Текст книги "Талли"
Автор книги: Паулина Симонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 50 страниц)
Первый рабочий день Талли в должности заместителя Лилиан Уайт прошел совсем неплохо, особенно если учесть, как недолюбливала ее Лилиан. Занятая бесконечными заботами о детях и их приемных родителях, директор даже не удосужилась выделить Талли рабочее место. В конце концов ей отвели заброшенную комнатушку, мало чем отличающуюся от чулана с пылью на полу и паутиной по углам.
– Вы уверены, что не шутите? – спросила Талли у Лилиан. – Не забыли ли вы случайно что-нибудь? Например, старую картонную коробку, на которой я могла бы сидеть?
– Извини, Талли, я знаю, что ты рассчитывала на кабинет – и это полагается тебе по праву, – но все мы здесь очень заняты, как ты могла заметить.
– Замечательно, – откликнулась Талли, – однако на что же мне сесть?
– Ну, надеюсь, ты не собираешься тут рассиживаться, – улыбнулась Лилиан. – Ведь тебя взяли на наши особые проекты, не так ли? – В ее голосе звучал откровенный сарказм. – Тебе придется много времени проводить в разъездах, обучая новых приемных родителей правилам воспитания детей.
Талли закатила глаза, но Лилиан продолжала:
– Плюс сам подбор приемных родителей. Ты должна заботиться о том, чтобы все они соответствовали стандартам. Так что, как видишь, у тебя не будет времени подолгу сидеть в офисе.
Талли вздохнула.
– Благодарю, мне все ясно. Все будет сделано наилучшим образом. Однако мне нужен стол, и стул, и шкаф для документов, возможно, телефон, и, надо полагать, я смогу решить большинство проблем, не покидая офиса.
– Миссис Де Марко, я уже двадцать лет занимаюсь этой работой. Агентство создавалось на моих глазах. Шесть лет назад вы впервые переступили порог нашего учреждения, пришли, можно сказать, с улицы. И с самого начала вы пытаетесь все переделать по-своему. Вам кажется, что вы лучше всех знаете, что и как надо делать, – с нескрываемым презрением говорила Лилиан. – Вам повезло: после вашего доклада нам на два ближайших года увеличили бюджет. Но это не дает вам права с первого же дня начинать выдвигать требования. Приступайте к работе. Со временем получите все необходимое.
Талли повернулась и пошла к выходу.
– Понятно, – отрезала она. – Вот, значит, как обстоят дела. Кошмар. Ладно, я поехала домой. Когда вы соблаговолите дать мне стол и стул и распорядиться, чтобы вымыли мой кабинет, я с удовольствием вернусь и приступлю к работе. Если же нет, то прощайте и примите мои наилучшие пожелания как в работе, так и в личной жизни. А сейчас, с вашего позволения, я, пожалуй, заберу сына и съезжу с ним на озеро.
Несколько часов спустя Талли позвонил мистер Хиллер и попросил не огорчать его и выйти завтра на работу.
– Не обращайте внимания на Лилиан, – просил он. – Ведь вы же не первый день ее знаете. Она справляется со своими обязанностями, к тому же она давно у нас работает.
– Конечно, давно, – уныло протянула Талли.
– Она не отличается такой кипучей энергией, как вы, Талли. Мы тут совсем не подвижники, мы просто служащие. И вы должны сделать нам поблажку, понимаете?
Талли не понимала. Действительно не понимала. «Подвижник» было совсем не то слово, которым она могла бы охарактеризовать себя. «Настырная» – это еще куда ни шло. Поэтому она промолчала.
– Пройдет немного времени, и вы тоже подрастеряете свои идеалы, – продолжал мистер Хиллер, – особенно работая в таком месте. Хотите обойтись без трудностей? Идите работать в агентство по адаптации. Но знаете, что я вам скажу? Им вы не нужны. У них и так все хорошо. Вы нужны здесь, Талли. Но для нашей работы требуется известная твердость. Что же с вами будет через двадцать лет, а?
Но Талли его не слушала, так возмутила ее его первая фраза.
«Подрастеряете свои идеалы? – с издевкой повторила она про себя. – Это важный момент, мистер Хиллер. Вы думаете, этим стоит заниматься, растеряв идеалы?»
