Текст книги "Элрик: Лунные дороги"

Автор книги: Майкл Муркок

Религиозные взгляды этих мерзавцев были так же испорченны и лживы, как и все, что я тут видел. Религия настолько не соответствует природе человечества и его положению в естественном порядке вещей, что приводит лишь к безумию, и жертвы его постоянно пытаются привести реальность в соответствие со своими фантазиями. В конечном итоге рушится весь мир. В их истории всякий раз, как поднимается благочестивое знамя Порядка, по пятам за ним следует Хаос.

Хоть люди Норманна и утверждали, что побывали в Киммерии, все равно могло случиться, что Гуннар не сможет мне помочь. Я знал, что скоро все узнаю сам.

Я и раньше бывал в Исприте, но прежде высаживался с моря. Горы стали зеленее, покрылись лесом, и поездка к портовому городу могла стать весьма приятной, если бы я так не торопился. Еще до заката я оказался на холме, что возвышался над городом. Адриатическое море разлилось во всю ширь, блестя спокойным оловом в лучах золотого солнца.

Диоклетиан выбрал этот порт, защищенный огромным мысом, из-за вида и прекрасного воздуха. Часть стен и колонн вдоль гавани осталась здесь явно с римских времен. Но имперские паруса расцветали над тяжелыми триремами, торговыми и рыболовецкими кораблями. Виднелся лишь один рифленый парус на высокой тонкой мачте, его «воронье гнездо» украшали яркие драконы – они извивались вокруг верхушки, где развевался черный флаг. Этот парус не узнал бы лишь тот, кто жил в глубине материка. Алые и лазурные полосы на белом поле были знаком старика Норманна. Значит, Гуннар все еще в порту.

С высоты город казался неорганизованным и ветхим, меж мраморных руин римского поселения разбегались хибары и убогие халупы с треугольными крышами. По мере приближения город явил себя во всей красе, от мусорных куч и грязных луж вокруг гавани доносился отвратительный смрад. Со стороны моря, в лучах заходящего солнца, походившего на кровавую лужу, все это выглядело не так ужасно. По древнему торговому пути я спустился с гор и въехал в невероятный портовый город.

Несколько сотен лет тому назад император построил здесь дворец с видом на собственный причал и Адриатическое море. Огромное сооружение возводилось лишь с одной целью – ублажить отрекшегося от престола императора и помочь ему забыть обо всех мировых проблемах, многие из которых он сам лично и создал. Высокие стены. Внутренние дворы с фонтанами. Рощи для приятных прогулок. Скамьи и столы из базальта, мрамора и агата. Храмы и часовни. Невероятно роскошные бани. Когда я побывал здесь в последний раз, все выглядело не настолько ужасно.

Власть Рима ослабела, а власть варваров в Исприте усилилась. Византии не хватало ресурсов, чтобы установить здесь свое правление, поэтому в порту обосновались свободные рыбаки, поставщики металлического лома, работорговцы, крепильщики, торговцы, пираты, скорняки и весь прочий честный и не слишком законопослушный люд. Заброшенный дворец стал их обиталищем. Они занимали комнаты и галереи, выращивали в садах овощи и фрукты, в залах торговали и обсуждали городские дела, в банях, которые еще работали, набирали воду. Это скандальное, сварливое, дружное, молящееся, вопящее, хихикающее, не скованное человеческими условностями нашествие меня даже в каком-то смысле очаровало.

Фонтаны давно пересохли. Вокруг них понастроили лачуг, и причудливость кладки разительно контрастировала с простотой жилья и его обитателей. На окраинах держали в сараях свиней, овец и коз, так что на подходах к городу вонь усиливалась, но на улицах слабела.

Я ехал мимо лачуг и хибар, сложенных из выброшенных на берег моря коряг и из камней; они походили скорей на обломки погибших кораблей, откуда забрали все ценное. И все-таки жизнь здесь кипела даже сильней, чем когда сюда переехал император. На имперских руинах бывших некогда могущественными, но ныне павших правителей зародилась новая жизнь. Именно это я пытался объяснить своим соотечественникам. Последний урок они получили, когда я продемонстрировал их слабость и силу нового народа, что бросил им вызов.

