Текст книги "Элрик: Лунные дороги"

Автор книги: Майкл Муркок

Жуткий холод охватил этот мир. Ничего живого не осталось. Когда ветер ворошил пепел или сметал его со скал, казалось, что идет снег, в пейзаже наблюдалось полное отсутствие жизни.

Но Миггея устроила здесь не простую пустыню. Это все, что осталось от мира, уничтоженного Законом. Пустошь. Ни ястребов в бледно-голубом небе. Ни животных. Ни насекомых. Ни рептилий. Ни воды. Ни мха. Ни каких-нибудь растений. Лишь высокие пики кристаллизованного пепла и странные фигуры, созданные ветром из осыпающегося песчаника, похожие скорее на могильные камни.

Ледяная рука Закона коснулась всего. Ему удалось добиться полнейшего опустошения. Аккуратность смерти. Человечество рано или поздно получит тот же результат, если будет пытаться все контролировать.

Мунглам потребовал, чтобы я взял его с собой, и я не отказал. Мне требовалась компания, что для меня довольно необычно. Дружбу Мунглама я ценил весьма высоко. Он чувствовал, когда я впадал в дурное настроение или начинал жалеть самого себя, и тогда изрекал что-нибудь язвительное, дабы напомнить мне о моей глупости. Кроме того, он отлично владел мечом, дрался и с колдунами, и с воинами – в любом бою хорошо иметь на своей стороне такого стойкого бойца.

Пока мы ехали, я попытался объяснить моему товарищу, который сейчас чувствовал ко мне некоторое отвращение, что теперь во мне два человека, две совершенно разные личности одной крови, запертые в одном почти идентичном теле. Что именно так мне удалось разрушить чары владычицы Миггеи – войдя в мир сновидений и обнаружив альтернативную версию самого себя.

От всего этого моему другу было не по себе.

– Два человека воюют в вас? – вздрогнул он. – Если бы вы соединились физически, скажем, головами, это одно. Но вы соединились разумом! Это же постоянный конфликт…

– Мы не конфликтуем, – объяснил я. – Мы едины. Скажем, драматург придумал героя, и этот герой живет в нем без всяких проблем. Вот так же с фон Беком и со мной. В мирах, которые больше знакомы ему, доминирует он, но здесь командую я, поскольку лучше понимаю этот мир. Нас объединяют и воспоминания, от рождения до нынешнего момента. И поверь мне, друг мой, сам с собой я конфликтую намного больше, чем с фон Беком!

– Вот уж в это поверить несложно, милорд, – отозвался Мунглам, рассматривая подслеповатыми глазами каменный лес.

Без воды мы далеко уехать не могли. С собой мы взяли большие фляги, и их хватило бы нам на несколько дней, но мы не знали, ушли ли наши враги или все еще здесь. Теперь, когда владычица Миггея заполучила меч, она, вне всяких сомнений, собиралась использовать его в дальнейших завоеваниях. Мы могли лишь пойти по еле заметным следам ее армии, которые, как мы надеялись, приведут нас туда, куда она направилась с моим мечом.

Небо напоминало голубоватую выцветшую яичную скорлупу. Мы двигались вперед без всяких ориентиров, пытаясь запомнить форму скал, мимо которых проезжали, чтобы узнать их на обратном пути.

Меньше чем через день мы начали спуск в широкую неглубокую долину, что простиралась на несколько миль вокруг. На полпути вниз, когда мы обходили скопление массивных выветренных валунов, вдали показалось необычное строение – дело рук явно разумных существ, но от него за версту несло безумием и жестокостью.

Сухой ветер шелестел в стенах дворца, выложенного из костей. На некоторых из них еще оставались клочья плоти. Конские кости. Человечьи. Судя по всему, это были останки рыцарей Закона, что недавно угрожали нам. Тех, что с грохотом и шумом промчались по пустыне, преследуя белого зайчишку. Их серебристые доспехи были разбросаны повсюду – тысячи нагрудников, шлемов, наголенников и рукавиц. Копья и мечи наполовину засыпало пеплом. Миггея ждала жертвы от своих верных последователей – и дождалась.

Но против кого она строила эту крепость?

