Текст книги "Талли"
Автор книги: Паулина Симонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 50 страниц)
– Стивен никогда и не старался быть сильным, – сказала Дженнифер, – для него это было не так важно, как для Ника. Для Стивена Майкл был далеко, где-то в стратосфере. Конечно, он его уважал, но Майкл был недоступен его пониманию. А Ник хотел быть таким, как Майкл, и в конце был уничтожен собственной слабостью.
Джулия на заднем сиденье замахала руками.
– Я не считаю, что Майкл был таким уж сильным. По– моему, вся его сила – просто рисовка.
Дженнифер покачала головой.
– Нет. Он был сильным всегда и во всем. Он был неуязвим.
– Не бывает неуязвимых людей, Джен, – глухо сказала Талли. – Это миф.
– По-моему, Джен, ты прочитала в сердцах героев гораздо больше, чем вложили в них авторы фильма, – заметила Джулия.
– Да, но в отличие от «Возвращения домой» здесь действительно есть что прочитать, – сказала Талли. – Я согласна с Дженнифер. Победит «Охотник на оленей».
– Когда будут вручать «Оскар»? – спросила Джулия.
– Девятого апреля, в понедельник, – ответила Дженнифер.
– Ну что ж, поживем – увидим, – сказала Джулия. – Проигравший угощает всех ланчем.
Джулию высадили у дома первой. Остановившись у дома Талли, Дженнифер прижала руки к груди, опустила голову и сказала:
– Наверное, ты слишком сильно любишь меня, Талли.
Талли отвернулась, чтобы Дженнифер не могла разглядеть ее лица. Перед глазами стояла густая пелена, и она почти ничего не видела. Талли часто заморгала, пытаясь сморгнуть боль, будто якорную цепь, придавившую ее глаза. Судорожно замотав головой, Талли тихо сказала:
– Я действительно люблю тебя слишком сильно, Дженнифер, я действительно люблю тебя, и очень сильно, но… – Талли замялась на секунду, – … ведь это никому не мешает?
– Мне бы хотелось, – продолжила Дженнифер, – чтобы ты любила меня не так сильно.
– Не обращай на это внимания. Разве мы так уж близки? Точно так же мы близки с Джулией.
– Не так, – возразила Дженнифер. – Ты и я слишком близки.
– А что в этом плохого? – прошептала Талли. – Все будет хорошо, Джен.
– Я просто хочу, чтобы ты не была так сильно ко мне привязана, Талли, – немного резко сказала Дженнифер. – Просто, чтобы этого не было.
– Хорошо, Джен, – сказала Талли, – Не буду.
– Обещаешь?
– Я обещаю тебе, Дженнифер, – сказала Талли. У нее так сдавило горло, что было странно, как сквозь него вообще проходят слова, даже самые коротенькие. – Я не буду.
Двадцать четвертого марта, в субботу, состоялась первая игра нового бейсбольного сезона, и Талли, Дженнифер и Джулия отправились смотреть Тома на подаче. Его команда победила со счетом 11:9.
Дженнифер жизнерадостно болтала. Она комментировала игру больше для того, чтобы порадовать Талли, а после съела двойную порцию шоколадно-клубничного мороженого. И даже увидев Джека с Шейки Лэмбер, повисшей у него на руке, Дженнифер не дрогнула. Талли наблюдала за ней. Дженнифер не поздоровалась с ними и даже не взглянула на Джека. Только немигающие глаза выдавали, что творится у нее в душе.
* * *
Двадцать пятого марта, в воскресенье, Дженнифер, как обычно, заехала за Талли и они поехали в церковь, а потом в Виллэдж Инн. Вернее сказать, везла Талли, так как Дженнифер опять пустила ее за руль.
– Мне очень нравится моя машина, Талли, сказала Дженнифер. – А тебе?
– Классная машина, – подтвердила Талли. – Я просто без ума от нее.
– Я тоже ее полюбила, – сказала Дженнифер.
«Да, все парни в Стэнфорде, – хотела сказать Талли, – просто обалдеют, когда увидят тебя в твоем блестящем голубом «камаро», похожем на большую детскую игрушку».
В воскресенье вечером Дженнифер сидела между папой и мамой и смотрела по «Эй-Би-Си» «Воскресный кинозал». После фильма она сказала:
– Мама, папа, мне очень жаль, но я не буду произносить прощальную речь на. выпускном вечере.
Линн и Тони обменялись взглядами.
