Текст книги "Элрик: Лунные дороги"

Автор книги: Майкл Муркок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 65 страниц)

Глава шестая
Прошлогодние снега

 
На север к водам северным,
На север к дальним берегам…
 

У. С. Харт. Творец законов

Итак, достигнув очередного этапа путешествия во сне, мы с моими спутниками продолжили двигаться на север. Казалось, все препятствия остались позади. Погода, пусть и прохладная, прояснилась.

Интуиция подсказывала мне, что Улрик еще жив и вскоре мы с ним воссоединимся. И только постоянный настойчивый шепот порывистого ветра напоминал, что у меня есть таинственные противники и они попытаются остановить меня, чтобы я не смогла встретиться с мужем.

Добычи становилось все больше, и я кормила наш отряд мясом антилоп, зайцев, куропаток и гусей. Нам попадались дикорастущая люцерна, кукуруза и картофель. Мои спутники взяли с собой в дорогу мешочки с сушеными травами, которые они использовали для курения и приготовления пищи. Я стреляла гораздо лучше них, и мужчины позволили мне охотиться. Мы привыкли питаться очень хорошо, ужинали обычно на закате, Бесс в это же время радостно паслась на пышных лугах и в кустарниках. Мы наслаждались прекрасными пейзажами под изысканным светом, высокими вершинами гор на горизонте и желто-зеленой прерией. Темно-золотые лучи солнца окрашивали вечернее небо охрой и алым.

Ели мы от души, словно пытались набраться сил к грядущей зиме.

Ветер, все более прохладный и бодрящий, временами становился совсем игривым. В прозрачном воздухе все выглядело четче, запахи обострились. Бобры строили запруды на ручьях. Огромные парящие орлы охотились на сусликов. Как-то на закате в зарослях диких роз, чьи лепестки развевал ветер, мы спугнули сумчатую крысу, и она ускакала от нас. Барсуки щурились на последние лучи солнца. Время от времени по ночам в лагерь наведывались опоссумы; мы их пугали, и они притворялись мертвыми. Большинство животных нас не особенно боялось. У них не было на то причин. Айанаватта, за неимением слушателей, с радостью обращался с речами к задумчивым жабам.

Не раз мы видели, как идут на южные пастбища стада бизонов, но не рассматривали их как добычу. У нас не было времени заготавливать мясо и выделывать шкуры. Бизон на вкус очень хорош, особенно когда нет другой еды, но мясо у него жесткое, с душком – словом, на любителя. И шкуры быков, охранявших буйволиц и телят, нас не соблазняли. Мы разделяли убеждение, что неправильно убивать бизона ради одной только шкуры. Моих спутников с детства учили убивать быстро и без жестокости, туши они умели разделывать не хуже заправских мясников. И даже не представляли, что цивилизованный человек может поступать иначе. В прерии многие добровольно придерживались веганской диеты.

От всей души полюбила я огромных добродушных бизонов. Я тянулась к ним. Оставляла оружие в лагере и гуляла среди них, гладила, разговаривала. Они меня совсем не боялись, хотя я их немного раздражала. Я быстро научилась обходить стороной молодняк. В центре стада меня охватывало невероятное ощущение безопасности. Я все лучше понимала прелесть стадной жизни. Сила заключалась в стаде, в бдительности самцов, в мудрости самок. И мы были вечны.

Со временем наши пути разошлись. Огромное стадо бизонов – великое, беспокойное черно-коричнево-белое море – отправилось к синему горизонту. С вершины холма я увидела, как они медленно движутся по прерии на восходе. Меня вдруг охватило желание последовать за ними, а затем я побежала к своим спутникам.

От гор, до которых, казалось, так легко добраться, нас отделяли заросли кустарников, леса, реки и болота, но даже теперь проходить их стало намного легче. У источников воды мы видели одиноко стоящие древние деревья – все, что осталось от великих лесов. Земля стала тверже, а воздух холоднее. Для своего возраста мамонтиха Бесс оказалась невероятно выносливой. Белый Ворон сказал, что еще не так давно она могла прошагать пять дней и ночей подряд, лишь три раза останавливаясь на водопой.

