Текст книги "Талли"

Автор книги: Паулина Симонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 50 страниц)

Она услышала, как Робин вздохнул.

– Талли, я пока побуду здесь, – сказал он.

Сердце Талли упало на пол. Она нагнулась и подняла его, а оказалось, что это мячик Бумеранга.

– Что ты говоришь? – сказала она, начиная дрожать. – Где Бумеранг?

– Он здесь, со мной.

И тут Талли закричала. Завизжала. Она кричала в телефонную трубку, потом бросила трубку и снова кричала. Ничего не соображая, побежала в гостиную, потом вверх по лестнице, потом вниз, не переставая кричать от ужаса.

Когда она снова сняла телефонную трубку, у нее стучали зубы:

– Р-р-р-р-о-о-о-бин, ты н-н-н-е з-з-заберешь его. Т-т-ы н-н-н-е м-м-м-ожешь.

– Талли, – сказал он, – пожалуйста, прекрати истерику.

– Р-р-р-о-бин, п-п-п-о-жалуйста, привези его домой.

– Талли, я не забираю его у тебя. Я просто хочу провести с ним выходные. В понедельник он пойдет в школу.

Талли не отпускала дрожь.

– Приезжай домой, – сказала она.

– Нет, Талли. Я пока поживу у Брюса.

– А Б-б-б-умеранг?

– Бумеранг в понедельник пойдет в школу.

– Робин, что происходит? Когда ты собираешься домой? В понедельник?

Он снова вздохнул.

– Талли, ты, наверное, не поняла меня. Я больше не могу жить с тобой. Я не вернусь.

Она повесила трубку и побежала за Дженни. Пристроив дочку на заднем сиденье, Талли помчалась к Брюсу. Она на полную громкость включила запись Спрингстина, и музыка почти заглушила бившиеся в голове мысли;

Талли подъехала к дому, и навстречу ей выбежал Бумеранг. Сердце ее снова упало, но на этот раз ей не пришлось поднимать его, потому что сын прыгнул на нее, а она крепко обхватила его за шею.

– Привет, мам, – сказал он. – Что ты тут делаешь? Мы ходили по магазинам. Купили новые вратарские перчатки, новый мяч, новые теннисные кроссовки. Целую уйму классных вещей.

– О, в этом я не сомневаюсь. – Легкий укол стыда, ведь она воспользовалась любимой фразой Джека.

Талли крепко прижимала к себе Бумеранга, пока он снисходительно не похлопал ее по спине.

– Все в порядке, мам. Все в порядке.

– Что ты здесь делаешь? – спросил появившийся на крыльце Робин.

– Приехала навестить вас, ребята, – сказала она. – Чем вы тут занимаетесь?

– Я уже сказал тебе, – холодно ответил Робин. – Я решил побыть немного с сыном. В понедельник я отвезу его в школу.

Талли уже успела немного успокоиться. Теперь она не столько боялась, сколько сердилась.

– Что происходит? Вы уезжаете, не сказав ни куда, ни когда вернетесь.

– Правда? Еще что новенького?

– Что ты задумал, Робин? Я не понимаю. Что ты задумал?

– Я устал от тебя, – ответил он. – У меня нет больше сил. – Он продолжал, не обращая внимания на выражение ее лица. – Ты взяла надо мной верх. Я больше так не могу. И вот я ушел.

Талли огляделась вокруг, чтобы удостовериться, что Бумеранг их не слышит. Он был достаточно далеко – вытаскивал Дженни с заднего сиденья.

– Почему? – спросила она.

– Ради Бога, Талли. Не глупи! Я уехал, чтобы могла уехать ты.

Она опустила глаза.

– Робин, о чем ты говоришь? Я уже сказала тебе. Я не могу уехать. Как я могу уехать?

– Как? Очень просто. Собираешь чемоданы, увольняешься с работы и вперед. В среду суд. В четверг ты уезжаешь.

– Робин, – тихо сказала Талли, глядя на кайму своей серой хлопковой юбки, на свои черные сандалии, высушенную траву под ногами. – Суд, развод – в этом нет никакого смысла. Я не могу уехать без моего мальчика.

Бумеранг с Дженни на руках подошел к родителям.

– Куда ты не можешь уехать, мам? – спросил он.

– Пойди поиграй за домом, Бум, – сказал Робин. – Нам с мамой надо поговорить.

