Текст книги "Талли"

Автор книги: Паулина Симонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 50 страниц)

Колесо остановилось. Талли неохотно спустилась на землю, – так жаль было расставаться с дыханием Джека на своей щеке.

Пока они брели через темное поле к стоянке, Талли спросила, о чем Джек говорил с Шейки.

– Если хочешь, я все тебе расскажу, – ответил он, пытаясь разглядеть ее в темноте. Шум ярмарки стихал вдали.

Какое-то время они молчали, потом Талли спросила:

– Шейки сказала мне, что я заблуждаюсь относительно твоих чувств. Скажи мне, это действительно так?

– Да, – ответил он.

Она тихонько рассмеялась.

– Правда?

– Да, – опять повторил он.

– Как же так? – Она улыбнулась и взяла его за руку. – Я вообще не знала, что у тебя они есть.

– Теперь знаешь, – ответил Джек, не глядя на Талли.

Она мягко убрала свою руку с его руки, и весь остаток пути они молчали, пока наконец не приехали к церкви Святого Марка, где Талли оставила свою машину. Джек поцеловал спящего Бумеранга, перекладывая его в «камаро». Выпрямившись, он заглянул ей в лицо, но она отвела глаза. Придвинувшись к ней, он коснулся ладонью ее щеки.

– Спасибо за прекрасное лето, – сказал он мягко, не отнимая руки от ее лица.

Своей ладонью она накрыла его руку.

– Нет, это тебе спасибо. Спасибо за сегодняшний вечер.

Джек сел в машину.

– До свидания, Талли, – сказал он, заводя мотор. – Увидимся на Рождество.

9

Через неделю Талли, собрав все свое мужество, отправилась на кладбище одна. Она купила ножницы и подрезала ветки розового куста, который в последнее время выглядел как-то неряшливо. Потом Талли быстро ушла и не появлялась там в течение месяца.

В следующий раз она пришла туда в октябре. Но не принесла гвоздик. Она купила белые розы. После этого Талли опять стала ходить на кладбище каждое воскресенье, обязательно с букетом роз, хотя белые было найти труднее всего – обычно предлагали розовые или желтые. Вместо того, чтобы класть букет на землю, Талли привязывала его к голым веткам куста.

– Все будет хорошо, Мандолини, – шептала Талли. – Я иду почти по твоим следам. Но все будет хорошо.

В октябре у Хедды случился очередной удар, и, хотя он был не очень тяжелым, ее опять пришлось госпитализировать. Если раньше она могла двигать ногами благодаря физиотерапевтическим процедурам, которые оплачивал Робин, то второй удар свел на нет почти все улучшения. Теперь Хедда не могла пользоваться даже своей здоровой рукой. Почти до самого Дня Благодарения Хедда была под капельницей. Робин и Талли навещали ее через день и даже брали с собой маленького Робина повидаться с бабушкой. Но отсутствие Хедды в доме не принесло Талли облегчения. Она не переставала чуять ее запах. Весь первый этаж пропитался запахом Хедды – не помогла даже тщательная уборка, половина дома все равно пахла нашатырем, противно и удручающе.

Когда Хедде стало чуть лучше и она смогла говорить, Робин спросил ее, что можно сделать, чтобы она лучше чувствовала себя в больнице. Хедда ответила:

– Возьмите меня домой.

Талли услышала это и не смогла сдержать вздоха. Она так надеялась, что мать предпочтет остаться под постоянным медицинским наблюдением, окруженная заботой профессиональной сиделки.

Они забрали ее домой на День Благодарения. Пока Хедды не было, Робин покрасил в ее комнате стены и обновил полы. Стало намного опрятнее, и запах почти исчез.

– Робин, ты знаешь, – сказала Талли в один из вечеров, когда Хедда еще была в больнице, – мне кажется, ты можешь слегка умерить свой пыл. Я думаю, Господь Бог уже припас на небесах персонально для тебя отдельное облачко.

Робин заверил ее, что делает это не для того, чтобы заслужить Божью милость.

– Тогда чью же? – спросила Талли.

Робин неодобрительно посмотрел на нее, но только сказал:

– Ты говорила, что хочешь отделать пустые комнаты наверху?

– Я думала, что стоит привести их в порядок. Вполне возможно, нам понадобится одна из этих комнат.