Как и я, Белый Ворон наслаждался уединением и любил слушать тихую музыку прерий. Айанаватта остался таким же разговорчивым, как прежде. Я же, должна признаться, думала только об одном.

Ветер крепчал и дул в разные стороны. В этом мире проявлялось все больше противоречий. Клостергейм стал карликом. Щит-талисман мог уместиться на ладони. Размеры здесь оказались пугающе нестабильными. Может, это проделки Хаоса? Разумен ли постоянный, меняющий направление ветер? Страх сжимал мое сердце, грозя поглотить целиком. Требовалось время, чтобы взять себя в руки.

Айнаватта плотнее закутался в накидку.

– Погода становится холоднее с каждым часом. Ветер не утихает.

Мы накрывались шкурами от типи, а ночами разводили костер побольше. Каноэ, стоявшее теперь на четырех палках по углам, служило крышей над седлом и защищало нас от дождя. Ночью двое из нас укладывались спать под лодкой, третий же грелся у костра.

Размер щита-талисмана и то, где Белый Ворон его нашел, так и оставались для меня загадкой. Теперь юноша носил его на шее, на тонком ремешке, украшенном прекрасными бусинами. Он больше ничего не рассказал о своем отце. Приличия не позволяли мне расспрашивать его. Я лишь могла надеяться, что грядущие события прольют свет.

Я обязательно должна была узнать больше. Тщательное следование предначертанному (во снах или в видениях) будущему являлось основной чертой народа Айанаватты. Их верность призрачной судьбе была мне понятна. И изнурительную дисциплину выбранного пути я тоже понимала. Каждый шаг походил на фигуру сложного танца. Или роль, которую необходимо было исполнить идеально. Совершая определенное па, можно было достичь своей цели. Здесь требовалось не столько творчество, сколько умение воспроизводить, интерпретировать и закреплять.

Следование этой дисциплине требовало самых необычайных качеств характера. Добродетелей, которыми я не обладала. Ее грубые народные интерпретации обсуждались, когда я училась в Марракеше, где нам приходилось знакомиться с Книгами мертвых майя и египтян.

Этот строгий путь никогда меня не привлекал. Мусрам учит, что время – это поле, и пространство может быть одним из качеств времени, одним из множества измерений. Путем тщательного повторения мы прядем общие нити бытия, продлевая конкретную историю. Меня учили искать новые узоры. В каком-то смысле мы воплощали собой равновесие противоборствующих сил Порядка и Хаоса. Несомненно, вера Белого Ворона и Айанаватты в существование духов и их космология находились в большей гармонии с вечными реалиями, чем суровая дисциплина Клостергейма. Если их Порядок менялся благодаря моему Хаосу, то и мой Хаос точно так же менялся и укреплялся под воздействием их Порядка.

Полностью отрицая Хаос, Клостергейм вместе с тем отвергал любую возможность достижения своей собственной мечты о примирении и гармонии. В каком-то смысле бывший священник казался фигурой гораздо более интересной и сложной, чем наш поверженный враг Гейнор. Кузен Улрика был тем редким типом, который хранит верность лишь себе одному и никому другому. Подобные существа получают власть посредством того, что по определению не позволяет им достичь гармонии Равновесия. Гейнор или его инкарнации, играющие ту же роль по всей мультивселенной, были обречены, но не из-за того, что их одолели силы добродетели, а из-за того, что в конце концов их собственные недостатки обрекли их на неудачу. Неужели Гейнор действительно пытается собрать воедино все свои разрозненные тела, как предположил мой муж?

Я не была готова к этому приключению. Иногда мне просто не верилось, что все происходит на самом деле. Казалось, в любой момент я смогу начать контролировать сон и вернусь к нормальной жизни.