Да и крепость ли это? Или, может, тюрьма?

Когда мы подъехали ближе, ветер начал дуть сильнее, проходя сквозь кости, сложенные в стены, и мир вдруг наполнился отчаянным горестным воем. Мы придержали коней и двигались очень осторожно, выглядывая волков на окружающих холмах. Но никого не заметили.

Мы подъехали к костяной крепости совсем близко. Купола, сторожевые башни, опоры – все было сложено из мертвых тел людей и лошадей, клочья плоти, кожи и ткани развевались, словно знамена, на жестоком ветру. Жуткий вой продолжался. В нем изливалась скорбь всех миров мультивселенной. Вся безысходность. Все отчаяние. Все уязвленные амбиции.

Кости были уложены плотно, и мы не могли заглянуть внутрь. Но заметили, что внутри крепости что-то шевелится. Одинокая фигура. А может, нам просто показалось.

– Воют внутри, милорд. – Мунглам склонил голову набок. – В глубине этого костяного дома. Прислушайтесь.

Он мог гораздо лучше определять источник звука, хотя мой слух и был острее. Так что не было причин не верить ему.

То, что завывало внутри, либо защищало костяную крепость, либо угодило в ловушку.

Неужели Миггея все еще здесь и в теле волчицы? Это объяснило бы и вой, и разочарование. Но что могло нарушить ее планы?

Мы вновь заметили движение внутри, словно кто-то метался по крепости взад и вперед. Подъехали еще ближе, и огромная конструкция теперь нависала над нами. Запах мы тоже учуяли. Сладковатый, приторный, ужасный – так смердела гниющая плоть.

Подъехав к главному входу, мы замешкались. Никто не торопился встретиться с тем, что находилось внутри.

Как только мы решились и спешились, из-за костяной опоры вышел человек. Цветастые тряпки болтались на нем. В обеих руках он держал по клинку. Широкие мечи с лезвиями в форме листа. Один – цвета старой слоновой кости, с черными рунами по всему лезвию. Другой – Буреносец: пульсирующая черная сталь и алые руны.

Их нес князь Гейнор из Миренбурга. Поверх рваной эсэсовской формы он надел зеркальный нагрудник.

Гейнор радостно хохотал.

Пока я не выхватил свой Равенбранд.

Он выдохнул, зашипев сквозь зубы. Огляделся, словно искал союзников или врагов, затем вновь посмотрел на меня. Выдавил из себя ухмылку.

– А я и не знал, что существует третий меч, – сказал он. По взгляду его я понял: он снова что-то прикидывает.

– Третьего меча нет, – ответил я. – Да и второго тоже. А ты лицемерный тип, кузен. Существует лишь один меч. И ты его украл. У своей хозяйки, ведь так?

Он взглянул на свои руки.

– У меня вроде два клинка, кузен.

– Один, как ты сам знаешь, «фарун» – фальшивка, ее выковали, чтобы притянуть и впитать в себя свойства оригинала. Он крадет души не только людей, но и мечей. Что-то вроде зеркала – впитывает суть тех вещей, что в нем отражаются. Не сомневаюсь, что для тебя его создала Миггея. Только аристократ из Высших Миров мог выковать такую вещь. Как же глупо, что я не предвидел столь сложного чародейства. Так вот как вы двое обманули Элрика. Отобрали мои силы, затем силы меча, а после и сам меч. Я нарекаю второй меч «Обманкой» и требую, чтобы ты вернул украденное. Ты победил меня обманом, кузен, словами и иллюзиями.

– Ты всегда отличался горячностью, кузен. Я рассчитывал на то, что ты не сможешь отказаться от вызова.

– Больше такой глупости не совершу, – пообещал я.

– Мы еще поглядим, кузен, поглядим. – Он рассматривал Равенбранд, затем перевел взгляд на Буреносец, словно прикидывая, что случится, если два клинка встретятся в бою. – Так ты говоришь, что существует лишь один меч, и все же…

– Лишь один, – подтвердил я.

Он понял, к чему я клоню. Он не учился так, как я, и не обладал моими способностями и знаниями, но познания его учителей превосходили всю мою премудрость. И все же он был впечатлен. Смотрел почти с восхищением на лице.