– Зачем? – спросил он, подсаживаясь к ней на кушетку и протягивая чашку чая. На этот раз Талли одарила его неодобрительным взглядом.

– Она нам понадобится под молодняк.

– Ты хочешь понасажать еще растений? Побойся Бога, Талли, их и так вполне достаточно.

Она рассмеялась, но Робин оставался серьезным.

– О, Робин, – сказала Талли, начиная раздражаться. – Ведь у нас может быть еще один малыш.

Мрачно глядя на нее, он сказал:

– Еще один ребенок? Ты сошла с ума?

В начале декабря Талли размышляла, не позвонить ли матери Джека. Так и не решившись на это, она стала заходить в церковь и по субботам, и по воскресеньям.

На работе все шло, как обычно. Даже самые неблагополучные семьи старались забрать детей домой на Рождество. Талли накупила целую кучу игрушек, книжек, одежды для своих подопечных, которым предстояло встретить Рождество без родителей. Она даже уговорила Робина купить для них елку, и они все вместе наряжали ее.

10

На утренней Рождественской мессе отец Маджет произнес проповедь о воскрешении Лазаря. Но Талли, оглядывая церковь в поисках Джека, плохо его слушала. Робин не пошел с ними, – она была с Бумерангом.

«Неужели это Джулия сидит там впереди, рядом с Анджелой? Джулия в церкви? Не может быть. А где же Лаура? Столько народу. – Талли снова огляделась вокруг. – Где же Джек?»

После мессы Талли остановилась в церковном дворике, чуть-чуть в стороне. Она боялась, что кто-то может подумать, что она ждет Джека, и сразу поймет, что к чему. «А ведь на самом деле я жду Джулию, – думала Талли. – Где же она? Почему никак не выйдет из этой проклятой церкви?»

Наконец показались Джулия и Анджела. Они сразу направились к Талли и Бумерангу.

Талли кивнула Джулии, заметив про себя, что ее подруга похудела и выглядит немного печальной.

– Джул, а где Лаура? – спросила Талли.

– А-а, она… – Джулия неопределенно махнула рукой. – Она поехала навестить свою мачеху в Огайо.

– Мне казалось, что вы всюду ездите вместе, – заметила Талли.

– Ш-ш-ш, – громко сказала Анджела. – Прикуси язычок. В кои-то веки моя дочь приехала домой на Рождество.

Талли и Джулия улыбнулись друг другу.

– Привет, Талли, – раздался голос позади нее.

Лицо Талли было абсолютно спокойным, когда она обернулась и встретила взгляд Джека.

– Привет, – ответила Талли, стараясь скрыть радость, прорывавшуюся в ее голосе.

– Дядя Оз! – воскликнул Бумеранг, путаясь в ногах Джека. – Дядя Оз!

Дядя Оз? Джулия удивленно взглянула на Талли, потом повернулась к Джеку и спросила:

– Как дела, Джек? Что ты здесь делаешь?

– Привет, Джулия, – ответил он, слегка кланяясь Анджеле. – То же, что и ты. Приехал домой. – Потом повернулся к Талли и спросил, слегка улыбаясь и все еще держа за руку Буми:

– Ну а как ты?

– Нормально, даже хорошо.

– Как твоя мама, Талли? – поинтересовалась Анджела. – Я слышала, ей опять хуже.

– Сейчас все в порядке, – ответила Талли, неохотно, оборачиваясь к Анджеле. – Она уже ест твердую пищу и выговаривает все гласные.

Анджела не улыбнулась.

– Все нормально, Анджела, правда, – снова сказала Талли, испытывая страстное желание повернуться к Джеку.

– Талли, – сказала Джулия, когда они остались вдвоем, – я чувствую, ты что-то от меня скрываешь. Кто такой дядя Оз?

– Джек, кто же еще? – ответила Талли, радуясь возможности произнести его имя вслух.

– «Джек, кто же еще», – передразнила ее Джулия. – Так расскажи же, Талли.

– Рассказать что?

– Что-нибудь. Но лучше расскажи мне все, – требовала Джулия.

Талли подумала, затем сказала:

– Бумеранг хочет маленькую сестренку.

– Талли! – вскрикнула Джулия.

Талли рассмеялась.

– Тебя давно не было в Топике.

– Прости. Мы с Лаурой вечно так заняты… Как твоя мама?

– Кое в чем с ней легче, чем с твоей. Моя мать не задает вопросов.