Он немного помолчал, ожидая, не скажет ли что-нибудь Талли, но не дождался и продолжал:
– Это работа, Талли. Работа.
В последующие дни мало что изменилось. Талли была одной из четырех заместителей Лилиан – кроме нее, там работали еще две женщины и мужчина. Однако Талли оказалась на особом положении – она ведь была всего лишь «руководитель специальных проектов», – это не уставали подчеркивать ее коллеги.
– Все ее «специальные» обязанности – лишь предлог, чтобы делать меньше, чем все остальные, – сказала одна из сотрудниц как-то в обед так громко, чтобы Талли ее услышала.
Талли приходилось работать с двумя женщинами – Сарой и Джойс, и мужчиной – Аланом, который казался чуть любезнее остальных. Они помогали Талли с ее специальными проектами, то есть обрабатывали корреспонденцию, проводили опросы, вели занятия. Но у них были и свои собственные обязанности – бесконечный поток детей и довольно ограниченное число приемных родителей постоянно занимали их время. Большая часть дня проходила в беседах с родителями, которые приходили с нескончаемым набором самых разнообразных проблем, и в попытках разговорить детей, поступавших к ним из неблагополучных семей. Для поисков и обучения семей, которые могли бы со временем взять к себе трудного ребенка, катастрофически не хватало времени. О каком отборе приемных родителей могла идти речь, когда желающих было так мало? Около дюжины сотрудников вцеплялась в любую семью, изъявившую желание приютить у себя подопечного, – поиск таких семей был основной задачей всех работающих. В этой нескончаемой борьбе Талли с ее «специальными проектами» воспринималась как фантазерка.
Но Талли все же старалась выкраивать утренние часы для своей непосредственной работы. Она приходила в офис в восемь и до девяти часов разбирала поступившие заявки и обзванивала людей. Около одиннадцати она понималась наверх в отдел рекламы помогать разрабатывать кампанию по привлечению семей из средних и зажиточных классов к усыновлению трудных детей.
Остаток рабочего дня отнимали голодные подростки, которые искали то, чего Талли явно не могла им дать. Хотя агентство получало в неделю не больше дюжины заявок от потенциальных приемных родителей, никто не в состоянии был как следует побеседовать с ними, не говоря уже о необходимом инструктаже. Времени на это почти не было. Его не хватало даже на детей. Сара и Джойс вроде бы в шутку говаривали, что единственный критерий, по которому определяется, подходит ли семья для того, чтобы воспитывать ребенка, – это способность мужа заполнить анкету.
Талли это не показалось смешным.
– Да, – сказала она, – Лилиан неплохо воспитала вас, ребята. У нее-то один критерий: если вы в состоянии найти дорогу в Сити-Холл, значит, можете распоряжаться судьбой несчастного ребенка, если не двух…
Ей хотелось добавить, что за годы работы Лилиан чаще выставляла за дверь нуждающихся в помощи детей, чем жадных до денег приемных родителей.
Наконец Талли удалось ввести новую форму заявления, в которую она включила несколько отдельных вопросов о том, почему данная чета считает свой дом подходящим для того, чтобы там воспитывался ребенок. Она лично забраковала многих претендентов еще до того, как они попали к Лилиан, Саре, Джойс или Алану. Никто из ее коллег не решался на подобный поступок, зная, скольких детей необходимо пристроить. Не все ли равно в конце концов, думали они.
Талли работала совсем недолго, как случилась беда. И она была уверена, что это – не первый такой случай. Лилиан всегда стремилась к тому, чтобы малыш остался с собственными мамой и папой. Это было куда проще, чем искать приемных родителей. Маленький Тимоти просто заходился от плача при одном упоминании о том, что он вернется домой. Психолог, занимающийся им, настойчиво рекомендовал как можно скорее отдать мальчика в другую семью, пусть даже на усыновление. Талли отправилась на шестой этаж в надежде, что можно будет что-то предпринять, но Лилиан отказалась ее выслушать, и мальчика вернули родителям. Спустя несколько недель ребенок поступил в больницу с ожогами второй степени. В понедельник, с утра, встретив Талли, Лилиан недоуменно подняла брови.
– Что ж, такое часто случается, – сказала она, глядя в упор на Талли.