– Пошли все вместе, – позвал Бумеранг. – Мам, у дяди Брюса такая здоровская новая лошадь.

– Пойди поиграй. Мы через минуту закончим, – сказал Робин, чуть повысив голос.

– Иди, сынок, – сказала Талли. – Мы скоро придем.

Буркнув, что его зовут не Бумеранг, а Робин, мальчик нехотя поплелся на задний двор. Талли с Робином остались перед домом – вокруг расстилались бескрайние пшеничные поля и прерия.

– Вернись домой, Робин, – попросила Талли.

Робин смотрел на нее холодным изучающим взглядом.

– В общем, так, Талли. Похоже, тебе придется выбирать одно из двух: уехать с Джеком и оставить Бумеранга, или отказаться от Джека и остаться с Бумерангом.

– Да, – прошептала она. – Похоже, что у меня совсем нет выбора. Я не могу уехать без сына.

Робин стоял перед ней с непроницаемым выражением лица, под глазами у него были черные круги.

– Знаешь что, Талли, – сказал он как бы беззаботным тоном, но отводя глаза, – я пойду тебе навстречу. Можешь забрать его. Можешь забрать его с собой. Ты слышишь меня? Я отдаю его, и ты можешь забрать его с собой.

Несколько мгновений промелькнуло как бы в вакууме. Наконец Талли решилась посмотреть на него: в его страшное лицо, в его потемневшие от боли глаза. Отдавая сына, Робин был не в силах выговорить вслух его имя.

– Робин… – начала она.

– ТАЛЛИ! – закричал Робин так громко, что Талли закрыла уши руками. – Талли! Что тебе еще нужно? Надеюсь, ты не собираешься отговаривать меня? Так тебе долго стараться не придется – очень глупо с твоей стороны. Я сказал, что ты можешь взять его, значит, ты можешь его взять. Так забирай его, будь все проклято!

– Робин, ты же не сможешь с ним расстаться, – сказала Талли, в отчаянии сжимая руки.

– Я уже расстался с ним, Талли, – сказал он. – Ты хочешь, чтобы и волки были сыты и овцы целы. Чтобы не было проигравших. Пора уже повзрослеть, Талли. Положение таково: Джек не хочет оставаться в Топике, ты тоже не хочешь оставаться в Топике, ты хочешь быть с Джеком, но не хочешь покидать Бумеранга. Из этого и исходи. Здесь без проигравших не обойтись. За все надо платить. Ты не хочешь жертвовать ни Джеком, ни Буми, ни Дженни, ни собой. Остаюсь я. И лучше, если ты пожертвуешь мной, если проигравшим стану я, чем Бумеранг. Бумеранг не должен остаться без матери.

– Робин! – закричала она. – Что ты несешь? Ты же не сможешь с ним расстаться, ты же любишь его так же сильно, как и я!

– Нет, Талли, – отозвался Робин, – я люблю его больше.

Талли посмотрела ему в лицо.

– О Робин, – прошептала она, приближаясь к нему. – О Боже, Робин…

Он попятился, выставив вперед руки.

– Не прикасайся ко мне, Талли. Я с этим покончил, я не хочу, чтобы ты касалась меня.

– Робин, – Талли молитвенно сложила руки, – пожалуйста, поедем домой. Возвращайся домой с нами…

И тут он засмеялся. Громким, неестественным, вымученным смехом.

– Домой? О да, конечно. Домой… – Он помолчал, а потом продолжил: – Все дело в том, Талли, что у нас нет никакого дома. У нас не стало дома с тех пор, как ты позволила своему любовнику покрасить его. Нагромождение мебели – только и всего. Я никогда не вернусь домой.

– Робин, прошу тебя. Ты не должен остаться один.

– Мне надо начинать привыкать к этому, ведь правда? – сказал он. – Послушай, в январе ты чуть не умерла. Ты была так близка к смерти. На этом я построил свой мир. Я думал, что ты умрешь, и то, что ты умирала, не было для меня неожиданностью. Неожиданностью стало то, что ты не умерла. Я ожидал, что ты умрешь, с тех самых пор, когда в первый раз увидел твои запястья. Я понял тогда, что от самой себя тебе не спастись.

– С тех пор, как родился Бумеранг, я к запястьям не прикасалась.

– Верно, но это ничего не значит. Я не говорю, что Бумеранг не может спасти тебя – он тебя уже спас. То же самое и Джек. Вот почему я ненавижу его. Потому, что он тебя спас.