Джулия согласно кивнула.

– Но расскажи же мне, как Робин? – попросила она.

– Хорошо. Много работает.

– А почему он не пришел с тобой в церковь? – спросила Джулия.

– Готовит обед. Сейчас я пойду есть его стряпню. А почему Лаура не приехала с тобой? – в свою очередь задала вопрос Талли.

– Мы съедемся вместе через две недели. Мы решили… – Джулия колебалась. – Лаура решила, – поправилась она, – что будет неплохо, если мы какое-то время поживем отдельно. Возможно, она права. Я-то думала, что мы всегда будем вместе.

Джулия выглядела такой расстроенной, что Талли не знала что сказать и спросила:

– А где ее мама?

– Умерла, я думаю.

– Ладно, мне пора. Я так рада, что ты приехала. Наконец-то мы поговорим.

Джулия старалась казаться жизнерадостной.

– Ты хочешь о чем-то со мной поговорить? – спросила она.

Это было правдой. Временами Талли очень хотелось кое о чем поговорить с кем-нибудь. Но сейчас ей надо было поторопиться домой. Робин ждал ее к обеду, зажарив огромную роскошную индейку.

– Ни о чем конкретном, – ответила Талли. – Я должна идти, Джул. Робин просто убьет меня, если я не приду вовремя. Он в первый раз жарит индейку.

– Если тебе нечего рассказать, то хотя бы объясни, почему ты была так счастлива видеть Джека.

– Я была счастлива? Я ведь не говорила, что рассказать нечего? Я только сказала: ничего конкретного.

Джулия мягко погладила руку Талли.

– Талли, бедная. Ты, должно быть, так одинока.

Талли убрала руку, но чувство счастья так и не покинуло ее.

– Я не одинока, – возразила она. – У меня есть муж, ребенок, работа и мать, которой я – спасибо Господи – уже по второму разу перечитываю вслух Агату Кристи.

– И Джек, – добавила Джулия.

Талли покачала головой.

– Ему я не читаю Агату Кристи.

– Талли!

– Нет, правда. Ни разу не читала, – сказала Талли.

– Талли!

Талли внимательно посмотрела на подругу.

– Он мой друг. Понимаешь? Мой друг. И все.

Джули бросила на Талли быстрый взгляд из-под прищуренных век и покачала головой.

– Ох, Талли, Талли. Ты не первая, кто за последние семь лет отправляется по следам Дженнифер. Но ты только в начале пути. Помоги тебе Бог. И да поможет он Робину тоже.

Талли поднялась.

– Не понимаю, о чем ты. Да, миссис Мандолини сделала все возможное, чтобы смириться с потерей Дженнифер. И я в порядке, поверь мне. Все будет хорошо.

– Надеюсь, что так, – вздохнула Джулия.

Она проводила Талли до дверей.

– Ты похудела, Джул. Не очень, но похудела. Отпустила волосы. Ты теперь настоящая хиппи.

– Хиппи, сборщик зерна, цыганка, – печально откликнулась Джулия. – Это все про меня.

Талли обняла подругу.

– Да, вы с миссис Мандолини сделали все, чтобы смириться со смертью Дженнифер. Это так, – сказала Талли.

– Хватит, – отрезала Джулия. – Ну все, береги себя.

Талли все еще продолжала обнимать Джулию.

– Что-то случилось, Джул? Что-то не так?

Джулия лишь отмахнулась.

– Не бери в голову. Все в порядке. Я просто никак не привыкну обходиться без нее, понимаешь?

– Но ведь прошло семь лет, Джул?! – воскликнула Талли.

Джулия недоуменно взглянула на Талли, потом рассмеялась.

– Ну что ты! Я же имела в виду Лауру, – сказала она.

Несколько дней спустя Талли пошла в церковь без Бумеранга. Джек уже поджидал ее там. «Какой он красивый», – подумала Талли, чувствуя, что у нее перехватывает дыхание. В коричневой кожаной куртке, с черным шарфом и неизменных джинсах он и вправду был очень хорош. Она подошла, и они улыбнулись друг другу. Джек, который все время держал руки за спиной, теперь протягивал ей букет белых роз.

– Где ты их взял? Зимой их нет ни в одном магазине, – удивилась Талли,

– Это тебе, – только и сказал Джек.

Но Талли не спешила взять букет.

