Текст книги "Талли"

Автор книги: Паулина Симонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 50 страниц)

А сама Талли одиноко бродила босиком по грязному двору и играла с цыплятами и бездомными кошками. Пыльная и неумытая, Талли каждое лето проводила во дворе дома на Гроув-стрит с видом на шоссе и железную дорогу. Кто натирал ее лосьоном для загара? Кто целовал ее пяточки, купал и дарил игрушки? Годы раннего детства не оставили ярких воспоминаний в памяти Талли. Где-то там, в этом детстве, у нее было два брата, и даже отец, но потом Хедда и Талли остались одни, и к ним переехали тетя Лена и дядя Чарли, чтобы помочь Хедде выкупить закладную. После смерти дяди Чарли осталась страховка, и им стало легче платить по счетам. Хедда работала от зари до зари, а тетя Лена оставалась дома. Тетя Лена была седая и тучная, хотя ей было всего сорок, когда она осталась вдовой. Большую часть времени она проводила в своих комнатах: когда умер дядя Чарли, она взяла себе спальню и столовую. Она сказала, что после смерти дяди Чарли имеет право на жизненное пространство, и дом фактически стал принадлежать ей.

Оперевшись на локоть, Талли смотрела на Дженнифер. «Дженни, ты так много всего получила Божьей милостью. Но мне все равно. Я не завидую тебе, это правда. Мне и самой странно, что я думаю об этом, но клянусь тебе, Дженнифер, если бы было возможно, чтобы Господь Бог, отвернувшись от меня, дал тебе счастье, дал тебе то, чего ты хочешь всем сердцем, то единственное, что тебе нужно, я бы согласилась провести всю свою жизнь так, как я живу сейчас, и не пожалела бы об этом. Дженнифер, дорогая. Все будет хорошо».

Рано утром Дженнифер с красными и опухшими глазами села в кровати и сказала:

– Талл, расскажи мне про черепаху и скорпиона.

– Джен, вылезай отсюда к чертовой матери. Я смертельно устала. Солнце уже встало, разве не видишь? Я – как дитя джунглей. Теперь моя очередь спать. Ты спала всю ночь.

– Расскажи мне, Талли, расскажи, и заодно почеши спинку.

– Господи, Мандолини, ты чертовски требовательна. Ох, ну ладно.

Талли вздохнула, села на край кровати и начала чесать плечи Дженнифер.

– Как-то раз, – начала она, – скорпион плыл по большому озеру, направляясь к самой его середине. И когда он достиг ее, то вдруг понял, что не знает, как нужно плавать, и начал тонуть.

– Не так сильно, Талли, не так сильно! – воскликнула Дженнифер.

Талли вздохнула и продолжала.

– Помогите! Помогите! – закричал скорпион. Но никто не пришел ему на помощь. Тем временем мимо проплывала черепаха. Скорпион увидел ее и сказал: «Черепаха, пожалуйста, помоги мне. Разве ты не видишь, что я тону?» И черепаха ответила: «Нет, я не буду помогать тебе. Как только я приближусь к тебе, ты укусишь меня, и тогда я умру».

– Талли, ну теперь я вообще ничего не чувствую. Чуть сильнее, пожалуйста.

Зная, что Дженнифер не видит ее, Талли показала ей язык.

– И перестань показывать мне язык, – сказала Дженнифер, не открывая глаз. – Я прекрасно знаю, что ты делаешь. Лучше продолжай.

– Скорпион запротестовал, – громко сказала Талли. – «Черепаха, клянусь, я не укушу тебя. Я не такой глупый, черепаха. Ведь если я укушу тебя, я утону, а я не хочу умирать». Черепаха поверила ему, подплыла, взяла скорпиона себе на спину и поплыла к берегу. Когда черепаха была уже совсем рядом с берегом, скорпион укусил ее. И когда они оба стали тонуть, черепаха повернулась к нему и спросила: «Но почему? Почему ты сделал это, скорпион? Теперь мы оба умрем. Почему ты сделал это?» И скорпион ответил: «Потому что я – скорпион. Я не смог удержаться. Такова моя натура».

Дженнифер тихо лежала на животе.