Я возглавил этих людей-разбойников. Я разрушил Город грез. Неудивительно, что этот сон мне нравился больше прочих. Здесь меня считали прокаженным колдуном, умеющим воевать. Там я был принцем, который предал свой народ и оставил его в рассеянии, без дома, умирать от воспоминаний о своем прежнем мире. Мои поступки позволили Ягрину Лерну, что всегда жаждал захватить власть в Мелнибонэ, разбудить Владык Высших Миров, и они начали угрожать Космическому Равновесию во имя Владык Энтропии.

Силы Порядка и Хаоса сами по себе не добры и не злы. Я судил Высших Владык по их поступкам. Некоторым можно было доверять больше, чем другим. Мой покровитель, Владыка Хаоса герцог Ариох, был существом весьма последовательным, хотя и свирепым, но в этом мире он почти не имел власти.

Лабиринты мощеных улиц и строений освещались лишь светом из окон таверн и домов. Тусклый свет свечей и ламп лился из этих окон, затянутых промасленной кожей, и окрашивал сумерки в рыжеватый цвет. Я искал постоялый двор для мореходов, о котором мне рассказал брат Тристеланн. Запах озона и рыбы бил в ноздри. Мне хотелось съесть порцию свежих осьминогов, которых мелнибонийцы очень уважали. Эти существа были наделены умом, каким не обладало большинство смертных. Оттого и вкус их считался тонким и изысканным.

Мои мелнибонийские желания и порывы почти всегда шли вразрез с теми, что я унаследовал от своих товарищей-людей. Когда Симорил была жива, она даже не представляла, насколько отвратителен мне каннибализм. Она занимала свое место за ритуальным столом без особых раздумий. Мне не доставляло удовольствия и искусство истязаний – мелнибонийцы развивали его на протяжении многих тысячелетий. Для нас пытки были обычным способом умереть – или убить.

В юности я начал сомневаться в мудрости подобных достижений. Жестокость – не ремесло, и уж тем более не искусство. Мои опасения за Мелнибонэ были весьма практичными. Я много путешествовал и жил в землях Юных королевств. Я понимал, что вскоре они смогут одолеть нас. В этом ли причина, что я вступил в ряды врагов? Я постарался отогнать от себя чувство вины. Сейчас на самокопание просто не было времени.

Наконец я обнаружил покосившийся деревянный домишко с соломенной крышей, тусклая лампа с рыбьим жиром освещала вывеску «Одиссей», написанную старым кириллическим шрифтом. То ли это и вправду было имя хозяина, то ли героя, на которого тот хотел походить. Со времен Золотого века таверна пришла в упадок.

Не доверяя жителям Далмации, я спешился и повел Соломона к таверне. Внутри пахло прокисшим вином и заплесневелым сыром. Солому на полу не меняли месяцами. В углу лежал труп собаки. Он притягивал мух и скрывал намного худшие запахи. Большинство посетителей сгрудились вокруг скамьи, где играли в нарды. Мое внимание привлекли двое мужчин, они тихо беседовали в дальнем от собаки углу. Их грязные светлые волосы, обычные для датских пиратов, были заплетены, и жирные косицы то и дело ныряли в тарелку с мясной подливкой. Парни, по всей видимости, пребывали в хорошем настроении и могли объясняться по-гречески. Кажется, относились к ним тут хорошо, хозяйская дочь спокойно сидела с ними и рассказывала байки, над которыми они дружно хохотали, пока не разглядели меня.

– Хороший конь, – заметил тот, что повыше, слегка прищурившись в попытке скрыть свои чувства.

Я уже видел подобную реакцию. Он узнал меня, Среброкожего. И задавался вопросом, доведется ли ему заразиться проказой или же его бессмертная душа пойдет мне на прокорм.

– Мне нужен кто-то, кто мог бы присмотреть за ним, – сказал я. – Возможно, я даже захочу его продать.

Я показал серебряную монету с Константином. Со всех сторон набежали оборванцы. Я выбрал одного и пообещал отдать монету ему, если он позаботится о коне и будет за ним ухаживать. А найдет покупателя – получит еще. Затем взглянул на недовольные лица викингов и сообщил им, что ищу человека по имени Гуннар Неудачник. Мужчины поняли это тонкое оскорбление.