– Спасибо, Джек, – произнесла она совсем тихо, стараясь не встречаться с ним взглядом. – Может быть, мы прикрепим их к розовому кусту? В конце концов что мне с ними делать?

– А что будет делать с ними она? – спросил Джек.

За новогодним столом у Брюса и Линды Талли думала о том, что сейчас делает Джек. Ей вспомнился Новый год семь лет назад, когда Джек, казалось, был увлечен Дженнифер, так нежно ухаживал за ней, – и Талли испуганно постаралась поскорей отогнать от себя эти мысли. Но, помимо ее воли, где-то на заднем плане ее сознания продолжалась эта почти невидимая работа, и вдруг с очевидностью, причинившей ей боль, она поняла, чего хочет. Талли хотела, чтобы Джек был увлечен ею.

Джек пригласил Талли вместе отметить ее двадцать пятый день рождения. Вообще-то настоящий день рождения приходился на четверг, и этот день Талли провела с Робином. Но в субботу Робин уехал в Манхэттен вместе с Бумерангом и собирался заночевать у Брюса. Он, конечно, звал ее с собой. Но Талли, как обычно, отказалась. Робин не спросил у Талли, что она собирается делать субботним вечером, а она не сочла нужным докладывать.

Талли поехала к Святому Марку и стала ждать Джека. На ней были черные брюки и белая блузка, Джек подъехал к семи. Они отправились в Канзас-Сити и заняли столик в маленьком французском ресторанчике с забавным названием.

Полумрак. Французская речь. Скрипач. В нескольких футах от них площадка для танцев. Сладкое вино. Она пила, а он говорил. Она смеялась его шуткам. Они ели.

И где-то во время трапезы, где-то между основным блюдом и десертом, после того, как они выпили уже по третьему бокалу, но еще до того, как успели убрать тарелки, после того, как она спросила его, когда он снова уедет, и до того, как он спросил ее о работе, она взглянула на него через стол. Он что-то рассказывал, как рассказывал всегда – с необычайной живостью и воодушевлением, и подумала: «Бог мой, разве у него не самые красивые губы в мире?»

Это испугало и смутило Талли. Она сосредоточенно уставилась в свою тарелку, хотя у нее вдруг пропал аппетит. Она подняла глаза, встретилась с его взглядом и испуганно отпрянула, – так откатываются волны Тихого океана, разбиваясь о прибрежные утесы. Его глаза были мучительно великолепны и серьезны. Его глаза и губы. Губы казались кроваво-красными, но глаза, глаза были светлые, неопределенного оттенка, что-то между зеленоватым и нежно-голубым. Она не могла понять. Не могла бы назвать цвет этих глаз. Да и кто бы мог? Все это время она не отрываясь вглядывалась в его лицо. Так же, как она рассматривала его прошлым летом, на песке у озера Вакеро, или когда он катал ее на лодке под сверкающими лучами летнего солнца, или когда он потешался над ней, а она над ним, – она так и не разглядела цвета его глаз. И теперь, ошеломленная, Талли не отводила взгляда.

– Натали, ты что, – не слышала ни одного слова из моего рассказа?

Талли поднесла руку к лицу. Щеки горели. Она не знала, что ответить. Рассматривала его рот. «Где я была? Что так поглотило мое внимание? – размышляла Талли. – Он уже не первый год разговаривает со мной этим ртом, и я никогда не замечала, как прекрасен, как он прекрасен, как чувствен, как совершенен». Талли не в состоянии была дальше смотреть на него, она опустила глаза к грязным тарелкам. Его указательный и средний пальцы коснулись ее подбородка, заставив поднять лицо. Он не убрал руку, встретившись с ней взглядом.

– Что? – тихо спросил Джек. – Что?

«У меня пропал голос, – подумала Талли. – И все это написано у меня на лице. Все мои чувства отражаются на моём лице».

– Ничего, – собственный голос показался ей чужим.

– Почему ты не обращаешь на меня внимания?

«Внимания? Я? Я просто в восхищении. Разве я не обращаю внимания?» – спросила она себя, а вслух сказала:

– Я? А ты?

– Талли, когда я с тобой, я только на тебя и обращаю внимание.

– Это неправда, – храбро возразила она. – Ты путешествуешь. Красишь дома. Твоя жизнь – в Калифорнии.

– Но когда я с тобой, я занят только вашей милостью.

