Текст книги "Талли"
Автор книги: Паулина Симонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 50 страниц)
глава десятая
ОТКРЫТКА ИЗ ДОМА
Март 1981 года
1Талли тяжело переносила разлуку с Джереми. Она сидела на его семинарах по понедельникам, средам и пятницам с десяти до одиннадцати утра. После того разговора она не стала ждать его после занятий в понедельник. В среду они выпили по чашечке кофе, а в пятницу он остался у нее на ночь. Встретившись в субботу вечером с Робином и увидев его счастливое лицо, Талли почувствовала себя как на дыбе и в следующий же понедельник сказала Джереми, что теперь между ними действительно все кончено. Джереми разволновался и попросился прийти к ней, чтобы обо всем переговорить.
Вечером, в ожидании его прихода, Талли написала письмо Джулии.
23 марта 1981 года
Дорогая Джулия!
Спасибо, что продолжаешь писать. Я не могу дождаться, когда ты приедешь на лето домой. Встретиться с тобой – такое облегчение после Робина и Джереми, да и Шейки тоже.
В прошлый раз я не писала тебе, что оба мои мужчины выследили меня, когда я ходила в церковь. С тех пор мало что изменилось. Джереми должен прийти ко мне примерно через час, чтобы мы могли поговорить о том, почему я больше не хочу с ним встречаться.
Когда-то я любила весну. Любила дышать ее воздухом и ждала, что много всего произойдет. Запах цветов и тепла и сильный ветер, предвещающий лето. Предвещающий. Есть такое слово? Но сейчас беспрестанно налетают бури. Еще только конец марта, а уже двадцать четыре раза объявляли торнадо. Помнишь, как однажды мы возвращались с миссис Мандолини из похода по магазинам в Канзас-Сити и попали в смерч? Миссис Мандолини молилась, и носилась между нами, и кричала на нас, чтобы мы немедленно вылезли из машины и спрятались в кювет, а мы на заднем сиденье были не в силах оторвать глаз от черного столба в небе. Помнишься какой был грохот, когда мы все-таки вылезли? Должно быть, это действительно было нечто, потому что мы уже не слышали больше миссис Мандолини, а только видели, как у нее шевелятся губы, когда она схватила Джен и потащила ее к откосу, а Джен пыталась закричать: «Если они не пойдут, я тоже никуда не пойду! Категорически!» Помнишь?
Вчера я видела у Святого Марка мистера Мандолини. На улице лил дождь. Канзасская весна. Он был в шляпе, и слава Богу – ему было что держать в руках. Мы принесли ей цветы; конечно, они тут же намокли. Потом вошли в церковь, поставили две свечи. Он прочитал молитву. На коленях. Я хотела поговорить с ним; он был очень вежлив, но сказал, что хотел бы побыть один. Попросил меня зайти к нему на работу.
Я так и сделала. Сегодня после занятий. Он был очень занят, и я пробыла недолго. Спросила, как миссис Мандолини. Он только покачал головой и сказал: «Не очень хорошо, не очень хорошо. Пьет». Но без подробностей.
Так что вот так. Он просил меня заходить к нему, но не думаю, что он в самом деле хотел этого, да я и не виню его – меня вообще удивляет, что они все еще в Канзасе.
Джека Пендела в Канзасе нет. О, если уж зашел разговор о Джеке, то надо сказать, что Шейки начала действовать мне на нервы. У нее серьезный роман с Фрэнком Боуменом, они встречаются почти каждый день. Он как ее расческа – она никогда с ним не расстается. Даже по четвергам, когда предполагается, что у нас – девичник. Думаю, он собирается официально просить ее руки.
В «Каса Дель Сол» все хорошо. Но я все еще в безалкогольном зале. Они не решаются доверить разносить алкогольные напитки двадцатилетке. Надо было им рассказать про мою коллекцию оружия. Коллекцию, которую я могла бы иметь, если бы захотела.
В пятницу я сказала Джереми, что больше не стану с ним встречаться. И уже немного жалею об этом. Но я не могу видеть лицо Робина. Честно. И не могу, когда он звонит, а здесь Джереми.
Между прочим, Робин ведет себя весьма самоуверенно. Он не принимает Джереми всерьез. Видимо, не верит, что я могу бросить его ради Джереми. И если судить поверхностно, то он прав. С чего бы мне бросать его? Да и как я могу?