– Я люблю эту историю, – сказала она.

«А я люблю тебя, Мандолини», – подумала Талли.

4

На Рождество Талли и Робин поехали на похороны его отца. Мистер Де Марко умер в Сочельник.

Двадцать седьмого декабря они опустили его гроб в землю рядом с Памелой Де Марко. Робин представил Талли родным как свою девушку, и Талли сердечно всем улыбалась. День был пронзительно холодный и ветреный. Талли удивляло, как открыто выражают свои чувства собравшиеся. Робин молчал, весь в черном, его лицо походило на маску. Но когда вернулись домой и он увидел кресло отца и вдохнул запах камфары, выдержка ему изменила. Талли гладила Робина по спине и опять удивлялась. Ей казалось, что он не очень переживает из-за болезни отца, но вот тот умер, и для Робина это настоящий удар.

Новый год прошел хорошо. Шейки, Королева бала выпускников, пригласила всех на вечеринку. Даже Джулия с Томом не ссорились. Все внимание Талли этим вечером было приковано к Дженнифер, потому что Дженнифер почти весь вечер провела с Джеком. Он не отходил от нее ни на шаг. Талли не стала всматриваться в лицо подруги, она и так знала, что увидит; куда больше ее интересовало лицо Джека. Но на его лице трудно было прочитать какие-либо чувства. Потому что, во-первых, он был пьян. А во-вторых, он не принадлежал к числу тех людей, по лицам которых легко читать. Он умудрялся владеть своим лицом даже под парами алкоголя. Но его руки дотрагивались до рук и плеч Дженнифер, до ее лица и шеи. Его глаза смеялись вместе с ней, и его губы тоже. А Джек склонился к ней, Талли даже показалось, что он почти нежен. Нежный – какое нелепое слово! Но именно слово «нежность» пришло ей на ум, когда она увидела, как Джек смотрит на Дженнифер. И еще: он смотрел на нее так, словно знает ее лицо наизусть. «Итак…» – тихонько запела Талли…

 
…Итак,
Готов поверить я тебе почти,
Что отличишь лазурь небес от моря,
Восторг и радость от тоски и горя,
Отчаянье от радужной мечты.
Но кто же, кто над нашим сердцем волен,
Как отличить, скажи, сумеешь ты
Любовь, неотличимую от боли?
 

«Джек капитан известной футбольной команды, – подумала Талли. И этим все сказано относительно его чувств к Дженнифер». Но Талли мечтала, чтобы Дженнифер получила то, что она хочет, а единственное, чего хотела Дженнифер, был Джек.

Они попрощались со старым годом и поцелуями и шампанским приветствовали новый, дружно спев «Старое доброе время». Робин поцеловал Талли, она улыбнулась и ущипнула его за руку. «Мне сейчас не до песен», – подумала она. В какой-то момент она на секунду упустила из виду Дженнифер и больше так и не смогла ее найти. Ни ее, ни Джека.

5

Дженнифер закрыла глаза и тут же снова открыла.

О Господи! Он здесь. Открой глаза, Джен, ты же так хотела смотреть на него, а теперь закрываешь глаза? Что с тобой?

Она предполагала, что они едут к его дому. Он не сказал на этот счет ничего определенного. Незадолго до того, как часы пробили полночь, он шепнул ей: «Давай смоемся отсюда», – и потом добавил кое-что еще. А может быть, он думал, что они поедут домой к Дженнифер? На вид он был совсем пьян.

«Хорошо, Джен, держись за баранку обеими руками, успокойся, девочка, и веди машину. У тебя еще будет уйма времени, чтобы смотреть на него. А сейчас просто веди машину. Должно быть, уже за полночь, – подумала она. – Никак не могу вспомнить: он сам попросил меня отвезти его домой, или я ему предложила? Да и помнит ли он сейчас, где его дом? Ты только посмотри на него, нет, ты только посмотри на него. Дженнифер, веди машину, и успокойся».