Талли почти хотелось, чтобы завязался флирт. Она ничего не могла с собой поделать, ей хотелось распушить волосы перед ним, кокетливо улыбнуться, повернуть в самом выгодном свете голову, хотелось… чего-то. Ее хватило только на то, чтобы, закрыв лицо руками, спросить:

– Ты обращаешь на меня внимание? Правда? Какого же цвета у меня глаза?

Джек так долго молчал, что она не удержалась и взглянула на него сквозь пальцы. Глядя на нее с чувством, которое Талли затруднилась определить, он качал головой.

– Талли, Талли, Талли, – произнес Джек наконец. – Натали. Лучше я спрошу тебя. Какие у меня глаза, Талли Мейкер?

– Я спросила первая. – Она давно перестала поправлять его, когда он называл ее девичьей фамилией.

– Серые, – немедленно ответил Джек. – Как понедельник.

«Серые, как понедельник. Серые. Как понедельник». Она продолжала смотреть на него сквозь пальцы.

– Серые, – повторил он, убирая руки от ее лица. – Как мои.

Она внимательно всмотрелась в его лицо, радуясь, что может сделать это, не испытывая неловкости.

– Они казались мне зелеными, – сказала Талли.

– Серые. Как твои, – повторил Джек.

«Серые, как понедельник. Серые, как мои. Джек Пендел», – звучало в ушах Талли. Талли взглянула на его мягкие на вид, такие красивые губы, и единственное, чего она хотела в этот момент, что навязчиво крутилось в ее сознании, не давая перевести дыхания, – это желание, чтобы Джек поцеловал ее. «Я хочу, чтобы ты поцеловал меня. Поцеловал меня. Коснулся моего лица, поцеловал мои губы. Серые понедельники. Серые глаза. Поцелуй меня. Здесь, сейчас, склонись ко мне, наклони ко мне голову, дай заглянуть в твои серые глаза, твои серые понедельники, прижми свои губы к моим, о, Джек, забудь, пожалуйста, что мы пережили за эти десять лет. Забудь, как я танцевала на столе, пьяная, с обнаженной грудью, забудь мою лучшую, умершую подругу, любившую тебя, забудь другую, самую красивую девушку Топики, любившую тебя. Забудь о том, что я замужем и у меня есть сын, забудь зовущую тебя Калифорнию, ее пальмы, потому что я так же сильно зову тебя, милый, иди же ко мне, ближе, иди же и утоли мою жажду. Замолчи и коснись меня своими белыми большими руками, подари мне свои поцелуи, как ты даришь мне белые розы, подари мне свои губы и свои руки, – я теряю голову, когда вижу их. Загляни же в мои серые глаза и поцелуй меня. Мой желанный, я жажду твоих прикосновений и твоих поцелуев, и если ты так же хочешь этого, то почувствуешь, как я зову тебя, и поцелуешь меня».

Джек все говорил, а Талли слушала. Когда он задавал ей вопросы, она старалась отвечать, но ей казалось, что не она, кто-то другой говорит эти незначащие фразы. Она совсем растаяла, по венам текла не кровь, а теплое молоко, а в голове ее крутится бесконечная пластинка. Сейчас Талли словно впервые увидела Джека. Словно это было их первое свидание. Казалось, даже скрипка плачет ей: «Талли повстречала Джека…» Джек Пендел. Даже его имя звучало теперь как-то по-новому. А все остальное больше не имело значения.

– Ты не хочешь потанцевать, Талли? – спросил он.

– А? – Она словно очнулась от сна.

Он взял ее за руку.

– Пойдем потанцуем.

Талли покачала головой.

– Мне незнакома эта вещь.