– Мою жизнь дал мне ты, – прошептала Талли.

– Мне это счастья не принесло. Никогда я не мог сделать для тебя того, что сделали Бумеранг и Джек. Значит, уезжай, Талли. Другого выхода нет.

– Робин, ты дал мне Бумеранга, – сказала Талли. – Поедем с нами. Давай проведем эти дни вместе.

Настала очередь Робина зажать руками уши. А Талли попятилась, желая только одного – крепко его обнять.

Робин сложил вещи Бумеранга в чемодан и пообещал, что в среду приедет навестить его.

– Пап, разве ты не едешь с нами? – спросил Бумеранг.

– Нет, сынок, – ответил Робин, взглянув на Талли. – Мне завтра очень рано надо быть на работе. Я поживу несколько дней у дяди Брюса.

Робин смотрел на Талли через автомобильное окно: «Видимо, мне еще долго придется притворяться», – читалось в его взгляде. Он поцеловал Дженни в макушку и отошел от машины.

– Посигналь, – сказал Бумеранг. – Посигналь ему.

Всю дорогу домой в голове Талли звучал все тот же однообразный речитатив, полгода назад вытеснивший все другие мысли. Но теперь вместо беспрестанного «Я не могу его оставить» Талли слышала «Я никогда не вернусь домой».

Часы тянулись как бесконечные выжженные солнцем поля Канзаса. Приехав домой, она уложила детей спать и принялась бродить по дому. Она переходила из одной комнаты в другую, заглядывая во все стенные шкафы, потом сидела на кухне, глядя в чашку чая, потом перебралась на диван и уставилась в телевизор. Потом настала ночь, долгая ночь, и нужно было кормить Дженни и ложиться в постель, ее постель, их постель, в постель, где теперь не было Робина. Как она отважилась на это, как подняла себя с дивана? Она медленно ставила ногу на каждую из сорока ступенек. Какими потертыми казались паркет и ковер!

Талли прилегла на полу рядом с кроваткой Дженни, но не могла заснуть: все время казалось, что вот сейчас зайдет Робин и усталым родным голосом позовет ее в спальню. Она лежала на полу и смотрела в открытое окно на деревья и месяц, и старалась почувствовать на себе ночной ветерок, но никакого ветерка не было, только ночь и жара.

Она встала и пошла к Бумерангу, и легла рядом с ним, но и с ним она тоже не могла уснуть. Она села в кресло-качалку Робина и стала смотреть на спящего мальчика. Она пыталась думать о Калифорнии, об океане и о соленом ветре – у нее ничего не получалось. «Робин: больше не будет сидеть здесь, качаясь и поскрипывая, пока я читаю Бумерангу», – она могла думать только об этом. Она села на край постели и поправила сползшую простыню. «Ему жарко», – подумала она. Ему скоро девять. «О Боже мой, ведь где-то в эти дни день рождения его отца», – вспомнила она. 26 июля, что они делали в этот день? О Господи, она забыла про его день рождения. Робину исполнилось тридцать семь, и никто даже не вспомнил. Ссутулившись, Талли вышла из комнаты и осторожно закрыла за собой дверь.

Она подошла к двери в спальню и остановилась,

«Что со мной? – горестно подумала она. – Это потому, что я сделала ему больно? Я так подавлена, потому что обидела его? Он мужчина, он молод и свободен. У него столько всего будет, а теперь ему не надо беспокоиться за меня: хорошо ли мне, сплю ли я, нравится ли мне моя работа. Ему не нужно будет беспокоиться о нас, и он будет так одинок». Она прижалась лбом к дверному косяку.

Талли подумала о девушке на футбольном поле. Он может теперь быть с ней. Может быть, поэтому он ушел? Может быть, она пообещала ему что-то, что не дала ему я? Может быть, он будет с ней, когда я оставлю его одного в Канзасе.

Талли открыла стенной шкаф. Он был пуст. Куртки, рубашки, брюки Робина – все исчезло. Он увез все свои костюмы. Ящики тоже были пусты, – ни джинсов, ни футболок, ни масок для игры в поло, ни шортов, никакого белья, ни даже простых белых футболок, которые она нюхала под мышками, перед тем как загрузить в стиральную машину.

«Ничего не осталось, даже запаха, – подумала она в отчаянии. – Даже запаха!»