– Его зовут ярл Гуннар Вальдский, и ему нравятся люди с хорошими манерами, – ответил тот, что помоложе, явно жалея, что ему пришлось это сделать. Их звали Лейф Маленький и Лейф Большой.

Когда маленький оборванец отвел моего коня в стойло, я повернулся к подавальщице и заказал мех лучшего желтого вина. И добавил, что тоже люблю хорошие манеры и обижусь, если они не разделят вино со мной. Игроки в нарды услышали, как мы говорим по-норманнски, и лишь мельком взглянули на меня, решив, что я иноземец. Один из них назвал меня Обероном, чем изрядно позабавил. Какой из меня король фей? Это были венецианские рыбаки, они осели здесь совсем недавно и еще не слышали о По д’Аржане и его мече, в Венеции до сих пор известном как «Иль Корво Нуар» – по имени его легендарного создателя, что выковал лишь его узорчатую рукоять, но не сам клинок. Многие верили, что свою первую душу меч выпил как раз из Корво.

Я отряхнул плащ крестоносца, который до сих пор носил, и присел к насторожившимся парням, Лейфу и Лейфу; их руки были ухожены настолько же, насколько засалены были их волосы. Я предположил, что раз они обычно едят руками, то имеет смысл держать их чистыми. Мелнибонийцам не приходится ни бриться, ни испражняться в традиционном смысле слова, и мало кто из нас знает, что такое борода или писсуар. Так что многие человеческие привычки оставались для нас загадкой.

Викинги, вероятно, приняли меня за изнеженного византийца, привыкшего к восточным манерам. Наслышанные о моей репутации, они вели себя вполне учтиво. Известные любовью к поэзии, музыке и искусному мастерству, они наслаждаются культурной жизнью и весьма гостеприимны. Хотя эти двое служили одному из самых злобных капитанов, они многое знали и сообщили мне, что подумывали бросить Гуннара и отправиться в крестовый поход либо податься в наемники в Византии. На самом деле выбора у них не было: судьба повелела им ходить под парусами с Гуннаром, пока валькирии не отнесут их в Валгаллу. Они подозвали мальчишку и отправили его к своему капитану. К тому времени, как мы прикончили мех с вином, все вокруг засуетились, и раздались приветственные возгласы. Это прибыл ярл Гуннар.

Он не любил показывать лицо. Говорили, что раны его так уродливы, что он не может смотреть на себя в зеркало. Я был поражен вычурным шлемом, похожим на голову грифона с устрашающе разинутым орлиным клювом, но там, где предполагалась глотка, находилось лицо из серебристой стали. Мудреный гребень шлема (явно восточного происхождения), отлитый из серебра и олова, изображал взлетающего грифона. Но при первом взгляде на Гуннара я сначала увидел свое собственное лицо. Он приближался ко мне тяжелой угрожающей походкой.

Гуннар Обреченный походил на медведя, вдвое шире меня и немного выше. Я мог себе представить эту жуткую фигуру на мостике корабля. Он носил тонкий клетчатый плащ и льняную рубаху, а руки его, как и у всех пиратов, были ухожены едва ли не как у женщины. Тронутые сединой волосы до плеч, аккуратно подстриженные, вьющиеся локонами, богатая одежда, высокие, до колен, кожаные сапоги – просто датский аристократ прошлого века. Все в нем казалось слегка старомодным. Прошла сотня лет с тех пор, как последние викинги выходили в море и делали набеги.

Норманнские моряки в большинстве своем походили на моего старого друга, прямодушного грубоватого реалиста Смиоргана Лысого из Фиолетовых Башен. Гуннар оказался его полной противоположностью. Было в нем что-то неприятное. Вел он себя резко, как аристократ, слишком долго пробывший в компании простолюдинов. И в то же время оказался настоящим дипломатом. Он понимал, что не стоит мне угрожать, и предпочел очаровать меня, поэтому заказал еще один мех булгарского вина и принес его к столу, где сидели мы с парнями. Разумеется, я ничего не мог прочитать по его лицу, полностью закрытому зеркальным шлемом. Он смотрел на меня через два темных отверстия в маске. А в третье закладывал кусочки какого-то мяса, которые принес с собой. Если не считать этого, он вел себя, как и остальные, кто меня не знает. Старался держаться на расстоянии – на всякий случай, если я и правда болен проказой. Я вежливо отказался от вина. Сказал, что выпил достаточно.