Но знаешь, Джулия, я все-таки должна сказать свое слово в защиту разговоров. Я не очень-то люблю разговаривать, так же, как и Робин. Не знаю, такое ли уж это хорошее сочетание. Но, с другой стороны, Джереми говорит не переставая. Он всегда рад возможности поговорить. И обычно мы так хорошо с ним разговариваем. Робин больше такой: «Ты не хочешь об этом говорить? Отлично, давай трахнемся». А Джереми будет разговаривать до этого, после этого и во время этого. Он не говорит мне, как Робин, всякие ничего не значащие нежности, когда мы занимаемся любовью, но в остальное время мы прекрасно ладим, и он такой умный. Я по-настоящему уважаю его. Хотя, должна сказать, что ничего не значащие нежности Робина в последнее время переросли в нечто большее.
И знаешь что еще? Мне нравится спать в одной постели с Робином. Он спит со мной в обнимку. А Джереми всегда на другом конце кровати.
Оба все время спрашивают меня, чего бы мне хотелось. «Отведите меня куда-нибудь, где можно потанцевать», – говорю я им. Они смеются. И тогда я думаю: «Оставьте вы меня в покое, пожалуйста. И какое вам дело, чего я хочу? Вы не можете дать мне этого. Делайте то, что хотите сами. Сделайте что-нибудь. Прибейте меня. Как угодно обзовите. Перестаньте звонить мне. Что угодно. Только перестаньте».
Но в то же время оба – прекрасные люди и не заслуживают, чтобы я разбивала им сердце. Мне всего двадцать лет, и я не хочу сломать жизнь ни двадцатисемилетнему, ни тридцатипятилетнему мужчине. Они не заслужили этого, да и кто я такая, чтобы так поступать с ними? Ты только подумай, они тратят на меня свое драгоценное время, тогда как я хочу одного – увидеть морские ракушки у своих ног и войти по неровной гальке в Тихий океан. Я, наверное, выберу Робина. Потому что, по большому счету, – какая разница? Наступит август, я буду уже в Санта-Круз, где должна была оказаться уже два года назад. Я получила ответ из Калифорнийского университета. Принять по оценкам последнего семестра. Мой средний балл составил 3,8. Не так уж слабо.
Джереми помогает мне учиться. С ним английская литература стала для меня сплошным удовольствием. Мы читаем друг другу Шекспира, и Вордсворта, и Уитмена. Но я нахожу их слишком мрачными. Время от времени я читаю Джереми Эдну Сент-Винсент Миллэй – она поднимает мне настроение.
Жаль, что ты порвала с Ричардом. Правда, по твоим письмам мне не показалось, что он так уж нравился тебе или что у тебя с ним был грандиозный секс.
Я слышу машину Джереми. Ну, пойду, пока.
Любящая тебя Талли.
P. S. Между прочим, я перестала танцевать в «Тортилла Джек». Слишком сильно напоминает о школе.
P. P. S. Очень рада, что консультация психолога помогла тебе, Джул.
Джереми посматривал на Талли с другого конца дивана. Талли совсем не нравилось выражение его лица.
– Джереми, все будет хорошо. Я обещаю. Послушай, я знаю, это звучит довольно глупо, но мы можем и дальше оставаться друзьями.
Он закатил глаза.
– Ты права, Талли. Это действительно звучит глупо.
Она разозлилась.
– Джереми, не понимаю, чего ты от меня хочешь.
– Я и сам не знаю. Может быть, честности? Верности? Какой-то привязанности?
Талли придвинулась поближе.
– Джереми, пожалуйста, оставь все как есть.
– Я не могу! – воскликнул он… – И не хочу оставлять все как есть, – сказал он уже мягче. – Ты не понимаешь? Я не хочу, чтобы ты уходила.
– Прошу тебя, – прошептала Талли, – прошу тебя.
– Талли! – страстно сказал он. – Я хочу, чтобы мы были вместе. Я хочу сделать тебя счастливой. Ты кажешься мне такой несчастной, Талли, и мне кажется: я знаю способ сделать тебя счастливой. Я почти уверен, что знаю.
У Талли в голове носились обрывки мыслей – о мартовских днях, о дождях, о солнечных очках и о Святом Марке.
– Да? – тихо сказала она. – Ты знаешь способ?
– Да, – радостно подтвердил он. – Посмотри. – И вытащил что-то из кармана пальто.
