Текст книги "Элрик: Лунные дороги"

Автор книги: Майкл Муркок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 65 страниц)

Глава вторая
На прибрежье Гитче-Гюми

 
Девятью девять, семью семь –
Корни небес отыскать не всем.
 

Уэлдрейк. Пограничная трагедия

Из воды я вынырнула в ослепительный свет. Ничего не видела, слышала лишь дикий вой ветра. Что-то ледяное держало меня. Морозный воздух без малейших усилий оторвал мои пальцы от щита. Перед лицом такой силы моя воля не имела значения. Я попыталась снова ухватиться за раму, но ветер хлестал безжалостно. Если бы я не догадалась раньше, то сейчас, без сомнения, окончательно поняла бы: этот ветер разумен. Это был могущественный элементаль, и он обрушивал свой гнев именно на меня. Я ощущала его злобу, его характер. Почти что видела, как смотрит на меня его лицо. Я не представляла, чем обидела его или почему он преследует меня, – но он меня преследовал.

Противостоять этой силище было совершенно невозможно. Ветер вырвал щит и отбросил нас в разные стороны. Кажется, он собирался меня убить. Я ударилась о воду и потеряла сознание.

Я даже не ждала, что очнусь. Но, придя в себя, к своему удивлению, почувствовала: все хорошо, опасность позади. Я лежала на упругом торфе, укутанная чем-то вроде одеяла. Сладко пахло травой и костром. Мне было тепло. Я расслабилась. И все же осознавала, чего избежала, и помнила о важности своей миссии. Теперь я полностью контролировала себя, хотя едва могла пошевелить даже пальцем! Неужели я попала в мир, куда забрали моего мужа? Здесь ли Улрик? Почему я чувствую себя в безопасности?

Надо мной простиралось серое неспокойное небо. То ли рассветало, то ли, наоборот, сгущались сумерки. Я не могла повернуть голову, чтобы разглядеть горизонт. Только скосить глаза. Надо мной склонилось чье-то лицо, строгое и изумленное.

Совершенно незнакомый мужчина – но я интуитивно чувствовала, что бояться его нет причин. Я нашла своего воображаемого воина. Гладко выбритое лицо с правильными чертами было почти красивым; замысловатые татуировки украшали лоб, щеки, подбородок и кожу черепа. Голова тоже выбрита, если не считать длинной пряди черных блестящих волос с тремя вплетенными орлиными перьями. Здоровый медный цвет кожи указывал на то, что он не из похитителей моего мужа. В ушах серьги; нос и нижняя губа тоже проколоты, и в них вставлены маленькие сапфиры. На висках, щеках и подбородке – следы темно-красной краски. По обе стороны груди длинные белые шрамы. Кожу между шрамами украшал выколотый узор. На мускулистых предплечьях искусные браслеты из самородного золота, вокруг шеи широкая лента из перламутра, похожая на часть доспеха. Татуировки – ярко-красные, зеленые, синие и желтые; я сразу вспомнила, что видела такие же у могущественных шаманов в Южных морях. Наверное, он был знатных кровей, раз демонстрировал свое богатство с таким беспечным вызовом, уверенный, что может его защитить. Темные ироничные глаза рассматривали меня точно так же без всякого стеснения.

– Порой рыболов молит об улове, но получает больше, чем просил, – сказал он; язык я понимала, но не могла определить. Так часто случается с путешествующими по лунным дорогам.

– Вы меня поймали?

– Очевидно. И очень собой горжусь. Оказалось проще, чем я думал. Мне нравится плясать. Я произнес заклинание и вошел в транс, разложил одежды головой к луне и подолом к воде. Сделал так, как меня научили. Вызвал духов ветра. Обратился к воде, чтобы она отдала свое сокровище. И, конечно же, воздух пришел в движение. Подул сильный ветер. Я слышал все это в трансе, будто издалека. Когда же я наконец открыл глаза, то нашел тебя – и укрыл одеждами, чтобы сберечь твое здоровье и скромность, и еще потому, что этого требует заклинание.