В воскресенье утром, без Милли и Робина, Талли металась по дому между двумя детьми. Она поехала с ними в церковь Святого Марка, потом – на Лейксад Драйв к Джеку. Оттуда все вместе отправились на озеро Шоуни. Для двоих взрослых и двух детей на озере Вакеро было слишком мало места. Они взяли напрокат водный велосипед и поплыли на середину озера. Джек, Бумеранг и Талли с Дженни в нагрудной сумке, – все работали педалями.

– Это озеро совсем не похоже на Вакеро, правда, Талли? – спросил Джек.

– Да, – грустно согласилась Талли.

Джек внимательно посмотрел ей в лицо, потом отвернулся и опустил руки в теплую воду.

Вечером Талли пошла ужинать к Джулии. Бумеранг и Винни почти ничего не ели, они хотели только одного: играть в «Нинтендо». Талли тоже мало ела, она тоже хотела только одного – уползти куда угодно, лишь бы подальше от Канзаса.

– Спасибо, что зашла, Талли, – сказала Джулия. – Я не очень-то часто видела тебя этим летом.

«Что верно, то верно», – подумала Талли.

– Я не очень-то часто видела тебя последние десять лет, – отозвалась она.

– Вряд ли ты так уж из-за этого страдала, – отшутилась Джулия. – Шейки прекрасно меня заменила.

– Тебя никто не заменит, Джул, – сказала Талли. – Никто не может заменить друзей детства. К ним относишься, как… как к родным.

– Но я была не такой уж родной, правда, Талл? – сказала Джулия. – Я всегда была на вторых ролях.

Талли ущипнула ее.

– Прекрати.

– Согласись, Талли, у тебя никогда не было ко мне таких чувств, какие ты испытывала к ней.

– Пусть так, – сказала Талли, ущипнув ее еще сильней. – Но все равно, Мартинес, не строй из себя мученицу дерьмовую. Ты тоже никогда не любила меня так, как ее.

– Это неправда, Талли, – возразила Джулия. – Я всегда больше любила тебя.

Талли пристально посмотрела в лицо Джулии.

– Черт бы меня побрал, – тихо проговорила она. – Ведь ты, кажется, не шутишь.

– Конечно, нет.

Талли кашлянула.

– Ты сказала любила…

Теперь Джулия больно ущипнула Талли за руку.

– Ты моя самая старая подруга, – сказала она. – Ты мне как сестра, ведь у меня не было сестры, Талли Мейкер. Я рада, что наконец вернулась домой.

Позже Джулия сказала:

– Мне, наверно, лучше здесь совсем остаться. Вот только долго ли я выдержу у матери… – Она улыбнулась. – Я уже подумывала о том, чтобы найти работу поприличнее. Знаешь, если я еще хоть раз сяду на комбайн, меня просто стошнит.

– Ну, ну, – сказала Талли. – Не торопись. Сколько там прошло с тех пор, как ты уехала с северо-востока? Десять лет? Может, этого мало? Гляди, еще соскучишься по айовской кукурузе?

– Кукуруза, кукуруза, чепуха это все, – сказала Джулия. – Я скучаю по тебе.

– Ну вот она я, – сказала Талли, – я-то никуда не уезжала.

Джулия провела рукой по коротко стриженным волосам Талли.

– Пока не уезжала, Талли, – грустно сказала она. – Пока.

Ночью Талли не могла уснуть. Одна в их с Робином спальне, она не могла отделаться от ощущения пустоты вокруг.

Минула полночь, потом два часа ночи, потом три, и Талли услышала, как запели птицы. Талли была не одна? Где-то капала вода. В доме было дыхание Бумеранга. Слава Богу, он снова с ней дома. В доме было дыхание Дженни и ее собственное, Талли, дыхание. Но было еще и дыхание призрака, дыхание одиночества – оно было так близко, уселось на груди, придавив ее своим весом, и от этого Талли казалось, в доме еще кто-то есть.

Талли сидела в гостиной на краю дивана, зажав руки между колен и глядя на стул Робина. В пять проснулась Дженни, и Талли, спотыкаясь, поднялась к ней и покормила ее. Потом она очень долго стояла под душем и еще дольше гладила себе одежду на предстоящую неделю. Бумеранг проснулся в полвосьмого, и Талли приготовила ему завтрак. В восемь пришла Милли, и Талли проводила Бумеранга на автобусную остановку.

– Вы ужасно выглядите, Талли, – сказала Милли, когда Талли вернулась домой.