Мне не хватало советов моего старого наставника, князя Лобковица. Он, крепость силы, неподвижный остров в океане чувств, как никто другой понимал структуру мультивселенной. Он помог мне обуздать способности, полученные по наследству, и я научилась бродить по лунным дорогам по собственной воле.

Некоторые называли мириады миров мультивселенной Царством теней или Миром снов. Другие же считали их реальными. Третьи верили, что они всего лишь иллюзия, символ, один из вариантов чего-то такого, что наши органы чувств просто неспособны воспринять. Многие считали их сочетанием и того и другого. Кто-то утверждал, что мы – паразиты мультивселенной, живущие в трещинах и закоулках божественной реальности и принимающие сырные крошки за пир. Многие космологические модели признавали лишь небольшую группу миров. Какова бы ни была истина, такие, как я, умели странствовать между мирами более-менее по собственной воле, другие же проходили сложнейшее обучение, чтобы научиться простейшим шагам, позволяющим переходить из одной реальности в другую. Взаимодействие человеческих снов образовывало собственные варианты реальности, свое особое царство, где путешественники бродили или искали свою особую цель. Именно в этом царстве царств, в мирах человеческих страхов и желаний, крадущие сны зарабатывали на свою весьма опасную жизнь.

Каждая вариация одного и того же мира отличается масштабами, и порой настолько сильно, что друг для друга они как бы не существуют. Нас, способных ходить лунными дорогами, каждый шаг переносит в следующее измерение. Возможно, мы путешествуем вообще вне всяких масштабов, словно перепрыгиваем покрытый рябью пруд. Многие считают, что это означает лишь то, что наша сущность постоянно образуется и преображается. Воссоздается всякий раз усилием нашей воли. Или посредством пыли грез. Это говорит о том, что реальность практически невозможно описать словами. Одни путешествуют посредством так называемого чародейства, другие во снах или иных формах творчества. Но, как его ни назови, усилие воли для этого требуется чудовищное.

Во время путешествий учишься воздержанности. А также учишься жить и приветствуешь всякий новый опыт. Каждый поворот лунной ветви на великом вечном древе приводит к новым знаниям и самораскрытию. Увлекательная бесконечная жизнь. Однако подобные мне, те, кто не крадет сны других существ, как это делала моя мать, со временем начинают ощущать неудовлетворенность. Улрик вернул мне нравственный фокус и смысл жизни. Я научилась решать мелкие проблемы, не вступая в великий вечный конфликт между Хаосом и Порядком.

Я больше не ощущала страстного желания вернуться на лунную дорогу. Иногда лишь скучала по серебристо-алому свету, что окутывал мой домик, скучала по музыке, которая слышалась на пересечении некоторых сфер, создающих чудесную гармонию. Но больше всего я надеялась, что смогу вернуть свою прежнюю жизнь с мужем и детьми.

Дни становились короче и холоднее, но в них таилось некое обещание. Вскоре мы вступим в земли какатанава. Там я найду Улрика, я точно это знала. Но получится ли освободить его или договориться, чтобы его отпустили?

Первые признаки того, что за нами снова следят, появились во время ледяного дождя, когда серое ненастье раскинулось по всей долине, скрыв подножия гор. Тяжелый занавес расступался лишь на несколько секунд, открывая взору пригорки, покрытые остролистой травой прерий и клевером, блестящим в тусклом свете. Они находились справа, чуть позади нас. Я оглянулась, когда мы ехали мимо, и увидела там одиноко стоящую фигуру в серых одеждах, раздуваемых ветром; серое лицо казалось настоящим воплощением зимней смерти. Клостергейм!

Он не знал покоя.

Вернулся ли он к своему обычному размеру? Я не смотрела на него достаточно долго, чтобы сказать наверняка. Бесс стоически прорывалась сквозь струи ледяного дождя, а я продолжала оглядываться, но Клостергейма так больше и не увидела.

Вне всяких сомнений, пигмеи и его союзник Двуязыкий тоже с ним. Я предупредила остальных. Мы решили, что лучше поставить часового, когда остановимся на ночевку.