Он говорил иронично, дружелюбно, словно слегка посмеиваясь над самим собой.

– Я была обнажена?

Теперь я ощутила мягкую звериную шкуру – голой кожей. Как бы мы ни относились к тому, чтобы отбирать жизнь у живых существ, перед этим ощущением трудно устоять. И хотя я обычно принимала традиции той культуры, где находилась, нагота меня не слишком беспокоила. Передо мной стоял более насущный вопрос.

– Что с чародейским щитом?

Он нахмурился:

– Боевым щитом какатанава? Так он твой?

– Что с ним случилось? Я попала в очень сильный ветер, похоже, разумный. Он специально оторвал меня от щита.

Воин смотрел виновато:

– Позволь напомнить: я находился в трансе… но, кажется, заметил, как что-то улетело в том направлении. Может, это демон ветра? – Он указал на поросший лесом холм по другую сторону озера. – Так, значит, это чародейский щит, и его украл демон? Или он сбежал от вас обоих и отправился домой, к своему хозяину?

– Без меня, – с горечью произнесла я, только-только начиная осознавать, что этот человек с помощью магии каким-то образом спас мою жизнь. Но кто помешал мне последовать за Улриком, он или элементаль?

– Этот щит связывал меня с мужем. И он теперь может быть где угодно в мультивселенной.

– Значит, ты не из племени какатанава? Прости меня, я слышал, что они приняли в свои ряды одного из ваших, но не двоих.

Он явно находился в замешательстве, но до него наконец что-то начинало доходить.

– Я не какатанава. – В моем голосе прорывалось отчаяние, я больше не могла совладать с эмоциями. – Но я ищу хозяина щита.

Он отреагировал как настоящий джентльмен. Кажется, понял, что здесь задействованы сверхъестественные силы, и задумался, склонив голову.

– А где его хозяин? Вы знаете?

Я завозилась под мягкой кожаной шкурой. Житель леса извинился, изящно преклонил колено и развязал узел.

– Наверняка вместе с соплеменниками, – сказал он. – Именно туда я и направляюсь, и это меня утешает. Не знаю, как они примут меня. Мне суждено донести до них свою мудрость. Судьба начинает плести узор задолго до того, как мы его поймем. Мы пойдем вместе, раз того требует наше общее предназначение. Вместе мы станем сильнее. Каждый достигнет своей цели, но таким образом все разрешится.

Я не поняла его. Встала, кутаясь в накидку. Она была сделана из кожи белого бизона и украшена разнообразными религиозными символами. Я огляделась. Рассвет только что наступил, и солнце начало подниматься, отражаясь в спокойной глади воды, словно в зеркале.

– Если вы сообщите мне свое имя, призвание и что вам от меня нужно, я буду чувствовать себя намного лучше.

Он виновато улыбнулся и начал сворачивать бивак. Позади него, над дальними вершинами огромной горной цепи, вставало солнце, чей золотистый свет омывал лес и луг, касаясь маленькой хижины, возведенной на поросшем травой берегу озера. Над типи поднималась тонкая струйка серого дыма. Скромное жилище охотника. Шкуры, покрывавшие его, во время холодов можно было использовать вместо шубы, а из шестов сделать волокуши, чтобы переносить вещи. Охотничья собака тоже могла тянуть волокушу, но собаки я не заметила. Тени постепенно растворялись, и свет стал не таким ярким, когда солнце начало подниматься в чистое небо.

Индеец пребывал в приподнятом настроении. Он был очарователен. От него не исходило угрозы, лишь ощущение твердого характера и физической силы. Не означают ли его татуировки и украшения, что он шаман или вождь? Индеец явно привык, чтобы ему подчинялись.

Стало очевидно: я уже не на побережье Новой Шотландии; но окружающий ландшафт не слишком отличался от тех мест, что я покинула. Вообще-то все казалось смутно знакомым. Может быть, это озеро Верхнее?