– Угу, – буркнула Талли, гладя на нее мутными глазами.

– Вы говорили, что сегодня не пойдете на работу.

– Да, верно. Мне дали две недели отпуска в связи со смертью матери.

– Тогда почему вы так одеты?

– Ну, вы знаете, я решила все-таки пойти. Лучше работать, чем просто сидеть и думать, верно? Вы справитесь с Дженни?

– Все будет в порядке, миссис Де Марко. А где мистер Де Марко?

– Он ушел, Милли.

– На работу?

– Нет, – через силу проговорила Талли, – просто ушел.

На работе Талли первым делом провела, как всегда по понедельникам, утреннее совещание – «утреннюю зарядку», как она это называла.

Потом на собеседование пришла одна семья, затем она присутствовала на освидетельствовании одной дамочки – матери пятилетнего мальчика. Эта дамочка меняла мужчин чаще, чем выкидывала пустые бутылки из-под виски. В будни она была хорошей матерью и отрабатывала полный рабочий день в издательстве «Волден-букс». Зато в выходные отправлялась развлекаться, запирая малыша одного в доме. Наконец, когда она в пятый раз привезла в больницу своего ребенка с диагнозом «обезвоживание организма», об этом известили социальную службу и ребенка отобрали. Это случилось около трех месяцев назад. Теперь мамаша клялась доктору Коннели, что, с тех пор как у нее забрали Томми, она даже не прикасалась к спиртному и что она теперь никогда, никогда, никогда, никогда, никогда-никогда не оставит его одного. Доктор Коннели с сомнением посмотрел на Талли.

– Талли? – обратился он к ней.

Она заторможенно посмотрела на мать пятилетнего мальчика, потом перевела взгляд на доктора Коннели.

– Да, – сказала она скорее самой себе. – Да, конечно. Шестимесячный испытательный срок. Нам придется каждые выходные посылать к вам нашего сотрудника. Мальчик не должен оставаться один, вам понятно?

– Да, конечно. Все что захотите. Я понимаю, – сказала мать Томми.

– Каждую неделю вы должны будете приходить к нам на освидетельствование. Если вы не сможете это оплачивать, мы что-нибудь придумаем, – сказала Талли.

Доктор Коннели открыл было рот, но от удивления не смог вымолвить ни слова.

Мать Томми заплакала.

– Значит, мне отдадут моего мальчика?

– Да, – сказала Талли. – Вам отдадут вашего мальчика.

В этот день Талли обедала с Джеком. Ей не очень-то этого хотелось, но стоило увидеть его счастливое лицо, и у нее сразу полегчало на сердце, – на один час Талли забыла обо всем – просто смотрела в его лицо и была счастлива. «Его лицо и океан, – подумала она. – Его лицо и океан». Губы были соленые – но всего лишь от кукурузных чипсов. Она никак не решалась сказать Джеку, что Бумеранг едет с ними – ведь тогда пришлось бы произнести «Робин», и она боялась – боялась, как бы Джек не увидел, что творится в ее душе. Талли так и не заговорила об этом, пока не принесли счет.

– Знаешь, у меня прекрасная новость, – проговорила она, стараясь, чтобы голос звучал как можно безразличнее. – Робин отдает Бумеранга.

Джек грохнул кулаком по столу.

– Отлично! – вскричал он, протянул через стол к ее лицу руку, и она прижалась к ней щекой. – Талли, это не просто хорошая, это превосходная новость. Я боялся, что без Бумеранга ты не уедешь.

– Да, я не могла бы без него уехать, – невесело призналась Талли. «Пуповина, оказывается, сделана из чего-то попрочнее, чем моя душа».

– Так почему же ты такая грустная? Через два дня ты получишь в суде право на опеку, и мы уедем.

– Чудесно, – сказала Талли без особой радости в голосе.

Джек перестал улыбаться.

– Отчего ты грустишь?

– Не знаю… бедный Робин, – проговорила она.

Джек удивленно посмотрел на нее.

– Ничего с ним не случится. Когда ты лежала при смерти, он был спокоен, как бык.

– Я ведь была при смерти все эти одиннадцать лет. Он просто привык.

– Все у него будет нормально, Талли, – сказал Джек. – Правда. Будет навещать Бумеранга каждую неделю. Может быть, он даже переедет в Калифорнию.

– Никуда он не переедет, – возразила Талли. – Его жизнь – здесь. Он вырос в Канзасе, его родители похоронены в канзасской земле. Здесь живут его братья. Он любит эту землю.