– Сними пальто, Джереми, – устало сказала Талли. – Что это у тебя в руке?
– Разрешение на перевод.
– На перевод? Куда?
Он расплылся в улыбке.
– В университет в Санта-Круз.
«О Боже! – мысленно вскричала Талли, закрывая глаза и откидываясь на спинку дивана. – О Боже!»
– Джереми… – начала она.
– Нет, послушай меня. Я поеду с тобой.
Талли отрицательно покачала головой.
– Послушай. Я поеду. Мы поедем вместе. Уедем отсюда и все начнем сначала. Мы снимем…
– Джереми, – оборвала его Талли, чувствуя себя по-настоящему усталой. Выдохшейся. – Пожалуйста. Нет. Ничего не выйдет, Джереми… – Она протянула ему правую руку. – Смотри. Робин сделал мне предложение.
Джереми бросил быстрый взгляд на ее руку.
– Ты носишь кольцо уже два месяца.
– Да, и он попросил меня выйти за него замуж. Я не могу уехать.
Джереми встал.
– Ну, я, конечно, в деньгах не могу с ним соревноваться. Если ты решила выбрать его из-за его чековой книжки, то вот мой совет тебе: пусть он поскорей выкупает товар. Ты сказала ему «да»?
«Нет, пока нет, – подумала Талли. – Я сказала – нет. И зачем я продолжаю носить это дурацкое кольцо, как будто я согласилась? Я как будто притворяюсь, что сказала «да».
Талли покачала головой.
– Я еще не решила. Но так больше не может продолжаться. Я так больше не могу. Это не стоит того, чтобы мы тратили столько сил. И ничего не дает ни тебе, ни ему, ни мне.
Джереми снова сел на диван рядом с Талли.
– Ты сказала ему «нет». Ты не хочешь выходить за него. Ты хочешь уехать в Калифорнию. Так давай уедем, Талли. Уедем вместе. Ты слышишь меня?
Талли слышала. Но была не в состоянии дать ответ.
– Дай мне над этим подумать, хорошо? – попросила она. – Ты сейчас уйди, а я подумаю.
И когда он уже дошел до дверей, она вдруг окликнула его с дивана:
– Джереми, ты ведь говорил, что никогда не уедешь из Канзаса.
И Джереми ответил:
– Ради тебя я оставлю Канзас.
Двадцать шестого марта Талли прогуляла занятия и поехала к Святому Марку. Было около пятнадцати градусов тепла и сильный ветер. Ее черная юбка неистово била по ногам, порыв ветра сорвал солнечные очки. Талли посадила на могиле белые гвоздики, но, очевидно, недостаточно глубоко, и цветы унес ветер. Она вошла в церковь, присела на заднюю скамью в церкви и послушала, как отец Маджет монотонно читает «Писание». Через час он подошел к ней.
– Иди домой, Талли, иди, – мягко сказал он. – Посмотри на свои руки. Ты сажала цветы? Разве ты не знаешь, что сажать их в это время года – бесполезно?
Она изобразила подобие улыбки.
– Ничего. Спасибо, что прочитали для нее «Бог – мой пастырь».
Отец Маджет положил руку на голову Талли.
– Для тебя, Талли. Я читал для тебя.
Талли прижалась головой к его руке.
– У меня сейчас трудное время, – прошептала она.
– Я знаю, – ласково сказал он. – Но, Талли, ты не одна. Господь пронесет тебя, и в один прекрасный день ты увидишь, что все позади. Нужно жить, Талли. Ты должна прожить свою жизнь.
– Я пытаюсь, – тихо ответила она. – Только не знаю, какой она должна быть – эта жизнь.
После того как он ушел, она еще долго сидела на скамье. Она думала о Робине.
«Моя жизнь – как дом, который был построен слишком быстро и потому неустойчив, – думала она. – Он деревянный, но без фундамента и потому дрожит при каждом порыве ветра. В моем доме сыро и холодно от влажного земляного пола, окна заколочены, а стекла разбиты. Это маленькая иллюзия дома. И ждешь, что он вот-вот рассыплется. Ты даже, готов к тому, что он рассыплется – ведь он шатается уже двадцать лет. Мой дом уже ничем не удивить. И все-таки я постоянно ловлю себя на том, что удивляюсь.
