Текст книги "Талли"

Автор книги: Паулина Симонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 50 страниц)

Женщины рассмеялись, избавив Талли от необходимости отвечать. Шейки, не глядя на Талли, сказала:

– Робин – замечательный муж.

– Самый лучший, – поддержала ее Линда. – Все Де Марко, конечно, отличные мужья. Но, бьюсь об заклад, Робин не будит Талли в четыре часа утра, чтобы доить коров.

– Да в этом нет необходимости, – сказала Шейки. – Талли в это время на ногах. В это время он чаще уговаривает ее лечь спать, не так ли, Талли? – сердечно улыбаясь, добавила Шейки. Талли очень хотелось дать ей пощечину. – Талли всегда плохо спит, – объяснила Шейки остальным.

– Так, может быть, у Талли есть чем заняться в четыре часа утра, – улыбнулась Карен. – Когда вы собираетесь завести еще одного малыша? Здесь вы что-то отстали. Даже у меня уже трое, хотя я страшно не хотела после первого.

– А я и не знала, что мы участвуем в гонках, – без улыбки откликнулась Талли. – Но вы правы. Даже Шейки успела завести еще одного, хотя после рождения двойни клялась и божилась, что перевяжет трубы.

Шейки улыбнулась.

– Ну где один раз, там и второй..

– Давай, Талли, – сказала Карен. – Ты ведь не хочешь, чтобы Бумеранг остался единственным.

– Да, Талли. Это так тяжело – быть единственным, – поддержала Линда. – Уж я-то знаю, сама так росла.

Талли не отрывала глаз от травы, лицо ее застыло.

– Да, это, должно быть, трудно, – промолвила она.

– А сколько детей было у вас в семье, а, Талли? – поинтересовалась Карен.

– Один, – ответила Талли, думая о забавной картинке, украшавшей стульчик ее братика Хэнка, на котором он важно восседал, поедая кашу.

– О! – воскликнула Линда. – Я не думала, что ты была единственным ребенком, как и я. Наверное, потому, что мы обе были так одиноки, мы и полюбили Де Марко.

– Нет, подождите! – вскричала Карен. – Нас было семеро, но я тоже люблю Де Марко! – Она взглянула на Шейки. – Жалко, что их не четыре брата, да, Шейки? Ты бы тоже могла выйти за одного из них.

– Да, конечно, – ответила Шейки, не глядя в их сторону.

Талли тоже смотрела вдаль, мечтая, как было бы хорошо оказаться сейчас на озере Вакеро.

На озере Вакеро Талли теперь шла чуть ближе к Джеку, умирая от желания коснуться его. Когда они забирались в лодку, она опиралась на его руку. Когда они решали искупаться, она старалась дотронуться до него в воде. Когда они садились на песок, Талли тоже старалась пристроиться как можно ближе

А дома в будни они продолжали красить. Когда они вдвоем склонялись над ведром с краской, Талли вставала так, чтобы их голые локти соприкасались. Если им случалось вместе открывать банку с краской, Талли занимала не крышка, а возможность прикоснуться к пальцам Джека. Когда они сидели вместе за кухонным столом, Талли вытягивала голые ноги так, чтобы они оказались между ногами Джека. Иногда они сталкивались в дверях, потому что Талли не спешила пройти вперед. Она чуяла его запах, и ей казалось, что она вот-вот потеряет сознание. Талли забыла, что такое скромность, она использовала малейшую возможность дотронуться до Джека.

Никогда Талли не испытывала такой ненависти к своей матери, к этому дому, к Милли, к Робину, как в эти дни, когда Джек красил стены, а она не могла, никак не могла коснуться его.

– Талли, как вышло, что Буми не поехал сегодня с нами? – спросил Джек на озере Вакеро.

Они сидели в лодке. Грести не хотелось. Просто сидели. Палило солнце. Талли разморило. Ей хотелось спать.

– Поехал играть в софтбол с отцом, – лениво отозвалась она.

Они сидели рядышком на корме. Весла были подняты, лодка плавно покачивалась на волнах. Совсем как сама Талли. Она прикрыла глаза.

– Давай сыграем в игру, – предложил Джек.

– Ага, – медленно проговорила Талли. – Давай. Я сплю – ты смотришь. Если проснусь, ты выиграл.

– Нет. Я задаю вопросы, а ты отвечаешь не раздумывая.