– Что ты хочешь сказать, Талли? Что тебе его жалко?

– Очень жалко, – чуть слышно произнесла она. – Он не хочет терять сына.

Джек швырнул деньги на стол.

– Ясно, не хочет, – сказал он. – Расставаться с детьми всегда тяжело. – Талли попробовала улыбнуться. Он похлопал ее по плечу. – Может, он все-таки переедет, Талл?

Она покачала головой.

– Здесь похоронены его родители.

– Теперь ты видишь преимущества кремации, – сказал Джек, в свою очередь попытавшись улыбнуться. – Есть возможность забрать с собой предков.

Талли посмеялась его шутке.

– Да, Хедда всегда мечтала попутешествовать.

А потом она поцеловала его в губы и вернулась на работу, а когда рабочий день кончился, отправилась домой, к детям.

Не задавая никаких вопросов, Милли предложила, что останется на ночь, но Талли отпустила ее. Ей нужна была не Милли.

Еще один вечер.

С шести до восьми все вместе смотрели по Диснеевскому каналу приключения Микки Мауса. Потом Талли искупала Дженни, а после нее – Бумеранга. Она любила его купать, а он до сих пор позволял ей его купать. И все было хорошо, пока Талли не вспомнила, что Робин часто помогал купать Бумеранга, и даже иногда сам залезал к нему в ванну, и тогда Талли терла спины обоим.

– Мам, а где папа?

– Он у дяди Брюса, милый. Он же говорил тебе.

– Мам, а почему папа не живет здесь? Вы что, поссорились?

«О Господи, о Господи, о Господи, о Господи».

– Мы не поссорились, милый, – сказала она, протягивая руку к его намыленной макушке. Бумеранг уклонился. – Мы не поссорились, – продолжала говорить Талли. – Но я должна сказать тебе: наверное, мы с папой теперь не так часто будем вместе.

Бумеранг перестал черпать воду игрушечной лодочкой.

– Почему?

– Ну, нам теперь не так хорошо друг с другом.

– Мам, всего несколько дней назад вы играли со мной в футбол, смеялись, гонялись друг за другом.

– Да, милый, но тебе это трудно будет понять. Послушай, у меня есть для тебя новость. Мы, то есть я, ты и Дженни, переезжаем. Как ты думаешь, тебе понравится Калифорния?

– Калифорния! Вот здорово! Когда?

– Скоро, – ответила Талли и закрыла глаза, – скоро.

– А папа поедет с нами?

– Нет, милый, – сказала Талли. – Папа останется здесь. Здесь его магазин, и дядя Брюс, и дядя Стив. Но он будет приезжать к тебе каждую неделю. И ты сможешь приезжать к нему, когда захочешь.

– Когда захочу? Даже в будние дни?

– Конечно. Почему бы и нет?

– Значит, мы поедем одни?

– Нет, Бум. Ты помнишь Джека? Дядю Оз? Он поедет с нами. Ведь он тебе нравится, правда?

– Ага, он такой спокойный, – сказал Бумеранг, рассматривая комнату. – Мам, дай мне, пожалуйста, полотенце. Я хочу вылезти.

Эта проклятая штука у нее на груди надавила так сильно, что Талли подумала: «Так, должно быть, чувствуют себя при обширном инфаркте миокарда».

Еще одна ночь. Талли бродила по дому, сидела на диване, смотрела программу Джонни. В передаче принимали участие Робин Уильямс и Дэвид Леттерман. Робин Уильямс рассказывал о своей новой любовнице. О чем рассказывал Леттерман, она не запомнила.

Выпив в три часа утра чашку кофе, Талли достала старые фотографии. Не особенно старые – она нашла их в письменном столе. За действительно старыми пришлось бы лезть на чердак, а этого не хотелось.

Вот они с Робином – только что въехали в этот дом. Вот Талли беременная, – стоит без улыбки, во дворе среди зарослей сорняков. Вот Робин держит на руках трехмесячного Бумеранга, который не рад тому, что его так высоко подняли. Годовалый Бумеранг, уснувший на стульчике-коляске, – голова повисла, рот открыт. Хедда. Сидит в саду в тени деревьев. Не улыбнулась, но позволила, чтобы ее сфотографировали. «Забавная фотография, – подумала Талли. – Как это похоже на мою мать». Талли дотронулась до лица на фотографии. Свадьба Шейки. Шейки и Фрэнк – оба лучезарно улыбаются в объектив. Талли и Робин на их свадьбе. Он обнимает ее за плечи. Как и положено, они улыбаются. Талли вспомнила, как их снимали: она стояла рядом с Робином, и ей страшно хотелось танцевать – впервые за год.