– Мы знаем. Мы понимаем. Ничего страшного, дорогая, – заверила ее Линн.
– Последнее время я чувствую себя не очень-то счастливой, – продолжала Дженнифер. – И я уверена, что вы заметили это. И мои отметки ухудшились. – Она глубоко вздохнула.
– Тебе плохо, Джен? – спросила Линн. – Может быть, ты хотела бы сходить к… кому-нибудь?
– К кому?
– К доктору Коллинзу, например. Ты дышишь… как– то очень странно.
Дженнифер глупо улыбнулась.
– Может быть. Да. Можно и сходить. У меня действительно иногда перехватывает дыхание.
Теперь заговорил Тони.
– А что, если поговорить с доктором по поводу… ну, знаешь, чтобы он посмотрел, не… ну, понимаешь… – Он умолк.
– Не вернулась ли моя болезнь, папа? Не волнуйся. Вы слишком сильно любите меня, и я тоже очень люблю вас, но я уверена, что со мной все будет прекрасно. Это обычная подростковая депрессия.
– О, дорогая, конечно, это пройдет! – воскликнула Линн. – Мы все через это прошли. И у тебя все наладится.
– Да, я знаю, мам, – сказала Дженнифер. – Но у меня есть для вас и приятная новость. По крайней мере, у меня не начали выпадать волосы, как у папы.
– И впрямь хорошая новость, – улыбнулся Тони.
Дженнифер поцеловала родителей, пожелала им спокойной ночи и поднялась к себе. Она почистила зубы и умылась. Потом долго стояла под душем, четыре раза вымыла волосы и ополоснула их кондиционером. Она сбрила волосы на ногах и под мышками. После душа она намазалась гелем, уделив особое внимание лицу. Потом надела длинную майку, чистые трусики и встала на весы. Стрелка замерла на отметке 89.
Дженни давно уже не могла спать. Два или три часа она провела, протирая кассеты и книги, собирая разбросанные газеты, складывая в стопку журналы и выбрасывая бумажные тарелки, оставшиеся с тех времен, когда она еще любила поесть. Около двух часов ночи Дженнифер открыла окно, раздвинула занавески, чтобы впустить свежий воздух, и легла в кровать. Она легла на спину, подложила руки под голову, посмотрела в потолок и вспомнила, что не позвонила Талли сегодня вечером. «Вряд ли это что-то изменит», – подумала она. Свесившись с кровати, она достала из-под нее свой дневник и, перелистав, открыла на том месте, где в последний раз делала запись.
«Талли, – писала Дженнифер в темноте. – У меня разрывается сердце оттого, что я должна разбить твое сердце моя Талли, моя Натали Анна Мейкер, мой преданный друг. Но, Талли, ты и сама не захотела бы, чтобы я прожила всю свою жизнь с душой, превратившейся в ревущий зверинец. Ты не захотела бы, чтобы я прожила жизнь в такой боли. Ты учила меня, как бороться с рассвирепевшими чудовищами, которые обступили меня со всех сторон, потому что и тебя они одолевали много-много лет. Но сила и воля – не одно и то же: ты не можешь дать мне ни того, ни другого. И хотя ты учила меня, как с этим бороться, ты не могла передать мне свою силу. И это хорошо, Талли, потому что очень скоро Господь призовет тебя собрать все твои силы, всю твою железную выдержку, тебе придется стиснуть зубы и сжать кулаки, чтобы пережить это. А тебе придется это пережить. Найди в себе силы и волю. Мне так жаль, Талли. Похоже, что все мы только и делаем, что разбиваем твое бедное сердце…»
Она написала еще несколько строчек и засунула дневник обратно под кровать. Откинув голову на подушку, Дженнифер начала считать овец, и, прежде чем двадцать седьмая овца перепрыгнула через забор, она заснула.
* * *
В понедельник утром, двадцать шестого марта, Дженнифер не пришла в школу. Не оказалось ее и во внеклассной комнате[16]16
Внеклассная комната – комната в школе, предназначенная для приготовления домашних заданий и различных мероприятий.
[Закрыть]. Приготовив уроки, Талли с Джулией вышли из комнаты, и Талли сказала:
– Дженнифер не было во внеклассной комнате.
– Я знаю. Я была там вместе с тобой, ты что, забыла?
– Где она? – спросила Талли.
– Откуда я знаю? Наверное, ей захотелось посидеть дома.
– Давай позвоним ей, – предложила Талли.
