.

– Здравствуйте, – сказал он. – Я слышал, вы спрашивали про Талли Мейкер. Я доктор Бруннер. А вы…?

Робин не знал, что сказать.

– Робин Де Марко, – наконец произнес он.

– Вы ее родственник? – подозрительно спросил доктор.

«Черт! Что здесь происходит?»

– Ну, – сказал он, – не знаю, считаюсь ли я родственником. Я ее муж.

– Муж, – у доктора Бруннера поползли вверх брови. – Ага. Вот оно что. Ваша жена потеряла много крови.

– Да… в тот раз… – медленно произнес Робин, – она тогда тоже потеряла много крови.

– Да, я просмотрел записи. У нее матка плохо сокращается. Мы уже второй раз ввели ей окситоцин, теперь надо подождать результатов. Вы знали, что у нее анемия? Однако не волнуйтесь, все будет хорошо. Пульс немного частит. Мы думаем перевести ее в реанимационное отделение, если в ближайшее время она не придет в себя. Просто на всякий случай. Вдруг у нее инфекция, – добавил врач.

Робин не понял.

– Постойте, постойте, какая тут может быть инфекция? Откуда она могла ее взять?

Врач мягко покачал головой:

– Мистер Де Марко. Рождение ребенка – всегда риск, пусть даже минимальный. Мисс Мейкер – ох, извините, миссис Де Марко, – у нее раньше времени отошли воды, и к тому же она рожала в нестерильных условиях. Отсюда и инфекция. Не беспокойтесь, это излечимо. Меня больше беспокоит кровотечение. Мы уже сделали ей одно переливание….

Тут врач замолчал и внимательно посмотрел на Робина.

– Не волнуйтесь, все будет хорошо, – добавил он.

– Подождите, – сухо перебил его Робин. – Я что-то не понял. Почему у вас в клинике нестерильные условия? Разве у вас не стерилизуют инструменты?

Доктор снова посмотрел на него – внимательно и с сожалением: Он тронул Робина за руку.

– Извините, мистер Де Марко. Ваша жена рожала не в госпитале. Когда к ней добралась «скорая помощь», ребенок уже родился. Было слишком много снега. Вы же сегодня выходили на улицу, сами знаете. Мы ничего не могли сделать. – Он смущенно улыбнулся: – Но она поправится, – добавил он и удалился.

Робин повернулся к сестре. До его сознания постепенно доходило, почему Джек Пендел оказался в клинике в это воскресное утро.

Спустя минуту Робин вышел из клиники, сел на обледеневшую скамью и подставил лицо ветру и снегу.

Снег залепил ему глаза, и жизнь взорвалась перед этими невидящими глазами, и осколки впились в щеки. Робин не чувствовал ни гнева, ни ярости, ни ревности, ни отвращения. Боль и раскаяние рвали его душу.

Раскаяние за все те ночи, что он провел не с Талли, в то время как ее тоже не было дома, раскаяние за все те субботы, которые он играл в мяч, а Талли не было дома, за все воскресенья, проведенные у телевизора, пока Талли молилась в церкви, за эти вечера вне дома, когда она готовила ужин и ждала его, за ночи, когда он спал, отвернувшись от нее, а она ворочалась или вообще сидела у окна. Раскаяние за то, что он не сказал ей, что дом красить не нужно. ОН НЕ НУЖДАЛСЯ В ПОКРАСКЕ! Робину нравилось приходить в свежепокрашенный домик, с чистенькими дорожками и клумбами, с побеленным заборчиком и оконными переплетами – и с Талли. Когда она была дома, всегда встречала его улыбкой, ее губы всегда были готовы к поцелую, она сидела рядом, пока он ел, и мыла за ним посуду, и купала его сына, и ему самому терла спину иногда, тоже по ночам.

Боль и раскаяние за то, что он оставил свою Талли, и другой мужчина помог ей родить ребенка, ее девочку, ее Дженнифер. О, это было уже слишком.

Час спустя, окончательно продрогший, Робин вернулся в клинику, поднялся на четвертый этаж и снова побрел по коридору к палате 417. Талли в палате не было. Робин внимательно осмотрел все кровати, все восемь. Пять были пусты.

Первая мысль, пришедшая ему в голову, еще до того, как он решился спросить о ней у кого-нибудь, была мысль о том, что Талли уже нет.