– Нет, мне не нравится эта игра. Давай лучше я буду спать, а ты будешь не раздумывая смотреть на меня.

– Кто был у тебя первым? – Талли сделала вид, что спит.

– Талли! – окликнул ее Джек.

– Робин, – не задумываясь, ответила Талли. – А кто была твоя первая женщина?

– Ее звали Донна. Нам было четырнадцать. Точнее, это мне было четырнадцать, а она была на год старше. Я был сражен наповал.

– Ты думал, Джек, – упрекнула Талли. – Я ведь не спрашивала, сколько тебе было лет.

Она взглянула на него и улыбнулась. Он хлопнул ее по руке, которую она не успела отдернуть.

– А целовался ты в первый раз тоже с ней? – спросила Талли.

– Нет, целовался не с ней. А вот первой была она. А ты в первый раз целовалась с Робином?

– Нет. Не с ним. И вообще он был не первый.

– А ты помнишь, кто был первый? – продолжал спрашивать Джек.

– Я помню все. Но не хочу больше говорить об этом.

– Ага, – Джек кивнул и бросил быстрый взгляд на ее запястья. – Ты, верно, хорошо понимала Джен.

Талли чуть отодвинулась от него.

– Джен совсем не понимала. Ты неправильно меня понял.

– Ясно. У тебя с первым не было любви.

Талли промолчала, и Джек решил сменить тему.

– С кем ты познакомилась раньше, с Джулией или с Дженнифер?

– С Джулией. А что самое первое сказала тебе обо мне Дженнифер?

– Она сказала:^- «Моя подруга Талли подает мяч лучше тебя. Она запросто забьет тебе гол».

Талли улыбнулась.

– Очень на нее похоже. А ты что сказал?

– Моя очередь, Талли. Что первое сказала тебе обо мне Джен?

– Она вообще ничего о тебе не рассказывала. Сказала только, что я тебя недооцениваю.

– Да? И как же? Ты недооценивала меня?

– Моя очередь. Тебя тянуло к ней?

– Конечно. Мне было шестнадцать. Меня тянуло почти к каждой. И все же – ты недооценивала меня?

– Ну, пожалуй, немножко, – ответила Талли, прильнув к нему, а лодка тихонько покачивалась на волнах озера Вакеро. – А в Шейки ты был влюблен?

– У меня была одна любовь – быть капитаном «Великих троянцев». Быть Королем бала. А ты влюблялась в парней, с которыми танцевала?

Она повернула голову и посмотрела на него.

– Нет, – ответила Талли, подумав про себя: «А ведь я вру».

– Никогда? – спросил Джек, не глядя на нее.

– Моя очередь.

– Нет, подожди. Это был не вопрос. Скорее недоверчивое восклицание.

– Понятно. Раз это не вопрос, то и ответ не требуется. А у тебя были подруги в твоих путешествиях?

– Да, девиц хватало. Ты это имела в виду?

– Это твой вопрос, Джек? Ты тратишь свою очередь на этот вопрос?

– Нет, – сказал он быстро. – Ты любила Дженнифер?

– Что ты имеешь в виду?

– Я не знаю, Талли. Это твой вопрос, Талли? Или ты ответишь мне? Ты любила ее?

– Конечно, – живо отозвалась Талли. – Мне было шестнадцать. Я всех любила.

«За всю свою жизнь я любила только одну Дженнифер. До самого последнего времени», – подумала она.

– А ты… любил кого-нибудь из девиц, с кем проводил время в своих путешествиях?

– Ну, я говорил им, что люблю. Разве это то же самое? Это не вопрос, – поспешно добавил Джек.

– Поздно, – сказала Талли, и прежде чем он успел возразить, быстро сказала: – Теперь моя очередь. А она тебе говорила, что любит тебя?

– Никогда. А тебе она говорила, что любит меня?

– Да.

– Лучше бы она сказала мне, – тихо произнес Джек

Слепящая жара не спадала. Талли и Джек выбрались из лодки. Пройдя по воде, Джек стал вытаскивать лодку на песок поближе к укрытому густыми ветвями ив местечку, где они обычно отдыхали. Талли уже перебралась на берег и уселась на песок, наблюдая, как Джек возится с лодкой. Он что-то говорил, жестикулировал, смеялся, а она не могла оторвать глаз от его загорелых голых ног, мелькавших перед самым ее лицом. Возле ее глаз и губ. Ее взгляд был полон желания. Его бедра были так близко от нее. «Как просто, как это просто, никаких усилий, никакого риска, только чуть наклониться вперед и коснуться губами его ног, только наклониться и коснуться его бедер губами, коснуться губами этих светлых завитков…»

Она закрыла глаза и вдруг услышала его голос.