Они позвонили ей из телефона-автомата рядом с кафетерием. После двадцатого гудка Талли повесила трубку.
– Давай позвоним ее матери, – сказала Талли с каким-то навязчивым упорством…
– О-о, здорово придумала, Талл! – воскликнула Джулия. – Давай позвоним миссис Мандолини и скажем, что ее дочери нет ни в школе, ни дома.
– Хорошо, но где же она? – спросила Талли.
– Может быть, она принимает душ, – ответила Джулия. – Может быть, у нее слишком громко играет музыка и она не слышит нас…
– Исключено, – оборвала ее Талли. – Магнитофон не подключен к розетке.
– Почему не подключен?
– Она говорит, что перестала его слушать и не хочет, чтобы он брал на себя пассивное электричество.
– Пассивное электричество?
– Так она говорит, – ответила Талли. – Ну и что будем делать?
– Талли, не сходи с ума! Не знаю, что собираешься делать ты, а я пойду на занятия.
– Джулия!
– Талли! Ну что это еще за взгляды?! Ты совсем не в себе. Послушай меня. Она стоит под душем. Она слушает музыку. Она снова подключила магнитофон к розетке. Пошла по магазинам. Поехала покататься. Отправилась в Канзас. Она уже большая, Талли!
Монолог Джулии не произвел на Талли никакого впечатления.
– Пойдем со мной, Джул, – попросила она.
– Талли, я иду на урок. Поговорим за ланчем.
Джулия побежала в класс.
Талли осталась одна. Она медленно подошла к своему шкафчику, спрятала в нем учебники и вышла из школы. Когда она шла через школьный двор, у нее мелькнула мысль позвонить Робину и попросить, чтобы он приехал и отвез ее туда. Но это был минутный порыв, и Талли тут же отвергла эту возможность. Она крепко обхватила себя руками. «Что я ему скажу? Робин, пожалуйста, приезжай и отвези меня на Сансет-корт? Мне не хочется оказаться одной на Сансет-корт? Вернее, мне вообще не хочется идти на Сансет-корт. Робин, пожалуйста, приезжай и отвези меня в пустыню, отвези меня к пальмовому дереву, отвези меня к воде, куда угодно, но только подальше от Сансет-корт, Робин». Талли села на скамейку возле бокового выхода из школы и неподвижно сидела. Сидела так долго, что солнце поднялось от верхушек деревьев почти до самого зенита, когда она наконец заставила себя встать и перейти Десятую улицу. Она шла на Сансет-корт, высоко, как только могла, подняв плечи. По дороге Талли методично считала проезжавшие машины и когда оказалась у дома Дженнифер, насчитала их пятьдесят семь.
Она миновала гараж, еще крепче обхватив себя руками, и вошла в садик позади дома. Там она заставила себя сесть за стол для летних трапез и опять сидела, обхватив себя непослушными, трясущимися руками, и тупо смотрела в траву до тех пор, пока не услышала, как со стороны парадного входа хлопнула дверца машины. Талли побежала туда, но это был не «камаро» Дженнифер, а всего лишь «крайслер плимут» миссис Мандолини.
– Талли, что ты здесь делаешь, что случилось?
– О, ничего, миссис Мандолини…
– Талли, ты белая как мел. Что случилось? Что-нибудь дома?
«У меня дома? У меня дома все замечательно – это здесь, здесь вот-вот что-то случится, прямо сейчас, прямо здесь, где мы стоим, а я собираюсь развернуться, уйти из этого дома и никогда больше не возвращаться. Я просто не могу стоять здесь перед ней».
– Пообедаешь со мной? – Линн деловито прошла на кухню, распахнула холодильник и вытащила миску с салатом из тунца.
– Я рада, что ты пришла. Мы так давно с тобой не говорили. Ты мне как родная, Талли. Ты всегда была мне очень дорога, и ты знаешь об этом, конечно.
– Конечно, – одними губами выговорила Талли, голос Линн Мандолини казался ей таким же далеким, как Заир, и таким же черным.
– И мистер Мандолини относится к тебе точно так же, несмотря на то, что он себя иногда не так ведет. Хочешь поесть? – спросила Линн с набитым ртом.
– Миссис Мандолини, – сказала Талли, обхватив рукой горло, – вы не знаете, машина Джен в гараже?
– Да, конечно, она там, мы всегда ставим ее туда на ночь.