«Да, – подумала Талли, – конечно. Я должна здесь работать. Мне нужно все это. Я могла бы загорать на пляже вместе с моим мальчиком. Или ухаживать за цветами в саду. Я могла бы поехать на озеро Вакеро. Но нет. Я буду работать здесь».
– Лилиан, – сказала Талли, – мы не должны были возвращать Тима домой. Талли сказала «мы», но подразумевалось «вы». И Лилиан ее прекрасно поняла.
Талли все реже и реже заходила к Анджеле на ланч. Она не могла оставить работу даже на час и, кроме того, не хотела обсуждать с Анджелой свои дела. Талли неохотно распространялась о своих служебных обязанностях.
И еще. Всякий раз, когда Анджела спрашивала у Талли, как она собирается провести воскресенье, ощущала какой-то странный дискомфорт.
Первые две недели работы Талли обедала с Сарой и Джойс, но ей трудно было преодолеть свою неприязнь к ним. Она никак не могла простить им враждебный прием. Они вели себя так, словно она постоянно что-то делала неправильно. Или затевала что-то плохое.
Когда смотришь на Сару, можно подумать, что ей уже за шестьдесят, – размышляла Талли, разглядывая грубый макияж и неаккуратную прическу коллеги. Джойс выглядела лучше. Эта белокурая женщина казалась гораздо доброжелательней.
На одном из совместных ланчей Талли обнаружила, что Саре и Джойс тоже нелегко скрывать свои чувства.
Разговор начала Джойс:
– Талли, скажите, вы собираетесь завести еще одного ребенка?
– Я не планирую дальше завтрашнего дня, – ответила Талли, думая про себя: «Почему она задала такой странный вопрос? Считает, что мне нечем заняться дома?»
– Почему вы спрашиваете, Джойс? Думаете, что я недостаточно загружена?
– Нет, нет, что вы, Талли! – сказала та, переводя взгляд с сандвича на Сару. – Я только потому спросила об этом, что мы все не можем угнаться за вами. – Джойс смотрела на стол, чтобы не встречаться с Талли взглядом.
– Угнаться? – удивилась Талли. – Не понимаю, о чем вы говорите. Я всего лишь выполняю свою работу.
– Ладно, – вмешалась Сара, – вы так стремитесь делать добро, Талли.
– Минутку, минутку! – воскликнула Талли, еще не уловившая – не желавшая улавливать – смысл разговора. – Делать добро? Что вы хотите сказать? Объяснитесь же наконец.
– Талли, мы все ждем, когда вам надоест носиться со своей миссией, – сказала Джойс.
– Да, со своей невыполнимой миссией, – добавила Сара и, очень довольная, рассмеялась.
Талли не испытывала желания разделить их веселье.
– Миссия? Пусть так, отлично. Почему бы тогда не оставить все попытки? Ведь делать добро не входит в наши обязанности, правда? Конечно, нет. Мы всего лишь окончили колледж, получили специальность и устроились на службу. Однако моей служебной обязанностью является помогать людям, – в голосе Талли звучал сарказм. – Разве я не положительный пример? Я обязана помогать бедным детям, которые попадают ко мне по воле обстоятельств. Я помогаю им по мере сил и возможностей, но получается, что я делаю добро. Нет, подождите! Ведь моя обязанность состоит не в том; чтобы делать добро. Нет. Мы подбираем на улице детей и к каждому из них прикрепляем наблюдателя. Если он хорошо справляется со своими обязанностями, ребенок скорее всего снова отправится на улицу, а к наблюдателю попадет следующий малыш. Ну и зачем мы все это делаем? Потому что получили специальность наблюдателя, и теперь наша задача, чтобы каждый ребенок с улицы прошел через наши руки? Ведь так? Я права?
Воцарилась неловкая тишина. Сара и Джойс быстро обменялись взглядами.
– Талли, мы делаем то, что можем, – сказала Сара.
– Что вы хотите доказать мне? – возмутилась; Талли. – Что я добиваюсь невозможного?
– Ну зачем же так? – Сара попыталась уклониться от прямого ответа. – Иногда нам кажется, что вы полны несбыточных ожиданий. Боюсь, что вы слишком многого ждете от нас.
Талли рассмеялась, но смех ее был безрадостным.