На Лейксайд Драйв Джек пригласил ее войти. Казалось, дома никого нет. «Все ушли», – подтвердил Джек, исчезая в ванной. Дженнифер села на диван в гостиной и осмотрелась. Давненько она не была здесь. Год, наверное. Ей всегда нравилась эта комната. Здесь стояла плетеная мебель, выкрашенная в белый цвет, и было много цветов.

Дженнифер подняла взгляд на Джека, который принес ей кока-колу.

– Твоя любимая, правильно?

Она хотела ответить: нет, неправильно, это он – ее любимый, но боялась показаться слишком банальной.

Джек опустился на диван рядом с ней и дотронулся до ее волос.

– У тебя такие мягкие шелковистые волосы, – пробормотал он. – Мне нравится, как от тебя пахнет, я всегда любил твой запах.

– Всегда? – спросила она.

– Всегда, – подтвердил Джек, отводя ее волосы с шеи. Она помогла ему, и он наклонился и поцеловал ее, поцеловал ее шею. Дженнифер подалась к нему, и Джек стал покрывать поцелуями ее шею. Дженнифер не хотелось закрывать глаза, – наоборот, хотелось смотреть, как он ее целует, но она не смогла. Как только его губы коснулись ее шеи, глаза Джен тут же закрылись.

Одной рукой она обняла его, а пальцы другой ощупывали его лицо, как делают слепые. Сначала Джек просто нежно касался ее губами, но вскоре поцелуи стали нетерпеливее; обойдя подбородок, он нашел ее губы и принялся целовать их – грубо и нежно, грубо и нежно. Сознание Дженнифер захлопнулось, как и ее глаза. Следить за тем, что происходит, было совершенно невозможно. И она перестала, не ощущая ничего, кроме его рта и его больших грубых и нежных рук, которые скользили по всему ее телу. Джек встал перед Дженнифер на колени и расстегнул ее блузку. Прижавшись лицом к ее груди, он принялся целовать нежную кожу, а его руки искали застежку бюстгальтера. «Он расстегивается спереди», – подсказала Дженнифер, и он обнажил ее груди, посмотрел на них и застонал. «Джен, ты такая красивая, Господи, просто невероятно». Он целовал ее грудь, упиваясь ее упругой мягкостью и нежной гладкостью кожи. Дженнифер стонала, ее глаза совсем закрылись, руки вцепились в его светлые волосы, она окончательно растворилась.

«Я не могу поверить, что я взаправду здесь, с тобой. Не могу поверить, что ты целуешь меня. Не могу поверить, что ты целуешь меня». Ведь об этом, о его губах, о его руках на своем теле мечтала она каждый день последние четыре года. Она мечтала полностью раствориться на его губах.

Джек отнес Дженнифер в спальню, не переставая целовать. Он уложил ее на кровать и начал расстегивать ремень. Расстегивать ремень. «Я лежу на его кровати». Дженнифер смотрела, как он это делает, не осознавая, что происходит; она сходила с ума от желания чувствовать его.

И она получила его. Через несколько секунд он уже вошел в нее, и единственной ее мыслью было: О Боже, неужели это так бывает?

– О, ты такая влажная… Ты готова принять меня.

Он застонал. Она тихо ответила. Она была здесь, с ним, прижатая к его широкой гладкой груди, в кольце его мускулистых рук, и светлая грива закрывала его красивое пьяное лицо, склонившееся к ней. Она была здесь, с ним. И так любила его, что была готова для него всегда.

Джек был слишком пьян, чтобы управиться быстро. Они попробовали и так, и этак. Дженнифер, впервые в жизни видевшая так близко обнаженного мужчину, побывала и сверху, и снизу, и во всех мыслимых позах. Лаская его, Дженнифер подумала, что это определенно доставляет ей удовольствие. «Он для меня первый во всем». Джек приладил рядом с кроватью зеркало, чтобы они могли видеть себя. И они прошли весь круг сначала. Он не причинил ей сильной боли, так как она не была девственницей в полном смысле слова. Но после столь активных упражнений она все же ощутила некоторый дискомфорт. Дискомфорт это или что-то другое, думала Джен, но даже если бы было в тысячу раз больнее, она все равно согласилась бы, лишь бы ему было хорошо, и лишь он был рядом, и она могла раствориться в пространстве, в пространстве по имени Джек.