На заросшем травой берегу стояло большое, искусно сделанное каноэ из блестящей березовой коры; отделанные медью края лодки венчали деревянные вставки с нанесенными священными символами. И ни души вокруг. Словно мы находились на заре мира, в поистине девственной Америке. Все еще стояла ранняя осень, хотя в освежающем ветре ощущалось дуновение зимы. Ветер меня не слишком тревожил. Я спросила своего спутника, что это за озеро.

– Я родился недалеко отсюда. Обычно его называют Гитче-Гюми, – сказал он. – Тебе знакома поэма Лонгфелло?

– Насколько понимаю, Лонгфелло в процессе написания смешал с полдюжины языков и переврал все названия и имена. – Я словно извинялась за представителя своей культуры, как это принято, но тут же вспомнила слова Клостергейма. Отчего-то я была уверена, что этот человек не просто современный романтик, изображающий индейца из дикого леса. Не сомневалась: даже если глядеть внимательнее, вряд ли поблизости обнаружится припаркованный автофургон!

Этот человек был настоящим. Он улыбнулся моим словам:

– Нет ничего плохого в том, что добавил Лонгфелло. Ритуалы никуда не делись, хоть он их и немного приукрасил. Женщин вообще никто не просил рассказывать их историю, так что их ритуалы так и остались тайными и неизмененными. Есть множество способов отделить дух от плоти. Я могу, конечно, оспорить то, чего старина Лонгфелло не упомянул и что прибавил, но моя судьба – принести свет в мою собственную историю. И именно такая судьба мне грезится во время этого путешествия. Я должен восстановить миф и обратиться к великой сути Америки. – Кажется, серьезность слов его смутила, и он снова улыбнулся. – Словно я собираюсь передать духовное руководство нацией кучке необразованных католических миссионеров! Без Белой Буйволицы не будет триединства, как у триптиха с утерянной частью. Тот нелепый финал, что написал Лонгфелло, был подачкой педантам из высшего общества, он даже хуже, чем сентиментальное окончание «Холодного дома» Диккенса. Или это были «Большие надежды»?

– Я почти ничего не знаю о Диккенсе, – сказала я.

– Что ж, – ответил он, – и у меня не было возможности с ним познакомиться.

Индеец слегка нахмурился и посмотрел на меня:

– Не хочу ставить себе в заслугу то, на что не имею права. Мне суждено объединить нации, но я могу потерпеть неудачу там, где преуспеет мое альтер эго. Один неверный шаг, и все изменится. Ты же знаешь, как это трудно.

Он снова нахмурился и задумался.

– Вы бы лучше представились, – сказала я, вряд ли ожидая, что он ответит.

Он извинился.

– Я Айанаватта. Лонгфелло предпочел назвать меня Гайаватой. Мать моя из племени могавков, а отец был гуроном. Я обнаружил свою историю в поэме, когда во сне отправился в будущее. Вот. У меня есть кое-что для тебя…

Он бросил мне длинную рубаху из тонкой кожи, и я легко натянула ее – сидела она очень хорошо. Неужели он берет с собой в дорогу такие вещи? Он громко рассмеялся и объяснил, что последний, кто попытался его убить, был примерно моего размера.

Айанаватта умело разобрал типи. Чтобы потушить огонь, он просто закрыл крышку на горшке, где хранил угли, и обернул его сырой шкурой. Вещи из хижины он завернул в шкуры и связал в плотный тюк. Горшок с углями закрепил на самом верху. Теперь я увидела, что шесты были заостренными с одного конца копьями. Он уложил их на дно каноэ, а тюк поместил посередине. Весь бивак он собрал, почти не прикладывая усилий.

– Похоже, вы хорошо знакомы с английской литературой, – заметила я.