– А вы не могли бы проверить? – попросила Талли, стараясь, чтоб голос не сорвался. Но Линн, должно быть, все-таки что-то заметила, что-то услышала. Она отложила сандвич, хотя и не рассталась с «Мальборо», и спросила:
– Талли, где Дженнифер?
– В школе ее нет, – сказала Талли. – Может, пошла по магазинам или еще куда-нибудь.
– Прогуливает школу? – Линн пожала плечами и опять взялась за сандвич. – Все может быть, – сказала она, откусив добрый кусок.
Они вышли из дома и направились к гаражу. Линн повернула ключ в замке, и Талли закрыла глаза. Она слышала, как медленно открывалась дверь гаража. Талли открыла глаза и увидела новенький «камаро», блестящий и голубой.
Талли не двинулась с места, так же как и Линн. Все замерло, и только столбик пепла на сигарете Линн отломился и упал.
– Так-так… – сказала Линн, – хотелось бы мне знать, где она может быть? Как ты думаешь, Талли?
Талли не слышала ее. Она ухватилась за полочку для инструментов, стараясь удержаться на ногах, и вдруг сама поразилась охватившей ее злости. Да. Именно злости. Самой настоящей. Черт тебя побери, Дженнифер, черт тебя побери, неужели ты не могла хотя бы выйти на дорогу, неужели ты не могла сделать хотя бы это, чтобы нам было хоть чуточку легче? Хоть чуть-чуть, черт тебя побери?
– Талли, как ты думаешь, где она может быть? – В голосе Линн послышалось раздражение.
Талли встретила ее остановившийся вопрошающий взгляд и сказала спокойно, насколько могла:
– Она в доме, миссис Мандолини.
Но чуть она отпустила полку, земля ушла из-под ног, и она грохнулась на цементный пол.
– Талли! Что с тобой? Ты больна? – воскликнула Линн, подхватывая ее одной рукой, а другой все-таки держа сигарету. – Ты совсем белая, пойдем в дом. Я скажу Джен, чтобы она отвезла тебя домой.
Талли с трудом встала на ноги и, вконец обессилев, пошла к дому. По дороге она думала, что если бы Дженнифер отправилась покататься, она бы уже объявилась где-нибудь. Но машина! Машина-то была в гараже.
– Дженнифер! – закричала Линн Мандолини, подходя к лестнице. – Спустись и поешь чего-нибудь. Дженни Линн!
Ответа не последовало; Линн взглянула на вцепившуюся в перила Талли и начала подниматься. Талли тащилась за ней по пятам.
– Надеюсь, с ней все в порядке, – сказала Линн. – Она неважно себя чувствовала последние два дня. Но вот что странно: сегодня утром она выглядела совсем нормально. Веселая, ну и вообще. И как следует поела за завтраком.
Дверь в комнату Дженнифер была закрыта, и все другие двери тоже, отчего холл второго этажа казался темным туннелем. Талли подошла к двери спальни и остановилась.
– Талли! Ты так и будешь здесь стоять или, может быть, все-таки откроешь дверь?
Линн обошла Талли и повернула ручку.
Комната была пуста. Они вместе шагнули внутрь. Комната была не только пустой, она была еще и абсолютно, безупречно чистой. Постель заправлена, на полу ни соринки, окно полуоткрыто. Книги и кассеты на своих местах.
– Бог ты мой, когда же она успела? – поразилась Линн. – Вечером здесь был ужасный кавардак.
Талли присела на кровать. Ее ладони стали влажными.
– Сегодня утром. Она сделала это сегодня утром.
– Что? Вместо того чтобы пойти в школу? – сказала Линн. – Ну, не знаю, может быть. Ты вроде бы говорила, будто она где-то в доме?
Талли прижала пальцы к глазам так сильно, что когда отпустила их, то несколько мгновений видела только красные пятна.
– Миссис Мандолини. Ее нет в школе, и ее машина стоит в гараже.
– Но в доме ее тоже нет, Талли, – сказала Линн, повысив голос. – Послушай, у меня заканчивается обеденный перерыв.
– Миссис Мандолини, – повторила Талли. – Дженнифер в доме.
– Талли, в доме не слышно ни звука, кроме наших с тобой голосов. Ее не может быть в доме. Где же она, по-твоему?
– Вы не заглядывали в ванную? – едва слышно спросила Талли, ненавидя в эту секунду Дженнифер.
Линн Мандолини вдруг задышала очень глубоко и часто.
– Из ванной ничего не слышно, – тихо сказала она. – Почему ты думаешь, что она там?