Наконец он упал на нее, весь в испарине, утомленный, и мгновенно уснул. Дженнифер приказала себе не огорчаться.

Джек был тяжелым и влажным. Его волосы спутались, дыхание было неровным. Дженнифер погладила его ноги, провела пальцами по спине и поцеловала в висок.

Как долго пролежала она без сна? О чем она думала? Ни о чем. Ни о чем – и обо всем. Она думала о том, как они снова займутся сексом, как он поцелует ее на улице на глазах у всех, и о совсем невозможном – что он пригласит ее в качестве своей девушки на выпускной вечер. Она вспомнила, что не приняла никаких мер предосторожности, ей даже в голову не пришло воспользоваться противозачаточными средствами. Он даже не спросил ее об этом и, конечно же, ничего не сделал сам. При мысли о беременности Дженнифер засмеялась. И подумала: «Я люблю его. Я влюблена в него. И только это чувство я хочу испытывать, оставаясь наедине с мужчиной. Именно это чувство я хочу испытывать, когда смотрю в лицо, склонившееся надо мной, и если я этого не чувствую, то не чувствую ничего». Все другое – иллюзия. Дженнифер поглаживала Джека по спине кончиками пальцев, вспоминая те годы, когда они были просто друзьями. «Помнишь, как мы играли в софтбол, Джек? Помнишь Шанга Парк? До того, как ты стал капитаном? Помнишь то время?» Постепенно она уснула.

Она проснулась, а Джек все еще лежал на ней. Он быстро поднялся, пробурчав какие-то извинения, и убежал ванную. Вернувшись, он сразу натянул брюки. Присев на кровать рядом с Дженнифер, Джек потер виски.

– Джен, сейчас шесть часов, твои родители, наверное, сходят с ума?

«Мои родители? Я, это я схожу с ума».

– Да, наверное.

Дженнифер улыбнулась ему, и Джек широко улыбнулся в ответ.

– Ты не думаешь, что тебе пора домой?

– Если ты думаешь, что мне пора домой, то и я так думаю. Но я могла бы им позвонить.

Джек казался удивленным.

– Позвонить? Единственная дочь родителей-итальянцев, ты можешь позвонить им в шесть утра и сказать… что ты им скажешь?

Дженнифер на секунду задумалась. Она не хотела уходит.

– Если ты думаешь, что мне пора уходить, я уйду, – тусклым голосом повторила она.

Джек не ответил, они не смотрели друг на друга.

– Хорошо, – сказала она и поднялась с кровати, все еще обнаженная. – Я все поняла.

Дженнифер оделась, и Джек, все еще в одних брюках, проводил ее до машины. Его рука опустилась ей на плечо.

– Послушай, – сказал он. Его голос показался ей холодным как лед. – Извини. Мне действительно хотелось этого, и я рад, что мы были вместе. Надеюсь, ты понимаешь.

Она поняла. Конечно. Она растянула губы, надеясь, что у нее получилась улыбка, а не гримаса, и Джек наклонился и поцеловал ее в щеку.

– Я позвоню тебе, – сказал он. – Будь осторожна на дороге.

Дженнифер тронулась с места. Она ехала и ехала по городу. Вместо того, чтобы повернуть домой, она двинулась Лоуренсу, обогнула территорию Канзасского университета, потом поехала к Эодора, потом к Де Сото, и долго просидела на краю заброшенного кукурузного поля, утратив представление о времени и пространстве. Потом направилась к дому Талли. Обошла вокруг дома и долго бросала в окно подруги камешки, до тех пор, пока один не попал прямо в голову спящей за столом Талли.

– Выйди, бессонная душа, впусти меня, – пропела Дженнифер снизу.

– Ты чуть не убила меня, – сказала Талли, открывая входную дверь. – Где ты была? Твоя мама с ума сходит.

– Хорошо, я ей позвоню, – сказала Джен. – Только сначала посплю. Давай спать.

Дженнифер разделась и забралась в постель.

Талли обняла подругу и тихо сказала:

– Дженнифер, я знаю этот запах. От тебя пахнет мужчиной.