– Я многим ей обязан. Как я уже сказал, благодаря поэме Лонгфелло я узнал свою судьбу. Наступило время моего первого настоящего путешествия во сне. Я видел сон – четыре пера. Я решил – он означает, что я должен найти четырех орлов в местах четырех ветров. Сначала я поехал в пустыню по северной тропе, которая зовется «Орел», потому что думал, что в этом и заключается смысл сна. Она привела меня в горы. Тропа оказалась ложной. Но, оставив ее, я оказался в Бостоне в нужное время. Я хотел понять, существует ли какой-то миф, связанный со мной. И если да, то куда надо отправиться, чтобы он стал правдой. Ты и сама понимаешь, в чем заключается ирония. Я попал в далекое будущее через много лет после своей смерти. Я приобрел странные навыки. Научился читать на языке этого нового народа, чья внешность сперва так поразила меня. В тех краях обитало множество дружественных душ, и они с радостью помогали мне, хотя самодовольная буржуазия часто высказывалась против моего появления. Однако чтение на их языке стало частью моего первого настоящего духовного путешествия. Однажды я открыл свой дух будущему и увидел не только как появилось племя хауденосауни, людей, живущих под одной крышей, но и что придет после них, если я не пройду по определенной тропе. Чтобы найти то будущее, которого желаю, мне нужно по возможности сохранить ближайшее будущее таким, какое оно есть.

– А вас не оскорбили взгляды Лонгфелло на мифологию коренных народов?

– Лонгфелло был гениален, добр и весел. И ужасно волосат. От своих предков могавков я унаследовал нелюбовь к растительности на мужском теле. Оказывается, римляне придерживались таких же взглядов. Но добросердечие поэта пересилило мои предрассудки насчет его внешности. У него была необычная пружинистая походка, он подпрыгивал, когда ходил. Помню, мне казалось, что он слишком тепло одевается, не по погоде, а он, вероятно, считал, что я одеваюсь слишком легко. Тогда еще у меня не было этого, – со скромной гордостью он указал на свои татуировки. – Сначала я заинтересовался трансценденталистами. Эмерсон собирался познакомить меня с Торо, но в этот день в Паркер-хаус неожиданно приехал Лонгфелло. По воле случая мы с ним разговорились. Он до конца не верил, что я настоящий. Он был настолько погружен в свою поэму, что, как мне кажется, начал подозревать, что я существую лишь в его воображении. Когда Эмерсон представил нас друг другу, он решил, что я какой-то благородный дикарь. – Айанаватта тихо засмеялся. – Торо, полагаю, счел меня несколько грубым. Но Лонгфелло был добр до невозможности. Эта встреча стала судьбоносной и сыграла важную роль в его жизни. Я понял его поэму как пророчество о том, какой след я оставлю в этом мире. Четыре пера из сна, которые я по ошибке принял за орлиные, разумеется, были перьями для письма. Четыре писателя! Я неверно истолковал сон, но все-таки сделал все правильно. Тут вмешалась сама удача. Я был слишком неопытен. В первый раз посетил астральный мир в физическом теле. К сожалению, эта часть путешествия закончилась. Я не знаю, увижу ли когда-нибудь книгу снова.

Айанаватта свернул подстилку с привычной аккуратностью и быстротой человека, живущего под открытым небом.

– Знаешь, в этих местах мы носим вампум, чтобы он напоминал нам о мудрости и наших словах. – Он показал на замысловатый пояс, который поддерживал кожаные штаны. – Узор можно трактовать так же разнообразно, как Библию, Джойса или американскую конституцию. Иногда наши советы напоминают собрания французских постмодернистов!

– Вы можете отвести меня к мужу? – Я начала понимать, что Айанаватта из тех людей, что любят пофилософствовать и могут говорить часами, если их не остановишь.

– А он у какатанава?

– Думаю, да.

– Тогда я могу отвести тебя к ним, – голос его смягчился, – По крайней мере, мне не снилось, что нельзя этого делать. Возможно, твой муж подружился или еще подружится с моим другом Давандадой, которого еще называют Белым Вороном. – Он замолчал и виновато посмотрел на меня. – Я слишком много болтаю и делаю слишком дикие предположения. Привык говорить сам с собой. За последние четыре года у меня не было возможности просто побеседовать с образованным человеком. А ты… ты – благословение. Это был мой лучший танец, должен признаться. Я ждал, что к нашей троице присоединится немногословная полубогиня, но даже не думал, что ты окажешься человеком. Сон подсказывает мне, что делать, а не чего ожидать. Плохой ветер поднимается против нас, а я даже не знаю почему. Сны порой сбивают с толку.