– Сара, ничего я, черт бы вас побрал, не жду. Я прихожу на работу с единственной надеждой, что сегодня ни один ребенок не погибнет от алкоголя или из-за халатности своих родителей. Я хочу хоть немного поднять уровень отбора приемных родителей, хоть что-то сделать для этих детей. И вы правы, это очень трудно, гораздо труднее, чем просто отсиживать свое рабочее время. Вот вы, Сара, вы старше и опытнее меня, у вас докторская степень, так научите меня, если можете. Что вы мне посоветуете?
– Талли, вы сами понимаете, что не сможете в одиночку изменить мир.
– Полагаю, мне придется нелегко. Но все равно, благодарю вас за поддержку и помощь.
Сара и Джойс промолчали. Талли с трудом перевела дыхание.
– А вы-то ради чего здесь работаете? Я не понимаю. Должна же быть какая-то цель.
– Мы не собираемся ничего менять, Талли, – сказала Джойс. – Мы всего лишь помогаем детям. Вы то и дело отказываете приемным родителям, потому что они не соответствуют вашим возвышенным идеалам, и это неправильно. Этим вы лишаете детей какой бы то ни было помощи.
– Вы считаете, что перебросить ребенка из одной неблагополучной семьи в другую – значит оказать ему помощь? – парировала Талли.
– Большинство родителей любят своих детей, даже если плохо обращаются с ними. Детям почти всегда лучше в родной семье. Мы готовы помочь, но наши возможности не безграничны, – словно оправдываясь, сказала Сара.
– Сара, черт возьми, не говорите ерунды! – сказала Талли, поднимаясь со стула. – Да, конечно, лучше, когда дети живут в родной семье. Но что в таком случае вы здесь делаете? Какого черта вы вообще сидите в этой конторе? Полагаю, у агентства все же есть некоторые основания, чтобы забирать детей из родительского дома? Если у наших ребят такие заботливые мамы и папы, то чего ради мы вмешиваемся в их семейные дела? Зачем? Почему бы не предоставить их судьбе, позволить им и дальше катиться вниз? Вы занимаетесь этим, только чтобы не остаться без работы? А тут вдруг появляюсь я и начинаю осложнять вам, бедным, жизнь. Как же вы должны меня ненавидеть!
– Мы не ненавидим вас, – сказала Джойс. – Но это работа, а не личный крестовый поход.
– Конечно, нет. Как глупо с моей стороны было думать, что мы должны помогать тем, кто сам за себя постоять не может.
– Но ведь так и есть! – воскликнула Сара.
– И некоторые из наших приемных семей отлично справляются со своими обязанностями, – добавила Джойс. – Они любят взятых на воспитание ребят и будут рады усыновить их.
– О, да, я уже не раз слышала такие рассуждения от вас и Лилиан, – откликнулась Талли. – Но какая разница, хороши или нет приемные родители, если мы только и ждем, как бы вернуть детей в родные семьи?! Для вас вообще не имеет значения, что за люди берут к себе в дом воспитанников. – Талли в сердцах бросила на стол салфетку. – Ладно, весьма сожалею, что нарушила спокойное течение вашей жизни, но ничего с этим поделать не могу.
Больше Талли не ходила обедать с Сарой и Джойс, и за последующие недели их отношения окончательно определились – коллеги вообще перестали разговаривать с ней. Только Алан, высокий и неуклюжий Алан, встал на ее сторону и помогал возиться с новыми заявлениями на усыновление. «Ну и прекрасно, пусть не разговаривают, – решила Талли. – О каком энтузиазме они твердят? – думала она. – Я с трудом заставляю себя по утрам выходить на работу».
6Однажды жарким июньским днем у Талли на столе зазвонил телефон.
– Ну, Талли Мейкер, ты на своем рабочем месте. Как это на тебя похоже.
Джек. Талли действительно сидела на работе, заваленная делами, и не могла не улыбнуться, услышав его голос.
– Приглашаю тебя пообедать, – сказал Джек. – Я знаю здесь отличное местечко.
– Не сомневаюсь, – откликнулась Талли.
Она хотела было отказаться, но, взглянув на замкнутые угрюмые лица вокруг, согласилась. Так захотелось увидеть хоть одно открытое, веселое лицо.