– Талли?

Подняв голову, она увидела, что он остановился и внимательно смотрит на нее. Вопросы. Ответы. Жажда. Годы и годы. Дженнифер.

– Талли, – пробормотал он, взял ее за руку и потянул вверх. – Что ты сейчас сделала?

«Что я сделала?» Она растерянно смотрела на него.

– Ты поцеловала мою ногу, Талли?

– О Боже! – воскликнула она. Низ живота болел, как открытая рана. – Извини…

Он отнял ладони от ее лица, бережно придерживая ее запястья, и тихо и хрипло повторил:

– Ты поцеловала мою ногу…

Его голова склонилась к ее голове, а губы оказались напротив ее губ, и Талли выдохнула в эти губы.

– Джек, я…

– Ох, Талли, – страстно прошептал он горячо, и потянул ее вниз, и встал на колени рядом с ней, прижавшись грудью к ее груди.

– Ох, Талли, – выдохнул он и поцеловал ее в губы.

Горячо, неистово он припал к ее рту, заставил разомкнуть губы. Талли застонала в его раскрытый рот, сжимая его шею руками. Ее руки никак не могли угнаться за ее желаниями, пальцы быстро-быстро бежали по его телу, гладили лицо, перебирали волосы. Он крепко прижимал ее к себе, ее голые бедра терлись о его голые бедра, а губы и язык яростно ласкали его рот. Он толкнул ее на песок, и она легла на спину, не выпуская его шеи, не отнимая губ от его губ. И он лег на нее, и раздвинул ее ноги, и оказался между них, все еще в шортах, а она обхватила его коленями, а его руки?.. Талли не знала, где были его руки, лишь горячее солнце жгло ее сомкнутые веки. Она не помнила, как они успели сбросить одежду, он лишь сдернул с нее шорты, снял свои, а она лежала голая снизу, нежась под его взглядом. Джек потащил вверх ее топ и припал к ее грудям, влажным от пота, к покрасневшим, выскочившим навстречу ему соскам. Он сказал лишь: «О Талли!» – и упал на нее. Она едва не теряла сознание, она так хотела его, прямо сейчас, сию же минуту, она не знала, закрыть глаза или никогда больше не закрывать их, чтобы вечно смотреть на него. Талли целовала его лицо и стонала: «Джек, пожалуйста, прошу тебя, прошу тебя…» Он шире раздвинул ей ноги, и она на минуту выпустила его шею, чтобы, пробежав рукой по его телу, ощутить его желание. Умирая от жажды, она распахнулась ему навстречу, и он вошел в нее. Ей захотелось вцепиться во что-то, но ничего под рукой не было, и она вцепилась в его плечи. Он тоже уже не контролировал себя. «Джек, Джек, да, о да! Вот так, да так. Еще… еще… еще… сильнее…» Мокрая спина, мокрые губы, мокрое и горячее внутри. «Да, да! Вот так!»

Он двигался очень быстро, и ее возбуждение было так сильно, что она на мгновение опять отпустила руки, а он двигался внутри нее, а держаться было не за что, и ее страсть нарастала и нарастала, и вот, наконец, он остановил свое движение, и тогда она закричала.

Закричала, сжимая его обеими руками, закричала в его шею, в его сладкую тяжесть. Он был тяжел, но Талли не давила его тяжесть, она приветно обняла его коленями.

Джек поднял голову и заглянул ей в лицо.

– Ну, Талли? – спросил он, все еще прерывисто дыша. – Так ты целовала мою ногу или нет?

Талли закрыла глаза и улыбнулась в ответ. Она гладила его спину, чувствовала его поцелуи на своих веках. «Я так и не рассмотрела его. Но все-таки дотронулась».

Перебирая пальцами ее волосы, Джек любовался ею и что-то говорил, но Талли плохо его слышала, так громко говорило чувство, наполнявшее ее от макушки до пяток, оно рокотало, как шум прибоя: «Джек, Джек…»

– Гмм, – еле слышно пробормотала она. – Теперь я понимаю, ради чего весь этот шум.

– Какой шум? – поинтересовался Джек.