Талли медленно встала с кровати, медленно пересекла холл и положила руку на ручку ванной.
Дверь была заперта.
Талли отступила назад и упала на колени.
– Она в ванной, – сказала Талли, закрыв лицо руками
– Не говори ерунды, – рассердилась Линн. – Дай-ка я попробую. Возможно, дверь просто заело, замок иногда барахлит.
Дверь в ванную была заперта.
– Дженни? – позвала Линн.
Талли кусала губы до тех пор, пока не почувствовала соленый металлический привкус.
– Дженни Линн! – позвала миссис Мандолини, постучав в дверь. – Дженни Линн, дорогая, открой дверь, что случилось? Дорогая, пожалуйста, открой дверь, Дженни Линн! Дженни Линн? Дженнифер! Открой дверь! Открой дверь, Дженнифер! Открой эту чертову дверь!!!
Талли стояла на коленях, закрыв глаза, заткнув уши и, запинаясь, бессвязно читала про себя: «Отче наш, иже еси на небесах, да Святится имя Твое…» и в то же время продолжая слышать умоляющий голос миссис Мандолини; слышать, как ее тело бьется о дверь, и как она кричит: «Дженни Линн, Дженни Линн! Дорогая, пожалуйста! Открой маме дверь! Открой дверь своей маме, Дженни Линн!»
Миссис Мандолини, спотыкаясь, сбежала по ступенькам, схватила отвертку и, снова взбежав наверх, опустилась на колени перед замочной скважиной и, как сумасшедшая, начала выворачивать шурупы из замка – в правой руке отвертка, левая утирает пот с лица, – не переставая заклинать: «Дженни Линн, Дженни, все будет хорошо, дорогая, все будет хорошо».
Талли за ее спиной сложила руки у груди. «Да приидет царствие Твое, да будет воля Твоя на земли, яко на небесах…»
Линн, наконец, вывернула шуруп и, не трогая второй, налегла плечом на дверь, а Талли опустила голову и стиснула трясущиеся руки. «Хлеб наш насущный даждь нам днесь, и прости нам грехи наши, якоже и мы простим тех…»
Глаза Талли были плотно закрыты, но уши все слышали, потому что только глухой или мертвый мог не услышать, как страшно закричала Линн Мандолини, когда, наконец, вышибла дверь и нашла свою дочь.
II
ТЯЖЕЛЫЕ ДНИ ПОД ЗНАКОМ ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГИ
Замри, моя душа, замри.
А.Э. Хоусмэн
глава шестая
МАЛЕНЬКАЯ ИЛЛЮЗИЯ ДОМА
Май 1979 года
1Это случилось незадолго до того, как Талли окончила школу. Она все еще работала по четвергам в Уэшборнском детском саду, и однажды к ней подошла Трейси Скотт. Ширококостная женщина лет двадцати пяти, она носила короткие юбки, выставляя напоказ выше колен такое количество обильной белой плоти, которое Талли предпочла бы не видеть.
Дэмьен, трехлетний сын Трейси, ходил в малышовую группу. Талли не знала точно, сколько зачетов обязаны сдать студенты, чтобы их детей зачислили в Уэшборнский детский сад, но, послушав Трейси, пришла к выводу, что не так уж и много.
Трейси Скотт пришла узнать, не согласится ли Талли присматривать за Дэмьеном летом – примерно пять-шесть вечеров в неделю.
– Мой новый друг – музыкант, – объяснила она Талли. – А я, я хочу быть рядом с ним, вы понимаете, чтобы поддерживать его, когда он играет. Он – хороший музыкант. На самом деле. Вы бы сказали то же самое, если бы услышали его. Может быть, как-нибудь вы придете посмотреть, как он выступает?
Талли раздумывала. Где живет Трейси?
– Прямо напротив Уайт Лэйкс Молл. Недалеко от Канзаса. Ну, то есть наш дом прямо за Канзасом. Один-два раза в неделю мы задерживаемся допоздна. Это зависит от того, где мы получим ангажемент. Раньше я брала с собой Дэмьена, но, мне кажется, Билли это не очень-то нравится. Дэмьен начинает капризничать. И потом ребенку нужна… как бы это сказать… Тишина. Он ведь еще маленький. Наверное, быть далеко от дома так поздно не очень-то хорошо для Дэмьена? Вы не согласны?
Талли была более чем согласна.
