Текст книги "Талли"
Автор книги: Паулина Симонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 50 страниц)
Она приезжала домой в обед. И бросалась готовить еду, чтобы потом полчаса посидеть с ним и снова бежать на работу.
Иногда Талли удавалось задержаться подольше и тогда, счастливая, она наблюдала, как он работает.
Она смотрела, как он забирается на лестницу, как его руки соскабливают старую краску и размывают побелку, те самые руки, которые преследовали ее во сне. Иногда около трех-четырех часов она спрашивала его, не хочет ли он прогуляться.
Если Джек соглашался, они шли на прогулку. Забирались они далеко. От дома они шли к железнодорожному полотну и, перейдя его, углублялись в заросли кустарника, плавно переходившие в рощу. Перебравшись через несколько канав и изрядное число поваленных стволов, они, наконец, выходили к Шанга Парку – цели их похода. Талли и Джек обходили большое игровое поле, влезали на трибуны, пересекали бейсбольную площадку. Иногда, но не слишком часто, присаживались отдохнуть на трибунах.
Талли должна была забирать Бумеранга в пол шестого – в шесть, и к этому времени она возвращалась, а Джек отправлялся к себе домой. Робин приходил домой около восьми, и Талли, которая совсем перестала готовить с первого июня, смотрела, как муж ест стряпню Милли. Иногда она разделяла с ним трапезу, но чаще просто сидела напротив.
Конечно, мечтала она не об этом, но, по крайней мере, Талли могла видеть Джека каждый день.
В последнюю неделю июня Талли присутствовала при освидетельствовании супругов Слэттери, которое проводил доктор Коннели, психолог по контракту. Талли никогда раньше не принимала участия в подобных мероприятиях – обычно она оставалась присматривать за ребенком.
Ей тем более не хотелось идти туда, так как эта встреча могла лишить ее обеденного перерыва. Кроме того, она терпеть не могла чету Слэттери.
С этой супружеской парой Талли познакомилась около полугода назад, после чего доложила Лилиан, что все трое их детей нуждаются в постоянной опеке, а лучше всего отдать их на усыновление. Но Лилиан предпочла не принимать это к сведению. Лилиан очень не любила, когда приемная семья усыновляла воспитанников. В своем отчете она написала, что после необходимой психологической помощи и соответствующих консультаций супруги Слэттери смогут разрешить свои проблемы, которые заключались, как она выразилась, «в слишком суровой дисциплине», и дети смогут вернуться в семью.
Талли считала случай безнадежным. Миссис и мистер Слэттери уже шесть лет практиковали… «суровую дисциплину». Их среднюю дочь, появившуюся на свет в больнице, пришлось незамедлительно отнять у матери, которая хлестала двухдневную малышку по щекам за то, что та отказывалась пить молоко из соски. При следующих родах мамаша отказалась от помощи «слюнявых» нянечек. Младший мальчик родился дома.
Около месяца спустя старший сын, Джейсон, вызвал полицию. Он, бедняжка, знал только три цифры – 911[27]27
Телефон полиции штата Канзас. – Прим. ред.
[Закрыть]. Прибывший наряд обнаружил мистера Слэттери в ярости, его супругу с переломанным носом и недолго думая в седьмой раз забрал избитых малышей из этого дома. Миссис Слэттери тоже предложили уехать, но она осталась с мужем. Все это произошло несколько лет назад. А полгода назад супруги изъявили желание получить детей обратно. В своем докладе Талли настаивала, что никакие консультации, никакая психологическая помощь не помогут этой семье. Ребенку жить в доме Слэттери просто небезопасно.
Еще до того, как Роберт Слэттери женился и стал отцом, он вел не слишком респектабельный образ жизни: уличные драки, дебоши, мошенничества, отсутствие постоянной работы и так далее; примерно так же вела себя и его будущая супруга. Нельзя сказать, чтобы семейная жизнь сильно изменила их характеры и привычки.
К несчастью, их ночные драки очень беспокоили соседей, и после рождения Джейсона Слэттери переехали в уединенное место, где, кроме их жилья, располагалось лишь несколько домов, да и то на большом расстоянии друг от друга. Джейсона связывал с внешним миром только телефон.