– А вы всегда действуете в соответствии со снами? – спросила я, заинтригованная его словами. В конце концов, в этой области я разбиралась достаточно хорошо.

– Только после размышления. И только если подходящая пляска или песня создает гармонию в соединенных мирах. Я всегда был склонен к духовному.

Он принялся аккуратно счищать грязь с красивых весел, вырезанных из твердого дерева; изгиб говорил о том, что их можно было использовать и как боевые топоры. Лук и колчан со стрелами он уже закрепил в каноэ. Айанаватта помолчал немного.

– Белая Буйволица, я совершаю долгое духовное путешествие. Я начал его много лет назад в родных лесах, тебе они известны как верхний Нью-Йорк. Я связан судьбой с другими и должен совершить великие дела, но не стану говорить об этой части своей судьбы. Когда же дело свершится, я наконец обрету мудрость и силу, чтобы говорить с советом народов, и тогда начнется последняя часть моей судьбы.

– А как же какатанава? Они тоже войдут в совет?

– Они не являются нашими братьями. У них свой совет.

Мне показалось, что за чрезмерной политической наивностью он пытается скрыть смятение.

– Почему вы называете меня Белой Буйволицей? И зачем мне идти с вами, если я ищу мужа?

– Из-за легенды. Ее необходимо воплотить. Она все еще не стала реальностью. Думаю, что наши истории слились. Должны были слиться. Иначе произойдет диссонанс. Твое имя, одно из многих, прозвучало в пророчестве. Хочешь, чтобы я называл тебя по-другому?

– Если у меня есть выбор, я бы предпочла, чтобы меня называли графиней фон Бек, – сказала я. На языке, на котором мы говорили, это звучало гораздо длиннее, чем то имя, которым называл меня он.

Он улыбнулся, приняв мои слова за шутку.

– Надеюсь, графиня, ты все-таки пойдешь со мной, потому что только вдвоем мы сможем найти твоего мужа. Умеешь плавать на каноэ? Мы переплывем Сияющую воду и за день доберемся до устья Ревущей реки, – сказал он, определенно с некоторой насмешкой.

Во второй раз за последние сутки я сидела в лодке. Каноэ Айанаватты двигалось очень ловко, словно разумное существо, судя по его реакции. Иногда оно едва касалось воды. Пока мы гребли, я спросила индейца, как далеко находится селение какатанава.

– Я бы не назвал это селением. Их общинный дом находится на северо-западе, довольно далеко отсюда.

– Почему они похитили моего мужа? Неужели на их территории нет полиции?

– Я мало знаю о племени какатанава. Их обычаи отличаются от наших.

– И что это за таинственное племя? Они демоны? Людоеды?

Он смущенно рассмеялся и продолжал грести в кристально чистой воде. Невозможно было не восхититься его хорошо сложенным телом.

– Может, я демонизирую их. Ты же знаешь, народные сказки иногда преувеличивают. Но раньше они не похищали смертных. Так что их намерения могут быть и добрыми. Говорю это не для того, чтобы успокоить тебя, просто хочу, чтобы ты знала: раньше они никогда не причиняли нам зла.

Я подумала, что, возможно, делаю слишком много предположений, но все равно спросила:

– А мы еще в Америке?

– Я называю этот континент по-другому. Но если ты живешь во времена после Лонгфелло, то твое время далеко в будущем.

Подобные временные скачки – обычное дело в мирах грез.

– Выходит, по христианскому календарю сейчас примерно 1550 год?

Он покачал головой, ветер взъерошил орлиные перья. Я вдруг поняла, что прежде никогда не видела таких ярких красок. Свет искрился и плясал на них. Может быть, перья тоже магические?

Айанаватта перестал грести. Каноэ продолжало скользить по ярко-голубой воде. Запах сосен и влажной травы доносился с дальнего берега.