– Талли, – прошептала Дженнифер, – не спрашивай меня ни о чем, и мне не придется тебе лгать.

Талли ничего не сказала, и два часа пролежала, не смыкая глаз, пока в комнату не вошла Хедда, сказав, что на телефоне мистер Мандолини. и он совершенно вне себя. Дженнифер поговорила с матерью, потом снова забралась в постель и притворилась спящей.

6

В феврале на родительском собрании мистер и миссис Мандолини угрюмо сидели перед учителем математики мистером Шмидтом и слушали, как он рассказывает о том, что у Дженнифер – серьезные проблемы с учебой и что ее поведение в школе в последнее время вызывает у него опасения.

– Не думаю, что проблемы так уж серьезны, мистер Шмидт, – возражала Линн. – Наша дочь находится под постоянным контролем, – продолжала она, не давая ему перебить себя. – Вы знаете, что она собирается поступать в Стэнфорд, и вы видели результаты ее тестирования – для ее возраста они даже слишком хороши.

Мистер Шмидт только качал головой. Тони понемногу начинал выходить из себя.

– В чем дело? Проблемы, проблемы! Вы, похоже, специально раздуваете их? Я не понимаю. У вас к ней какие-то личные претензии?

Мистер Шмидт сделал глубокий вздох.

– Мистер и миссис Мандолини. Линн. Тони. Дженнифер учится у нас уже три года, и вы знаете, как я всегда относился к ней. Конечно же, у меня нет к ней никакой личной неприязни. Единственное личное чувство, которое я испытываю к Дженнифер, – это привязанность. Однако, ее оценки и, главное, потеря интереса к учебе глубоко беспокоят меня.

– Ну, а нас это не беспокоит, – сказал Тони. Он поднялся и повернулся к жене: – Идем.

– Тони, – остановил его мистер Шмидт, хрустнув пальцами. – Подождите. Вы знаете, что отметки Дженнифер сползли с девяносто девяти в прошлом году до восьмидесяти двух в начале этого года, а ко второй четверти… – он замялся, – … ну, вы видели ее табель. Я поставил ей шестьдесят пять только потому, что люблю ее и беспокоюсь о ней. Однако вы должны знать, что ни одного теста в последней четверти – это четыре экзамена и шесть письменных опросов – она не прошла. Она завалила их все до одного. Дженнифер всегда могла ответить математику, хоть ночью ее разбуди. Господи, да она иногда даже меня поправляла! Я двадцати лет преподаю математику и ни разу не встречал ученика,_; набравшего столько баллов на тестировании. – Он замолчал, чтобы перевести дух. – Я пытаюсь объяснить вам, что ее поведение вызывает беспокойство.

Линн и Тони не отрывали глаз от пола.

– Уверен, вы не в первый раз слышите такое, – сказал он мягко. – Я разговаривал с другими учителями. По всем предметам одна и та же картина. Дженнифер перестала учиться.

– Мистер Шмидт, – Линн подняла глаза. – Это ее последний год в школе. Последний! Вы забыли, как были молоды? Восемнадцать лёт, команда болельщиков! – Она сглотнула. – Вы знаете, мы всю жизнь постоянно подталкивали и подгоняли ее. – Линн взглянула на мужа, Тони энергично закивал. – Но это – последний год! – продолжала она. – Давайте не будем давить на нее. Правда, Тони? На следующий год она собирается в Стэнфорд, ей предстоит много трудиться; так давайте же дадим ей немного отдохнуть перед стартом. Правильно, Тони?

– Абсолютно! – согласился он.

Мистер Шмидт вздохнул и сделал еще одну попытку.

– На выпускном вечере она должна произнести прощальную речь. Но как она будет выступать, если провалится на экзаменах?

Тони встал.

– Знаете, мистер Шмидт, мы гордимся своей дочерью, и, что бы она ни делала, самое главное для нас – ее счастье. Если она по каким-то своим личным причинам будет счастлива и без этой прощальной речи, – значит, это не нужно и нам.

– А эта ее… – осторожно начал мистер Шмидт, – эта ее… гм-м, ее… отстраненность… вы не замечали симптомов? Тех, что бывали у нее в детстве? Может быть, у нее снова… В классе она молчит как немая.