Подняв многолетние полицейские сводки, где фиксировались похождения Слэттери, Талли рискнула высказать Лилиан предположение, что он по природе своей мерзкая злобная свинья.
Лилиан возмутилась, и они с Талли обменялись колкостями. В конце концов Талли отступила, понимая, что поколебать мнение Лилиан все равно не удастся.
– Людям свойственно меняться, тем более если они пытаются стать достойными родителями, – поучала Лилиан. – У Боба Слэттери было трудное детство…
– А у кого его не было? – сказала Талли.
– Он убегал из дому… – продолжала Лилиан.
– А кто не убегал? – вторила ей Талли.
– Ну и наконец, ты могла бы быть полюбезнее…
– Нет, Лилиан, я не могла быть полюбезнее. Я слишком хорошо представляю себе, что за человек стоит передо мной.
– Он имеет право на вторую попытку, – настаивала Лилиан.
– А почему не на восьмую? Почему бы нам раз по семь не возвращать и не забирать детей? – спрашивала Талли.
– Хватит, Талли, я рекомендовала для Боба Слэттери шестимесячный испытательный срок.
Талли не стала возражать. Она только попросила избавить ее от освидетельствования Слэттери, кто бы его ни проводил. То, что она наблюдала шесть месяцев назад, она видела и теперь. По ее мнению, весь этот испытательный срок был сплошным фарсом. Талли не хотелось принимать в этом участие.
– Я слишком занята, – процедила она сквозь зубы. – Пусть Джойс займется этим. Один из ее подопечных ударился в бега. У нее должно найтись время.
Но Лилиан настаивала на присутствии Талли. Талли отказывалась наотрез. Лилиан обещала, что это последний раз. Талли не соглашалась.
– Дай им шанс, – уговаривала ее Лилиан. – Дай им шанс.
В конце концов Лилиан настояла на их совместном присутствии. И теперь Талли должна была идти.
Всю встречу Талли просидела, крепко сцепив руки и временами закатывая глаза. Иногда ей хотелось просто испепелить Слэттери взглядом. Время от времени Лилиан разражалась прочувствованной речью, обращенной к Слэттери, о их выборе, о любви к детям и тому подобном. Голос ее начинал звучать мягче, она убеждала, уговаривала, наставляла. Талли хотелось убить Слэттери вместе с Лилиан.
– Талли, наша беседа подходит к концу. Вам нечего добавить? – поинтересовался доктор Коннели.
– Добавить? Нет.
– Скажите, хорошо ли обходились с детьми в приемных семьях?
– Очень хорошо. Настолько, что все трое, как вам известно, просили, чтобы их усыновили. Конечно, тогда дело вышло бы из нашей компетенции, но Джейсон, Ким и Бобби были бы окружены заботой и вниманием.
– Это мои дети! – завопила миссис Слэттери. – Я хочу получить их назад! Чего ради отдавать их черт знает кому!
Талли медленно обвела взглядом Лилиан, доктора Коннели и сказала как можно тише и спокойнее, стараясь не дать прорваться наружу охватившей ее ненависти:
– Доктор Коннели, дети очень счастливы. Им сейчас гораздо лучше, чем когда бы то ни было. За шесть лет мы перебрали девять приемных семей, прежде чем достигли такого результата. Вы сами знаете, что для адаптации в приемных семьях детям требуется немалый срок. Но он нужен и родным родителям. Я предлагаю продлить испытательный срок мистеру и миссис Слэттери.
– Мы и так ждали долго! – закричал мистер Слэттери, даже не пытаясь скрыть обуревавшую его злобу. – Ничего плохого у родных папы и мамы с ними не сделается.
Талли нервно сжала руки, пытаясь сохранить самообладание. Как она ненавидела мистера Слэттери! Талли повернулась к Лилиан, ища поддержки. Лилиан с состраданием смотрела на мистера Слэттери.
– Продлить срок, – упрямо повторила Талли. – Это все, что я могу рекомендовать. Продлить срок для более полной подготовки, прежде чем мы вынесем окончательное решение. Так будет лучше для детей. Вам будет разрешено навещать их в выходные. Если адаптация пройдет без проблем, что ж, тем лучше. Я рекомендую оставить детей у опекунов еще на шесть месяцев, за это время…
– Я не желаю, чтобы мои дети оставались у каких-то сволочных опекунов, – прервал Талли мистер Слэттери. – Они должны вернуться в родной дом. Я хочу, чтобы они жили с нами!