«Где мой выпускной ежегодник? Когда я в последний раз видела его?» – вспоминала Талли.

И вдруг поняла, что вообще ни разу в него не заглядывала. И ни одной подписи одноклассников там нет. Выпускной год. Кому он нужен?

Но где же он все-таки? И в четыре часа утра Талли полезла на чердак и как одержимая стала рыться в картонках из-под молока, перекладывая школьные бумаги, номера «Нэшнл джиогрэфик» и «Пипл». Наконец, она нашла его – большой, черный, пыльный. Средняя школа Топики, 1979. Надпись на титульном листе: «Это был лучший год, это был худший год, в этом году было столько всего, но нам нужно идти дальше». Захватив ежегодник, Талли спустилась вниз и, устроившись в кресле Робина, стала смотреть. Девушки в форме футбольных болельщиц, помпоны их шапочек треплет ветер. Длинноногая красавица Шейки и Дженнифер. Боль сжала ее сердце: Дженнифер в короткой белой юбке и белой блузке, шапка завитых светлых волос, улыбается.

Потом шли Самые и Лучшие. О, кто это? У Талли перехватило дыхание – этот был он. Самый Красивый парень выпуска в футбольной форме держит под мышкой свой шлем.

Блестящие белые зубы, светлые волосы и красные губы. Она целовала эти губы, она ласкала это лицо. Она провела кончиками пальцев по лицу на фотографии, по волосам, потом наклонилась и прижалась губами к его губам. «О Боже, я люблю тебя, Джек Пендел! – Она чувствовала, как подступают слезы. – О Боже, я люблю тебя. Я никогда не считала себя удачливой, но мне повезло– я встретила тебя».

Затем Самая Красивая девушка – лицо Шейки во весь глянцевый лист. Такое молодое, свежее, всегда счастливое, счастливое оттого, что счастливо, лицо, на котором никогда не было иного выражения, кроме выражения счастья.

Самая Умная девушка какая-то Сьюзен. Сьюзен Фрэнкеш. «Кто она? Я никогда не слышала о ней. Почему не Дженнифер? – подумала Талли. – Почему не она Самая Умная девушка?» И тут Талли поняла почему.

Самый Сильный парень – снова Джек. Лучшая Улыбка, Лучший Учитель, Клоун Класса, и вдруг – ее собственная фотография с подписью Лучшая Танцовщица. Лучшая танцовщица Натали Анна Мейкер. И ее снимок в полный рост – в трико, тощая как палка и почти столь же привлекательная, она замерла в грациозном пируэте с изящно изогнутыми над головой руками.

Талли засмеялась. «Давно следовало посмотреть эту дурацкую книжку и посмеяться. Может, я бы привыкла смеяться», сказала она себе.

Дальше шли фотопортреты.

Марта Луиза «Шейки» Лэмбер! Футбольная болельщица, Королева бала выпускников. Мечта: «Быть счастливой», – написала Шейки.

Натали Анна Мейкер, Дженнифер Мандолини и Джулия Мария Мартинес – все на одной странице. Фотография Талли была первой. Семнадцатилетний ребенок, серьезно глядит в объектив и старается выглядеть взрослым. Обесцвеченные короткие волосы, на лице – толстый слой косметики: густо накрашенные ресницы, густо накрашенные губы, густо намазанные румянами щеки. Талли прищурилась. «И это я? О Господи, типичная девица с железной дороги». Она вспомнила, как их фотографировали. Без пяти минут выпускники собрались в одной из аудиторий и, рисуясь друг перед другом, жевали резинку, отпускали скабрезные шуточки.

И ее мечта? «Не иметь никакой мечты», – написала семнадцатилетняя Талли.

Двадцатидевятилетняя Талли прижала открытый альбом к груди. Фотография Дженнифер обведена черной рамкой. «Дженнифер Линн Мандолини. 1962–1979. Произносила речь на выпускном вечере. Капитан команды болельщиков». Мечта: «Калифорния».

Прочитав надписи, Талли положила ежегодник на колени и прислушалась к звукам в доме. Сквозь слезы она видела расплывчатые очертания комнаты – занавески и книжные полки, стереосистема и телевизор – и чуть-чуть покачивала головой.