– Был шум, – заверила его Талли, – еще какой, и теперь я знаю из-за чего. – И она поцеловала его влажную щеку. – Я сижу на бережке и смотрю на озеро, – процитировала она стишок из книжки Буми.

Джек наконец вышел из нее, и перекатился на спину, и положил руку на ее живот.

– Я был здесь, – счастливо провозгласил он. – Наконец-то. Я здесь был.

Талли села.

– Позволь-ка мне хорошенько разглядеть тебя, – прошептала она. – Боже, какой ты красивый!

У нее опять перехватило дыхание. Это тело. И русые волосы. На его груди. Они спускались вниз, становились гуще, образуя букву V. «Да, – думала Талли, опускаясь на колени между его ног и внимательно его изучая, – он очень красив».

Было далеко за полдень, но жара все не спадала. Они нагишом сползли в воду, чтобы обмыться, смыть общий пот. Они не разговаривали, лишь бормотали бессмысленные нежности.

Выбравшись на берег, они расстелили прихваченное для пикника одеяло, легли на него и снова занялись любовью. На этот раз все длилось гораздо дольше. Талли была сверху, она нежно ввела его в себя и ласкала, ласкала, а когда почувствовала его напряжение, принялась скользить: вверх-вниз, вверх-вниз, пока он не стал горячим и твердым, а тогда выпустила и он вошел в ее рот, шепча при этом слова, которые она не слышала.

Когда они оторвались друг от друга, Талли не стала говорить Джеку, что ей было хорошо. Не стала и спрашивать у него. В этом не было нужды. Она знала, как это было.

В конце знойного августа субботним полднем Талли отправилась к Шейки вытащить ее в поход по магазинам. Уныло плетясь вслед за подругой со всем ее выводком, Талли витала где-то на озере Вакеро, столько принесшем в ее жизнь за последние два года, и особенно за последние два месяца.

– Так что же, все закончено? Покраска дома?

– Закончено? – Талли словно проснулась. – Закончено? Ах, да, конечно, закончено. Давным-давно.

– Ты вышла на работу?

Талли покачала головой.

– Скоро выхожу. Мне снова делать доклад. И если они снова отклонят мои условия отбора приемных родителей, не продлят испытательный срок до восьми недель, я уйду.

– Уйдешь и что станешь делать?

Талли еще не думала об этом. Не думала конкретно. Многие мысли крутились у нее в голове.

– Не знаю, – неохотно ответила она. – Перейду в агентство по усыновлениям. «Это, конечно, тоже иллюзия, но хоть приятная. Вроде как я на самом деле помогаю детям».

– Зачем тебе переходить? – спросила Шейки, присаживаясь на траву. – Я думаю, после всего, что случилось, они заинтересованы в тебе еще больше, чем раньше. Лилиан сама себе вырыла яму. Они могли бы взять тебя на ее место.

– Может быть. Но после того, что случилось, я не так уж и рвусь остаться.

– Подумай о детях. Ведь им нужна твоя помощь.

– Нет. Им нужны хорошие мамы и папы, которые заботились бы о них, а не посторонние тети. Никто не может заменить ребенку родителей, и в этом все дело. Заведомо проигранная битва. Бег на месте.

– Это не проигранная битва, – возразила Шейки. – Ты думаешь, легко работать в магазине, стоять за прилавком и улыбаться какой-нибудь дуре, которая и не собирается ничего покупать – так, зашла посмотреть духи. Нет, говорю я про себя. Ты уйдешь от моего прилавка не раньше, чем оставишь тут сотню долларов. Думаешь, это просто?

– Ты молодец, Шейки, – улыбнувшись, сказала Талли, думая при этом: «Да уж, от Шейки так просто не уйдешь».

– А что ты делала все лето? Я мало тебя видела, – спросила Шейки.

– Да так. То одно, то другое. Ничего особенного, – ответила Талли.

Шейки выдержала паузу.

– Я видела тебя, – сказала она наконец, – в городе. Ты красила. Вместе с ним.

У Талли перестало биться сердце.

– И что же?

– Красила вместе с ним.

– И что же? – повторила Талли.

Шейки молча рассматривала траву.

– Это случилось, не так ли? – она скорее утверждала, чем спрашивала.

Талли ответила, тоже не поднимая глаз:

– Я не знаю, о чем ты. – Как же ей хотелось поговорить! Если бы здесь была Джулия!

Шейки кивнула.

– Нет, знаешь. Ты боишься даже вслух произнести его имя, потому что каждому станет ясно, что это случилось.