Талли сидела как на иголках. Она больше не смотрела в сторону Лилиан. И в воцарившейся тишине доктор Коннели решил разрядить обстановку:
– Я хорошо понимаю ваши чувства, мистер Слэттери. Думаю, вы любите своих детей. Но дети привыкли к новому месту, с ними там хорошо обращаются. Мы не должны спешить. Понимаю, что вы очень переживаете потерю детей. Но мы должны думать прежде всего об их благополучии.
– Да я первый об этом думаю! – завопил мистер Слэттери. – Никто с ними плохо не обращался! Их просто приучали к дисциплине!
«Ах, вот как! – подумала Талли. – Слава Богу! Я знала, что если ему дать возможность высказаться, он обязательно допустит промах. Спасибо тебе, Господи!»
Талли приподняла брови и бросила выразительный взгляд на Лилиан. Та не отрывала глаз от пола, а доктор Коннели выглядел каким-то взъерошенным.
– Доктор Коннели? – с надеждой в голосе сказала Талли.
Добрый доктор откашлялся.
– Гм, мистер Слэттери. Простите меня, но то, что с ними плохо обращались, гм, установлено. Гм… Вопрос, будете ли вы опять жестоко обращаться с ними?
– Мы даем вам слово, – ответила миссис Слэттери со слезами в голосе, – что будем обращаться с детьми самым наилучшим образом.
– Заткнись! – рявкнул на нее муж.
Миссис Слэттери покорно замолчала. Талли слегка удивила ее покорность. Уж очень она была похожа на мужа. «Я знаю, через что прошли дети. Что же пришлось пережить ей?»
Лилиан одарила Талли взглядом, который та могла бы назвать испепеляющим.
– Что касается меня, – вступила в разговор Лилиан, не сводя с Талли холодного осуждающего взгляда, – то я совершенно уверена, что в будущем миссис и мистер Слэттери будут вести себя образцово. Наша встреча полностью удовлетворила меня. Детям нужны родители. Я рекомендую немедленно вернуть детей в родной дом.
Талли, не в силах поверить в происходящее, стремительно повернулась к психологу, который смущенно покашливал и нервно потирал лоб.
– Лилиан, гм… может быть, гм… мы обсудим это несколько позже? – предложил он.
– Благодарю вас, доктор Коннели, – ответила Лилиан вставая. – Но это окончательно.
Все стали подниматься со своих мест, Талли тоже встала. Она подошла к столу доктора Коннели, и тут к ней приблизился мистер Слэттери. Ухмыляясь, он произнес:
– Дисциплина, миссис Де Марко, это все. Ведь даже вы подчиняетесь дисциплине. Разве вы не приучаете к дисциплине ваших детей?
Талли постаралась задержать дыхание и взять себя в руки, но было уже поздно. Она почувствовала, как красный туман застилает ей глаза.
– Приучаю, мистер Слэттери, – ответила Талли, скрипнув зубами. – Но при этом не пользуюсь утюгом. И палкой от занавесок тоже. Никогда не бью их ногами. Я никогда, слышите, сволочь вы этакая, никогда не приставлю пистолет к губам своего сына, не взведу курок и не заявлю: или ты попросишь прощения или я вышибу тебе мозги. Как это делаешь ты, жирный ублюдок!
Доктор Коннели побледнел, Лилиан открыла рот, а мистер Слэттери взвыл и, подняв кулаки, пошел на Талли, но она успела шмыгнуть за стол, на который он и налетел с разбегу. И все же рукопашной схватки избежать не удалось. Руки мистера Слэттери крепко сомкнулись у нее на горле.
Доктор Коннели, пятидесятивосьмилетний седой мужчина, задыхаясь, стремглав проскочил мимо Талли и мистера Слэттери, вылетел за дверь и закричал:
– Полиция! Вызовите полицию!
Лилиан отступила назад и замерла, словно загипнотизированная. Миссис Слэттери лишь бормотала:
– Легче, Бобби, легче, легче. – Она даже не привстала со своего стула.