– Вообще-то, согласно календарю, сейчас 1135 год от рождества Христова. Норманнское завоевание Англии началось шестьдесят девять лет назад. Думаю, что его специально собирались приурочить к затмению. Что ж, они выбрали не то затмение. Пытались потом доказать, что мы позаимствовали идею демократической федерации у них. – Он засмеялся и покачал головой. – А до этого был еще Лейф Эрикссон. Ребенком я случайно встретил норманна, чья колония появилась всего лишь сто лет назад. Можно назвать его Последним Викингом. Бедное, примитивное существо, почти все его племя истребили алгонкины. Если честно, сначала я принял его за исхудавшего медведя… Они называли это место Винландом, землей вина. Он был ожесточен, как и его отец и дед. Эрикссоны обманули его предков, рассказывая истории о винограде и безбрежных пшеничных полях. А на деле им достались плохая погода, смерть без отпущения грехов и злобные туземцы, что превосходили их числом. Они называли нас «крикунами» или «скрелингами». Я слышал, племя каюга, что выжило после эпидемии, приняло нескольких норманнских женщин и детей. Но они были последними из викингов.

Айанаватта не замолкал, возмещая долгие годы молчания, за которые у него скопилось немало интересных историй и рассуждений. Теперь, когда я знала, что мы ищем племя какатанава, мне хотелось как можно скорее отыскать Улрика.

Существовала вероятность, что мы прибудем до того, как появится он, такова уж природа времени. Бесконечные речи Айанаватты отчего-то успокаивали меня, и я больше не волновалась о том, что Улрик в опасности и ему причинят вред; вдобавок я больше не была так уверена, что за похищением стоит князь Гейнор. Тайна, разумеется, так и осталась тайной, но, по крайней мере, у меня появился союзник, знакомый с этим миром.

Везет же мне: уже в который раз меня занесло в чужой сон. На меня напал ветер, теперь я уже не сомневалась. Воздушный демон. Элементаль.

Айанаватта был абсолютно в этом уверен. Вне всяких сомнений, с тех пор как начался последний этап его духовного путешествия и он оказался в знакомом мире, индеец преодолел множество препятствий. Я даже представляла, что ему пришлось вытерпеть. Но он нес бремя своего опыта довольно легко.

Течение аккуратно вынесло наше каноэ к дальнему берегу озера. Отдыхая, Айанаватта достал из котомки тонкую костяную флейту. К моему удивлению, он заиграл негромкую сложную мелодию, пронзительную и завораживающую; она эхом разносилась по окружающим холмам и горам, и казалось, что ее подхватил целый оркестр. Стая цапель неожиданно взмыла ввысь из камышовых зарослей, словно решив станцевать под чарующую музыку воздушный балет.

Айанаватта перестал играть и, воспользовавшись возможностью, обратился к птицам с короткой вдохновенной речью. Я начинала привыкать, что он относится к животным как к равным и напрямую общается с ними, словно они понимают каждый нюанс каждой его фразы. Возможно, они и в самом деле понимали. Вопреки своим страхам я получала огромное удовольствие от столь необычного опыта. Меня переполняло яркое ощущение благополучия. Несмотря на присутствие Айанаватты, я уже много лет не ощущала такого одиночества, и я начала ценить его, уверенность моя росла, словно я заразилась от индейца его радостным уважением к окружающему миру.

К вечеру мы достигли устья реки на дальнем берегу озера. Мы вытащили каноэ на берег, и Айанаватта достал из котомки штаны и плед. Штаны я с благодарностью натянула, в накидку завернулась. Воздух стал холоднее, солнце изливало алые лучи на вершины гор и тенистые заросли тростника. Вождь осторожно развел огонь и приготовил очень вкусную кашу, извиняясь, что не наловил рыбы, поскольку был очень занят – вспоминал встречу с Готорном, которая его разочаровала. Он пообещал, что утром рыба будет.

Вскоре он уже рассказывал мне об извращенных религиозных традициях народа майя, который он посетил в самом начале своего путешествия. Их странные ереси приводили его, отшельника, воина и рассказчика, в смятение. Насколько я поняла, все сводилось к тому, что майяские священники отказывались принимать разные мнения. Все страхи насчет Улрика окончательно улеглись, и я погрузилась в глубокий сон без сновидений.