«Она умерла из-за меня, вот сейчас. Умерла потому, что меня не было рядом, чтобы отвезти ее в клинику». Пока он сидел на скамейке, мерз и не мог решиться зайти к ней – она умерла.

Увидев доктора Бруннера, выходившего из палаты 420, он подошел и спросил:

– Она умерла?

– Конечно же, нет. Мы перевели ее в реанимацию. Мистер Де Марко, извините…

Робин отступил в сторону и, пропуская врача, подошел к двойным дверям с надписью «БЛОК ИНТЕНСИВНОЙ ТЕРАПИИ», вошел внутрь, миновал еще одни двойные двери и наткнулся на суровую сиделку. Робин остановился.

– Вы кто? – спросила она холодно.

– Талли Мейкер. Я пришел к Талли Мейкер, – сказал он.

– У нее уже есть посетитель. Вам придется подождать. Она все-таки в реанимации, а не в палате для выздоравливающих. Сюда вообще нельзя входить, если хотите знать. Вам надо почиститься, а то вы в таком виде…

Робин вышел обратно через двойные двери. Он так хотел увидеть Талли, но у Талли уже был посетитель.

В комнате ожидания Робин увидел Джулию.

Она обернулась, быстро поднялась и обняла его. Робин боролся с желанием немедленно сесть.

– Робин, как ты? – спросила она.

– Прекрасно, – ответил он. – Как Талли?

– Не очень. Ты уже видел ее? Ее перевели в реанимацию.

– Я знаю, – сказал он. – Я подумал, что она умерла.

Джулия с упреком посмотрела на него.

– Господи, Робин!

Он сел.

– Хочешь пойти посмотреть на ребенка?

Он встал и безвольно пошей за ней.

Джулия провела его вдоль стеклянной стены, через которую папы, мамы, дедушки и братья могли видеть спящие, плачущие, ворочающиеся кулечки, бесконечно похожие друг на друга.

Робин стиснул зубы. Он должен через это пройти, он пройдет через это, а потом поедет домой.

Джулия показала ему маленький сверточек.

– Вот она, – с нежностью в голосе сказала она.

– Это – она? – переспросил Робин.

Он ничего не видел. То ли она лежала слишком далеко, то ли у него вдруг что-то случилось с глазами. На всякий случай он сказал:

– Она хорошенькая, правда? – просто потому, что не хотел показаться совсем бездушным.

– Она прекрасна, – согласилась Джулия, беря его под руку. – Все утрясется, вот увидишь. Ты очень нужен Талли, и все будет хорошо.

– Разумеется, – сказал он и добавил: – Ты не могла бы попросить его уйти, чтобы я мог увидеть жену до того, как она умрет? Он сейчас у нее, в реанимации.

– Но она не умрет, Робин, – прошептала Джулия. – А в реанимацию они и меня не пустили. Там у них очень строго с посетителями.

– А как же тогда его пустили?

Джулия опустила голову.

– Он зарегистрирован как отец ребенка, – сказала она.

Робин уставился на сверточек за стеклянной перегородкой. Она лежала во втором ряду – слишком далеко, чтобы можно было разглядеть, что написано на регистрационном квиточке.

– Ты хочешь сказать, что она – Дженнифер Пендел? – спросил он глухо.

– Мне очень жаль, Робин.

Робин посмотрел по сторонам. Он попытался глубоко вздохнуть, но воздух, казалось, просто не проходил сквозь стиснутые зубы. И тогда он ударил в стекло кулаком. И еще раз. Противоударное стекло не поддавалось, но шум привлек внимание присутствующих.

Джулия обхватила его сзади.

– Робин, ради Бога!

Он вырвался.

– Будь все проклято! Чтоб вы все сдохли!!! – кричал он.

– Робин, ну пожалуйста! – Джулия все еще пыталась остановить его.

Он не мог вырваться, разве только швырнув ее на пол. Подбежала сиделка.

– Прошу вас! – громко сказала она. – Что тут происходит? Почему вы нарушаете распорядок госпиталя? Мне не хотелось вы вас выпроваживать!

– А мне не хотелось бы просить вас заткнуться, – так же громко сказал Робин.

