Текст книги "Элрик: Лунные дороги"

Автор книги: Майкл Муркок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 65 страниц)

К полудню мы так и не обнаружили следов Белого Ворона. Бесс продолжала спокойно двигаться к горам, следуя мягким изгибам местности. Мы то на несколько миль вокруг видели лишь пологие холмы, то проходили по неглубоким долинам. Иногда Бесс останавливалась, поднимая свои широкие загнутые бивни к небу, ее небольшие уши двигались, улавливая звуки. Удовлетворенная, она продолжала идти вперед.

Уже ближе к вечеру Бесс медленно остановила свое тяжелое тело и вновь начала принюхиваться. Наши тени, длинные и темные в вечернем солнце, следовали за нами, будто гигантские призраки.

Бесс вновь пошевелила ушами. Кажется, она услышала то, что надеялась услышать, и потянулась к источнику звука. Мы, разумеется, доверились ее решению. Мамонтиха начала постепенно забирать вправо, на восток, шагала все быстрее и вскоре уже неслась по прерии едва ли не галопом.

Теперь уже и я начала слышать странную какофонию звуков. Нечто среднее между гоготом гусей и шипением змей, смешанным с рокотом, похожим на начавшееся извержение вулкана.

Внезапно перед нами возник Белый Ворон – он победно потрясал копьем, ухмылялся и кричал.

– Я снова нашел его! Быстрей, а то упустим!

Он побежал рядом с мамонтихой, легко выдерживая заданный ею темп.

Я опять услышала шум, он стал еще громче. Почувствовала знакомый сладкий запах, когда мы перевалили через широкую вершину холма. Солнце садилось за горы, и закат окрасил всю местность в кроваво-красный цвет. А затем мы увидели того, на кого, вероятно, охотился Белый Ворон.

Он был размером с трехэтажный дом, голову венчал гребень из перьев, что тысячей разных оттенков переливались в свете закатного солнца. Я прежде не видела ни одного животного с такой богатой расцветкой. Потрясающие перья, вроде павлиньих, полыхали пурпуром, алым и золотым, изумрудным, рубиновым и сапфировым. И это дивное оперение украшало тварь кошмарного вида, которая исчезла с Земли много миллионов лет назад. Ее черно-коричневый клюв, казалось, был вырезан из огромного бревна красного дерева. Над клювом горели жуткие ярко-желтые глаза, каждый размером с напольное зеркало. Пасть щелкала и клацала, истекая светло-зеленой слюной. Пока мы смотрели, тварь правой когтистой лапой схватила визжащую степную лисицу, сунула ее в пасть и, давясь, заглотила целиком.

Тварь выглядела голодной и полубезумной. Она вытянула длинную шею к земле и принюхалась, словно надеялась найти еду, которую, возможно, проглядела. Затем выпрямилась на задних лапах, словно огромная птица, только передние лапы напоминали когти лапы ящериц.

Перья на шее рептилии, каждое в рост довольно высокого человека (они переливались красными, желтыми, фиолетовыми и зелеными оттенками), встали дыбом, когда она учуяла наше присутствие. Улрик назвал бы эту тварь динозавром, но мне она напомнила гибрид огромной птицы и гигантской ящерицы с покрытым перьями хвостом-шлейфом – самой длинной частью ее тела. Очевидно, она и была переходным звеном между динозаврами и современными птицами.

Пока мы смотрели на зверя, хвост раскачивался вперед и назад, выкашивая огромные участки дикой кукурузы. Я принюхалась и поняла, где слышала этот сладковатый запах раньше. Меня вдруг охватили совершенно неуместные в этот момент чувства – воспоминания о кукурузных полях на ферме, где я росла, пока моя мать пыталась выйти из дела.

– Полагаю, – с сожалением отозвался Белый Ворон, взбираясь в седло, – мне придется его убить.

Глава пятая
Перья и чешуя

Живешь ли ты рассказом,

Или рассказ живет тобой?

Уэлдрейк. Рассказчик или рассказ

– Зачем его убивать? – спросила я. – Он же не причинил нам зла.

– Он здесь чужак, – ответил Белый Ворон. – Но это проблема тех, кто тут охотится. Он двинулся на север из-за потепления. Он должен умереть не из-за этого.

А потом Белый Ворон добавил:

– Много лет назад он сожрал моего отца.

Эта ужасная новость повергла меня в шок. Когда я впервые увидела этого юношу, он назвал Улрика отцом!