Я никогда не думала и не надеялась, что у меня будет мужчина, тем более двое. Я никогда не ждала и не надеялась, что двое мужчин будут хотеть меня так сильно, что готовы чуть ли не разрушить свои собственные дома, только бы восстановить мой.
Я никогда и думать не могла, что меня засыплют таким количеством предложений, таким количеством обещаний, и с такой настойчивостью. Я никогда не думала, что буду кому-то нужна. Это меня удивляет, и мне страшно. Я даже захотела обратно, в свой старый дом, где холодно и сыро, – единственный дом, который я понимаю и к которому привыкла. Мне стало казаться, что жизнь любого из нас построена на пустом месте – на чем-то нематериальном и не имеющем формы.
Неужели все люди проходят через такое в своих поисках? Как они выдерживают? Я не могу.
Я не рассказала Робину про то, как Джереми искал мой разрушенный дом. Я чувствую себя виноватой, вина придавила мне грудь, как будто на ней сидит толстый попугай и кричит мне в лицо о моих поступках: «Что? Опять с Робином? Как удобно! Не забудь умыть руки, когда покончишь с ним! Как удобно! Не забудь посмотреть в календарь. Не забудь, как выглядит Джереми! Ну до чего ж удобно! Почему ты не скажешь Робину, что вы с Джереми вместе уезжаете в Калифорнию? Поступи, наконец, честно. Скажи ему, наберись мужества и позволь ему возненавидеть тебя. Скажи ему, Талли! Талли! Талли!» Толстый попугай сидит у меня на груди весь день и вопит всю ночь напролет.
Надеюсь, что придет время и я буду знать, как поступить. Надеюсь, что, пройдя через это, я не оглянусь назад. Потому что сейчас у меня такое чувство, будто я – принадлежность этого трейлера. Будто я как Трейси Скотт. Будто мне следовало бы быть Трейси Скотт».
К середине апреля видеться с Робином по выходным и с Джереми – в будни стало для Талли слишком большим испытанием. Она вернула Робину кольцо.
– О, нет, пожалуйста. Почему, Талли?
– Робин, я просто не могу так больше.
– Что не можешь? Ты говорила, что больше не будешь с ним встречаться.
Талли, чувствуя себя смущенной и виноватой, сказала:
– Робин, я знаю, но ты всю неделю работаешь, а я всю неделю вижу его на занятиях, и это просто…
– Что просто? Что просто? Талли, я говорил тебе, что перееду сюда. Позволь мне купить тебе тот дом.
Она дотронулась до его щеки.
– Робин, ты такой хороший. Лучше, чем я заслуживаю.
– Раз так, позволь мне сделать тебя счастливой. Позволь мне купить тебе тот дом.
Талли вздохнула и улыбнулась.
– Робин, ты все еще не отказался от этой мысли?
Он нежно смотрел на нее.
Покачав головой, Талли слезла с дивана и подошла к окну. Она тихо стояла и смотрела на магазин запчастей напротив.
– Робин, ну как ты не поймешь, я хочу уехать отсюда. Я хочу в Калифорнию. Пока у меня не было такой возможности. Мешали разные обстоятельства. Но я уеду. Я не хочу, чтобы вся моя жизнь прошла здесь.
– Здесь твой дом. Этот город не хуже любого другого, Так же, как и дом на Техас-стрит.
Талли опять покачала головой.
– Здесь не дом. Дом – в Роще.
Робин тоже встал и подошел к ней.
– Забудь ты эту Рощу, ради Бога. Ты не живешь там уже два года и никогда больше не будешь там жить. Забудь о ней. Все ушло.
– Это ты так думаешь, – сказала Талли. – Ничего не ушло. Я, выглядывая в окно, всякий раз жду, что увижу автомагистраль.
– А вместо нее ты видишь железную дорогу. Намного лучше, нечего сказать.
Талли помолчала.
– Мне опять звонил доктор Рубен. Вернее, он поручил это медсестре, она посмелее. Она сказала, что мою мать вот-вот переведут в Мэннингер, в отделение для хроников, и что она все время спрашивает обо мне. Они хотели знать, не передумала ли я.
Робин напряженно застыл рядом с ней.
– И что, ты? Ты не передумала?
Талли удивленно взглянула на него.
– Нет, – ответила она. – Ты же знаешь, что нет. И ты сам только что сказал, что Роща навсегда осталась в прошлом.