– Я не смогу платить много, Талли, – сказала Трейси. – Но Дэмьен очень любит вас, он рассказывает о вас дома. Я могла бы компенсировать невысокую оплату, предоставив вам комнату и стол. Как вы на это смотрите? У меня есть свободная комната, где вы могли бы жить. Что вы на это скажете? Вы подумаете над этим?
Талли сказала, что подумает.
Через несколько дней, когда Хедда возвращалась домой с работы, дорогу ей преградила незнакомая худенькая девушка в футболке и обтрепанных бриджах. Какое-то время девушка молчала, но наконец набралась смелости и заговорила с ней.
– Вы Хедда Мейкер? – спросила она.
– Кто вы? – Хедда с сомнением оглядела девушку.
– Вы не знаете меня, – ответила девушка, – но я знаю вашу дочь.
Хедда сразу ускорила шаг.
– Как вас зовут? – спросила она девушку.
– Гейл, – ответила девушка, стараясь не отставать от Хедды. – Гейл Хоувен.
– И вы хотите мне что-то сказать?
– Гм-м, да, гм-м, ну, да. – Гейл явно волновалась. – Вы получили мое письмо?
– Какое письмо? Вообще-то я очень устала, Гейл, – сказала Хедда. – И хочу пойти домой.
Казалось, это приободрило девушку.
– Миссис Мейкер, – начала она. – Я думаю, вы должны знать, что ваша дочь встречается с моим парнем о с самого сентября.
– Да? – удивилась Хедда.
– Она познакомилась с ним на дне рождения у Дженнифер, и с тех пор они встречаются два-три раза в неделю!
– Три раза в неделю?. Ха!
– Да, мэм, – сказала Гейл. – Она обманывает вас. Я просто подумала, что, возможно, вам не помешает об этом знать.
– Ну что ж, спасибо, Гейл, – ответила Хедда, – но я все знаю.
Это заявление поставило Гейл в тупик.
– О-о, о-о, – только и смогла произнести она.
– Моя дочь уже взрослая, – сказала Хедда. – И может делать то, что ей нравится. А мне пора домой, Гейл.
– Да, конечно, миссис Мейкер, – сказала Гейл, застыв посреди дороги.
– Знаешь что, Гейл?
– Что, миссис Мейкер?.
– Может, тебе лучше попытаться найти другого парня? Или ты больше никому не нужна? – спросила Хедда напоследок и ушла не оборачиваясь.
Дома Хедда стала ждать Талли. Она не приготовила ужин. Она не стала разговаривать с Леной. Телевизор был выключен. Хедда сидела и ждала. В семь тридцать она попросила Лену подняться в свои комнаты.
Талли не было дома до восьми часов. Она ездила смотреть жилище Трейси Скотт. Трейси жила в трейлере – в трейлере, подумать только! И не просто в трейлере, а в грязном, заброшенном трейлере, с ворохом грязного белья и горой грязной посуды, между которыми сновал грязный Дэмьен. Вот это больше всего возмутило Талли. Трейси извинилась за беспорядок и запах.
– К сожалению, я была так занята, что даже не успела прибраться.
Но Талли почему-то сомневалась, что Трейси Скотт хоть когда-нибудь успевает убираться. У нее создалось впечатление, что грязь в трейлере поселилась давно, и скорее всего – навсегда. «Ну и ну, – думала Талли по дороге домой. – Хорошо, что я съездила к ней, прежде чем соглашаться».
Талли вошла в дверь и, увидев, какое лицо у матери, быстро сказала:
– Прости, что я так поздно, мам, я засиделась у Джулии.
Хедда встала с дивана, пересекла комнату и со всей силы ударила Талли кулаком в лицо. Удар отбросил Талли назад, она упала. Хедда, не говоря ни слова, вся в поту, подошла ближе и ударила Талли в живот.
Она била и била, и Талли начала выть. Ее крики через открытую дверь уносились на Гроув-стрит, и на улице начали собираться соседи. Они перешептывались, но никто не осмеливался приблизиться к дому.
– Ма! – кричала, лежа на полу, Талли, пытаясь уползти из-под ног матери. – Прекрати это, прекрати, прекрати!
Наконец ей удалось встать на ноги и закрыть лицо руками, в то время как мать с пеной у рта молотила ее кулаками и повторяла свистящим шепотом: «Шлюха, шлюха, шлюха».