– У меня к вам дело, ярл Гуннар.

Гуннар пожал плечами.

– Я не торговец и не сдаю свой корабль внаем.

– Вы – искатель приключений, как и я, и владеете кораблем. Я здесь не для того, чтобы нанять вас, ярл Гуннар. Не думаю, что такой человек, как вы, станет плясать под чужую дудку, какой бы приятной ни была мелодия.

– Вы приехали издалека? Откуда? Из Константинополя? Проехали через Сад дьявола?

Я подтвердил. Он кивнул. Откинулся на спинку стула, таинственная маска с интересом разглядывала меня.

– Значит, вы видели те огромные головы. Думаете, они живые? Мне встречалось нечто подобное, когда мы с Розой на ее двухкорпусном корабле «Либо-либо» проходили мимо острова на границе человеческого мира. Огромные глаза смотрели на нас с каменных лиц. Остров гигантов. Но сильно мы не приближались.

Гуннар явно обладал чародейским зрением. Обычные смертные не заметили бы в этих камнях ничего необычного. Я промолчал, позволив ему продолжить.

– Как я понимаю, господин Среброкожий, вам известна моя репутация. И вы умеете льстить. И все же вы знаете, что порой я нанимаюсь на работу. Ценю вашу учтивость, но я бы хотел поговорить скорее о деле, если оно у вас есть. Отплываем мы с утренним приливом, команда моя уже на борту, кроме этих двоих, за которыми я сюда и пришел. – Он помолчал, достал из куртки соломинку, один конец ее сунул в кубок с вином, другой – в отверстие в маске. Аккуратно отпил. – Конечный пункт путешествия уже определен.

– Это я тоже понимаю, – сказал я и понизил голос: – Вы плывете на север и запад к Краю мира?

Он был слишком умен, чтобы ответить сразу.

– Вам известно даже больше моего, господин Среброкожий. Мы направляемся в Лас Каскадас, чтобы набрать новую команду. Приближается зима, в это время года мы обычно идем на юг в Занзибар, где нас интересует работорговля. Дела идут плохо, но у свободного капитана есть и другие способы заработать на жизнь в такое спокойное время.

Я разжал кулак и показал, что лежит на ладони.

– Выделите мне место на вашем корабле, ярл Гуннар, и я вам расскажу об этом.

Он не привык долго раздумывать.

– Место ваше, – ответил он. – Отплываем с первым приливом.

 
Викинга гордость – темный дракон
Проносится над бирюзовой водой.
Волны вздымают и хлещут челн,
В богатую гавань несут, где покой.
 
 
Викинга гордость – темный дракон.
Владыка Последних на смерть обречен.
Но в волнах Одина не сгинет он.
Гибель написана черным клинком.
 

Лонгфелло. Владыка пропавших

Незадолго до рассвета я пришел в гавань – посмотреть на длинный узкий корабль, стоящий в доках. Соломона за хорошую цену приобрел у меня греческий купец, который хотел покрасоваться на нем, словно рыцарь. Заодно я отдал ему и плащ. По крайней мере, он сможет делать вид, что тоже крестоносец, и хвастаться перед другими христианами. Вскоре после того, как мы отплывем, Соломон отправится домой в Ломбардию. И если ему повезет, купец не будет сидеть на его широкой, выносливой спине.

Узкий и хрупкий на вид, но полный сил даже на якоре, «Лебедь» рвался с канатов, гордый и уверенный, как птица, в честь которой его назвали. Говорили, будто бы Гуннар купил корабль у обедневшего гренландца – тот построил судно, но не имел достаточных навыков управления.