Талли потерла ладонь о ладонь, как это когда-то делала ее мать. Талли знала, что это ее жест, и ненавидела его, но ничего не могла с этим поделать. Когда она нервничала, это было все равно что грызть ногти. «О, как хочу! Страшно хочу!»

– Шейки, я не хочу говорить об этом.

– Скажи мне, Талли, это правда?

Талли вздохнула. Как ей хотелось, чтобы Джулия была сейчас рядом.

Поднимаясь, Талли сказала:

– Шейки, не надо меня допрашивать, как подсудимую. Я не хочу об этом говорить.

Шейки печально посмотрела на нее.

– Мы можем и не говорить об этом. Понимаешь, для меня это теперь уже ничего не значит. Не то чтобы я больше не испытывала к нему никаких чувств, – я до сих пор хорошо отношусь к нему. Но все это больше не имеет для меня никакого значения. У меня трое очаровательных детей. Я скоро стану менеджером целого отдела «Шанель». Моя жизнь сложилась. Я это пережила. Школа давно в прошлом. И он тоже. Но позволь мне спросить тебя, на что ты надеешься?

– Надеюсь? – переспросила Талли, так странно прозвучало для нее это слово. – Надеюсь?

– Думаешь, я не понимаю, Талли? Ты все забыла? Я пойму тебя лучше, чем кто бы то ни было. Я ведь уже написала этот роман.

Талли даже растерялась, ей не пришло в голову ничего, кроме слов:

– Нет, не ты написала его.

Шейки пропустила это мимо ушей.

– Он возвращался не к ней, он возвращался ко мне, – сказала она.

– Он никогда не возвращался к тебе. Каждый год он возвращался к ней. И приносил ей цветы, – возразила Талли.

– Поздновато, как ты заметила, – отреагировала Шейки.

– Да, – мрачно согласилась Талли, подумав: «Но не для меня».

Шейки будто прочла ее мысли, потому что засмеялась и сказала:

– Талли Мейкер! Талли Де Марко! Мы говорим здесь не о рыцаре в сияющих доспехах. Это Джек Пендел. Ты что думаешь, он проникнет поздно ночью в твое свежевыкрашенное окно и унесет тебя на руках в свою хибару? Позволь мне напомнить, что у него нет даже ее, у него же ничего нет, ничего! Только он сам и блеск доспехов, – сказала Шейки с грустью. И пожала плечами. – Вполне возможно, вы созданы друг для друга. Все в броне, что твой Галахад. Будете вместе начищать броню, потому что ничего другого вам не остается. Ох, Талли, разобьет он тебе сердце.

– Я готова, – ответила Талли.

* * *

Талли вернулась домой от Шейки около девяти часов вечера, Робина еще не было. Талли искупала Бумеранга, почитала ему на ночь и уложила спать. Сама же уселась в кресло-качалку в его спальне, но через некоторое время спустилась вниз.

Было пол-одиннадцатого. Талли заглянула к матери. Та не пожелала разговаривать, буркнув только, что думала, Талли останется у Шейки ночевать.

Талли побрела в свою калифорнийскую комнату. Но сидеть она не могла. Ей хотелось, чтобы Робин был дома. В одиннадцать она позвонила Брюсу. К телефону подошла Линда. После пятнадцатиминутной болтовни она сказала, что «мальчики» ушли и когда вернутся – неизвестно и куда ушли – не сказали. Еще через десять минут она проговорилась, что Брюс уже спит, а Робина нет. Талли попросила Линду передать Робину, чтобы он позвонил ей, когда бы ни вернулся. Миновала полночь, час, два, три. Талли заснула прямо на ступеньках. Ее разбудил Буми, он требовал, чтобы мама легла в его кровать, чтобы он мог примоститься рядышком. Она легла, но сон уже прошел, и она лежала, прислушиваясь к тихому дыханию спящего ребенка.

Робин приехал домой около десяти утра.

– Почему ты не позвонил мне? – набросилась на него Талли. – Я же просила, чтобы ты позвонил.

– Я знаю, – ответил он, наливая себе стакан апельсинового сока. – Но мы вернулись очень поздно, и я решил, что ты уже спишь.

– Да ты знаешь, кто ты после этого… – Талли взглянула на Бумеранга и запнулась. – Ты же знаешь, что я не сплю, по крайней мере, до трех. Ты хочешь сказать, что вернулся позже трех?