– Ты поднимешься ко мне?
– Не думаю, что стоит это делать, Талли Мейкер.
Она собралась поправить его – Талли Де Марко, но почему-то не решилась.
– Так где же твоя машина? – спросил ее Джек, когда они встретились на стоянке.
– Ее здесь нет. Я оставила ее дома. Теперь хожу пешком.
Они сели в его «мустанг».
– Чего это ты вдруг? – поинтересовался Джек.
– Мне необходимо прогуляться после работы, чтобы нормально чувствовать себя дома.
– О, сочувствую. То ли дело моя работа. После покраски домов нет необходимости гулять, чтобы обрести душевное равновесие.
Они не спеша проехали через всю Топику. Талли тихонько мурлыкала что-то себе под нос.
– Что это ты там напеваешь? – спросил Джек.
– «Мой родной город» Брюса, – ответила Талли. – «Это мой родной город, мой родной город…» Я, кажется, начинаю любить его.
– Знаешь, – сказал Джек, – по-моему, Брюс Спрингстин писал эту песню не о Топике.
– Знаешь, – в тон ему ответила Талли, – по-моему, ты ничего не понимаешь. Он писал ее о родном городе вообще. Что же, мне ехать в Нью-Джерси, чтобы петь эту песню?
Джек улыбнулся.
– Ладно, ладно. Приношу свои извинения. Я никогда не думал, что Топика будит в тебе такие чувства.
– Не Топика, а Брюс. Так или иначе, я не хочу больше говорить на эту тему.
– Хорошо, – улыбнулся Джек и надолго замолчал.
Он привез Талли в отдаленный мексиканский ресторанчик, неподалеку от Уэшборна. Они вошли в полупустой, мрачноватый полуподвальчик и сели в углу возле нарисованного на стене окна.
– Ну и ну! – сказал Джек. – В этом деловом костюме ты выглядишь совсем иначе.
– Иначе?
– Иначе, чем у Святого Марка, иначе, чем на Техас-стрит, иначе, чем в школе.
– Ты же не знал меня в школе, – возразила Талли, словно поддразнивая его.
Но взглянув ему в лицо, она вдруг смутилась и поспешила сменить тему разговора.
– Милое местечко? Давно ты его обнаружил?
Джек не стал отвечать. Вместо этого он, не обращая внимания на протесты Талли (Я на работе!), заказал легкое вино, и когда его принесли, легонько коснулся ее бокала своим и сказал:
– За тебя.
Она лишь что-то проворчала.
– Ты все еще куришь, Талли? Я вижу, ты ищешь пепельницу?
– Нет, я бросила, еще когда ждала Бумеранга, – солгала Талли.
– Это хорошо, – сказал Джек. – Терпеть не могу, когда курят. И сам никогда не курил. Знаешь, мне кажется, у меня никогда не было курящей девушки.
– Полагаю, у тебя их было немало.
– Не могу с тобой не согласиться, – улыбнулся Джек. – Так ты поговорила с мужем по поводу ремонта вашего дома?
– Да, я говорила с ним.
– И?
– И что? Ничего. Пока я все еще обдумываю твое предложение.
Талли спохватилась, что сказала «я», а не «мы», и почувствовала себя неловко, словно у нее вдруг вспотели ладони.
– Лето скоро кончится, и я уеду, – сказал Джек.
– Я и то удивилась, что ты еще здесь.
– Я и сам себе удивляюсь, – рассмеялся Джек и добавил: – Моя мама так радуется, что я дома. Последнее время она неважно себя чувствовала. Да и работы здесь хватает.
– А как сейчас твоя мама? – спросила Талли.
– Хорошо. А твоя?
«Похоже, он не хочет говорить о своей матери», – подумала Талли. Она удивленно подняла брови:
– Вот уж не думала, что ты знаешь, что у меня есть мать.
– У каждого человека, Талли, должна быть мать. И кроме того, Шейки говорила мне что-то о твоей матушке. Так просто, к слову.
– И что же говорила о ней Шейки?
– Ну, что она больна. Что твой муж настоял, чтобы она жила с вами. Что ты не особенно ладишь с ней.
– Гм, – протянула Талли, – да, не особенно.