«Мандолини, я тоскую по тебе. Я буду тосковать по тебе всегда, до самой смерти, и, если мы не соединимся в мире ином, я буду тосковать по тебе и там, каждый день своего бессмертия. До конца дней своих, сколько бы я ни приобрела и сколько бы ни потеряла, ничто не заделает дыру в моей душе – дыру, которую проделала твоя смерть. Не тоска по тебе, не боль и не горе, только эта дыра навсегда останется во мне. Вечная, ничем не заполненная дыра. Ее не закроют ни земля, ни время. Ни белые розы. Когда я потеряла тебя, Мандолини, я потеряла все, и я стою над этой пропастью и смотрю в пустоту.

За эти годы я поняла, что в любом другом из сорока девяти штатов я еще могла бы жить. Потому что у меня есть Джек. Потому что у меня есть Дженни. Потому что у меня есть сын и муж. Но в этом, пятидесятом, штате всегда будет бездонная пропасть.

Ты свинья, Мандолини. Ты профукала свою жизнь. Свою молодую жизнь ты оборвала по глупости, из сущей дури. Ты сгубила на корню все свои и мои надежды и надежды своей матери. Мне жаль, что тебя больше у меня нет, моя Дженнифер. С тобой стоило дружить».

Талли снова посмотрела в альбом: «Джулия Мария Мартинес». «Увлечения: Дискуссионный клуб, Политический клуб, Шахматный клуб». Мечта: «Иметь такую же хорошую семью, как у моих родителей». Талли покачала головой. Мечты.

Она пролистнула еще несколько страниц. Оставшиеся фамилии на «М», потом на «Н», на «О», и вот, наконец, «П». Вот наконец он. «Джек Пендел-младший. Капитан футбольной команды». Мечта: «Калифорния», написал Джек Пендел, капитан футбольной команды в 1978 году.

Талли запрокинула голову и закрыла глаза. И попыталась представить, как она будет жить в Кармеле-Он-Зе-Си. У моря, у прекрасного моря. Она попыталась представить, как бегут по пляжу ее дети вместе с рыжим спаниелем по кличке Ровер, они бегут за Джеком, который запускает воздушного змея. Из-под загорелых ног Джека взлетает песок. Она попыталась представить, как будет пахнуть океанский воздух, какова на вкус океанская вода, белую крышу их дома на закате. Как она будет сидеть под пальмой, закрыв глаза, вытянув ноги, подставив лицо солнцу. Талли старалась представить это, но в голове звучало только: «Я не могу его оставить! Я не могу его оставить! Я не могу его оставить!» И перед ее внутренним взором снова и снова вставало лицо Робина.

Выматывающая жара. Не заснуть. На первом этаже нет кондиционера. Наверх идти не хотелось. Она прислонилась лицом к ступеньке, а потом позвонила Джеку.

– Талли, ты что? Ты знаешь, который час? – услышала она его сонный голос.

– Джек, я хочу тебя кое о чем спросить. Ты смотришь иногда наш выпускной ежегодник?

– Нечасто, – ответил он. – Зачем? А ты смотришь?

– Сегодня ночью в первый раз. Мне понравилась твоя мечта.

– Мечта? Ну и какая была у меня мечта?

– Это забавно, точно такая же, как у Дженнифер. Одно слово.

– А, теперь вспомнил, – сказал Джек сонно. – Калифорния.

– Верно.

– Мечта Дженнифер? Ты хотела сказать – твоя.

– Да ты хоть заглядывал в этот ежегодник? – Талли начала терять терпение. – В том-то и дело, что не моя. Дженнифер.

– Но ты и не смотрела его, – защищался Джек. – А у тебя какая была мечта?

– Не иметь никакой мечты, – ответила Талли.

– Ну, она вряд ли могла осуществиться, – заметил Джек.

«И правда», – подумала Талли, вешая трубку.

«Сейчас я не могу ни спать, ни мечтать, – подумала она. – Мечтать было бы куда легче».

Она снова взялась за телефон.

– Брюс, извини, что звоню так поздно. Ничего не случилось.

– Талли, это не поздно, – сказал Брюс. – Здесь, на ферме, мы уже встаем. Но вот для Робина еще, пожалуй, рановато.

– Позови его, пожалуйста.

Через несколько минут она услышала голос Робина.