Я любовался очертаниями корабля. Изящная клювастая фигура на носу, несомненно, являлась чем-то средним между лебедем и крылатым драконом. Судно обладало спокойным достоинством лебедя, и в то же время в наклоне его палубы и расположении мачт было нечто угрожающее.

По старой традиции викингов к поручням над бортами крепились их щиты – между скамьями для гребцов и ящиками, где они хранили пожитки и могли отдохнуть, когда выбивались из сил. Я знал, что многие викинги предпочитали спать, сидя на веслах, они придумали особый способ держаться за огромные золотые кормила, позволявший полностью отдохнуть, даже когда валишься с ног от усталости. Щитов оказалось вдвое меньше, чем нужно. Видимо, в команду входили не только норманны.

Я терпеливо ждал у ближайших сходней, пока не прибыли морские разбойники. Команду составляли представители множества народов, от исландцев до монголов.

– Клянусь богиней Иштар, – пробормотал перс, увидев меня. – А мы и не знали, что Гуннару так сильно не хватает людей!

Кое-какие народности я так и не распознал, но здесь были высокие худощавые выходцы из Восточной Африки, пара здоровенных мавров, три монгола, греки, албанцы, арабы. Все имели мрачный вид людей, привычных скорее к насилию, чем к миру. Устраиваясь на корабле, некоторые заняли места у щитов – они, очевидно, достались им от погибших. Двое африканцев-ашанти принесли свои собственные длинные щиты. У других щитов и вовсе не было. Оружие у них имелось самое разнообразное. Если когда-то на свет и появлялась команда для путешествия в царство Хаоса, это, несомненно, была команда «Лебедя».

На горизонте что-то мелькнуло. Я взглянул. Мелнибонийцы тоже ходили по морям, и я привык смотреть на океан боковым зрением. Один монгол взобрался на мачту, словно крыса, и тревожно выкрикнул:

– Венецианские боевые галеры! Несутся на огромной скорости.

На пирсе с громогласными ругательствами появился Гуннар, за ним вереницей тянулись с полдюжины шлюх и собак, он выкрикивал команды, и его верные матросы исполняли их в ту же секунду. На мгновение он обратил ко мне безликий шлем и прокричал:

– Мы идем в Лас Каскадас. Там будем в безопасности. Поднимайтесь на борт, если не договоримся, я высажу вас на острове.

Он перебросил свое тяжелое закутанное в плащ тело через борт и отправился на корму.

Лас Каскадас – печально известный скалистый остров в Средиземном море с одним-единственным портом. До него было несколько дней пути, и нам наверняка пришлось бы иметь дело с венецианцами, возможно, турками, вероятно, с византийцами, а еще итальянцами и представителями халифата – все считали себя хозяевами этих вод. Даже Гибр аль-Тайрат не был столь же неприступен, как Лас Каскадас, защищенный так хорошо, что ни один вражеский флот не мог даже надеяться войти в гавань. Крутые вулканические скалы выступали из воды, предотвращая любую попытку напасть на остров. В результате он стал убежищем для всех корсаров Красного побережья и за его пределами, у них имелась даже своя королева, печально известная всему миру мореходов Берберка Роза. Гуннар хвалился тем, что ходил с ней в плавание. Ее корабль-катамаран со странным названием невозможно было спутать с другими, его строили корабельщики, привезенные Розой из Южных морей Империи, которые, по мнению большинства штурманов-европейцев, даже не существовали. Только два покрытых татуировками великана, которые служили капитанше, знали секреты создания таких судов.

Черно-золотые паруса Венеции выросли на горизонте. Начинался прилив, и я втиснулся в пространство между мачтой и палубной рубкой, восхищаясь умелостью мореходов. Они могли за считаные мгновения приготовить корабль к бою, для этого им хватало всего лишь одного паруса.

Весла ударили по воде под ритмичный рык Гуннара. Мы вылетели из гавани, не обращая внимания ни на что, лишь бы поскорее убраться. Плоскодонки и баржи бросились врассыпную, когда мы выбрались из внешних стен в открытое море, заработали весла, и парус надулся, неся корабль. Гуннар встал у руля, меняя направление одним движением руки, так хорошо был сбалансирован корабль. Весла вздымались вверх на удивление слаженно, словно в хорошо поставленном танце, «Лебедь» двигался под ногами, как живое существо, и добрался до глубоких вод задолго до того, как нас заметили венецианцы. Мы уже направились в Средиземное море и, если нам не приготовили там ловушку, вскоре оставим их далеко позади. Как только мы окажемся в безопасности Лас Каскадас, от нас отстанут все прочие. Ярл Гуннар не зря всегда старался сохранить хорошие отношения с халифатом.