– Мощное чародейство, – сказал он. – И умная стратегия. Ты ведь не ожидал помощи?

– Как скажешь, кузен.

Мне не хотелось пускать в ход клинок. Я понятия не имел, чем это может закончиться. Ощущал вокруг себя необычное сверхъестественное движение, невидимое, но проявляющееся. Неминуемость чародейства. В такой ситуации понимаешь: ты лишь пешка в игре Владык Высших Миров (по мнению некоторых, они являются нами же в самом могущественном и безумном состоянии). Я взял себя в руки. Медленно, опираясь на привычки фон Бека и Элрика из Мелнибонэ, я распростер свой разум во все сверхъестественные миры, которых мог коснуться, и ощутил неожиданное присутствие друзей и могущественных врагов.

Ответ Гейнора потонул в громком горестном вое, доносящемся из костяной крепости. Он удовлетворенно рассмеялся.

– Богиня несчастна, – торжествующе произнес он. – Старая, печальная волчица. Заложница своих собственных сил. Что за ирония!

– Это ты с ней сделал?

– Я все организовал, кузен. Даже я не могу контролировать Герцогиню Расстояний и обитательницу Высших Миров. – Он помолчал и скромно добавил: – Я лишь помог. Немного.

– Помог с чем? Кому?

– Ее старому врагу. Герцогу Ариоху, служителю Хаоса.

– Ты же служишь Закону! Ариох – мой покровитель!

– Иногда подобные союзники весьма удобны, – пожал он плечами. – Герцог Ариох вполне разумный тип для Владыки Ада. Как только стало ясно, что моя покровительница окончательно обезумела, я заключил сделку с Хозяином Энтропии и пообещал, что доставлю ее прямо ему в руки. Так и сделаю, как только представится возможность с ним встретиться. Обмануть ее, принц Элрик, оказалось еще проще, чем тебя. Бедняжка окончательно впала в маразм. Совсем не соображает. Славы своему делу она не принесет. Лишь поражение. Пришлось спасать доброе имя Закона. Пора уже отпустить ее на заслуженный отдых. И последователи ей больше не нужны. Так что они стали ее обителью. Она думала, что отправляется на остров Морн…

– Похоже, ей тут не слишком нравится, – рассудил Мунглам. – Ведет себя так, словно вы держите ее в тюрьме.

– Ради ее же блага, – отозвался Гейнор. – Она опасна и для себя самой, и для остальных.

– До чего ж у тебя благородные цели, – съязвил я. – А под шумок ты украл у нее меч, за который она сражалась со мной.

– План был мой, так что и меч мой, – отрезал он. – Ей принадлежали лишь чары.

Держа Белый меч за рукоять, он сорвал с себя обрывки разноцветных лент, словно больше в них не нуждался.

– У нее слишком уж нереалистичные амбиции. А я самый большой реалист. И вскоре я заполучу все, что хотел. Все древние мистические реликвии наших предков. Все артефакты силы. Все легендарные сокровища нашего народа. Все, что гарантирует нам победу и безопасность на протяжении следующей тысячи лет. Время герра Гитлера скоро подойдет к концу. О нем будут помнить лишь как о порочном рыцаре, моем предшественнике.

Он бросил на меня бешеный проницательный взгляд, словно я единственный мог понять его рассуждения и логику его амбиций.

– Я стану новым Парцифалем. Истинным фюрером. Ибо у меня будут меч и чаша, и я докажу, что достоин править. Весь христианский мир, от востока до запада, встанет под мои знамена. Ариох обещал мне. И никто не сможет противостоять, ибо моя власть и светская, и духовная.

Я стану истинным отцом тевтонских народов, очищу мир во имя священной дисциплины. И наступит Золотой Век. Век Великого Рейха.

Подобная чушь мне была не в новинку. Я слышал ее сотни раз за прошедшие годы, еще до того, как Гитлер стал канцлером, и, уж конечно, после. Несмотря на всю свою напыщенность, играл Гейнор как новичок. Такие игры разворачиваются очень быстро, переставляешь ли ты фигуры на шахматной доске или отвечаешь за судьбы мира, продуманности в их стратегии не наблюдается. Поэтому предугадать следующий ход или продумать логическую контратаку обычно сложно. Такие игроки загоняют себя в ловушку и неизбежно проигрывают. Гораздо больше меня интересовало то, что он сказал раньше.