– Я просто не помню, Талли. Было поздно, мы много выпили, мне не хотелось будить тебя. О’кей?

– Где же вы шлялись в Манхэттене до самого утра? – Талли с большим трудом удавалось не перейти на крик. – Что за развлечения вы, ребята, там выискали?

Робин холодно взглянул на нее и подсел к сыну.

– Да нет. Ничего особенного. То да се. Играли в бильярд. Сходили в кино. Посидели, поговорили.

– Только ты и Стив? – спросила Талли.

– Да, только я и Стив, – ответил Робин.

– Куда же вы ходили?

– Да никуда особенно, – неохотно ответил Робин, кормя Бумеранга кашей. – Ну, Бумеранг, чем ты хочешь заняться сегодня? Сегодня отличный денек. Что ты будешь делать?

– Поеду на озеро, – ответил Бумеранг.

Талли почувствовала, как побледнело ее лицо. К счастью, Робин этого не заметил.

– Послушай, сын, – сказал он. – Папа сегодня играет в регби, ты не хочешь поехать вместе с мамой и посмотреть?

– Хочу!

– Робин, – осторожно сказала Талли. – Я собираюсь в церковь, а затем пройдусь по магазинам. Вчера я целый день провела с Шейки и ничего не успела сделать.

– Конечно, не успела, – ответил Робин поднимаясь, – ладно, все в порядке. Я возьму Буми. Может быть, купишь мне футболку или еще что-нибудь?

Талли почувствовала себя виноватой. Она видела, как огорчился Бумеранг, услышав, что мама не поедет с ними. Но лето подходило к концу. До следующего лета ей еще не раз представится возможность поехать с Робином и Бумерангом.

В одну из суббот в начале сентября Талли и Джек уехали в Канзас-Сити на всю ночь. После легкого обеда в уже привычном французском ресторанчике они отправились танцевать. К концу вечера, где-то около двух часов ночи, они решили вдруг тряхнуть стариной и приняли участие в танцевальном конкурсе и победили! Невероятно! Они выиграли билеты в кино, бутылку шампанского и пару футболок.

– К черту те гнусные годы, когда ты выигрывала по сто баксов в танцевальных конкурсах, – сказал Джек уже в их гостиничном номере, открывая бутылку шампанского. – Кстати, а что ты делала с этими деньгами? Тратила?

– В общем-то да. Я этим здорово зарабатывала, Джек.

– Верю, – ответил он, обнимая ее, – Еще как верю.

Совсем под утро, уже дважды успев заняться любовью, Джек сказал прямо в рассыпавшиеся волосы Талли:

– Уже сентябрь.

Талли замерла в его объятиях.

– Да. И что же? – Она изо всех сил старалась, чтобы он не услышал, как дрожит ее голос. – Топика не закрывается в сентябре.

– Но закончился сезон ремонтов.

– И?

– А я должен работать, Талли. Так же, как должна работать ты. Я должен работать.

– И что же? Ты можешь найти что-нибудь в Топике. Почему бы тебе не делать внутренний ремонт?

– Талли, Талли, – Джек ласково погладил ее по голове. – Какие у тебя красивые волосы. Я не могу красить внутри. Я люблю воздух.

– Понятно, – сказала она совсем тихо, не в силах справиться с комом в горле.

Джек поцеловал ее.

– Я вернусь в декабре. На Рождество.

Талли не ответила ему. Она считала про себя овец: одна, две, три, десять…

– Значит, вот что с нами будет? – спросила она наконец.

– А разве есть выбор? – спросил Джек, тихонько отодвигаясь от нее.

Выбор. Хороший вопрос. Хороший вопрос. У Талли не было на него ответа. Она никогда по-настоящему не задумывалась, что же будет с ними дальше. Она строила планы лишь на ближайшую неделю, в течение которой она будет встречаться с Джеком. И на следующую неделю. И еще на одну.

Так она лежала пять, десять, пятнадцать минут, не говоря ни слова и не двигаясь. Потом зачем-то пересказала Джеку их разговор с Шейки, состоявшийся пару недель назад…

– Броня, значит? – усмехнулся Джек. – Броня…

– Это правда? – спросила она.

Джек провел рукой от ее плеча к груди.

– Про тебя? – абсолютная правда, – ответил он.

Она толкнула его.

– Про тебя.

Он лежал на спине, глядя в потолок.

– Куда уж нам без брони? Как без нее жить-то?