Я не могла ни сказать что-нибудь, ни сделать. Среагировала абсолютно субъективно, при всем сходстве Улрика и Белого Ворона стало ясно, что между ними не могло быть никакой связи.

– Но мы станем на него охотиться не поэтому, – мягко добавил Айанаватта. – Мы убьем его из-за того, что нес твой отец, когда его съели.

– И что он нес? – спросила я, даже не задумываясь.

Белый Ворон ответил весьма легкомысленно, любуясь, как тварь трясет огромным гребнем от злости и кричит от голода:

– Он нес с собой один талисман, когда кенабик сожрал его.

Тон его голоса настолько не соответствовал ситуации, что я пристально всмотрелась в его лицо. Оно застыло, словно маска.

Пернатый динозавр почуял наш запах, но холодный ветер все время менял направление. Зверь терял след, вертелся, рычал и исходил слюной.

Он не понимал, что же такое учуял. Казалось, что динозавр не слишком опытный охотник. Из ноздрей его текла слизь. Зверь явно был болен и хрипло дышал.

Последние лучи солнца омывали вершины гор, заливая долины тусклым светом. Сильный ветер нагнал сзади огромные дождевые тучи. Динозавр начал удаляться от нас, затем развернулся и на несколько шагов приблизился. Он все еще не понимал, чей же запах почуял. Вероятно, был близорук, как носороги. Его лучшие времена явно остались в прошлом, он едва мог защититься.

Я сказала об этом Айанаватте, и он кивнул.

– Ему здесь не место, – сказал он. – Кенабики не размножаются. Его сородичи вымерли. Надеемся, вместо них появится что-нибудь столь же красивое.

Он говорил несколько рассеянно, изучая клювастого дракона, который все еще рыскал бешеными желтыми глазами взад и вперед.

– И более подходящего размера, – добавил он, улыбнувшись.

Белый Ворон остановил мамонта. Бесс стояла неподвижно, как скала, пока ее хозяин изучал кенабика. Перья клювастого дракона улеглись рядами: бледно-голубые сверху, под ними зеленые, затем золотые, серебристые, алые… Между ними переливались переходные тона коричневато-желтого, темно-красного, изумрудного и сапфирового. Когда черная пасть открылась, в ней показались алый язык, сломанные резцы и потрескавшиеся клыки. С пастью явно было что-то не так, но я не могла понять, что именно.

Когда солнце село, стало совсем темно. И в этой темноте кенабик заголосил.

Таких горестных криков я еще не слыхала. Одинокий монстр оплакивал своих вымерших сородичей.

Я снова взглянула на Белого Ворона.

Лицо его оставалось таким же неподвижным, но я увидела серебристые дорожки слез, которые скатывались по щекам до самых губ. Плакал ли он от того, что разделял боль зверя, от того, что собирался убить его, или вспоминал о погибшем отце?

Горестный крик повторился. Но теперь он стал тише, тварь удалялась.

– Мы убьем его утром, – сказал Белый Ворон. Кажется, он был даже рад, что может отложить неприятный момент.

Каким образом трое людей, вооруженных луками и копьями, собираются убить кенабика, они мне так и не объяснили! И, судя по словам Белого Ворона, даже не собирались.

Чудовище спутало наши планы.

Я не спала, когда кенабик, сильно проголодавшись, все-таки решил на нас напасть. Услыхала, как он бежит к нам по невысоким холмам, и только попыталась разбудить своих друзей, как он уже мчался по нашему лагерю.

Айанаватта нашарил лук и стрелы, Белый Ворон схватился за копья.

– Они никогда не охотятся по ночам, – в голосе Белого Ворона слышалась обида.

Сонная Бесс кое-как поднялась на ноги, пытаясь хоботом нащупать Белого Ворона. Она его не видела, а пернатый динозавр быстро приближался к ней слева.

Бесс была готова. В тот миг, когда кенабик напал во второй раз, она махнула огромными бивнями в ту сторону, откуда раздавался шум. Зверь с грохотом свалился на наш лагерь, закричал при виде костра и попытался ухватить лапами хоть что-нибудь съестное.

Бесс шагнула вперед. Одно движение огромной головой – и на левом боку динозавра образовалась глубокая рана. Он заверещал, когда сабли из слоновой кости двинулись в другую сторону.

Старая мамонтиха отшатнулась и на малый миг потеряла равновесие, но все же удержалась на ногах; кровь кенабика стекала по ее мощным бивням. Она прищурилась и свернула хобот, довольная своей победой. Резво обернулась и протрубила вслед убегающему врагу.