«Хотя, – подумала Талли, – я готовлю ей каждый вечер чашку чая. Робин не слишком любит чай, и я, впрочем, тоже, но мать любит, и я готовлю его специально для нее».
Джек сделал маленький глоток из своего бокала и вежливо добавил:
– Джен говорила мне, что ты не особенно ладишь с мамой.
«А-аа-х! Это становится интересным».
Официант почти не понимал английского. С большими сложностями им удалось заказать фаджитас, бурритос и десерт.
– Значит, Джен рассказывала, – сказала Талли, стараясь не отступать от заинтересовавшей ее темы. – Расскажи, как ты познакомился с ней.
Джек улыбнулся.
– А раньше тебя вроде бы не очень интересовало это. Отказалась идти со мной пить кофе, когда я хотел поговорить с тобой.
– Ладно тебе. Это было давным-давно.
– Не настолько давно, – возразил он, – чтобы так кардинально поменять взгляды.
– Ну, мне и сейчас это не очень-то интересно, – но, заметив его удивленно взлетевшие брови, добавила: – И все равно, я не верю, что она тебе обо мне рассказывала. По-моему, ты блефуешь.
Джек слегка наклонился над столом.
– А по-моему, ты надеешься, что я блефую, Натали Мейкер. Но знаешь, что это не так.
– Похоже, я действительно многого, не знаю, – надменно сказала Талли, но в глубине души ей очень хотелось расспросить его или хотя бы снова задать свой вопрос.
– Так что же ты хочешь узнать, Талли? – спросил Джек, словно прочитав ее мысли.
– Когда ты познакомился с ней? – немедленно откликнулась Талли, обрадовавшись предоставившемуся случаю. Но это была только первая половина вопроса, ее вечного навязшего в зубах, вызывающего тошноту вопроса. Целиком он должен был звучать так: «Когда ты с ней познакомился? Когда и как тебе удалось свести ее с ума?»
– Я познакомился с нею на софтболе в Шанга Парке, – ответил Джек. – Я был подающим в другой команде. Мы проиграли. Я пошел ее провожать. Она бежала всю дорогу.
Шанга Парк. Как странно! Она подавила желание закрыть глаза. Талли тоже играла в Шанга Парке в мини– футбол. Играла вместе с ней.
– Я тоже играла там, – с трудом вымолвила Талли. – Где же я была в тот раз, что я не видела тебя?
– Не знаю, – ответил Джек. Талли никакие могла понять выражение его глаз: то ли серьезное, то ли озорное. – Может быть, танцевала в «Тортилле Джека?»
На этот раз Талли не только закрыла глаза – какое-то время она сидела словно в оцепенении, беззвучно шевеля губами, стараясь случайным восклицанием не выдать охватившего ее волнения. Постепенно ей удалось взять себя в руки и собраться с мыслями.
Перед ее глазами прошла почти вся ее жизнь, прежде чем она открыла рот, чтобы сказать что-то в ответ. Танцы в Тортилле Джека. Четыре слова и двадцать лет к ним в придачу.
Джек знал Талли. Он знал ее! Талли была абсолютно уверена, что про «Тортиллу Джека» ему не могла рассказать Дженнифер, она и сама не знала, куда Талли ходила танцевать. Джек знал Талли, не только по школе. Он знал ее в те времена, когда она сбежала от всего света, наслаждаясь сознанием того, что никто ничего о ней не знает. Тогда она жила только танцами в совершенно нереальном мире, и вот встретился человек, который, оказывается, знал ее тогда.
– Ничего не понимаю, – наконец пробормотала Талли. – Что ты знаешь о «Тортилле Джека»?
– Ничего. Ничего, кроме того, что ты ходила туда танцевать.
– Но… но как ты узнал об этом?
– Я видел тебя там.
Эти слова отозвались у нее в ушах, словно праздничный перезвон колоколов Святого Марка. Он видел ее там. Он видел ее…
– Почему ты решил, что это была я? – спросила Талли, еще слабо надеясь, что это какая-то ошибка. – Там танцевало много самых разных девушек.
– Никто не танцует так, как ты, Талли Мейкер, – ответил Джек.
– Я тогда страшно красилась, – упорствовала Талли. – Я выглядела совсем по-другому. Откуда у тебя уверенность, что это была именно я?