– Как ты заключил сделку с моим покровителем, Ариохом Хаоса? – спросил я.

– Миггея утратила доверие и стала бесполезной для моего замысла. Целую вечность Ариох мечтал отомстить ей, своему давнему врагу. Я нашел его и предложил помочь. Осуществить свой план он мог лишь с помощью человека. Ариох с радостью согласился и поймал ее в ловушку. Выбраться отсюда она не сможет – не осталось никого, кто пришел бы к ней на помощь. Если ты попытаешься освободить ее, то потеряешь доверие своего демона-покровителя и нарушишь его волю, – он заговорил громче и радостней, чтобы узница услышала его.

Воздух снова наполнился жутким воем.

В ярости я поднял Черный меч и пришпорил лошадь.

Гейнор снова засмеялся. Не отступил ни на шаг, когда я подъехал к нему.

– Забыл еще кое о чем упомянуть, кузен. – Он скрестил перед собой мечи, словно защищаясь от меня. – Я больше тебе не снюсь.

Соприкоснувшись, клинки запульсировали странным желто-черным слепящим светом, мешая мне видеть Гейнора. Я прикрыл глаза рукой, держа меч наготове. Но кузен превратился в быструю тень, ускользающую от меня во вспышках света. Он пробежал между двух скал и исчез.

Волчица все продолжала выть, а я бросился вдогонку, огибая огромную костяную крепость, и почти догнал его. И вновь два меча скрестились, выдав новые вспышки.

Ослепленный вспышками и оглушенный воем, я опять потерял Гейнора из виду. Мунглам что-то прокричал. Я оглянулся и не увидел друга. Тени замелькали передо мной, двигаясь взад и вперед.

Конь поднялся на дыбы, попятился и заржал. Я попытался успокоить его, но едва не потерял повод. Конь тревожился, переступал с ноги на ногу и фыркал.

Яркая серебристая вспышка застила взгляд, разлился мягкий, всепоглощающий, дурманящий свет. Неожиданно все затихло.

Я понял, что Гейнор исчез.

Через мгновение волчица вновь завыла.

Мунглам посоветовал мне призвать Ариоха.

– По крайней мере, это позволит нам броситься в погоню за Гейнором. Ариох может появиться здесь и исчезнуть, когда ему вздумается. Миггея больше не в силах противостоять ему.

Я напомнил, что, когда призываешь Ариоха, демон ждет кровавой жертвы, а Мунглам – единственный смертный в округе, так что лучше бы ему придумать другой план нашего спасения.

Чем оставаться здесь и слушать вой Миггеи, я предложил вернуться в Танелорн и посоветоваться с жителями города. Если уж кровавой жертвы не избежать, можно хотя бы убить беглого защитника ведьм и обрести популярность среди большинства.

Мы повернули лошадей назад, надеясь добраться до города до наступления темноты.

Когда же спустилась ночь, мы заблудились. Как мы и опасались, отличить каменные столбы друг от друга оказалось очень трудно. Ветер постоянно изменял их форму.

Спустя несколько часов, ориентируясь по звездам, мы с облегчением услышали, как кто-то зовет нас. Я сразу узнал этот голос. Голос моей дочери. Уна нашла нас! Я поздравил себя с тем, как умны мои родственники.

А затем задумался. Что, если это очередной обман? Я предупредил Мунглама, чтобы он ехал осторожно на тот случай, если нас снова ожидает ловушка.

Пустыня блестела в звездном свете, и я увидел силуэт женщины, идущей пешком, с луком и колчаном на плече. Не знал, что Уна может путешествовать и сверхъестественным способом, а не только верхом.

Я вгляделся в нее.

Белая кожа ее излучала теплый свет, в отличие от моей. Мягкие волосы тоже сияли.