– Почему он повел себя так необычно? – задыхаясь, спросила я, пытаясь собрать свои пожитки. Мужчины тоже подбирали разбросанные вещи.

– Обезумел от голода, – предположил Белый Ворон.

– Но в прерии должно хватать добычи.

– Ну да, – сказал он. – Хватает. Ты же видела, он все время что-нибудь пожирает. Но мы, вероятно, не видели, что кенабик извергает обратно все, что съедает. К несчастью, кенабики от рождения не мясоеды. Ему не хватает богатой растительности и сочной травы юга, откуда он родом. Травоядное животное не может стать плотоядным. Мясо, которое он поедает, убивает его. Растения здесь слишком редкие и жесткие для него. Даже если мы не убьем его, он сам вскоре умрет, и это будет плохая, постыдная смерть. Величайший позор повиснет на его духе тяжелым грузом и привяжет к этому миру. Ему придется долго искупать позор, который он навлек на себя и на свое племя. Мы можем дать ему кое-что получше. Проявим уважение, применив оружие. Ты можешь сказать, что он сам виноват, раз ушел со своих пастбищ, но за такими, как он, шли хищники и убивали их одного за другим, когда они ослабели. Его изгнали из родных угодий. Я постараюсь убить его милосердно.

– Вижу, ты простил зверя, съевшего твоего отца.

– Я понимаю: это был несчастный случай. Кенабик, вероятно, даже не знал, что ест его. Он сделал это не со зла. Мой отец рискнул и потерпел неудачу.

Два алых камня сияли на неподвижном лице Белого Ворона.

Я отвернулась.

Айанаватта нашел луки и колчан, пока Белый Ворон собирал обратно в горшок угли костра, которые ему удалось отыскать. Наш маленький навес, установленный на случай дождя, оказался растоптан, и мы снова укрылись у мощного тела Бесс. Белый Ворон остался стоять в дозоре до рассвета, мы с Айанаваттой погрузились в беспокойный сон.

Проснувшись, я увидела профиль Белого Ворона на фоне серой полоски света на горизонте; кажется, он совсем не сдвинулся с места. Когда я проснулась снова, его лицо и голова находились в том же положении, что и несколько часов назад. Он напомнил мне одну из прекрасных мраморных статуй Микеланджело, созданных по заказу французского папы, «Узников». Бесконечно печальных, бесконечно осознающих холодную истину своей грядущей судьбы.

И вновь мне захотелось обнять его и утешить. Неожиданное желание поделиться теплом с одинокой безропотной душой.

В этот миг он обернулся, его задумчивые глаза встретились с моими. Он коротко вздохнул и вновь принялся смотреть на далекие горы. Он понял, что было в моем взгляде. Он видел это и раньше. Но у него была цель. Сон, который нужно прожить. Его судьба была единственным утешением, которое он мог себе позволить.

Когда мы проснулись, с неба закапало сильнее. Белый Ворон натянул на плечи накидку, пока с трудом устанавливал седло на спине мамонта.

Айанаватта пошел помочь ему. Пахло дождем. Все небо было затянуто темно-серым, так, что невозможно было ничего разглядеть на расстоянии двадцати ярдов. Горы, разумеется, тоже исчезли.

Я поплотнее завернулась в накидку, чтобы защититься от холода и сырости. Мамонтиха поднялась на ноги со стоном – от зимнего ветра ее суставы утратили подвижность. Ночью мы даже не пытались разжечь новый костер, да и углей в горшке осталось мало, так что мы подкрепились холодным вяленым мясом и отправились в путь.

Пошли по кровавому следу, оставленному кенабиком. Бесс ранила его довольно сильно, так что шел он медленно.

Осторожничали мы больше обычного, понимая, что кенабик может поджидать нас в укрытии, чтобы напасть. Постоянный дождь наконец прекратился. Ветер улегся.

Мир как-то странно затих. Все звуки отчего-то усиливались и звучали по отдельности, идти по промокшим лугам стало тяжелее. Время от времени небо чуть расчищалось, и тонкие солнечные лучи освещали далекую равнину. Горы, однако, так и оставались скрытыми от глаз. Мы слышали, как плещутся лягушки и другие мелкие животные в воде поблизости. Чувствовали сильный кислый запах гниющей травы в старых гнездах. Вдруг снова раздался свист ветра, принесшего дождь. Равномерно топали ноги Бесс, преследующей нашу добычу.