– Никак?

– Никак, – печально кивнул Джек, целуя ее в плечо. – Вот твоя Джен. У нее почти не было брони.

– Ты дважды прав, – сказала Талли.

– Да. Она была совершенно открыта. У нее не было защиты от мира.

Талли слегка вздрогнула и отвернулась от Джека.

– Неправда. У нее не было защиты от тебя.

– Все так просто? Я бы мог тоже покончить с собой или ее отец мог бы убить меня; я мог бы жениться на ее сестре, чтобы искупить свою вину.

– Ты мог бы. Но, как тебе известно, у нее не было сестры, – заметила Талли.

Джек улыбнулся.

– У нее была ты.

– Да, но ты забыл, дорогой Джек, что я уже замужем.

Они посмеялись.

Она продолжала:

– Ты этого не знаешь, но я и правда спасла однажды тебе жизнь.

– В этом я не сомневаюсь.

– Нет, серьезно. Много лет назад. Мистер Мандолини пришел ко мне и спросил, кто такой «Дж. П.». Я уже хотела сказать ему, но увидела, что он совсем не в себе. Ты видел «Великого Гэтсби»?

– Я даже читал «Великого Гэтсби», – ответил Джек.

– Так вот, ты помнишь Джорджа Уильсона?

– Конечно.

– Именно так выглядел мистер Мандолини. Как Джордж Уильсон.

– Понятно. Так, значит, ты считаешь, что помогла мне, не сказав мистеру Мандолини, кто такой «Дж. П.»? – спросил Джек.

– Да, конечно, – удивленно ответила Талли, – Разве нет?

– Не знаю, – задумчиво ответил Джек. Он мягко посмотрел на Талли. – Иногда думаю, что да. Иногда, что нет.

– Когда нет?

– Когда… Когда я начинаю бороться со смертью.

– Я не знала, – промолвила Талли, – что ты… борешься с ней.

Он улыбнулся.

– Нет. Ты думала, что только у тебя одной такие трудности?

Талли задумчиво смотрела на него. Неужели и его это мучает? Не похоже. Она хлопнула его по груди.

– «Не горюй, – прошептала она, цитируя Фицджеральда, – завтра мы побежим быстрее…»

– «… них, протягивая вперед руки, – продолжил Джек, притягивая ее к себе. – И в одно прекрасное утро…»

– «… мы столкнемся с тем, что лодки, плывущие против течения, неудержимо сносит назад, в прошлое».

– Ты дважды права, – сказал Джек.

Через приоткрытое окно они услышали первые птичьи трели, и тогда Талли спросила:

– Джек, разве ты не мог… полюбить ее?

– Конечно, мог.

– Джек? Но почему же тогда?..

Он перевернулся на живот и спрятал лицо в подушку. И так, не поднимая головы, сказал:

– Талли, я был тогда совсем ребенок, просто легкомысленный щенок. С амбициями к тому же. В семье я был чуть ли не Богом. Я хотел играть в футбол, пить пиво, иметь много друзей, гулять с кучей девчонок. Все это у меня было, и больше я ничего не хотел. Кто знает, почему так получилось? Скорее всего, меня просто не тянуло к ней. Может быть, потому, что я слишком хорошо ее знал и чувствовал ее внутреннее напряжение. Она пугала меня. Я не хотел проблем…

Талли остановила его, пододвинувшись поближе и поцеловав в губы.

– А почему с Шейки не получилось?

– С ней могло получиться. Шейки очень привлекательна. Но под конец я понял, что она вряд ли выдержит меня. Я ведь не мог ей ничего дать. И в конце концов она разочаровалась бы.

– Ты мог дать ей себя, – сказала Талли.

– Да, но этого недостаточно.

– Это все, – убежденно сказала Талли.