Но Джек поднялся и потянул ее за руку. Она пошла за ним. На паркетной площадке – двенадцать на двенадцать футов – уже кружились несколько пар. Других пар. «Слова звучат фантастично, – думала Талли, – даже если не произносить их вслух. Мы не пара. Мы Джек и Талли, и все, что связывает нас, это цветы, которые мы каждое воскресенье приносим на кладбище. Джек и Талли, мы не пара». Рука Джека легла на спину Талли, на ее шелковую блузку, пониже лифчика, но выше пояса брюк. Другой рукой он сжал ее ладонь и вывел на середину площадки. Его рука была большой, сильной и теплой. Талли боялась, что ее рука окажется липкой Другую руку она положила ему на плечо. Ей хотелось обнять его за шею, но при его росте так танцевать было бы неудобно… Она вспомнила, как они танцевали на свадьбе Шейки. Она вспомнила все их разговоры, время, которое они так хорошо проводили вместе на озере. Робин казался всего лишь миражом, она забыла его. Только ее чувства сейчас имели значение, только Джек существовал для нее. В тот вечер они танцевали только медленные танцы, нежно прижавшись друг к другу. Она чувствовала запах его кожи, его волос, он ощущал тяжесть ее руки на своем плече. Но было что-то еще. Ее правая нога коснулась его коленей. От этого прикосновения в ней вдруг вспыхнул такой огонь, что она поняла: она никогда себя не знала Но по тому, как он вел ее в танце, было понятно, что он чувствует то же. Они почти не говорили, она не смела поднять на него глаза.

Подбородок Талли прижимался к белой рубашке Джека, он склонил лицо к ее волосам. Иногда она чувствовала, как его скула касается ее виска. Отдавшись на волю чувств, разбуженных музыкой и близостью Джека, Талли мечтала, чтобы танец никогда не кончался. Но смолк последний аккорд, и они вернулись за свой столик.

Джек расплатился, помог ей надеть пальто, распахнул перед ней дверцу машины, и они поехали назад, в Топику.

Они остановились возле церкви, но Талли не хотелось выходить. Ей хотелось оставаться в его старом зеленом «мустанге», и чтобы за окном был снег, а внутри – его губы. И все желания, все страхи всей ее жизни были ничто по сравнению с этим яростным, необоримым желанием. Руки Талли тряслись. Она боялась слово вымолвить.

– Спасибо, что разрешила мне пригласить тебя, – донесся до нее голос Джека.

– Нет, Джек, – старательно выговорила она. – Это тебе спасибо.

Он улыбнулся.

– Когда я впервые увидел тебя в «Тортилле Джека», я думал, тебе лет двадцать. Я сидел там тайком – шестнадцатилетний неоперившийся юнец, пил пиво, смотрел на танцовщиц и думал, что ты зря растрачиваешь в этой дыре свой талант. «И почему она не в балетной школе? – думал я. – Тратит себя в этом вонючем кабаке».

Талли вежливо улыбнулась. Она почти не разбирала его слов, только слушала его голос.

Джек продолжал:

– А когда я увидел тебя во второй раз – ты, конечно, опять выиграла соревнование – я понял, что ты еще ребенок. Тощая девчонка.

Она слабо улыбнулась, припоминая:

– Не такая, как сейчас, да?

Джек покачал головой.

– Совсем не такая.

– А тощей я тебе нравилась?

– Сейчас гораздо лучше, – сказал он, и Талли почувствовала, как ноет низ живота. – И знаешь что? – продолжал он. – Тебя выдали глаза. Они были такие печальные. Полные… ну, не знаю чего. Детской боли, может быть.

Талли передернуло.

– Какая боль, Джек? Какая печаль? Просто пьяные.

Он медленно покачал головой.

– Я тебе не верю, Талли Мейкер.

Талли ничего не ответила, и он снова заговорил.

– Держи хвост пистолетом, Талли. Попроси мужа почаще водить тебя потанцевать.

– Он иногда водит, – отозвалась Талли, вдруг смутившись. Робин был последним человеком на земле, о ком ей сейчас хотелось вспоминать.

– Пусть водит чаще.

– Я и сама иногда танцую,

– Я знаю, но, когда одна, это не в счет. – Талли глубоко вздохнула. Ей очень хотелось задать ему один вопрос, он мучил ее уже два года. И места лучше, чем эта погруженная в полную темноту, без единого проблеска света, машина, было не найти. Откашлявшись, Талли решилась:

– Мм… Джек, кстати о «Тортилле Джека»… скажи… ты… мы с тобой танцевали там вместе?

Он попытался взглянуть ей в глаза, и Талли покраснела. Она благодарила ночь, темноту за то, что не может разглядеть истинного выражения глаз Джека.

– Да, Талли, мы танцевали вместе, – сказал Джек таинственным, приглушенным голосом. – Я полагаю, не будет большой наглостью спросить, помнишь ли ты, как танцевала со мной?