Мы добрались до мелкой, грязной, заросшей водорослями и травой речушки, и стало ясно, что динозавр отдыхал здесь и попытался подкормиться водорослями. Обнаружились и полупереваренные останки мелких млекопитающих и рептилий. Белый Ворон оказался прав. Это существо не могло выжить в здешних условиях. Также стало ясно, что рана его гораздо серьезнее, чем мы думали: похоже, оно пыталось остановить кровь с помощью травы. Насколько оно разумно?

Я спросила Айанаватту что он об этом думает. Он не был уверен. Сказал, что научился не судить о разумности по своим стандартам. Он предпочитал верить, что каждое существо разумно по-своему. И потому старался относиться ко всем им с таким же уважением, с каким относился к себе.

Я не могла до конца принять его взглядов. Сказала, что не могу в это поверить, однако даже если животные и не разумны, то явно обладают душевной восприимчивостью. А вот неустойчивые скалы и камни – просто отвратительные собеседники.

В этот момент я обнаружила, что улыбаюсь – эти предположения позабавили меня. Совсем недавно я обвиняла мужа в нехватке воображения.

Айанаватта помолчал, удивленно подняв брови.

– Может, я ошибаюсь, – сказал он, – но я припоминаю, как мне довелось встретиться с каменными великанами. Они и в самом деле не особенно разговорчивы.

И он искоса бросил на меня насмешливый взгляд.

Внезапно, не останавливая Бесс, Белый Ворон соскользнул с ее бока и неслышно зашагал рядом, вглядываясь в мутный ручей. Я подумала, что это, наверное, похоже на то, что Улрик видел в окопах в конце Первой мировой. Кенабик явно агонизировал, катаясь по земле, чтобы унять боль.

Наша охота приобрела весьма тягостный оборот. Она походила скорее на похоронную процессию.

Дождь стал сильнее, и сквозь потоки воды почти ничего не было видно. Спустившись вниз с длинного пологого холма, мы оказались в жесткой зеленой траве, доходившей Бесс почти до плеч. Даже ей стало трудно пробираться вперед. Белый Ворон повернул ее назад, чтобы найти место получше. Постепенно она пробила дорогу сквозь тесные заросли и выбралась на пригорок.

Тогда сквозь шум дождя мы услышали кенабика. Он больше не клекотал, не кричал и не стонал, как раньше. В голосе его больше не слышались затихающие нотки боли и жалости к самому себе. Мощная диафрагма ритмично и медленно издавала густой баритональный звук, похожий на шум шаманской гуделки, булл-рорера.

Белый Ворон достал из длинного колчана тонкое копье. Он снова спешился и быстро исчез в струях дождя и высокой траве.

Бесс остановилась и повернула голову, словно опасалась за хозяина.

– Что сейчас делает кенабик? – спросила я Айанаватту.

– Не уверен, – хмурясь, ответил воин. – Но думаю, что он поет песню смерти.

Голос зверя стал еще ниже, и между нами вдруг возникла связь. Я почувствовала, как его озадаченный разум проник в мой, вопрошая о чем-то. Но не меня. Не меня. Мы чувствовали взаимное отвращение. Но и любопытство. Чудовище осторожно касалось моей личности почти с благодарностью.

Все это время оно продолжало петь. Отчего-то я поверила, что оно рассказывает историю своего племени, их славы, добродетелей и гибели. Психолог решил бы, что это проекция, начал бы спорить, что животное не способно на столь сложные чувства и мысли. Но, как сказал Айанаватта, кто мы такие, чтобы определять ценность или качества существ с другим восприятием?

Я не могла заставить себя слиться с разумом кенабика. Он слишком отличался от всего, что я могла понять. Он грезил о полях высокого тростника, о густых питательных папоротниках, песня его начинала все больше и больше отражать его мечты. Между гулким голосом и странным райским видением установилась странная гармония. Я воспринимала все то, о чем хотели мне сообщить разумные существа. Сейчас это была пугающая и путаная смесь не до конца понятных образов и чувств. К кому еще могло обратиться умирающее существо? Еще один голос запел песню, и две мелодии так сплелись, что я уже не могла различить, кому какая принадлежит.

И чудовище резко переключило свое внимание на кого-то другого. Должна признаться, я почувствовала облегчение. Я не впервые общалась с умирающим духом, но вряд ли могла утешить это странное древнее существо.