Мистер Слэттери был сильный мужчина. Всем своим весом в 275 фунтов он прижал Талли к стене, она не могла даже шевельнуться. Вцепившись в ее шею, он орал:
– Ах ты, сука, наглая дрянная сука, да я убью тебя! Я вобью твои слова тебе в глотку!
Он стукнул ее головой об стену, потом еще раз.
Талли, пытаясь поймать раскрытым ртом хоть глоток воздуха, почти теряя сознание и чувствуя страшную боль, нечеловеческим усилием умудрилась поднять коленку и пнуть мистера Слэттери в пах.
Он взвыл и выпустил свою жертву. Талли, оглушенная, задыхающаяся, едва держась на ногах, сделала неуверенный шаг в сторону, но холодное бешенство против этого мерзавца еще не оставило ее, и поэтому, пока мистер Слэттери вопил, держась двумя руками за пах, она подняла со стола дырокол и с размаху заехала ему по физиономии.
Миссис Слэттери истошно завопила, увидев, как ее супруг пошатнулся от удара и рухнул на пол. Охранники вбежали в комнату, но все уже закончилось.
В больнице Талли на затылок наложили шесть швов. Она лежала в реанимации, забинтованная и ошеломленная. В палату ворвался Робин.
– Робин, что ты здесь делаешь?
Талли больше всего хотелось бы знать, что сейчас делает Джек на Техас-стрит. Она все-таки пропустила обед. Какая жалость!
– Мне позвонили с твоей работы. Звонил Алан.
– Ах, да. И что же сказал Алан?
– Он сказал, что ты получила травму на рабочем месте. Я перепугался, – рассказывал Робин, внимательно вглядываясь в лицо жены и целуя ее забинтованный лоб. – Я спросил, сильно ли ты пострадала. Он ответил, что с тобой все в порядке, а вот парню, – Робин поцеловал ее глаза, – досталось крепко.
Талли улыбнулась и рассказала Робину, что с ней случилось.
– Ох, Талли, – произнес он, когда она закончила. – Это же чокнутый ублюдок. Зачем ты это сделала?
Талли отвернулась.
– Я вышла из себя. Я просто не могла не вмешаться.
– Теперь нам придется подавать в суд.
Подавать в суд? Такое даже в голову Талли не приходило. Если бы она подавала в суд на каждого, кто когда-либо бил ее, она бы большую часть своей жизни провела в судах.
– Не нам, Робин. Мне. И никуда я не собираюсь подавать.
– Ну когда тебе станет получше.
– Никуда я не собираюсь подавать.
– Но почему, Талли? По нему же тюрьма плачет.
– Он не попадет в тюрьму, Робин. Он уже пятьдесят раз должен был оказаться там за то, что бил кого-то головой об стену. Он бывал за решеткой. Может быть, на одну-две ночи. Потом его отпускали. Нет, я не хочу.
– Это твой долг, Талли.
– Робин! Пойди раздобудь нам чего-нибудь поесть, ладно? А об этом мы поговорим как-нибудь в другой раз.
Робин ушел и вернулся через час с едой и Бумерангом. Маленький Робин влез к матери на кровать, и она гладила его по волосам.
– Должен сказать тебе одну вещь, которая не может не порадовать тебя после всех этих переживаний. – Он покосился на Бумеранга и все-таки выговорил вслух: – Ублюдок. Это убивает того парня больше всего, а еще сильнее, что над ним одержала верх женщина.
– Чепуха, – ответила Талли, – Видел ты его жену? Как пить дать он не впервые получает колотушки от женщин.
– Ага, – отозвался Робин, – он колотит ее, а она – детей.
– Нет, не так. Они колотят друг друга, а потом вдвоем принимаются за детей.
Робин сообщил Талли, что у мистера Слэттери переломаны челюсть и переносица, – потребовалось даже хирургическое вмешательство.
– Ты представляешь, с какой силой ты треснула его? Нет? Ты выбила ему три зуба.
– Отлично, я рада, что хоть не зря пострадала. Может быть, теперь мистер Хиллер подумает, возвращать ли ему детей.
– Разве несчастных детей собирались отдать такому ублюдку?
– Лилиан была готова.
Робин погладил Талли по голове.
– Зачем тебе все это дерьмо? – спросил он тихо. – Почему ты не уйдешь?
Бумеранг поднял удивленные глаза.