Она чувствовала в его вопросе какой-то подвох. Не стоило ему спрашивать, помнит ли она его среди огромной массы парней, с которыми она танцевала. Талли, тяжело дышала. А в это время он старался не дать ей прочесть по его глазам, какие чувства обуревают его. «Что же это? – думала Талли. – Опять есть что-то, чего не помню я, но хорошо помнит Джек. Он столько всего помнит о нас, хотя я была убеждена, что вообще не имею о нем ни малейшего представления».

– Я думаю, ты меня с кем-то путаешь, – сказала Талли.

– Почему ты так говоришь? – спросил он.

Талли хотелось сказать ему что-то хорошее, что-то, что снимет с него напряжение.

– Я должна была запомнить тебя, Джек Пендел.

Он покачал головой.

– О, Талли, дай мне передышку. Ты бывала на Холме уже пару лет до того, как мы познакомились. Ты казалась такой уставшей от всех этих… танцев.

Талли принялась рассматривать руки, а Джек продолжал:

– В тот субботний вечер я был для тебя всего лишь лицом в толпе. Никак не удавалось пригласить тебя на танец. – Он улыбнулся. – Тогда я был недостаточно хорош для тебя, Талли Мейкер.

Прежде чем она успела возразить, он продолжил:

– Нет, не спорь, это не имеет значения. Я помню, как это было.

– Хочешь рассказать мне? – спросила Талли.

– Не очень, тебе будет неприятно. Сидеть и слушать, что именно ты не помнишь о том времени, когда нам было шестнадцать…

Она уже нервничала. Она вся пылала, а щеки заливал румянец.

– Рассказывай, Джек, – тихо попросила Талли. – Все будет в порядке. Я хочу знать.

Джек глубоко вздохнул и повернулся к Талли.

– Была суббота. Было уже очень поздно, – начал он. – Ты только что с успехом исполнила один из твоих номеров.

– Полагаю, это значит, что я закончила танцевать на столе?

– Ну-у… да.

«Я хоть была одета? – хотелось спросить Талли. – Какой ужас! Какой стыд!»

– Ты… на тебе… м-м-м… было не слишком много одежды.

Талли совсем спрятала лицо.

– На тебе был узкий топик или что-то в этом роде, и короткая-короткая юбка. И высокие каблуки.

Талли испытала огромное облегчение.

– Потом ты спрыгнула со стола, и целая толпа парней бросилась приглашать тебя танцевать. Я тоже очень хотел танцевать с тобой, но я стоял далеко, в углу, а ты была просто нарасхват. Я ждал минут двадцать, может быть, полчаса. Шесть песен. – Джек улыбнулся. – Я сосчитал. Шесть песен, а потом я увидел, что один мой приятель танцует с тобой. Даже не приятель, так, знакомый. Я подошел к вам… – Джек выдержал паузу, – а ты взяла меня за руку и стала танцевать с нами обоими.

– Похоже, я была порядком пьяна.

«Хотелось бы мне быть пьяной сейчас», – подумала Талли.

– Мы все были порядком пьяны, – продолжал Джек, – помню, сколько мы тогда выпили пива. Потом, в середине песни, тот парень ушел и мы танцевали уже вдвоем.

Талли хотелось плакать. Это было ужасное время в ее жизни. Это были безумные, пьяные, выброшенные годы, она тогда пыталась как-то заполнить ужасную пустоту внутри себя и не могла, которые потом пыталась выбросить из памяти, и опять-таки не могла. И вот теперь перед ней сидит человек, Джек, в сущности, чужой ей человек, который отлично помнит ее в то кошмарное время и рассказывает о нем с нежной ностальгией.

– Ну, и как это было? – продолжала задавать вопросы Талли.

– Слишком быстро. 1977 год. Я даже помню ту песню.

– 1977-й? Это, должно быть, «С тобой мне хочется танцевать».

– По правде говоря, это было «Не оставляй меня». Середина песни. Ты меня едва видела, ты много выпила и устала, но ты улыбалась, придвинулась поближе, и что-то сказала. Ты сказала что-то вроде «Гляди-ка, какой застенчивый!»

Талли закрыла лицо руками.

– Ну-ну, Талли, – утешил ее Джек. – Это всего лишь воспоминания.

Талли отняла руки от лица, в голове у нее звучала песня «Пинк Флойд».

«Моментальный снимок в семейном альбоме, папочка, – что еще ты оставил мне? ПАПА! Что еще ты оставил мне?»

– Всего лишь? – переспросила она.

– А как бы ты хотела?