Утром верный своему слову благородный могавк насадил на копье двух жирных форелей, приправил их травами и приготовил вкусный завтрак. Он еще немного рассказал мне о своих путешествиях по снам, о разных физических и духовных испытаниях, которые ему пришлось вынести, чтобы достичь этого уровня силы. Мне сразу вспомнилась философия японских самураев, которые могли сочинить хокку во время поединка. Щеголеватая внешность Айанаватты в диких местах свидетельствовала о том, что у него имелся не только вкус. Он предупреждал потенциальных врагов о силе, с которой им предстоит столкнуться. Я путешествовала одна и понимала, насколько это опасно, – необходимо все время выглядеть хладнокровным и уверенным, иначе тебя убьют или ограбят в очередной заварушке. В любом случае, я с завистью смотрела на лук и стрелы Айанаватты и даже на его пару боевых дубинок.

Я думала, после завтрака мы сразу отправимся в путь. Но вместо этого Айанаватта сел, скрестив ноги, достал прекрасную резную курительную чашу из красного камня и набил ее травами из кисета. Затем торжественно приладил пустую камышинку к отверстию, проделанному в дне чаши. Взял пучок сухой травы из костра, аккуратно разжег трубку и глубоко втянул дым в легкие, затем выпустил его во все четыре стороны Земли, благодаря мир за его благоволение. На лице его появилось удовлетворенное выражение, индеец передал трубку мне. С некоторой опаской я последовала его примеру. Курение я ненавидела всей душой. Но травы в трубке пахли сладко, и дым мягко окутывал горло. Я предположила, что он смешал табак с коноплей, сушеной мятой и ивовой корой. Я не курильщик, но секрет этой благодатной смеси давно утерян в мире Улрика. Это была настоящая трубка мира. Я расслабилась, но в то же время мой ум обострился. Мир стал казаться насыщенным и живым.

Вскоре Айанаватта поднялся, полный величественного достоинства. Он явно находился в состоянии, близком к трансу. Медленно запел, ритмичная песня напоминала звуки ветра, тихий шепот воды, раскаты грома вдали. Продолжая песню, он начал танцевать, громко топая по земле во время исполнения сложных па. Каждое движение имело особый смысл. И хотя я не была готова к подобному представлению, оно меня сильно тронуло. Я понимала, что он вплетает свою сущность в ткань миров. Эти ритуалы открывали для него тропы. В отличие от меня, он не имел природной способности путешествовать между мирами.

Однако ритуал закончился довольно быстро. Айанаватта несколько смущенно извинился и сказал, что, раз уж мы теперь путешествуем вместе, он надеется, что я прощу, если он время от времени будет исполнять подобные ритуалы. Это было важной частью его религии, так же как моя необходимость молиться про себя пять раз в день.

Я не возражала. Знала, что в некоторых культурах люди всю жизнь посвящают тому, чтобы научиться путешествовать по мирам, и обычно умирают раньше, чем успевают чему-нибудь научиться. У меня же это получалось само собой с раннего детства, ведь дар мне достался от родителей. Большинству людей это вообще недоступно, у других получается с огромным трудом. Путешественники по лунным дорогам не имеют почти ничего общего, кроме способностей. В мусраме нас учили тонкостям ремесла и объясняли, какую ответственность несут путешественники.

Даже мне с моим неумением ориентироваться в пространстве не потребовалось слишком много времени, чтобы понять: река, по которой мы сплавлялись вниз по течению, течет не с севера на юг. Судя по положению солнца, мы направлялись на восток. Айанаватта подтвердил это.

– Путь к какатанава труден, – сказал он. – И приближаться к ним стоит лишь при наличии соответствующих амулетов и заклинаний. По крайней мере, так говорится в пророчестве. Невозможно прийти туда напрямую, подобно тому, как и лунные дороги идут окольными путями. И все же я не совсем понял, чего нам ждать, великанов или драконов. Надеюсь, во сне скоро это пойму.

Дальше он объяснять не стал.