Она во многом напоминала свою мать, обладала той природной живостью, которая мне никогда особенно не нравилась. Я восхищался Оуне, крадущей сны, уважал ее и любил, но лишь на то краткое время, когда наши пути пересеклись. Мы рисковали жизнями и душами ради общего дела. Пришли к тому, чтобы полюбить и захотеть друг друга. Но мои чувства к дочери оказались совсем другими, намного более глубокими.

Я гордился Уной, радовался, что она так похожа на мать. Она унаследовала лучшие человеческие качества не от мелнибонийских предков.

Я надеялся, что, в отличие от меня, она будет жить с собой в мире. Наверное, даже завидовал ей. Возможно, все мы обречены на вражду с самими собой, но вдруг некоторым из нас Судьба дарует больше спокойствия, чем остальным? Даже в этих опасных обстоятельствах я испытывал самые добрые чувства: если я и обладал какими-то добродетелями, то теперь они будут передаваться по наследству, от одной души к другой. А пороки, надеялся я, угаснут и не перейдут к моим потомкам.

В душе всколыхнулись давно забытые чувства: мелнибонийцев воспитывают так, чтобы они не ощущали привязанности к своим детям и отворачивались от них, ибо любовь – проявление слабости. Я подавил в себе это чувство. В который раз моя внутренняя дисциплина подвергалась испытанию, проверялась и перепроверялась.

– Я боялась, что Гейнор снова обманул вас, – в ее голосе слышалось облегчение. – Он ведь недавно здесь побывал.

Я рассказал ей, что случилось с Миггеей. Угрюмо объяснил, как Гейнору удалось бежать с помощью мечей. Проклял его как изменника за то, что он предал свою госпожу, отдав ее моему покровителю герцогу Ариоху. Вне всяких сомнений, его он тоже вскоре предаст, если понадобится.

Услышав это, Уна весело рассмеялась.

– Он ведет себя именно так, как и должен, – сказала она. – Для его бедной души не осталось никакой надежды. Искупления нет. Он мчится навстречу своему проклятию и принимает его. Предательство уже стало для него привычкой. А вскоре станет и пристрастием, и он окончательно погибнет. Утверждая, что он поступает так из здравого смысла, Гейнор предает Закон во имя Равновесия, а затем предаст и Равновесие во имя Энтропии. В конце концов он неизбежно предаст и Ариоха – и станет законченным изменником. Но на какое-то время он, несомненно, обретет власть.

– Тогда его невозможно победить, – вздохнул я. – Он разрушит Му-Урию, а затем и свой собственный мир.

Она подержала поводья моего коня, пока я спешился. Я несколько неловко обнял ее. Уна пребывала в хорошем настроении.

– Думаю, у нас еще есть шансы помешать амбициям Гейнора, – сказала она.

Мунглам широко улыбнулся.

– Да вы оптимистка, миледи, вот что я скажу. Должно быть, вы верите в силу удачи.

– Конечно, верю, – согласилась она. – Но, думаю, в данный момент нам лучше полагаться на силу снов. Мне нужно навестить богиню-узницу, а вы поспешите в Танелорн. Теперь вы сможете переселиться в собственное тело, отец, и отпустить бедного измученного графа фон Бека.

Сказав это, она отправилась в путь и вскоре скрылась из виду. Солнце залило алыми лучами далекий горизонт. И я смог разглядеть вдали крыши и башни нашего обреченного любимого Танелорна.

Встретил нас довольно причудливый отряд. Возглавлял его Фроменталь в форме Иностранного легиона. Следом ехали верхом трое звероподобных лордов – Брэгг, Блэр и Брэй, позади всадников на всех четырех лапах бежал лорд Реньяр, что выглядело довольно странно, учитывая его изысканный наряд. Он первым нас поприветствовал. Выслушав рассказ о нашем походе, лорды решили помочь.

Я поведал им о наших приключениях и предложил вернуться в Танелорн, подкрепиться и передохнуть, но члены отряда остались непреклонны. Они прибыли сюда от Камней Морна, чтобы сразиться с Гейнором, поэтому решили попытаться догнать его. Возможно, Миггея смогла бы им в этом помочь.

Я покорно дал им указания и пожелал удачи. Моей целью было спасти Танелорн, а не преследовать Гейнора, но я не возражал, если они отомстят ему. Меня же занимало кое-что другое.