Двухмачтовые венецианские корабли с рабами на веслах, тяжелые и неуклюжие с носа до кормы, создавались для защиты и дальних плаваний, но не для атаки, и, чтобы угнаться за нами, нуждались в хорошей погоде и огромной удаче. Мы быстро помахали им ручкой, и наши славные преследователи пропали за горизонтом. Затем мы прошли вдоль Иллирийского побережья, работая веслами на полную скорость, юго-западный ветер наполнял парус. Благодаря сильному ветру с Сицилии и Тирренского моря обогнули Итальянский полуостров и влились в небольшую флотилию с черными парусами, которая давно поджидала нас. Две бригантины и бриг.

Гуннар стоял на мостике руки в боки и хохотал, когда неуклюжие корабли двинулись за нами.

– Три! – прокричал он. – Три корабля! Только три, чтобы поймать «Лебедя»! Да вы ополоумели от своего богатства!

Затем он повернулся ко мне:

– Они решили оскорбить нас, не так ли, господин Среброкожий?

Стало ясно, что я пришелся ему по душе, но сам я не разделял его чувств.

Я развеселился, увидев корабль в деле. Гуннар, однако, продолжал вести себя так, словно венецианцы вот-вот нас захватят. Видимо, как и я, понимал, что не стоит расслабляться раньше времени.

Позже тем же вечером он наконец дал команду замедлить ход. Его гребцы тут же заснули, прямо на веслах. «Лебедь», словно по собственному хотению, продолжал двигаться по воде. Гуннар собирался обогнуть нумидийский берег и добраться до Магриба. На западе в нескольких милях от берега лежал Лас Каскадас.

Гуннар встал рядом со мной на носу, где я в уединении любовался великой россыпью Млечного Пути, смотрел на знакомые и одновременно незнакомые звезды. Я закутался в свой темно-синий непромокаемый плащ. Золотая осень уже прикоснулась к океану. Я вспоминал историю, которую в Мелнибонэ рассказывают детям. Сказку о мертвых душах, что бродят по звездным дорогам Млечного Пути – у нас он зовется Землей мертвецов. Отчего-то я думал об отце, разочарованном вдовце, который винил меня в смерти матери.

Гуннар даже не извинился, что помешал мне. Он пребывал в отличном расположении духа.

– Эти жирные ублюдки-торгаши все еще тащатся вокруг Отранто! – Он хлопнул меня по спине, словно пытаясь найти слабое место. – Так вы расскажете мне, как узнали о моих планах? Или мне сразу выбросить вас за борт и из своей головы?

– Я бы вам этого не советовал, – ответил я. – Впрочем, это и невозможно. Вы же знаете, что я бессмертен и неуязвим.

– Не узнаю, пока не проверю, – отозвался он. – Но мне думается, что бессмертны вы не больше моего.

– В самом деле?

Я решил не спорить с ним. Он узнал то, что я показал ему. Кольцо, которое выглядело так, словно его только что отлили.

– Точно так, Элрик Садрикссон, я помню вас со времен короля Этельреда, когда он заплатил вам этим кольцом за помощь в войне с датчанами. Но кольцо намного древнее. Я думал, теперь оно у тамплиеров.

– Этельред правил полтора века назад, – сказал я. – Разве я выгляжу таким старым? Я, как вы знаете, не совсем здоров.

– Думаю, вы намного старше, господин тамплиер, – произнес Гуннар. – Думаю, годам вы неподвластны. – Что-то зловещее появилось в его голосе, издевательские нотки, раздражавшие меня. – Но все-таки уязвимы.

– Верно, вы путаете меня с Луэрабасом, бродячим албанцем, которого Иисус проклял из гробницы.