Я сидела в передней части каноэ, и мы гребли вниз по реке довольно быстро; на обоих скалистых берегах, у которых бурлила вода, росли могучие сосны. В воздухе висела водяная дымка, над нами начали сгущаться тучи, грозя разразиться дождем.

Прежде чем дождь наконец пошел, река повернула в сторону, разлилась, затихла и успокоилась, словно озеро; вдалеке возвышались горы, лес превратился в покрывало из красных, золотых, коричневых и зеленых лоскутов – осенние листья начали менять цвет. Все это великолепие отражалось в глубинах реки. Тяжелые капли упали на спокойную воду, придав дополнительное ощущение безмятежности, быстрое течение осталось далеко позади. Нам пришлось грести сильнее просто для того, чтобы двигаться с нормальной скоростью.

Я понимала, что нет необходимости теперь торопиться, но все равно продолжала беспокоиться. По мере того как мы приближались к землям племени какатанава, я представляла себе десятки различных смертей, которые могли постигнуть моего любимого. Но ведь я все-таки дочь крадущей сны. Я знала тонкости ремесла. Прямой путь почти всегда не самый лучший. Большую часть времени мне удавалось держать свои чувства в узде, но так тяжело мне еще никогда не бывало.

Айанаватта стал неожиданно немногословен. Когда я обернулась и заметила, что река успокоилась, он лишь кивнул. Я поняла, что он не просто гребет, а еще и прислушивается, склонив голову набок. Чего он ждет? Опасности? Аллигаторы в этих холодных водах не обитают.

Я было задала вопрос, но он знаком приказал мне молчать. Ветер усиливался, и он пытался расслышать что-то сквозь вой порывов. Айанаватта наклонился вправо, словно ожидая чего-то. Затем, видимо, не услыхав того, что ожидал, он наклонился вперед, где сидела я, и пробормотал:

– У меня есть могущественные враги, теперь они стали и твоими врагами. Но у нас есть амулет, и он защитит нас, если мы проявим смелость.

Я задрожала от неожиданного холода. Решила напомнить, что я тут не для того, чтобы помогать в его духовных исканиях, а чтобы разыскать своего мужа. Если бы моя мать не исчезла, вероятнее всего, окончательно погрузившись в сон, который собиралась украсть, она бы стала гораздо более полезным союзником для Айанаватты, чем я. Но сейчас она, скорее всего, даже не помнила своего имени.

Я слишком хорошо понимала Игру Времени. Мать передала мне почти все, что я знаю, остальному же меня научили мастера-мухамирим в Марракеше. Но мне все время приходилось себе напоминать, что время – это поле с различными свойствами и измерениями. Думать о нем как о чем-то линейном значит стать его рабом. Добрая половина того, что должен знать путешественник по лунным дорогам, включает в себя понимание сущности времени, насколько ее вообще возможно понять. Знания дают свободу. Они позволяют нам контролировать время. Однако, хоть я и не знаю почему, по лунным дорогам путешествует гораздо больше женщин, чем мужчин, и самые легендарные путешественники – женщины. Говорят, женщины лучше мужчин приспосабливаются к Хаосу и могут работать с ним. Существуют, разумеется, и исключения. Даже самые умные мужчины склонны идти напролом, сквозь препятствия. Но когда дело доходит до огромных змей, они гораздо лучше женщин справляются с каменным копьем.

Эта мысль пришла мне в голову, когда я зачарованно смотрела, как из реки поднимается длинная блестящая шея, затмившая свет. С огромного тела стекали мощные струи воды, грозившие перевернуть каноэ. Айанаватта крикнул, чтобы я выровняла лодку, а затем взял одно копье из тех, что лежали у него под ногами, и умело метнул его в плотную на вид кожу. Копье вонзилось глубоко, словно в кучу мокрой стружки, вода забурлила, тварь зашипела, затем застонала. Такого я не ожидала. Голос походил на человеческий, и это сбивало с толку. Тварь забилась и, освободившись от копья, поплыла вверх по течению, время от времени издавая стоны. Голова рассекала воду, оставляя на воде тонкую ленту желтой сукровицы, похожей на дым.