Талли узнала, что такое страх, в два года; познав страх, она поняла, что такое ненависть, а научившись ненавидеть, она научилась молчать. Но в тот вечер в ней внезапно проснулось новое чувство. Пока она, закрывая лицо руками, пыталась защититься от ударов, Талли почувствовала, как в ней поднимается ярость. И своей неожиданной силой эта ярость буквально подняла Талли с пола. Она схватила мать за руку и отшвырнула ее к стене, зашипев: «Прекрати! Прекрати немедленно, ты, чокнутая, прекрати!»
Хедда была намного сильнее Талли, и гнев дочери только придал ей мощи. Она навалилась на Талли, схватила ее обеими руками за шею и принялась душить. И Талли, почувствовав, что не во сне, а наяву не может дышать, повела себя очень странно. Она так часто просыпалась вся в поту, страшась близкой смерти, что в первый момент ей показалось, что это сон, и, как во сне, Талли задыхалась как бы в замедленном темпе и не сопротивлялась. Слишком привыкнув к этому ощущению, она даже не попыталась глотнуть воздуха. Но прошло несколько секунд, и она напрягла колено и со всей силы, на какую была способна, ударила Хедду в пах. Хедда охнула и отпустила ее. Увидев руки Хедды между ног, Талли осмелела. Оскалив зубы, она схватила Хедду за волосы и принялась дергать их во все стороны, не переставая шипеть:
– Ты, проклятая сумасшедшая! Проклятая сумасшедшая!
Через несколько секунд Талли отпустила ее, и мать и дочь, отступив друг от друга, увидели, что обе залиты кровью. Целую минуту они стояли и молча смотрели друг на друга. Хедда взглянула на свои руки, на сбившуюся кофту и перевела взгляд на Талли. Талли посмотрела на мать и подняла руки с кровоточащими запястьями вверх. Не так давно она опять резала их – первый раз за последние три года – и они еще не успели как следует зажить. Раны открылись, и кровь быстрой струйкой стекала по ладоням Талли, между пальцев и на пол. Темно-красные капли крови собирались в квадраты на черно-белом кафеле. Талли прижала руки к груди.
Хедда начала кричать.
– Ты шлюха, ты лгунья! – вопила она. – Шлюха! Лгунья!
А потом, задохнувшись от гнева, снова бросилась на дочь, но та уже успокоилась и подготовилась к нападению, – она быстро отступила назад и увидела, что мать упала на колени, встала и снова бросилась на нее. И снова. Пытаясь ускользнуть от ударов, Талли двигалась все медлительнее, спокойнее, словно стремительность и злоба ослабили ее защиту. Но она знала, что это не так, нет – это было то легкое головокружительное ощущение, которое постепенно перейдет в знакомое «У-у-у-у-х-х-х-х-х», уже видела перед собой не Хедду, а волны и скалы. Видение скал наползало на образ матери – ее матери, вопящей, что она шлюха и лгунья, в то время как Талли перед ней истекала кровью.
– Что ты несешь, сумасшедшая женщина, в чем ты меня обвиняешь? – тихо спросила Талли, держа руки у груди, Она знала, что у нее мало времени. Пол начинал уходить из-под ног, надо бы схватиться за стул или диван, но нельзя, и потому она держалась за собственные запястья.
– Ты спишь с парнями с самого сентября! – завопила Хедда.
Талли совсем перестала владеть собой. Она бросилась к матери и затрясла перед ней руками; кровь брызнула Хедде в лицо.
– С сентября? С сентября! Ты хочешь сказать: с сентября 1972-го, ма? С сентября 1972-го, правильно, ма, и первым был твой зять – мой дядя Чарли! Правильно, ма? Правильно?
Хедда, держась за спинку дивана и тяжело дыша, посмотрела на Талли, покачала головой и прошипела:
– Все это немедленно и навсегда прекратится, ты слышишь меня? Под моей крышей ты не будешь шлюхой и лгуньей!
Мрачно глядя на Талли, Хедда снова пошла к ней, но, выбившись из сил, упала, и оттуда, с пола, сказала:
– Этого не будет, пока ты живешь в моем доме, ты слышишь меня?
– Прекрасно! – сказала Талли. – Черт с тобой!
Она хотела выкрикнуть эти слова, но в ней не осталось ни капельки силы. Ее кровоточащие запястья вопили: «К черту тебя!», а Талли отвернулась и потащилась вверх по лестнице, в ванную.
Хедда лежала на полу, пока к ней не вернулись дыхание и способность стоять на ногах. Она вытерла рукавом лицо и пошла наверх. Она нашла Талли в ее комнате, дочь стояла на коленях возле кровати. Ее запястья были уже туго перебинтованы, и она запихивала свою одежду в коробки из-под молока.