– Я знаю, знаю, – быстро сказал он. – Я просто спросил.
Талли продолжала.
– «Желаю вам всего хорошего», – сказала я сестре на прощание. И все. Надеюсь, они переведут ее и оставят меня в покое.
Робин заговорил, не в состоянии заставить себя смотреть на Талли.
… – В отделение для хронических больных, Талли. Хронических.
– О Робин! – воскликнула Талли. – Не будем больше об этом.
Он взял ее руку и задержал в своей.
– Талли, а как же твой дом? Давай я куплю его.
Она попыталась выдернуть руку. Он сжал ее крепче.
– Робин, я не хочу дом. Я хочу в Калифорнию.
Робин отбросил ее руку:
– С тобой просто невозможно. Ты ошибаешься, если думаешь, что стоит тебе переехать в Калифорнию, и твоя жизнь разом изменится. Ты забываешь, Талли Мейкер, что тебе придется взять с собой свое «я». Ты не сможешь оставить свое распроклятое «я» в Топике.
Она не нашлась, что на это ответить, но подумала о трейлере, о Роще, о своей матери. И о Святом Марке тоже.
– А кто сказал, что что-то изменится? – медленно проговорила она. – Мне ведь нужна только иллюзия.
Иллюзия университетского диплома? Иллюзия хорошей работы? Иллюзия океана?
– Иллюзия чего? – раздраженно спросил Робин, направляясь к двери. Его лицо отражало страшную внутреннюю борьбу – он прикладывал усилия, чтобы не потерять над собой контроль.
Талли увидела его лицо и почти подбежала к нему.
– Иллюзия хорошей жизни, – сказала она, вставая между ним и дверью. – Пожалуйста, пойми меня.
– Я понимаю. Я не хочу, чтобы ты возвращала мне кольцо. Я приму его обратно только вместе с тобой. Я уже говорил тебе. Продай кольцо, этого тебе хватит, чтобы провести отпуск с твоим учителем.
Талли хотела сказать Робину, что Джереми предложил ей ехать в Калифорнию вместе, хотела сказать, как это для нее важно, но, взглянув на его лицо, она не смогла.
– Робин, – сказала Талли примирительно, – ты ведь даже не знаешь, продается ли тот дом.
Его лицо немного смягчилось.
– Я предложу им столько, что они не откажутся, – без улыбки ответил он.
Она взяла его за руку.
– Не уезжай, – попросила Талли. – Останься у меня.
15 апреля 1981 года
Привет, Джул!
«Обычные люди» – лучший фильм года! Ты можешь себе это представить? Старый добрый Роберт Редфорд. А мы-то думали, что он лишь симпатичная физиономия. Ты мне не пишешь. У будущего специалиста компьютерных наук находится время для кино?
Тем временем в нашем дождливом государстве Топика все ужасно. Я уже начинаю лезть на стену от своих синьоров из Вероны. А ведь еще только апрель.
Поверь мне, Джулия, я стараюсь. Ох как стараюсь! Я иду к Джереми и говорю ему, что не хочу больше с ним встречаться. Он расстраивается. Тогда я иду к Робину и говорю ему, что не хочу больше с ним встречаться. Он тоже расстраивается. А я расстраиваюсь из-за того, что им плохо. Робин предлагает мне дом, Джереми предлагает уехать вместе с ним в Калифорнию. Но как я могу порвать с Робином, если я все еще ношу его кольцо, которое он отказывается взять обратно? И как я могу порвать с Джереми, штатным преподавателем, который уже испросил перевода в Калифорнийский университет и теперь ждет вызова на собеседование?
Я так устала от всего этого. Ощущение усталости никогда не покидает меня. Я много курю. Сплю еще хуже, чем раньше; утром тащусь на работу, потом на занятия. Скоро экзамены, и они слишком много значат для меня, чтобы махнуть на них рукой только потому, что я никак не могу принять решение. Я никогда не думала, Джулия, что я – эгоистка. Причем эгоистка нерешительная. Я перестала нравиться самой себе.
Пиши, пожалуйста.
Любящая тебя Талли.
30 апреля 1981 года
Дорогая Джулия!