– Го-о-споди-и-и! – воскликнул Тони. – Вы же не врач! Вы – преподаватель математики.

Они больше не захотели с ним разговаривать. Мистер Шмидт посмотрел им вслед и заглянул в соседний кабинет к мисс Келлер, учительнице биологии. Он спросил, что она думает о мистере и миссис Мандолини.

– Они ничего не хотят слушать, Джим. Должно быть, не могут поверить. Ведь их дочь всегда прекрасно училась.

– Да, и вспомни мои слова. Я готов поспорить, что они не придут на весеннее родительское собрание, – сказал мистер Шмидт.

Тони и Линн предстоял еще разговор с преподавателями по истории и английскому, но они оба, не сговариваясь, вышли из школы, сели в машину и в полном молчании поехали домой.

– Скажем ей? – спросила Линн, выпуская кольца дыма уже у себя в кухне на Сансет-корт.

Тони налил им обоим выпить.

– Нет, ни в коем случае. Она подумает, что мы наседаем на нее. Давай оставим ее ненадолго в покое, хорошо?

Прошло два часа.

– Она так и не вышла из своей комнаты повидать нас, – сказала Линн.

– Наверное, висит на телефоне или слушает музыку. Пусть она немного побудет одна, хорошо?

В полночь, когда Линн и Тонни пошли спать, в комнате их дочери было темно и не доносилось музыки. Линн не выдержала. Она постучалась и тихонько приоткрыла дверь.

– Мам, – раздался с кровати голос Дженнифер, – ты чего?

– Ничего, детка, ничего, – сказала Линн. – Спи спокойно.

На следующий вечер за ужином Линн осторожно сказала:

– Дженнифер, кажется, учителя считают, что ты стала не очень хорошо учиться.

Дженнифер подняла глаза и посмотрела на мать.

– Мам, ну ведь вы уже смотрели мой оценочный лист за прошлую неделю.

– Да, дорогая, конечно, смотрели, – сказал Тони. – Но учителя говорят, что даже эти оценки завышены. Они говорят, что в действительности ты не сдала ни одного зачета за эту четверть.

– Это правда, папа.

– Дорогая, у тебя что-то случилось?

– Нет, папа, почему должно что-то случиться? Просто я не очень хорошо училась в этой четверти, вот и все. – Помолчав, она добавила: – На следующей неделе я подтянусь, вот увидите.

Линн и Тони через силу улыбнулись.

– О, мы рады это слышать от тебя, дорогая, – сказала Линн, – мы так рады! Нам так хочется, чтобы ты хорошо училась!

– Я знаю, мам. Мне жаль, если я разочаровала вас.

Линн дотянулась рукой до Дженнифер.

– Дженни, ты не можешь разочаровать нас с папой, – серьезно сказала она. – Просто мы беспокоимся о тебе. Мы хотим, чтобы ты была счастлива, вот и все.

– Мам, это мой последний год в школе. Это такое хорошее время, – ответила Дженнифер.

После ужина Дженнифер поднялась в ванную. Закрыв дверь, она постояла с минуту, потом, не снимая тапочек и не вытащив мелочь из карманов, встала на весы. Она не взвешивалась уже целых три недели, но последние несколько дней она питалась довольно неплохо и чувствовала, что пора взвеситься. Она встала на весы и с минуту смотрела на стену (пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста), прежде чем опустила глаза вниз и увидела на черной отметке трехзначное число. Она коротко вскрикнула. Отметка стояла на месте. 102. Сто два[11]11
  Сто два фунта равны примерно 46, килограмма. Один фунт – 44 грамма.


[Закрыть]. 102! Совсем скоро это будет уже не трехзначная цифра, взволнованно подумала она.

Дженнифер сошла с весов и вернулась в спальню. Она разделась, забралась в кровать, выключила свет и еще раз вскрикнула. Это был даже не крик, а глубокий, идущий изнутри стон. Потом еще и еще. Чтобы заглушить свои стоны, пришлось включить на полную громкость приемник. Линн, заглянувшая в дверь, чтобы пожелать дочери спокойной ночи, задохнулась от счастья:

– Дженни! Музыка! Ты слушаешь музыку!