– Я знаю, что вся эта история полная чушь. Принц Элрик из Мелнибонэ, ваша история еще далека от завершения. И от суда.

Он явно пытался сбить меня с толку. Но я не показал, что это ему удалось.

– Вы знаете очень много для смертного.

– Слишком много для смертного. Я обречен, принц Элрик, помнить прошлое, настоящее и будущее. Например, я знаю, что умру, полностью осознавая всю глупость и безнадежность существования. Так что смерть станет для меня облегчением. И если я заберу с собой всю вселенную, тем лучше. Небытие – моя судьба, но и то, чего я страстно желаю. Вы же, с другой стороны, обречены помнить слишком мало – и умереть, надеясь и любя жизнь…

– Я умирать не собираюсь, но если и умру, то сомневаюсь, что при этом буду надеяться, – сказал я. – Я нахожусь в этом мире потому, что ищу жизнь, даже прямо сейчас.

– Я ищу смерти. Но наши поиски приводят нас в одно и то же место. У нас с вами общие интересы, принц Элрик, пусть и разные желания.

Я не смог прямо ответить ему.

– У вас, без всяких сомнений, есть свое место в этом сне, – проговорил я. – Вы, по всей видимости, путешествуете по снам. Может быть, даже крадете их?

– Вы, похоже, все-таки собираетесь оскорбить меня.

Я не повелся на его слова, начиная понимать ход его мыслей. Он знал обо мне не больше, чем все остальные в этом мире. В самом деле, когда я только появился здесь, я служил королю Этельреду по прозвищу Неразумный. Я путешествовал с женщиной, которую называл своей сестрой, и в конце концов нас обоих предали.

Однако долгожителем я был лишь во снах, но не в реальности. Гуннар явно наслаждался моим замешательством. Я показал ему кольцо потому, что подумал: оно может иметь для него какое-то значение. Оказалось, да, и даже большее, чем я предполагал. Я приобрел его в Иерусалиме у того же рыцаря, у которого забрал Соломона.

– Идемте, – сказал Гуннар. – Я покажу вам кое-что. Интересно, узнаете ли вы эту вещь или нет.

Он повел меня по палубе к рубке. Внутри стоял сундук; он без колебаний его открыл, а затем поднял над ним бронзовый масляный фонарь, чтобы я заглянул внутрь. Там лежали меч, доспехи, перчатки, но поверх всего этого находился круглый щит с изящным узором в оттенках синего, белого и красного, похожим на солнце с восемью лучами. Может, он африканский, и Гуннар нашел его во время легендарного плавания к Южным морям с Розой? Щит был не металлический, а деревянный, покрытый кожей; когда Гуннар сунул его мне в руки, он показался необычно легким, хотя размером и формой повторял щиты викингов.

– Вы знаете, что это за «пластина»? – Он назвал щит древним норманнским словом.

– Возможно, когда-то у меня была такая игрушка. Он как-то связан с моим детством? Что это? – Я взвесил его в руках. Щит казался живым и подвижным. На малый миг меня посетил образ друга, но не человека – возможно, дракона. Вещь явно была сделана не в Мелнибонэ. – Видимо, какой-то талисман. Вам его продали как чародейский щит? Возможно, это знак Хаоса или же символ сторон света. Думаю, вы слишком высоко оценили эту вещь, ярл Гуннар. И что, он должен был наложить на меня чары? Убедить, чтобы я встал на вашу сторону?

Гуннар нахмурился. Он просто мне не поверил.

– Завидую вашему самообладанию. Вы же знаете природу этого кольца! Сами себя обманываете? Или просто у вас нет памяти?

– Уж чего-чего, а памяти мне хватает. Ее даже слишком много. Самообман? Я помню, какую цену заплатил за то, что убил свою нареченную…

– Ну что ж, – сказал Гуннар, – по крайней мере, такие подавляющие и бесполезные чувства меня не омрачают. Мы с вами умрем. И оба понимаем, что это неизбежно. Но я стремлюсь к тому, чтобы эта судьба постигла одновременно и все мироздание. Если Судьба считает, что может шутить с нами, то я хочу показать ей последствия подобного заблуждения. Все в мультивселенной умрет, когда умру я. Я не могу вынести мысли, что жизнь продолжится, когда для меня наступит небытие.