– Что ты делаешь, Талли?
– Ухожу отсюда к чертовой матери, мама, – бросила Талли, не глядя на нее.
– Ты не уйдешь из этого дома.
– Ага. Вот как?
– Ты не уйдешь из этого дома! Талли! Ты слышишь меня?
– Мама, а ты меня слышишь?
– Ты никуда не уйдешь, сядь и успокойся. Сейчас тебе больно. Ты опять порезалась.
– Я не хочу с тобой разговаривать, мама. Убирайся из этой комнаты и оставь меня в покое.
– Талли, как ты смеешь так разговаривать со мной! – закричала Хедда и снова пошла на Талли.
Талли поднялась с колен, выпрямилась, широко расставила ноги и, вытянув перед собой перебинтованные руки, направила на Хедду Мейкер длинный ствол пистолета 45-го калибра.
Хедда остановилась и холодным взглядом уставилась на пистолет.
– Где ты его взяла? – прошептала она.
– Мама, – начала Талли. Ее голос был слабым, но в глазах сверкало безумие. – Это не имеет значения. Важно то, что я действительно ухожу и не вернусь в этот дом. Тебе, должно быть, знакомо, мама, когда члены твоей семьи уходят и не возвращаются?
Хедду передернуло. Талли засмеялась.
– Тебя удивляет, что я осмелилась сказать тебе это, мама? Потому что ты – сумасшедшая, будь ты проклята! Вот почему! Ты и меня сводишь с ума.
Она опустила пистолет, но продолжала стоять прямо, широко расставив ноги.
– Положи пистолет, – приказала Хедда.
– Мама, я хочу, чтобы ты ушла из этой комнаты. Я покину твой дом буквально через несколько минут.
– Я не хочу, чтобы ты уходила, – проговорила. Хедда. – Я просто потеряла контроль над собой.
– Поздно!
– Я не хочу, чтобы ты уходила, – скучным голосом повторила Хедда.
– Ма! – закричала Талли. – Выйди из этой комнаты сейчас же, чтобы я могла убраться из этого дома! Ты слышишь меня?
Хедда не двигалась.
– Я кое-что хочу тебе сказать. Возможно, тебе будет странно это слышать. Если ты попытаешься остановить меня, если только приблизишься ко мне, или опять набросишься на меня как сумасшедшая, – я убью тебя. Я застрелю тебя, ты поняла?
Хедда молча уставилась на дочь.
– Я пристрелю тебя, как бешеного пса посреди дороги, и избавлю тебя от этой жизни! – продолжала Талли, тяжело дыша. – Ты, должно быть, думаешь, что я рассердилась? Это не так. Я ненавижу тебя, мама. Ненавижу тебя! А теперь убирайся из моей комнаты!
Хедда протянула руки и шагнула к дочери.
Талли подняла пистолет, взвела курок и, прежде чем Хедда успела сделать еще шаг, прицелилась и выстрелила, целясь на фут выше лба Хедды. Выстрел был оглушительным, но пуля мягко вошла в стену, оставив в обоях лишь маленькую дырочку. Талли трясло.
Хедда замерла. Талли снова взвела курок и сказала:
– Убирайся из моей комнаты, потому что в следующий раз я прицелюсь точно.
Хедда попятилась к двери, открыла ее и, шатаясь, вышла из комнаты.
Талли положила пистолет и выдернула шнур из телефонной розетки, чтобы тетя Лена не вызвала полицию. Через тридцать минут Талли села в свою уже не очень новую машину и двинулась в направлении Канзасской скоростной магистрали.
Была уже ночь, а Талли все ехала и ехала на запад. В кармане у нее лежали восемьсот долларов и пистолет.
Все болело. Она подозревала, что у нее что-то сломано: она не знала, что – нос, или ребра, или и то и другое. Услышав по радио предупреждение Канзасской метеослужбы о надвигающейся буре, Талли остановила машину.
И действительно, подул такой страшный ветер, что просто не верилось, особенно здесь, где она сидела и думала посреди Канзаса, в сердце Великой Равнины. Ее окружала кромешная тьма. «Наверное, вокруг меня – прерия», – думала Талли. Не было ни звезд, ни других машин. Была только Талли, за двести миль к западу от дома, и был смерч. Она съехала на обочину, вышла из машины, сбежала с откоса, оступилась, упала в какую-то канаву и потеряла сознание.