Тучи немного разошлись, и дождь прекратился. Мы увидели, что стоим в высокой, по пояс, траве. На небольшом расстоянии, спиной к нам, стоял Белый Ворон. По его позе и положению головы я поняла, что кенабик находится где-то чуть ниже него. А затем сквозь туманные заросли разглядела поднимающуюся клювастую голову. Огромные желтые глаза искали того, кто поет другую песню. В глазах плескалась озадаченная благодарность. Умирающий зверь познал милосердие.

Тучи набежали снова. Я увидела, как Белый Ворон поднял копье с серебристым наконечником.

Обе песни замолкли.

Мы ждали очень долго. Дождь хлестал, по траве из-за ветра пробегали блестящие волны. Мы начали привыкать к неистовым атакам стихии. В конце концов мы с Айанаваттой приняли решение. Спешились, приказав Бесс оставаться на месте, если, конечно, не придется бежать от опасности, и пошли вперед сквозь плотные стебли травы. Мокасины тонули в плотной, вязкой грязи. Айанаватта остановился и прислушался, сделав мне знак хранить молчание. Наконец и я услышала тихие шаги.

Белый Ворон пробирался сквозь траву. На плече он нес копье и два огромных пера, великолепных на фоне серого неба. С головы до ног он был измазан кровью.

– Мне пришлось залезть в него, – пояснил он, – чтобы найти амулет отца.

Мы пошли за ним туда, где ждала нас Бесс. Мамонтиха заметно обрадовалась его возвращению. Белый Ворон взял два гигантских блестящих пера и прикрепил их среди шерсти на мохнатой голове. Ее шкура была настолько плотной, что перья не выпали, и Белый Ворон заверил мамонтиху, что чуть позже вплетет их понадежнее. Бесс выглядела довольной, гордясь своим новым украшением. Белый Ворон поздравил ее с победой. Затем он вернулся к ручью и смыл кровь с тела, а потом запел. Он пел о Бесс и ее героическом духе. Она присоединится к своим предкам в вечном танце, и ее дела будут прославляться вечно. Он пел о великом сердце своего погибшего врага. И мне показалось, что дух зверя упокоился, оставив этот мир и воссоединившись со своими братьями на вечных пастбищах.

Остаток дня и часть ночи Белый Ворон провел, купаясь и стирая одежду. Вернувшись в лагерь, он с благодарностью присел к костру, который мы развели. Вытащил трубку и молча раскурил ее. Затем он потянулся к котомке, лежавшей поверх выстиранной одежды, запустил в нее руку и что-то вытащил, чтобы показать нам.

Свет костра отбрасывал дрожащие тени, мешая мне разглядеть, что у него в ладони.

– Пришлось забраться ему в желудок, – сказал Белый Ворон. – Трудно было. И времени потребовалось много. У кенабика три желудка, и все больные. Я надеялся найти что-нибудь еще. Но там оказалось только это. Возможно, это все, что нам нужно.

Пламя взвилось ввысь, освещая ночь, и я разглядела нечто маленькое. Голубое, желтоватое, алое. Круглое. Странно знакомое…

Я узнала предмет.

Тело тут же отреагировало. Голова закружилась. Я начала задыхаться. Мозг отказывался воспринимать то, что увидели глаза.

Я смотрела на точную миниатюрную копию огромного чародейского щита, на котором я приплыла в этот мир. Я нисколько не сомневалась, что это тот же самый щит. Все сходилось идеально, кроме размера.

– Он принадлежал моему отцу, – сказал Белый Ворон, – когда тот был Белым Вороном. Теперь я настоящий Белый Ворон.

Он сказал это сухо. Безжизненным голосом. Сжал талисман в кулаке, а потом положил обратно в котомку.

Я посмотрела на Айанаватту, словно в поисках подтверждения, что я не ошиблась, узнав чародейский щит, но он ведь никогда его по-настоящему не видел. Лишь мельком, в пророческом сне. Я была уверена, что совпадали самые мельчайшие детали. Но каким образом он так уменьшился? Может, из-за каких-то биологических процессов в желудке зверя? Или из-за чего-то сверхъестественного, чего я не замечаю?

Это Клостергейм стал карликом – или я великаншей? Что творится с размерами? Неужели это проделки Хаоса? Или Порядка, который в своей безумной мудрости наложил такое условие на мир?

– Что там у тебя? – наконец-то спросила я.

Белый Ворон нахмурился и сказал:

– Чародейский щит моего отца.

– Но его размер…

– Мой отец не был большим человеком, – ответил Белый Ворон.