– О! Папа сказал плохое слово!
– Папа просит прощения! – хором воскликнули Талли и Робин.
Робин и Бумеранг просидели в палате довольно долго.
Бумеранг хотел, чтобы мама пошла домой вместе с ними. И Робину пришлось объяснять, что у мамы болит голова, «чуть больше, чем обычно», – в шутку добавил он, – и на ночь ей надо остаться в больнице, а завтра все уже будет хорошо.
Тогда Бумеранг предложил провести ночь в больнице вместе с мамой, и Робину стоило немалых усилий увести мальчика домой.
Они ушли, и Талли включила телевизор, пытаясь забыть о лапах Слэттери, сжимающих ее шею.
Талли разбудила медсестра, она приветливо улыбнулась Талли и вежливо сказала:
– Миссис Де Марко, вас пришел навестить кузен.
– Но у меня нет кузенов, – пробормотала Талли спросонья, но в эту минуту в комнату вслед за сестрой вошел Джек. Талли заметила, что сестра не отрывает от него глаз.
– Кузина! – воскликнул Джек, расплываясь в улыбке. – Как ты можешь так говорить? Разве ты забыла, как мы играли в детстве?
Талли улыбнулась в ответ, она сразу почувствовала себя лучше.
– Что ты, кузен, могла ли я забыть, как мы играли в детстве!
– Не больше двух минут, пожалуйста, – сказала сестра, – я и так могу получить хороший нагоняй, ладно, Джек?
– «Ладно, Джек?» – передразнила Талли, когда за сестрой закрылась дверь. – Что это значит?
Джек обошел кровать Талли и сел на стул.
– Что с тобой случилось? – спросил он серьезно.
– Ты не поверишь: я лезла на холм, но упала в канаву, скатилась вниз и ударилась о землю. Но теперь уже все в порядке. Я правда нормально себя чувствую, Джек.
– Что с тобой случилось? – повторил он свой вопрос.
– Один тип попытался меня убить, – сказала она шутливо, – но я не далась.
– Я бы удивился, если бы далась. Но за что он хотел убить тебя?
– Я назвала его… – тут, слегка смутившись, Талли повторила Джеку придуманный ею эпитет.
Джек расхохотался.
– Да, я его понимаю.
Он присел к ней на кровать.
– Спасибо, что пришел, – сказала Талли.
– Ну, положим, я немного волновался. А потом Робин звонил Милли. Так я тебя и нашел.
Талли чувствовала тепло, которое исходило от сидящего рядом Джека. Ей хотелось оторвать от подушки голову и поцеловать его руку. «Ты не должен объяснять мне свои поступки, – хотелось сказать Талли. – Ты ничего не должен мне объяснять».
– Так что ты теперь собираешься делать? – спросил Джек. – Только не говори мне, что собираешься вернуться на эту проклятую Богом работу.
– Кто-то же должен там работать. Но меня могут и не взять. Я думаю, Лилиан давно мечтает о чем-нибудь в этом роде. Она дождаться не могла, чтобы я допустила крупный прокол.
– Почему ты так говоришь? – спросил Джек.
– Ну, во-первых, она никогда не ходит на такие освидетельствования. Понимаешь, эти мероприятия нагоняют на нее скуку. Портят настроение. Лилиан любит теорию. Ее не слишком прельщают практические проблемы. Ее ничем не заманить на освидетельствование по спорному случаю, разве что она считает его делом решенным.
– Но она так не думает.
– Она вообще не думает. Она берет и делает. Она надеялась, что рано или поздно я взорвусь, видя жестокое обращение с детьми. Лилиан отлично знает, что я не могу спокойно смотреть на это. И вот она в приказном порядке требует, чтобы я явилась на освидетельствование, хотя я категорически отказываюсь. Она только ждет конфликта. Она надеялась, что я окажусь в дураках: мамаша плохо себя почувствует или что-то в этом роде. А отец будет защищаться от моих нападок. И вот Слэттери получат детей, а я – выходное пособие.
– Но ты, по-моему, говорила, что мистер Хиллер хорошо относится к тебе.
– Да, он – хорошо. Из-за него меня до сих пор не сожрали. Но все остальные настроены ко мне очень скептически. Зато все в восторге от Лилиан.