Да, подумала Дженнифер. Музыка и девушка. Сон долго не шел. Талли учила ее: если нет ни сна, ни покоя, думать только об овцах и ни о чем другом. Вот и сегодня, как все остальные ночи, Дженнифер пыталась следовать ее совету. Снова и снова, снова и снова овца бежала через луг, бежала в Стэнфорд, а потом превращалась в каких-то взрослых, в докторов, в родителей. Их жизнь была так похожа на жизнь этой овцы.

В конце февраля Талли, Дженнифер и Джулия сидели в кухне на Сансет-корт.

– Ну, что мы запишем в своих ежегодниках, девочки? – спросила Джулия. – Какое желание, какую мечту?.

– Чтобы мечтать, тоже нужно желание, – заметила Талли.

– А может быть, желать следует мечту? – вторила ей Дженнифер.

– Мейкер, Мандолини, – поморщилась Джулия, – хватит умничать. Придумайте что-нибудь. В комитете вас никто не будет дожидаться. Второе марта – крайний срок. А второе марта – в эту пятницу, к вашему сведению.

– Да ну? И кто же назначил тебя командиром? – спросила Талли.

– Секретарь, естественно, – ответила Джулия.

– Ну, вдохнови нас. Послушаем сперва твое желание, Мартинес, – предложила Талли, машинально рисуя на своем листке. – Что ты приберегла для Тома? Собираешься подарить ему свою невинность? Или с этим уже давно покончено?

Джулия ущипнула ее за руку.

– Хватит болтать чепуху. И перестань рисовать. Давайте, давайте, давайте. Как вы собираетесь учиться в колледже, если не в состоянии сосредоточиться?

– Бог мой, как же ты любишь командовать, – посетовала Дженнифер.

– Мне есть с кого брать пример, – отпарировала Джулия, – улыбаясь и указывая на Дженнифер, но та не ответила на улыбку.

Талли перевела разговор на другую тему.

– Куда, ты говорила, собирается твой возлюбленный? – спросила она Джулию.

– В Браун.

Талли улыбнулась.

– Так. А куда собираешься ты? В Северо-Западный? И сколько миль их разделяет? Тысяча? Я ведь знаю, какие у вас тесные отношения, и думаю, вам будет не хватать той физической близости, которая у вас была здесь.

– Талли! – воскликнула Джулия.

Талли принесла коробку соленой соломки. Джулия взяла себе горсть. Дженнифер сказала, что не хочет есть.

Чуть позже Талли повернулась к Джулии и сказала:

– Робин снова спрашивал, когда я перееду к нему.

– Да ты что! Опять? Вот здорово! – обрадовалась Джулия. И осеклась, увидев выражение лиц Талли и Дженнифер. – А что? Разве это не здорово? Разве не этого ты хотела? Уйти, наконец, от своей матери?

Дженнифер и Талли молча смотрели на нее, потом обменялись взглядами. Талли кивнула.

– Да, Джен, она совсем с ума сошла с этим своим Ромео, – сказала Талли.

Дженнифер улыбалась.

– Почему вы так говорите? Это нечестно, – обиделась Джулия, хлопнув ладонью по столу.

– Мартинес, – Талли тоже хлопнула ладонью. – Ты как будто ни слова не слышала из того, что я твердила последние два месяца. О чем ты думаешь? О Томе? Или о кризисе на Ближнем Востоке? Господи ты Боже мой!

– Ты можешь говорить нормально? – спросила Джулия.

– Джулия, – Талли покачала головой, – ты же знаешь, что мы с Джен собираемся в Калифорнию.

– Ну так не езди туда. Останься. Робин стоит того.

– Стоит, по-твоему?

– Конечно. Ты выйдешь за него замуж, и вы заведете парочку ребятишек, – с расстановкой проговорила Джулия. – И он купит тебе дом.

– Черт, почему ты остановилась на доме? – спросила Талли. – Почему бы тебе не сказать, что он купит мне целую жизнь?

– Я думаю, тебе стоит только попросить его об этом.