– О Боже, вовсе я в этом не уверен, не перевирай мои слова. Но это была ты.
Талли окунулась в прошлое. Ведь именно в «Тортилле Джека» она танцевала этот дурацкий танец с обнаженной грудью. При мысли о том, что тогда ее мог видеть Джек, она почувствовала, что лицо ее пылает. Было там и еще кое-что. Это были два ветреных года, она постоянно меняла кавалеров, не слишком заботясь о своей репутации. Она танцевала с ними, и не только… Она уже не помнила всех лиц, глаз, губ, рук, которые мелькали тогда рядом с ней. Она подняла глаза на Джека. Могла ли она среди прочих забыть и его лицо, лицо человека, сидящего сейчас напротив нее?
Да. Пожалуй, могла.
И кроме того, была еще одна вещь, о которой она не могла не думать. Шанга Парк.
– Так сколько же тебе было лет, когда ты познакомился с ней? – спросила Талли у Джека.
– Думаю, примерно пятнадцать.
Талли задумалась на пару минут.
– Это так странно, – сказала она наконец. – Я и не знала, что вы были друзьями.
– Правда? – Джек выглядел по-настоящему удивленным. – Она никогда не говорила тебе, как давно мы знакомы?
– Никогда.
Никогда, сколько они ни говорили о нем, Дженнифер Мандолини не обмолвилась ни словом о том, что она подружилась с Джеком, когда Талли не было рядом. Не сказала, что когда Талли перестала играть в софтбол, она познакомилась с ним. Что разговаривала с ним о своей вдруг исчезнувшей подруге, потому что скучала по ней.
Талли снова шла по тропинкам Шанга Парка. Софтбол. Софтбол и Шанга Парк.
Так, значит, Дженнифер знала Джека очень давно, задолго до того, как о нем узнали Талли и Джулия.
А Талли-то думала, что Джен заметила его на футболе, когда болела за него во главе своей команды. Кто бы мог подумать, что они были друзьями, а Талли ничего не знала!
И теперь напротив нее сидел человек, который заменил Дженнифер Талли, который разговаривал с ней, когда Талли не было рядом.
– А почему же ты начал играть в футбол? – спросила Талли. Что за дурацкий вопрос? Но Талли никак не могла как следует собраться с мыслями. Она все еще переживала по поводу «Тортиллы Джека».
Джек какое-то время с интересом смотрел на нее.
– Мне казалось, что у меня должно неплохо получаться, – ответил он на ее вопрос. – Ведь ты училась танцевать по тем же соображениям, не так ли?
Талли наконец удалось взять себя в руки и принять свойственный ей неприступный вид.
– Иногда я жалею об этом, – холодно ответила она. – Не будем больше говорить о моих танцах, хорошо?
– Как скажешь, – согласился Джек. – Поговорим о твоей работе?
– И о своей работе я говорить не расположена.
– О чем же тебе хотелось бы разговаривать?
Талли оглянулась вокруг.
– Я хочу поговорить с официантом о десерте.
Талли попыталась перевести разговор на ничего не значащие светские темы, но даже это давалось ей с явным трудом. Перед ней сидел живой свидетель событий, о которых ей совсем не хотелось вспоминать. Который к тому же знал то, о чем Талли не имела ни малейшего понятия, и, как она понимала, такого должно было быть чертовски много.
И, возможно, она никогда не узнает, о чем молчит и о чем думает это загадочный человек. Талли сидела, не оглядываясь на зал, постепенно наполнявшийся народом; ей казалось, что она осталась с Джеком с глазу на глаз, и не хотела видеть сейчас никого, кроме него. Ну что ж. Вот он сидит перед ней. Только он – и никого больше. А она сидит напротив, будто у него на ладони. И его взгляд говорит ей: «Эй, Талли, а ты знаешь, ведь я видел, как ты танцевала в том кабаке, я играл в футбол с твоей лучшей подругой, когда тебя не было рядом, и неужели ты думаешь, что это все, что я знаю? Ты думаешь, что это все, да, Талли?»
Талли не помнила, как закончился обед. Кажется, Джек спрашивал ее о чем-то. А она спрашивала его. Что-то о софтболе. Сколько раз они играли вместе? Сколько вопросов было задано?