– Да кто она такая, эта Лилиан? – возмутился Джек. – Чудовищно, что человек без сердца руководит отделом по опеке над детьми.
Талли понизила голос.
– Никто о ней ничего не знает. Единственное, что нам известно: она не была замужем и у нее нет детей.
– Я тоже никогда не состоял в браке и у меня нет детей. Что это доказывает? – резко бросил Джек.
Талли подняла брови.
– Что у тебя нет души? – предположила Талли.
– Перестань. Будь серьезной.
Брови Талли так и не опустились.
– Перестань, – он улыбнулся и тихонько подтолкнул ее. А Талли вовсе не жаждала говорить с Джеком о Лилиан. Несчастная женщина, у которой даже личной жизни не было. Кому какое до нее дело? Никому, считала Талли, и в этом главная проблема.
Сейчас ее гораздо больше занимало, что Джек сидит рядом с ней на кровати.
– Ты занимаешься черт знает чем, – сказал Джек. – Бросай немедленно и заботься о собственной семье. Ты можешь помочь им. А они не будут взамен бить тебя головой об стену.
– Ты, видно, никогда не встречался с моей мамой, – парировала Талли.
– Теперь не она твоя семья. Твоя семья – это Бумеранг и Робин. Помогай им.
Талли откинулась на подушке.
– Я не знаю, могу ли я помочь даже им, – сказала она, глядя в сторону. – Им так много нужно…
– Как и всем нам, Талли.
Он похлопал ее по руке. Ей очень хотелось, чтобы Джек провел рукой по ее лицу, но он только спросил, обстригли ли ей волосы, когда обрабатывали рану. Она кивнула.
– Не все. Мне выстригли лысое пятно. Противное слово, правда?
– Какое слово? Пятно? – переспросил он.
– Лысая, – улыбнулась Талли.
Джек взъерошил свою густую светлую шевелюру.
– Ты еще слишком молод, – сказала она. – Подожди немного. Как ты думаешь, почему среди мужчин среднего возраста не встречаются блондины?
– Потому что они все седеют, – предположил Джек.
Талли смеялась, ей очень хотелось погладить его по голове.
Вернулась медсестра и сказала, что Джеку пора идти. Он поднялся и так выразительно взглянул на сестру, что та скрылась за дверью.
– Когда ты вернешься домой? – спросил он.
– Завтра. Робин приедет утром и заберет меня.
– Мне стоит завтра выходить на работу? – спросил он после едва заметной паузы.
– Конечно, почему нет? – сказала Талли, думая: «Он всего лишь красит наш дом. Что мне скрывать?» Но мысль о том, что перед Робином придется притворяться, будто Джек не знает о печальном инциденте с мистером Слэттери, угнетала ее. Притворяться совсем не хотелось. – Приходи в четверг. Так будет лучше.
Он кивнул, положил руку на ее забинтованную голову.
– Надеюсь, тебе скоро станет лучше, Талли.
Она улыбнулась.
– Мне уже лучше.
Ночью она плохо спала, хотя мистер Слэттери почти стерся из ее памяти. Мысли о Джеке мешали ей заснуть.
Через день после того, как Талли вернулась домой, ее навестил мистер Хиллер. Она еще неважно себя чувствовала и быстро устала, но он, казалось, был настроен говорить до бесконечности: о проблемах Канзасского отдела социальной и реабилитационной службы, об их агентстве, о греческой философии, о Лилиан. Наконец, о себе. И еще что-то, ах, да, принципы усыновления и подбор опекунов, и как печально, что Талли в этой работе сталкивается с такими неимоверными трудностями, хотя, конечно, доброе сердце подсказывает ей правильный путь. Тра-та-та… тра-татта…
Он говорил и говорил, а Талли мысленно унеслась в кругосветное путешествие: Азия, Африка и Антарктида. Океаны. Индийский. Тихий. Куда же запропастилась подшивка «Нэшнл джиогрэфик»? Верно, на чердаке, в моих вечных картонках.
– Так какой вывод из всего этого, мистер Хиллер? – поинтересовалась в завершение Талли.
– А вам, как всегда, требуется вывод?
– Ничего мне не требуется, – сердито ответила Талли. – Но я слушаю вас уже час и не могу понять, то ли вы пришли извиниться за Лилиан, то ли отчитать меня. А может, нас обеих?