Джек откатился от Талли и сказал наставительно:

– Поверь мне, это ничто. Ничто, – он откашлялся и глотнул воды из стакана, стоявшего на ночном столике. – Мой отец, мой родной отец, был замечательным человеком во всех отношениях. Моя мама свято в это верила. Он был красивым мужчиной, гораздо красивее меня, гораздо умнее. И, помимо всего прочего, очень талантливым. Да, мой отец был художником. Он целиком принадлежал моей матери, но он был беден и никогда не стремился заработать деньги. Он хотел только творить! – Последнее слово Джек произнес почти презрительно. – Хотел рисовать только для себя и для моей мамы. Моя мама говорила, что он обожал ее. Я знаю, он писал Канзас, как поэму. Его «Закат в прерии» до сих висит у нас в гостиной. Он очаровал мою маму, и она вышла за него замуж, думая, что он изменится. Но очень скоро она поняла, что он не только не меняется, но фактически с течением времени становится все больше и больше самим собой. Она могла любить его, когда он ухаживал за ней и рисовал ее, но когда они поженились и у них родился ребенок – то есть я, – моя мама поняла, что у нее всегда будут пейзажи, прерии и никогда не будет денег. Пойми, ей понадобилось восемь лет, чтобы осознать это. Когда же это произошло, она незамедлительно оставила отца и вышла замуж за человека, который мог обеспечить ее, меня и возможных будущих детей.

Джек перевернулся на бок.

– Пойми меня правильно, Талли, я не осуждаю ее. Но мой отец, я думаю, придерживался другого мнения. Он считал, что моя мама должна больше ценить его гениальность, его мятущуюся душу, его эстетические ценности, его почти раннехристианский аскетизм. – Снова оттенок пренебрежения прозвучал в его голосе, и Талли так и не поняла, кого же он поддерживает: отца или мать.

– Так твоя мать вышла за другого? – мягко спросила она.

Джек кивнул.

– Вышла за другого и заболела раком. Господь предвидел это – у нее больше не было детей.

– Как и у мистера и миссис Мандолини.

– Моя мать всю жизнь мучилась из-за этого, всю жизнь. Она расценивала это как Божью кару и не переставала терзать себя. И меня. И моего отчима. Она никогда не покидала Топики.

– Никогда не покидала Топики?

– Да. Я сам впервые выбрался за пределы штата, уже когда окончил школу.

– Ну теперь ты наверстал упущенное.

Джек молча разглядывал стену.

– А ты не знаешь, что стало с твоим отцом, Джек? – спросила Талли.

Он все еще лежал спиной к ней.

– Мой отец, ну он, понимаешь, уехал. Уехал из штата.

Талли покусывала кулак. «Простая история», – думала Талли, чувствуя на губах металлический привкус.

Джек продолжал:

– Мне было восемь. После этого я не видел его около девяти лет. Но потом мы услышали, что он вернулся в город, и не в лучшей форме, он сильно пил, понимаешь? Моя мать попыталась разыскать его, но он избегал ее, не посещал местные бары. Переезжал из отеля в отель. Так он мучил ее целых шесть месяцев или около того.

– Продолжай…

Без всякого выражения, не поворачиваясь к Талли, Джек сказал:

– И однажды зимним утром мы нашли его мертвым на заднем дворе.

– О Боже!

– Да. Мертвым, понимаешь? Лежал там, в рваном пальто и старых ботинках, совсем обледеневший. Пришел умирать к дому моей матери. К ее белым розам.

Талли закрыла глаза. «Розы!»

– Так вот где ты берешь белые розы? В мамином саду?

– Да. Позади дома у нее оранжерея. Там они цветут круглый год.

– Боже! А он не мог зайти внутрь?

– Мама переживает за свои драгоценные розы, она всегда запирает теплицу на ночь, – ответил Джек.

Талли сидела на постели, покачивая головой.

– Это ужасно. Мне так его жалко. – И, подумав, спросила: – А Джен знала об этом? Ты рассказывал ей об отце?

– Рассказывал. Она все знала.

– Чертовски невероятно, – пробормотала себе под нос Талли, думая: «Он приходит к Святому Марку и приносит ей белые розы, потому что она любила их, но она любила их, потому что они много значили для него. Но это даже не чертов О’Генри». Талли разглядывала стену, но прямо между ней и стеной находилась его голая спина, так что она скорее смотрела на нее.

– Это ты нашел его?

– Нет, не я. У нас был коккер-спаниель. Барки. Это он его нашел.

Небо за окном из синего стало серым, когда они заговорили снова.

– Ну, Талли теперь ты так много знаешь обо мне, а я до сих пор ничего о тебе не знаю. Почему? Ответь мне.

– Джек Пендел, – Талли постаралась, изобразить улыбку, – ты знаешь обо мне все. Очень много. Ты человек, который слишком много знал. Причем тогда, когда я даже понятия не имела о твоем существовании. Ты знаешь, что я танцевала в клубах, ты знаешь о моей матери, ты знаешь о Дженнифер. А больше обо мне и знать нечего.