Вскоре наступит время вернуться в мое собственное тело и позволить фон Беку самому решать свою судьбу в борьбе с общим врагом.

Книга третья

 
Две песни длинных для дитяти.
Две лжи коротких скроют их
Пой песню, пой для белой птахи.
Дитя мое в земле лежит.
 
 
Солги, солги, он не услышит.
Зайчишка белый, день зачах.
Две мрачных ожидают тени,
В лохмотьях грязных, в кружевах.
 
 
По руслу дряхлому он мчится
В закат, где умирает свет,
Торопится, вздымая пепел
В пустыне. Ничего там нет.
 
 
В пустыне. Ничего там нет.
В закат, где умирает свет.
 

Уэлдрейк. Дикий заяц

Танелорн был торжествующим пятном теплой жизни среди бескрайней пепельной пустоши. Как долго еще ему придется находиться в ловушке мертвого мира, завоеванного Законом, пока не угаснут все признаки Хаоса? Со временем заклятье Миггеи потеряет силу, и город вернется в свой родной мир. Меня обуревали смешанные чувства, пока мы с Мунгламом въезжали в невысокие ворота, за которыми нас встречали друзья. Мы сказали им, что, кажется, опасность больше не угрожает Танелорну. Но угроза все еще нависает над другими мирами, теми, что нам дороги, и теми, которым мы верны. Му-Урия в опасности, и, возможно, даже уже покорена. Моя Германия все еще в лапах бесноватого тирана. Трудно сосредоточиться, когда вокруг столько нерешенных проблем.

В страшной тревоге я спешился у дома Брута из Лашмара и отдал поводья его конюху. Я от души надеялся, что Фроменталя с его удивительным отрядом ждет успех, но весьма сомневался в этом. Гейнор затеял намного более амбициозную игру, чем я ожидал. В Мелнибонэ мы дорого заплатили, чтобы понять, как глупо стравливать Закон и Хаос в надежде достичь своих целей.

Ни одно существо, ни человек, ни мелнибониец, не способно повелевать силами, которыми управляют боги, и держать их в узде. Ввязаться в их борьбу значит обречь себя на гибель. С одной стороны, мне было абсолютно все равно, что случится с низшими расами, будут ли они жить или умрут, но с другой – я понимал: мы все связаны, перед нами выросла общая угроза, и моя судьба зависит от судьбы жителей Юных королевств. Кроме того, я осознавал, что общность эта определяется не расой, а складом ума и характера: культура моя чужда людям, но среди них я завел намного больше друзей, чем среди своих. Мелнибонийская отчужденность и высокомерие ввергли меня в неразрешимый внутренний конфликт. Мой ум не знал покоя, как и вся мультивселенная. Меня раздирали противоречивые силы, сковавшие реальность, вечные парадоксы жизни и смерти, войны и мира. Но если я так жаждал покоя, то почему не мог обосноваться в столь притягательном Танелорне, где жили мои друзья, где меня ждали книги, музыка и воспоминания? Почему, как только я выбирался из одной передряги, так сразу же искал другую? Так жаждал грез насилия и горького забвения поля брани?

Нас встретил Брут, он был смущен, но все же явно рад.

– И как долго нам еще придется страдать из-за этих проклятых чар?

– Силы Миггеи разбиты. Или как минимум ослаблены. Полагаю, очень скоро мы снова окажемся в знакомых местах.

По сравнению с растущим могуществом Гейнора эта проблема не выглядела такой уж серьезной.

Мы пробыли у Брута довольно долго, пока не вернулась Уна, помрачневшая и молчаливая.

– Начинать надо как можно скорее, – вот и все, что она сказала.

Со смешанными чувствами мы отправились в Башню Десницы, странное красное здание, чьи зубцы напоминали распростертую в мирном приветствии ладонь. Именно там все еще лежало в зачарованном сне мое тело.