Видимо, если в самом скором времени ничего от тебя не получу, то не получу уже до конца экзаменов. Почему от тебя ничего нет? Ну ладно, старый добрый Говард Канингэм, мистер Хиллер, предлагает проходить ту же практику, что и в прошлом году. У них там в Агентстве по набору семей страшная нехватка персонала. Я спросила его, смогу ли я ходить один-два раза в неделю на место (это значит расспрашивать потенциальных опекунов у них дома), и он сказал: «Если будет время». Вся эта система напоминает одну игру, знаешь, где надо к списку на стороне «А» подобрать соответствующую строчку на стороне «Б». На стороне «Б» все пронумеровано от 1 до 20, а на стороне «А» – в другом порядке. На то, чтобы сопоставить списки, у тебя всего пять минут. Вот и здесь точно так же. На стороне «А» – пятьдесят семей, готовых взять детей, а на стороне «Б» – около ста пятидесяти детей. Неудивительно, что мой бывший босс Лилиан Уайт отдает этих бедных детей любому желающему. Все-таки это лучше, чем держать их в распределителе для малолетних – я там работала. Но должен быть другой способ помочь им. Нужно больше семей – семей, которые на самом деле хотят что-то сделать для детей. Понимаешь, ведь многие из этих пятидесяти семей берут ребенка только ради несчастных семи долларов в день! Я бы сказала, что таких – половина, и мне больно от этого. Вряд ли ты, сидя над своими цифрами, сталкиваешься с такими тяжелыми эмоциональными конфликтами.
Как Ричард? Вы по-прежнему разговариваете? Ты не объяснила, почему он порвал с тобой. А если порвала ты, то, значит, он совершил что-то очень плохое – ведь продолжала же ты встречаться с Томом, даже когда он пал ниже самой последней черты.
Я не видела тебя почти год. Хорошо хоть у меня есть Шейки, с которой можно поговорить. Я и не так уж люблю разговаривать, а она не любит слушать; таким образом, мы ладим с ней совсем неплохо. К тому же она всегда с Фрэнком, который еще больше осложняет наше общение. На днях я спросила у Шейки совета относительно своей дурацкой истории. Целых пятнадцать минут рассказывала ей и про Калифорнию, и про Джереми, и про то, какой он образованный, и как сильно он озабочен тем, чтобы я получила образование, и про то, как мы могли бы жить рядом с Санта-Круз, и про то, что Робин хочет жениться на мне и купить мне дом. И знаешь, что она сказала? Она сказала: «Фрэнк – строитель, он построит тебе дом».
Я чуть не затрясла ее, как грушу. И тогда она сказала: «Господи, как же я рада, что у меня нет таких проблем».
– Пока нет, – сказала я, – до Рождества.
Она улыбнулась и сказала:
Да, но мой выбор ясен.
Ну ладно, мне надо идти. Пиши, пожалуйста. Где ты?
Любящая тебя Талли.
P. S. Опять позвонили из Топикской городской. На этот раз я уже не была такой вежливой.
2 мая 1981 года
Дорогая Талли!
Ладно, ладно, не паникуй. Я пишу. Это будет короткое письмо. Да, Талли, ты хочешь, чтоб и волки были сыты, и овцы целы. Но твои мужчины отнюдь не глупы. И оба знают, что если один не дождется, то другой получит тебя, как говорится, по негласной договоренности. Все это тянется довольно долго, и обоим пора бы уже понять, что сама ты не примешь решения. Я никогда не думала, Талли, что ты будешь так колебаться. Я всегда думала, что ты просто… осторожная.
Мы поговорим с тобой при встрече. Я собираюсь домой. Через неделю. Мне нужно закончить тут кое-какие дела, и я приеду на целых две недели.
Должно быть, ты читала мои письма не так внимательно, как говоришь. Это я порвала с Ричардом, а не наоборот, как ты, кажется, думаешь. Я порвала с ним, потому что он мне безразличен, почти так же, как был безразличен Том. Но то было в школе, и мне не хотелось быть одной. Как, например, идти без парня на выпускной бал? И не более того. И даже то, что ты рассказала мне про Тома, не стоило того, чтобы оказаться одной на выпускном. И мы с ним прекрасно провели время. (На выпускном я впервые соприкоснулась с этим, – ты понимаешь, что я имею в виду?)
Жаль, что ты тогда не пришла. Но, наверное, тебе и с Робином было хорошо.