– Да, именно. Но рассказывай дальше. Было что-то еще?

– К несчастью, больше ничего, Ты была очень сексуальной тогда, Талли. Потрясающе сексуальной для такого, как я, семнадцатилетнего пацана. Я просто не представлял, что мне с тобой делать.

– Я была глупой девчонкой и казалась себе ужасно взрослой, – сказала Талли.

– Думаю, иначе и быть не могло, – подтвердил Джек.

– Так я перестала танцевать с тобой?

– Да, и скоро, очень скоро. Но до того… ты так крепко, прижалась ко мне. – Джек слегка смущенно покашлял. Очень крепко. Это были почти объятия… Ты понимаешь, что я хочу сказать?

«Боже мой! Понимаю ли я, что он хочет сказать?» Она очень любила так танцевать и заглядывать в глаза своим партнерам, в чьих объятиях она кружилась. Но совершенно невероятно, что одна пара их тех глаз наблюдает сейчас за ней. Невероятно!

– Это уже чересчур, – сказала Талли.

– Да, – теперь голос Джека звучал почти так же тихо, как голос Талли. – Я не мог не среагировать на твои прикосновения. Я… Мне было всего семнадцать, я был весь в твоей власти, и ты, конечно, почувствовала мою реакцию. – Джек говорил это и смотрел в сторону, не поворачиваясь к Талли. Она с силой сжала коленями ладони, чувствуя, что они становятся влажными. Талли и сама вся покрылась испариной.

А он продолжал:

– И ты сказала: «Ого, да ты, оказывается, не такой уж застенчивый», – а потом поднялась на носочки и потянулась ко мне губами.

Талли была мокрая, как мышь. Одежда липла к телу. На лбу блестели бусинки пота.

– И я?.. – то ли произнесла, то ли выдохнула она. – Я поцеловала?..

Он грустно улыбнулся и обернулся к ней.

– Вот вопрос, так вопрос. Лучше пусть это будет второй мой секрет.

– Джек, пожалуйста!

– Нет, Талли, – ответил он. – Ты не поцеловала меня. Ты только привстала на носочках, видимо, ожидая, что я наклонюсь к тебе, но я растерялся, и ты убежала от меня к другим поклонникам. Возможно, ты вообще не собиралась целовать меня, просто хотела подразнить. Но ты смеясь убежала прочь, и я никогда не мог забыть этого.

Минуты две они сидели молча. В эти мгновения Талли, как никогда раньше, желала, чтобы Джек Пендел поцеловал ее в губы.

– Что ж, полагаю, ты скоро тронешься в путь, – произнесла наконец Талли.

– Да, в это время года мне не хватает солнца. Поеду искать его. Сан-Диего, Мехико.

– Ты и в Мехико красишь дома? – спросила она, только чтобы не расставаться.

– Я не работаю в Мехико. Там я поклоняюсь солнцу.

– Оно не ослепит тебя после столь длительного отсутствия? Даже в Топике солнце достаточно яркое. Что уж говорить про Мехико.

– Да, но когда я устану от него, я вернусь в Топику. А сейчас здесь станет холодно.

– Да, – Талли скривилась, словно от зубной боли. – Я бы тоже уехала.

– Талли, ты разговариваешь со своей мамой? – спросил Джек.

– Я читаю ей, наливаю чай. Разве это не то же самое?

– Нет, – сказал Джек. – Ты сердишься на нее?

– Только за то, что она так долго живет, – ответила Талли, но, увидев выражение лица Джека, быстро сказала: – Я не сержусь на нее. Просто мы практически не разговариваем.

– Так на кого же ты сердишься?

На свете всего было два человека, которых не могла простить Талли, и оба они уже умерли. Она отрицательно покачала головой и поднялась, собираясь уходить.

– Подожди, – хрипло сказал Джек, удерживая ее за руку.

Он притянул ее к себе и обнял. Одна его рука гладила ее спину, другая нежно перебирала волосы. Объятие было быстрым и сильным.

– Будь здорова, Талли, – прошептал Джек, – поздравляю с днем рождения!

Талли прижалась лицом к шее Джека, к его волосам. Она вдыхала их запах, и ей казалось, что именно так должны пахнуть светлые волосы настоящего мужчины. Талли подняла голову и высвободилась из его объятий.

– Пока, Джек. Возвращайся скорее, – с трудом сказала она.