Стражники узнали нас, мы прошли сквозь низкие двери и поднялись по крутой лестнице, ведущей к лабиринту коридоров. Уна шла впереди, легко и уверенно. Я следовал за ней чуть медленнее, замыкал шеренгу Мунглам. Он вел себя как человек, повидавший на своем веку немало колдовства и не желающий встречаться с ним снова. Что-то бормотал о том, что нужно поскорее убраться из Танелорна, вернуться в привычное русло, оставить все позади и жить в устойчивой реальности Юных королевств, где если и есть колдовство, то, по большому счету, человеческих масштабов.

Уна ответила угрюмо:

– Если Гейнор приведет Ариоха к Камням Морна, устойчивой реальности практически не останется.

Она умолкла и перестала реагировать. Они с Фроменталем и прежде упоминали Камни Морна, но я понятия не имел, где те находятся.

В конце узкого коридора мы обнаружили дверь, у нее стоял стражник. Я остановился и передохнул, пока Мунглам обменивался с часовым парой слов.

Притворяясь, что не могу открыть замок, я медлил у двери. Твердая рука Мунглама легла мне на плечо. Уна ободряюще улыбнулась.

Я распахнул дверь.

Длинное тело мелнибонийского аристократа лежало передо мной на постели. Если не обращать внимания на бесцветную кожу, он походил на любого из сотни моих предков. Тонкое лицо его совершенно не сочеталось с грубой одеждой. Руки у него были тоньше и длиннее, чем у фон Бека, черты четче, кончики ушей острее, губы более нервные и тонкие. А вот костюм напоминал одежду варваров с Юга, и уже одно это показывало: его я выбирал сам. Я довольно давно решил отказаться от традиционной одежды. Даже молочного цвета волосы были заколоты на затылке по варварской моде.

Тело лежало там, где и упало, в той же позе. Уна сказала, что они решили ничего не менять на случай, если я неожиданно проснусь. Сапоги до колена из оленьей замши, вычурный серебряный нагрудник, куртка в сине-белую клетку, алые штаны в обтяжку, плотный зеленый плащ. Рядом лежали пустые ножны. Прекрасные, намного лучше тех, что я наскоро соорудил для Равенбранда.

Хотя тело было мое, знакомое той части сознания, что занимал Элрик, я разглядывал его несколько отстраненно, пока чувства внезапно не нахлынули – и тогда я бросился к ложу, и упал на колени, и сжал руку, расслабленную, как у мертвеца, не умея выразить то глубокое сочувствие, что меня переполняло. И зарыдал, сожалея о своей измученной душе.

Потом попытался овладеть собой, пристыженный неуместным проявлением эмоций. Взял Равенбранд и вложил его рукоять в холодную ладонь. Начал уже подниматься, что-то говоря своим друзьям, и в этот миг спящий схватил меня за руку и удержал на месте. Он больше не двигался и, насколько я понимал, все еще спал, погруженный в колдовской сон.

Тем не менее он крепко сжимал мою руку.

Пока я пытался освободиться, веки мои налились свинцом, и остатки сил словно вытекли из меня. Хотелось лишь одного – спать. Но все это казалось противоестественным. Я не мог позволить себе заснуть. Какие чары Гейнор решил наложить на меня?

Я не понимал, имеет ли смысл бороться, или стоит поддаться сну. В сложившейся ситуации казалось логичным лечь на постель рядом с самим собой и отдохнуть, ведь я так в этом нуждался. Тревожный голос Мунглама все отдалялся. Уна говорила что-то о нашей безопасности и Камнях Морна.

И я провалился в сон.

Я стоял во тьме. Совершенно нагой. Горизонт закрывало высокое серебристое дерево с переплетенными корнями, концы ветвей терялись вдали. Никогда еще я не видел столь тонкого, искусного плетения. Я стоял вне бытия и видел одновременно все браны всех ветвей мультивселенной, непрерывно растущие и умирающие. Серебристое древо, словно затейливая филигрань, было настолько огромным и сложным, что вместить его целиком, казалось, просто невозможно. Я понимал, что смотрю на нечто неизмеримое и безграничное. А если таких деревьев много? Я двинулся к нему и больше не мог разглядеть все его ветви, лишь ближайшие – по ним взад и вперед двигались тени, перемещавшиеся между мирами.