Я продолжаю ходить к доктору Кингэллис два раза в неделю. Она мне очень помогает. Что бы я без нее делала? Но она говорит, что теперь я стала гораздо сильнее и лучше знаю свое собственное сердце, а значит, у меня все будет хорошо. Она ничего не понимает. Гм-м. В общем, может быть, она мне не так уж и помогла.
Я приду к тебе в «Каса Дель Сол», когда приеду домой. Хотя, судя по всему, ты здорово занята, и у тебя может не найтись для меня времени.
Любящая тебя Джулия.
P. S. Я не знаю Джереми и потому повременю пока с оценками, но я знаю Робина, и мне ужасно жаль его. И зачем тебе понадобилось встречаться с кем-то еще, когда у тебя есть он?
Верная своему слову, Джулия действительно пришла к Талли в «Каса Дель Сол». В эту неделю Талли сдавала экзамены.
– Джулия, я не могу с тобой поговорить, – сразу сказала Талли.
– Какой сюрприз!
– Я хожу на работу только потому, что нужно что-то, есть.
Талли разглядывала Джулию. Отросшие волосы подруги стали виться еще сильнее. Джулия пополнела, на круглом лице блестели круглые глаза. «И руки тоже круглые», – отметила про себя Талли.
Джулия прошла и, сев за столик Талли, заказала фирменный ланч «Каса Дель Сол». Съев три порции энчиладас, она поманила к себе Талли. Талли подошла и взглянула на остатки еды на столе.
– Больше не можешь, Джул?
– Я съем еще мороженое, – сказала Джулия. – С двумя вишенками.
Талли принесла мороженое и села напротив.
– Слушай, а что ты здесь делаешь? Сейчас же идут экзамены. Или в Нортвестерне их не бывает?
– Конечно. Ты разве не получила моего письма?
Талли получила письмо дней десять назад. Но все эти десять дней она была как в тумане – постоянные выяснения отношений и бессонные ночи совсем извели ее; она выкуривала по полторы пачки в день и до самого утра сидела над книгами. Талли едва помнила, о чем писала подруга.
– Конечно, получила. Ты писала, что приедешь домой.
– Ну вот я и дома.
– Ха! – Талли не знала, что сказать. Писать было как-то легче.
– Твои мама с папой, наверное, до смерти рады, что ты приехала?
Джулия пожала плечами.
– И рады, и вроде бы не очень. Вот Винни, он точно счастлив.
Талли огляделась вокруг в надежде увидеть неубранный столик. К несчастью, такого не оказалось.
– Да… я рада, что ты пришла повидаться. Может, выберемся куда-нибудь вместе?
– Может быть, – уклончиво ответила Джулия.
– У тебя все нормально? – спросила Талли.
– Да, прекрасно. Слушай, знаешь, что я подумала? Знаешь, что было бы здорово?
Талли покачала головой.
– Провести вечер и ночь вместе. Как когда-то, помнишь? На заднем дворе? Я возьму у мамы пару спальных мешков, ты придешь, и мы будем спать на улице. Поджарим орехов на барбекью. Что ты на это скажешь?
Талли хотела сказать, что завтра у нее экзамен по английской литературе, а она так и не прочла «Укрощение строптивой».
– Ага… – опомнилась она. – Когда ты хочешь это устроить?
– Как-нибудь. Скоро. Когда ты сдашь экзамены? Устроим себе маленькое торжество по случаю сдачи экзаменов.
– Ладно, давай, – сказала Талли вставая, – да, это будет хорошо. Конечно, так и сделаем.
Талли пришла к Джулии через пять дней, когда все экзамены были уже сданы. Анджела Мартинес встретила ее по-матерински шумно и накормила бурритос и энчиладас собственного приготовления. Но Талли заметила, что Анджела обращается к детям и к Талли, дети, в свою очередь, обращаются к Джулии и к Талли, но Анджела не обращается к дочери, разве что в случае крайней необходимости – передай соль, передай рис, где салфетки.
Когда девушки вышли на улицу ставить палатку, Талли прокашлялась.
– Слушай, Джул, что произошло между тобой и мамой?
Джулия не смотрела на Талли – она привязывала к колышкам концы палатки.
– А, да так, – то одно, то другое.
Значит, что-то все-таки есть.
– Что одно, что другое?
Джулия прямо посмотрела на нее.
– Я бросила университет.
Талли задохнулась и не сразу смогла спросить:
– Что? Что ты сделала? Почему?
– Не знаю. А почему бы и нет?