Мистер Хиллер покачал головой.
– Никого. Я вижу, вы неважно себя чувствуете. В больнице мне сказали, что у вас легкое сотрясение мозга.
– Они так сказали? – удивилась Талли.
«Однажды они сказали мне, что у меня шок. «У вас шок», – сказал мне врач «скорой помощи». Шок. Больница. Шок».
Мистер Хиллер откашлялся.
– Я говорил с вашем мужем. Он утверждает, что вы не намерены возбуждать дело. Это правда?
– Да, это так.
– Хорошо. Должен сказать вам, что Лилиан настаивает на передаче детей Слэттери родителям, но я и доктор Коннели считаем, что человек, против которого возбуждено судебное дело, не имеет права воспитывать детей. В лучшем случае нас обвинили бы в безответственности. В худшем – в преступной халатности. Мы предложили Лилиан пересмотреть свои рекомендации. Она была, мягко говоря, недовольна и грозила уволиться Она считает, что мы приняли вашу сторону.
– Мою? Не мою, мистер Хиллер, не мою.
– В любом случае, я не хочу настаивать, чтобы вы подавали в суд. Но если из каких бы то ни было соображений вы решите это сделать, то это пойдет всем на пользу. Это станет веской причиной отказать Слэттери в возвращении детей. Вы сделали бы добро детишкам, Талли.
– Не очень-то весомое, – засомневалась Талли.
– Мне бы хотелось, чтобы недоразумения остались позади и мы бы начали все сначала. А вам надо как следует отдохнуть, прийти в себя. Да и Лилиан тоже надо успокоиться. Возьмите на четыре недели отпуск и какое-то время вы будете на больничном. Я думаю, вы можете рассчитывать на отдых до сентября. Ваши дела на это время возьмет Алан. Он уже согласился. И помните, Талли, мы все хотим как лучше.
– Что, и мистер Слэттери тоже?
– За его поведение я приношу вам свои извинения.
«А за Лилиан? – подумала Талли. – Что, за нее будете извиняться в следующий раз? Лилиан грозилась подать заявление об уходе. А мистер Хиллер не хочет, чтобы она уходила. Что требуется, чтобы заставить Лилиан отказаться от работы, которую она ненавидит?»
Но Талли больше не хотела забивать себе голову служебными проблемами. Целое лето! Целое лето было в ее распоряжении, восхитительное, жаркое, полное солнца и запаха краски лето! Спасибо, Господи, за то, что пути твои неисповедимы.
Пока Джек работал, Талли оставалась дома. Но то, что в мечтах представлялось ей таким восхитительным, имело и свою оборотную сторону. Ни лето, ни солнце не могли утолить жажду, что мучила Талли каждый день и день ото дня становилась все сильнее.
И чем горячей припекало солнце, тем трудней ей давался каждый разговор с Джеком.
Талли выздоравливала и подумывала, не перейти ли ей в отдел по усыновлению. Пока она помогала Джеку. Она растирала для него краску, или приносила свежую, или готовила лимонад. Талли закрывала старыми простынями мебель, вытирала пыль и даже расчищала заросли перед окнами.
Бывали дни, когда Талли больше разговаривала с Милли, нежели с Джеком, который целиком ушел в работу.
Талли предлагала Милли взять отпуск… Хоть бы весь этот дом отправился в отпуск, будь он неладен.
Милли время от времени предлагала приготовить обед для Талли и Джека, но Талли всегда отказывалась. Для Талли и Джека обед сварит Талли. И она жарила пирожки, а Джек стоял у плиты и смотрел. Каждый день около полудня они устраивали барбекью. Гамбургеры, цыпленок, жареная кукуруза. Джек всегда ел с аппетитом, а вот Талли частенько куска не могла проглотить. После еды они возвращались к красками и кистям. Талли шутила, что не худо бы Джеку начать платить ей жалованье, как старательному подмастерью. Но это было вначале. После двух недель совместной работы все разговоры свелись к сочетаниям краски и обсуждению состояния окон. Но даже эти элементарные вещи едва доходили до сознания Талли, так мучили ее постоянные болезненные любовные фантазии.