– Робин, ради всего святого! – Джулия умоляюще смотрела на сиделку. – Он страшно расстроен, он плохо себя чувствует, ему плохо, извините. – Она пыталась как-то оправдать его. В конце концов она утащила его обратно в комнату ожидания.

– Робин, ты что, с ума сошел?!

– Вот именно. Сейчас поеду домой, возьму пистолет, вернусь и пристрелю обоих.

– Подожди! Приди в себя! Послушай, все не так, как ты себе вообразил! И ты можешь только напортить! – просила Джулия.

У него был совершенно отсутствующий взгляд.

– Робин! Она – мать твоего ребенка. Мать твоего сына. Ради Бога, успокойся! Хотя бы во имя сына! Успокойся хотя бы ради него!

Робин отшатнулся от нее, но Джулия все еще пыталась удержать его,

– Я еду домой, – сказал он.

– Если она очнется, она может спросить о тебе, – напомнила Джулия.

– Не сомневаюсь, что так оно и будет, – согласился Робин.

Джулия внимательно посмотрела на него.

– Робин, послушай. Тебе, видимо, еще хуже, чем я предполагала. Но у тебя есть сын, которому нужны мама и маленькая сестренка. Может быть, ты все же возьмешь себя в руки?

Он пошел прочь от нее, но неожиданно повернулся и спросил:

– И давно ты об этом знала? Скажи, как давно ты принимала участие во всей этой забаве?

Лицо Джулии исказилось.

– Прошу тебя, – тихо сказала она, – пойми. Я здесь бываю не чаще, чем раз в году. Ты мне всегда нравился. Талли знает, как я к тебе отношусь. Но она – моя подруга. Мой единственный друг.

– Удобно, правда? – сказал Робин.

Джулия схватила его за руку.

– Господи, Робин! Почему ты не подождешь, пока ей не станет лучше? Послушай, если бы ты хоть раз захотел поговорить со мной, я бы тебе сказала, что она никогда ни на что не жаловалась. Нельзя ее осуждать, Робин. Мы всегда все выплескивали, жалуясь и предъявляя претензии, а она была как оцепеневшая, и так продолжалось годами. Дай ей отдохнуть. Она теперь в реанимации. Орать и обвинять ты сможешь и потом.

Он вырвал руку.

– Будьте вы все прокляты, – сказал он. – Я ухожу. Передай, что я не хочу его видеть, когда вернусь.

– Скажи ему это сам, – резко сказала Джулия. – За кого ты меня принимаешь?

Робин вышел на улицу, оставил машину на госпитальной стоянке и пошел домой пешком. Сквозь снежную метель он брел по Техас-стрит, вдруг понял, что больше не испытывает ни боли, ни раскаяния.

– Будьте вы все прокляты, – бормотал он, пиная ногой снег. – Будьте прокляты!

Холодный воздух немного взбодрил его, но не смог погасить гнев. Домой он почти бежал. «Единственно, чего мне хочется по-настоящему, это избить ее, бить, пока она не закричит, не завопит от боли!»

На Техас-стрит, у дома 1501, он увидел машину Талли – белый от снега «камаро» и понял, что ему нужно. Он подбежал к машине, нашарив в кармане свой комплект ключей. Вот что ему нужно – сесть в машину и куда-нибудь поехать. Нельзя, чтобы сын увидел его в таком состоянии. Робин чувствовал, что близок к помешательству.

«Как разумно, правда? – думал он, заведя наконец промерзшую машину. – Мне надо куда-нибудь поехать, потому что я не хочу, чтобы Буми меня увидел. Это звучит здраво. Почти спокойно. Так почему бы мне не вылезти из машины и не войти в дом?»

Машина тронулась. Он заметил, что обогреватель плохо работает. Не счищая с машины снега, Робин поехал в сторону стоянки – неподалеку от «Фрито Лей», где когда-то Талли и Робин занимались любовью. Робин вышел из машины и подумал о Талли. И закричал. Было воскресенье, стоянка была пуста, и Робин кричал и кричал. Он бегал вокруг машины, что-то выкрикивая и тут же забывая, пинал ногами то снег, то машину.

Наконец, совершенно измученный, но все еще возбужденный и злой, Робин открыл дверцу и полез в бардачок за обрезком стальной трубы. Он всегда просил Талли возить его с собой – просто на всякий случай. Ей он так и не пригодился. Зато теперь был нужен ему самому.