Талли уселась по-турецки на прохладную траву рядом с Джулией.
– И ради этого ты ходила к психологу? Хорошенькое дело! И ты называешь это помощью?
– Ах, значит, ты все-таки читала мои письма. Доктор Кингэллис говорит, что я должна преодолевать свои проблемы еще до того, как узнаю, что они у меня есть.
Талли покачала головой.
– Джулия, это совершенно бессмысленно. Как ты можешь их преодолеть, если ты не знаешь о них?
– Понятия не имею. По-моему, этим я сейчас и занимаюсь. Что с тобой, что с матерью.
– Твоя мать права. Глупо бросать учебу. Неудивительно, что она переживает.
– Ты не представляешь, как.
– А что говорит папа?
– О, он такой смешной. Он глубоко огорчен, но он все время говорит: «Анджела, прекрати ныть, ей двадцать лет, она сама решит, что ей делать, перестань причитать». А мама восклицает: «Коммуна! Она бросила учебу, чтобы жить в коммуне»! А отец похлопывает ее по плечу и говорит: «Могло быть хуже, mia cara[25]25
Моя дорогая (итал.).
[Закрыть], могло быть хуже». А мать качает головой и говорит: «Куда уж хуже, куда уж хуже». Это надо видеть – то еще зрелище.
Талли засмеялась и упала на траву. Джулия легла рядом с ней.
– Хочешь одеяло?
Талли приподнялась.
– Нет, как раз наоборот, – сказала она, стягивая рубашку и ложась обратно в одних шортах и в лифчике. – Хочу чувствовать спиной сырую траву.
Джулия подстелила себе одеяло.
– С одеялом лучше, – возразила она.
Ночь была теплой. Джулия и Талли лежали на спине, закинув руки за голову, и глядели в небо.
– О какой коммуне говорит твоя мама? – осторожно спросила Талли.
– Я собираюсь… в Аризону. Познакомилась с девчонками в студенческом баре. Мы немного выпили, разговорились, и они рассказали мне про свой лагерь в Аризоне, они называют его Солнечный Луг. Каждое лето они едут туда и пытаются вырастить в пустыне урожай. Если это получилось у евреев в Негеве, то почему не может получиться у них, правда? Ну вот, в общем, у них есть кусок земли. Он, конечно, принадлежит кому-то, я не знаю точно – кому, и вот двадцать человек едут и живут там пока не наступит сезон дождей; встают до рассвета, поливают огороды, и едят то, что сумели вырастить. Примитивная и здоровая жизнь. И что я хочу попробовать.
– Звучит заманчиво, – сказала Талли без энтузиазма. – Ты с кем-нибудь знакома?
– С Лаурой, моей соседкой по комнате. Она едет со мной.
– Это хорошо. Действительно очень удобно.
– Что ты хочешь этим сказать? – спросила Джулия с вызовом.
– Ничего. Бросить учебу и уехать в пустыню… Очень хорошо.
– Это поможет мне вырасти.
– Джулия, ты не помидор. Ты – человеческое существо.
– Подожди, дай мне закончить. Это должно помочь мне… исцелиться. Доктор Кингэллис сказала, что такой опыт мне нужен.
– О, ну тогда конечно. Доктор Кингэллис знает, что говорит, правда? – усмехнулась Талли.
Джулия тихо сказала:
– Твое богатство там, к чему лежит твое сердце. Кто это сказал? Святой Матфей? Святой Марк?
«Какая разница?» – подумала Талли.
– Уже почти лето, – произнесла она вслух. – Так т жарко, и уже целых два дня не было серьезного торнадо. В воздухе разлит такой чудный аромат. Мы с Джереми как то ездили к озеру Клинтон, и там тоже чудесно пахло – теплом и зеленью.
– Ты часто видишь Робина? – спросила Джулия.
Талли не понравился этот вопрос..
– Время от времени. Он много работает. Начал играть в регби, и теперь у него постоянно что-нибудь болит. На прошлой неделе ему сломали нос.
– А Джереми предлагал тебе выйти за него замуж? – спросила Джулия.
Все больше раздражаясь, Талли ответила:
– Нет, не предлагал. Он знает, что я не хочу этого. Знает, что Робин сделал мне предложение и я сказала «нет». Так вот, Джереми говорит, что хочет иметь перед Робином преимущество, быть не таким, как он.