Вечерами Талли стояла нагая перед зеркалом, гладила руками свое тело и шептала:
– Он хочет меня, он хочет меня, он не хочет меня, хочет меня, не хочет меня, хочет, хочет, хочет. Он хочет меня, я хочу его. Он хочет меня, я хочу его, он хочет меня, я хочу его, его, его, я хочу его.
А по утрам, когда раздавался звонок у двери, она снова босиком, через две ступеньки летела открывать.
Она взбиралась на стремянку, задерживаясь взглядом на его руках и лице, она подставляла локоток, чтоб он поддержал ее, когда она спускалась. Бывали дни, когда Талли надевала глухое платье и плотные чулки. Но бывали и такие, когда легкий халатик, или шорты и крошечный топ едва прикрывали ее тело. Бывали дни, когда она накладывала обильный макияж, а бывали и такие, когда она вообще обходилась без косметики. Она то подвязывала волосы, то распускала их по плечам, то завивала, то старательно распрямляла малейший завиток. Временами Талли садилась на голодную диету, а временами поглощала все без разбора. Она никак не могла понять, чем привлечь его, не понимала даже, привлекает ли она его хоть сколько-нибудь как женщина, потому что ровная приветливость Джека ничем не подсказывала ей, как унять мучительную боль, как утолить жажду.
Джек красил дом, а Талли занималась любовью с Робином. В этом лихорадочном состоянии ей требовалось куда больше секса. Робин, замотанный на работе, уставший, не всегда мог дать ей то, что ей хотелось. Но секс с Робином не приносил Талли удовлетворения, она желала Джека.
– Что ты делаешь, Талли? – спросил Джек как-то– утром в начале июля, зайдя в кухню и увидев, что Талли натирает льдом лицо и шею.
– Мне не нравится, как я выгляжу, – моментально залившись краской, ответила Талли. – Кожа должна быть гладкой и упругой.
Ночью Талли не могла заснуть, она сидела на подоконнике, смотрела на дорогу и думала о его руках. Как они управляются с веслами, как держат кисть, как гладят плечи Дженнифер! Его руки, что плескались в соленой воде, его руки, что пересыпали горячий песок, его руки, что касались Дженнифер! «Какое страдание, какое бедствие! – думала Талли. – Я хочу быть с ним. Я хочу, чтобы его губы целовали мои, я хочу испытать восторг при виде его нагого тела, я хочу, чтобы он разрешил мне чувствовать его нагое тело, разрешил сесть ему на живот и целовать его лицо. Я хочу касаться его, хочу испытать от этого восторг».
– Талли, Милли говорит, что вы позвали гостей по случаю четвертого июля, – сказал Джек.
– Ага, – подтвердила она.
Они стояли перед домом и смотрели друг на друга.
– Да, жалко, – сказал Джек наконец. – Было бы здорово, если бы гости могли увидеть дом уже готовым. Вот бы они охали и ахали.
«Было бы здорово пригласить и тебя, Джек. Ты бы делал гамбургеры, как ты делаешь их для нас с тобой каждый день».
– Это не гости. Так, родня, – сказала вслух Талли.
Собравшиеся вокруг барбекью гости действительно охали и ахали. Непокрашенной осталась только северная сторона дома – там, куда выходили комнаты Хедды. Но туда никто не заглядывал.
Робин и Талли вежливо улыбались, выслушивая комплименты. Талли развлекала гостей разговорами. Робин жарил мясо и креветки.
– Тебе повезло, Талли, – сказала Карен, обращаясь и к золовке и ко всем остальным. – Всем нам страшно повезло.
Линда громогласно выразила свое согласие. Шейки закивала. Талли предпочла промолчать.
– Да, – поддержала разговор Шейки. – У нас у всех замечательные, очаровательные дети, любящие, заботливые мужья, великолепные дома, хотя, конечно, с вновь покрашенным домом Талли ни один не сравнится. Сейчас у Талли самый нарядный дом в Топике. Правда, Талли?
– Правда, Шейки, – ответила Талли, испытывая далеко не лучшие чувства к подруге и давясь желанием выразить их вслух.
– Но, Талли, у тебя что-то грустный вид, – вступила Линда, слегка касаясь руки Талли. – Ты счастлива? – Линда теребила ее руку. – Счастлива?
– Разве можно не быть счастливой, имея такого мужа, как Робин? – спросила Карен.