Я подумал, что он шутит, и рассмеялся.

– Собираетесь убить нас всех? – сказал я. – Тяжелая задача.

– Тяжелая, – согласился он, – но нет ничего невозможного.

Гуннар взял яркую «пластину» из моих рук и положил поверх добычи. Он явно остался недоволен, словно ожидал от меня чего-то большего. Мне даже захотелось извиниться.

– Когда-нибудь вы пожелаете получить этот щит, – сказал он. – Вероятно, не в этом воплощении. Но будем надеяться.

Он не рассчитывал на мой ответ. Видимо, просто ждал, что я снизойду до его несчастий. Но мои несчастья были несколько другого порядка. Я не имел «памяти» о будущем, лишь смутные воспоминания о прошлом. Меня заботили проблемы собственного мира и амбициозный теократ, призвавший силы Хаоса, которые не смог удержать в узде. Мне нужно было освободиться от него. Нужно было каким-то образом медленно убить его. Я все еще был мелнибонийцем в душе, и мне требовалось получить удовлетворение от мести, долгой и незаметной. Чтобы достичь этого, необходимо было найти нихрэйнского кузнеца, который выковал прообраз черного клинка. Почему он должен быть тут, в этом мире, где царят невежество и лицемерие, я не знал.

Безликий капитан ввел меня в замешательство (хотя надеялся заинтриговать); голос его зазвучал зловеще, и я вспомнил о том, как он злобен.

– Всегда завидовал вашей способности забывать, – сказал он. – И меня бесит, что я понятия не имею, как вы этому научились.

Я раньше никогда не встречал этого человека. Слова его звучали полнейшей бессмыслицей. В конце концов я извинился, устроился в носовой части корабля и вскоре уже спал.

На следующий день, когда густой морской туман начал рассеиваться, мы увидели триполитанский берег. Гуннар отправил матроса на мачту, чтобы тот посмотрел – нет ли вокруг чужих кораблей и препятствий. Мало кто вышел бы в открытое море в такую погоду, но большинство здешних кораблей ходили вдоль берега, перевозя товары из одной части мавританской конфедерации в другую.

Арабы, самая богатая и образованная сила региона, принесли сюда невиданное прежде просвещение. Мавры презирали римлян как недалеких провинциалов и почитали греков как ученых и поэтов. Именно эти две противоборствующие силы принесли в мир большую часть творений искусства и культуры. Римляне были инженерами, а мавры – мыслителями Хаоса. Римляне не имели понятия о равновесии, их больше занимали мысли о власти. Подобная ситуация настолько расходилась с ритмом жизни и настроениями естественных и сверхъестественных миров, что это, казалось, неизбежно приведет к катастрофе.

Лас Каскадас, который мавры называли Хара-аль-Вадим, был гаванью в регионе, слишком полном чужих кораблей, чтобы оказаться для нас безопасным. Я молился: не захватили бы венецианцы или турки остров и не поджидали нас там. Это было крайне маловероятно. Номинально находясь под властью самой сильной из местных держав – Халифата, – Лас Каскадас был сам себе закон, и единственная гавань хорошо защищалась. Пока мусульмане-фатимиды и их соперники боролись за власть в Мекке, византийцы мечтали завладеть Римом, а к вопросу о положении Иерусалима было приковано внимание всего мира, остров находился в полной безопасности.

Берберка Роза, дама осмотрительная, предпочитала держаться в водах, на которые не претендовали ни Халифат, ни Империя. Первую крепость здесь построили карфагеняне, и даже сейчас Лас Каскадас считался безопасным местом, ибо им правила женщина. В свое время я тоже ходил с этой женщиной в плавание. Гуннар рассказал мне о ее двухкорпусном судне, которым я искренне восхищался; «Либо-либо» зимовал в Северной Африке, вероятно, в Мирадоре, у нашего общего старого союзника – морского разбойника из Уэльса, полусмертного Апа Квелча, служившего королю Этельреду. Апа Квелча хорошо знали в английских водах как хитрого врага и вероломного союзника.