Наконец я очутился на одной из ветвей, и она показалась мне знакомой. Все воспоминания Элрика и Улрика об этих дорогах исчезли. Но зато я ощущал связь с бесчисленным множеством вариантов самого себя, осознавал их бесконечную боль и неописуемую радость; казалось, я иду домой.

Ветка пересеклась с толстой ветвью, а затем с еще более толстым суком, путники, подобные мне, стали чаще встречаться на серебристых дорогах между мирами – как и я, они искали потерянные реальности и стремились достичь отчаянных целей. Немного погодя я стал замечать некоторое сходство между теми, мимо кого проходил. Иногда явное, иногда лишь отдаленное. Все эти мужчины и женщины были мной. Тысячи и десятки тысяч версий меня самого. Словно все мы, являясь частичками некоей огромной личности, быстро теряли свою индивидуальность, исполняли таинственный танец или обряд, ткали узор, который определит судьбу всего сущего.

Второе путешествие во сне не привело меня к домику Уны на границе миров. Шаг за шагом я приближался к округлым ветвям, что огибали одна другую, приходя в движение.

Полагаясь на знания, которые получил, изучая искусство колдовства, я прошел вперед.

Серебристые нити превратились в ленты, а затем и в широкие тропы, они сплетались в такой сложный узор, что невозможно было угадать, какая куда приведет. Казалось, все они возвращаются именно туда, где я остановился. Я обрадовался, обнаружив еще одного путника, но с удивлением отметил, что его лицо хоть и было знакомым, но совсем не напоминало мои черты.

Как и бывает во снах, я совсем не удивился, встретив здесь князя Лобковица. Тот самый человек, что представлялся мне герром Элом, крепко пожал мне руку, словно мы встретились на сельской дороге. Здесь он явно находился в своей родной среде. Я помнил тепло и крепость его рукопожатия и то, какую уверенность придавало его присутствие.

– Мой дорогой граф! – Лобковиц выглядел обрадованным. – Мне говорили, что я могу вас здесь встретить. Вам знакомы эти перекрестки?

– Совсем нет, князь Лобковиц. Должен признаться, я и не думал в них разбираться. Просто пытаюсь попасть домой. Уверен, вы знаете, что у меня есть множество причин для возвращения в Германию.

– Но без меча вы вернуться не можете, так?

– Меч теперь в хороших руках. Полагаю, он не понадобится мне в борьбе против Гитлера, ведь именно для этого я и собираюсь вернуться.

Печальные мудрые глаза Лобковица насмешливо блеснули.

– Полагаю, мы все этого хотим, граф. Здесь, на лунных дорогах, иногда встречается такой феномен: ветви начинают изгибаться в спираль, поглощают сами себя и воссоздаются в очень странном виде, намного более сложном и менее функциональном. Существует теория, что подобные места – вроде раковых опухолей: Закон и Хаос здесь больше не находятся в равновесии, но продолжают уничтожать друг друга. Для нас они могут быть опасны – их парадоксы противоестественны и обладают древней историей, но не отличаются мудростью. Подобные дороги лишь сбивают с толку и никуда не приводят.

– Но мой путь ведет именно туда. Как этого избежать?

– Никак. Но я могу помочь вам, если желаете.

Естественно, я принял его предложение, и он пошел за мной, разглядывая сеть серебристых дорог, распростертую вокруг нас, и восхищаясь ее невероятной красотой. Я спросил, не есть ли эта сеть Серые Пределы. Он покачал головой.

– Мы сами творим эти дороги меж мирами. Это как с утоптанными тропинками в знакомых местах: те постепенно превращаются в шоссе, а наши желания и открытия формируют привычные дороги по всей мультивселенной. Можно сказать, что мы строим линейные пути в нелинейности, что наши дороги воображаемые и что любые формы, которые мы видим, суть иллюзии или лишь частичное восприятие целого. Человеческая психика организует Время, делая его годным для линейного движения. Говорят, что наши ум, мечты и сны – истинный создатель всего, что мы с вами видим. Я всем сердцем верю в положительную силу сновидений и неравнодушен к теории о том, что мы сами сотворяем и себя, и свою среду обитания. Очередной парадокс из тех, что приближают нас к пониманию нашего положения.