Талли улыбнулась.

– Что с тобой, Мартинес? Я не хочу детей и не хочу замуж. Я твержу тебе об этом лет с десяти.

– Ну, в десять ты, может быть, и вправду не хотела, – согласилась Джулия. – Правда, Джен?.

– Правда, Джул, – сказала Дженнифер.

– Но сейчас тебе восемнадцать.

– Ничего не изменилось, – сказала Талли.

– Я не верю тебе, – не унималась Джулия. – Зачем ты тогда ходишь каждый четверг в детский сад при Уэшборнском университете?

Талли посмотрела на Дженнифер взглядом «ох-что-я-с-ней-сейчас-сделаю». Дженнифер пожала плечами.

– И кроме того, – продолжала Джулия, – что вы с Джен собираетесь делать в Калифорнии? Ты же знаешь, что она бросит тебя при первой возможности. Потому что она хочет выйти замуж. И хочет иметь детей. Правда, Джен?

– Правда, Джул, – подтвердила Дженнифер, глядя на Талли.

– Дженнифер не бросит меня, – сказала Талли, прикинувшись обиженной. – Или все-таки бросишь, Мандолини?

– При первой возможности, – улыбнулась Дженнифер.

– Ну не знаю, Талл. По-моему, нехорошо так вдруг взять и бросить Робина, – сказала Джулия. – Вы так много времени проводили вместе.

– Много? – спросила Талли. – Что ты имеешь в виду – в день? или в неделю? или в год? или за всю жизнь? – Она засмеялась. – Мы действительно немало времени провели с пользой. Красные кожаные сиденья его «корвета» нравятся мне куда больше, чем наши разговоры.

Дженнифер и Джулия хихикнули. Дженнифер пила молоко и, макая указательный палец в стакан, рисовала на столе концентрические круги.

– Но ты только подумай, сколького ты добьешься, если ты переедешь к нему, – настаивала Джулия. – У него уйма денег. И от него будут умные дети.

– Да, Талл, действительно, подумай, – перебила ее Дженнифер. – Я не сомневаюсь: если ты попросишь, он купит тебе тот дом на Техас-стрит. Я просила папу узнать, кто владелец. Одна старая леди. – Дженнифер подняла брови. – Очень старая леди.

Талли переводила взгляд с Джулии на Дженнифер.

– Да что с вами? Оставьте меня в покое, хватит уже! Джен, что случилось? А как же Стэнфорд?

Дженнифер покачала головой, похлопала Талли по руке и снова принялась украшать стол молочными кругами.

– Подумай хорошенько, Талли, – повторила Джулия. – Ты сможешь, наконец, уйти из дома.

– Да, – сказала Талли. – В другой дом.

– О, да, но на Техас-стрит! Ты только подумай! – сказала Дженнифер.

– Мандолини! – воскликнула Талли.

Дженнифер мягко засмеялась.

– Это всего лишь шутка, Талли, – сказала она. – Джулия, Талли сомневается, что любит Робина. Ее сердце не признает доводов разума. Правда, Талли?

Большая часть молока из стакана Дженнифер сохла на столе.

– Правда, Джен, – согласилась Талли, отводя взгляд.

– Талли, откуда ты знаешь, что не любишь его? – спросила Джулия.

– Не знаю, – медленно произнесла Талли. – А как узнать, люблю я или нет?

– Ты бы узнала, – сказала Джулия, бросив взгляд на Дженнифер. – Правда, Джен?

– Правда, Джул, – медленно ответила Дженнифер.

Дженнифер, Талли и Джулия так ни к чему и не пришли в тот день. В шесть они перестали ломать над этим голову и решили сделать друг другу сюрприз, когда ежегодник выйдет в свет.

В машине Дженнифер села на пассажирское место, разрешив Талли править «камаро» до Гроув-стрит.

– У тебя неплохо получается, Мейкер, – заметила она, – каких-нибудь несколько лет – и ты сможешь сдать на права.

– Катилась бы ты, – отозвалась Талли. – У меня экзамен семнадцатого марта.

Дженнифер покачала головой.

– Не знаю. Может, помолишься святому Патрику?