Джек спросил Талли, виделась ли она с Джереми?
– Нет, – ответила Талли, слизывая с ложечки подтаявшее мороженое. – Он не дает о себе знать.
А перед ее глазами, словно призрак прошлого, стояла восемнадцатилетняя Дженнифер. Она смотрела на сидящего перед ней Джека, высокого светловолосого парня, и не могла отделаться от мысли, что видит Дженнифер, ее призрак.
Вот что она видела.
А в горле у нее была боль… и вкус теплого молока.
Талли спросила Джека о Калифорнии. Джек стал рассказывать о горах и живописных пляжах, о вечнозеленых пальмах, о пустынях, о голубых льдах на горных вершинах, о янтарных оттенках юга. Она хотела услышать об океане.
– Океан – единственный в своем роде, – сказал Джек.
– Да, – медленно произнесла Талли. – Вот именно, единственный.
Джек рассказывал о набегающих на берег огромных волнах, о том, как бел песок и как холодна океанская вода. Он рассказывал о скалистых берегах и узеньких тропинках, петляющих тут и там, об отражающихся в море белых домах. Талли уже почти чувствовала, как у ее ног бьются волны. Она закрыла глаза. Ей казалось, что до нее доносится соленый запах морской воды. Но стоило ей открыть глаза, как мираж растаял.
– Талли, – спросил Джек, – почему ты не попросишь Робина отвезти тебя туда? Ели ты очень хочешь увидеть океан, то почему не съездишь в Калифорнию?
– Потому что не хочу ехать с Робином, – мягко ответила Талли и тут же пожалела об этом. – Понимаешь, если я поеду с ним, это будет совсем не то, – попыталась она как-то объясниться. – Кроме того, он постоянно работает. Он никогда не оставит свой магазин.
– Жаль, – сказал Джек – Как ни крути, море есть море. А разве ты не собиралась поехать туда с Джереми?
Пару секунд Талли настороженно смотрела на Джека, потом вздохнула:
– Кажется, Шейки не нашла ничего поинтереснее, чем перемывать мне косточки?
– Похоже, что нет, – улыбнулся Джек и добавил: – Шейки правда любит тебя.
– Да знаю, – отмахнулась Талли. – Лучше скажи мне, есть что-нибудь, чего ты еще обо мне не знаешь?
– Нет, лучше скажи мне ты, – сказал Джек, – есть что-нибудь, чего ты не знаешь обо мне?
– Я не знала, что ты играл в софтбол, – мгновенно парировала она.
Джек наклонился к Талли.
– Даже на свадьбе Шейки, когда я заговорил о доме на Техас-стрит? – быстро спросил он. – Даже тогда тебе не пришло в голову, что я играл в софтбол?
Талли старалась выбросить из головы воспоминания о свадьбе Шейки, о Шанга Парке, о софтболе. Джек Пендел всегда вызывал у нее какое-то глубокое внутреннее почти неосознанное беспокойство.
– Не бери в голову, Джек, – сказала она, складывая руки на животе.
– То есть? – Он наклонился еще ближе.
– Ну, Джек, все это давно прошедшие дела. Лично я думаю, что ты не знал о моем существовании до 28 сентября 1978 года, до дня, когда она нас познакомила. Я, например, не имела о тебе ни малейшего представления.
Он наклонился совсем близко. Его голос звучал очень тихо, но Талли отчетливо разбирала каждое слово.
– И тебе не пришло в голову, что я тебя знаю? Даже когда я поцеловал тебе руку?
Она почувствовала, как краска приливает к ее щекам.
– Я думала, ты пьян, – сказала она хрипло.
– О, ты не ошиблась, был, и еще как! – Джек выпрямился, отодвинувшись от нее. – Но твою руку я поцеловал не поэтому.
Талли почувствовала, что у нее на висках выступили капельки пота.
– Хочешь знать, почему?
Талли кивнула.
– Потому, Талли, что наши пути пересекались раньше, – произнес он напряженным голосом, удивившим ее. – Потому что твоя Дженнифер не могла остановиться, рассказывая о тебе, ее нельзя было заставить замолчать, когда она начинала говорить о своей лучшей подруге Талли, которая почему-то больше не хочет дружить с ней.