Бесс мы регулярно позволяли передохнуть. Белый Ворон сказал, что в обычных обстоятельствах ее отпустили бы на пастбища еще несколько лет назад. Затем он поведал о своем сне, о предопределенном варианте жизни, в котором она фигурировала. Бесс сама захотела пойти, добавил он.

– Она считает, что это путешествие полезно для нее и готовит к последующему существованию.

Нам повезло. Тем же вечером дождь прекратился и оставил нас с акварельным закатом, осветившим тяжелые старые дубы. Мы проезжали мимо рощи с самыми толстыми и древними деревьями из тех, что нам до сих пор встречались. Стволы стояли так тесно, что ветви создали прекрасное естественное укрытие. Запах древней рощи одурманивал.

– Хорошо. – Айанаватта подошел к пещере из ветвей; через дыру в центре кроны, где росли более тонкие ветки, проникал единственный луч света. – Подходящее место для нашего чародейства. Мир в мире, с крышей и четырьмя стенами, и дерево в центре. Оно усилит наши чары и заставит их подействовать как надо.

И хотя он продолжил говорить на эту тему, но ничего нового не добавил. Мы развели огонь в горшке, словно находились в чьем-то доме. Не хотелось тревожить землю древней рощи. Некоторые ветви оказались намного толще, чем стволы. Им могло быть не меньше тысячи лет. Может быть, представители древних культур специально оставили несколько лесных участков, не вырубив деревья? А может, лес, не имевший возраста, погиб в результате стихийного бедствия, за исключением одной-двух рощ?

Айанаватта сжег на огне немного еды, благодаря лес за приют. Деревья обладают определенным сознанием. Они хорошо реагируют на уважительное отношение. В ту ночь я остро почувствовала, что сплю в священном месте, в храме.

Странно, но мне снова приснился сон. Дерево, под которым я уснула, стало моей мультивселенной, по которой я блуждала. Мне снились родные. Снился мир, где меня звали Илианой из Гараторма. Я была могучей воительницей, воплощением Вечного Воителя, духовной сестрой моего отца. В ее мире не было ничего, кроме древних деревьев. На северо-западе росли огромные секвойи, на северо-востоке – гигантские дубы и березы. На юге – мангровые заросли и другие, еще более экзотические деревья. Все они создали единый бескрайний мир переплетенных корней и ветвей. Вся планета была естественным обиталищем растений с тяжелыми мясистыми цветами. Магнолии и рододендроны, огромные хризантемы и розы цвели, создавая мир, где Илиана сосуществовала с разнообразными громадными насекомыми и птицами. Она ходила по ветвям своего мира точно так же, как я по лунным дорогам.

Мне снилось, что Илиана чем-то обеспокоена. Она увидела конец своего мира. Смерть всего живого. Как высохнет дерево, ставшее ее домом, а затем наступит и ее конец. Она воззвала к своим предкам и духам своего мира. Она призвала их на помощь в последней битве. Она обращалась к существам, которых называла среброкожими, и, просыпаясь, вспоминала историю По д’Аржана из Корнель Бланк, серебряного человека, принца фей, которого какатанава называли Белым Вороном.

Когда я проснулась, сон ускользнул от меня. Я попыталась удержать его, поскольку где-то в глубине сознания меня тревожила какая-то мысль, что-то, что связывало Белого Ворона с кем-то или чем-то, – смутное воспоминание, может быть, из детства. Я все больше начинала убеждаться в том, что мы все-таки родственники.

Я посмотрела на лицо спящего юноши-альбиноса. Он заснул глубоко, но я знала, что в любой момент Белый Ворон может проснуться. Я старалась даже не дышать, боясь, что он примет любой изданный мною звук как тревогу. Что мне такое снилось, связанное с ним? Какие кусочки воспоминаний он оставил во мне? Я придвинулась к огню. Изо рта вырывался белесый пар. Я поплотнее завернулась в бизонью накидку и вскоре согрелась.

Наконец я снова заснула. Утром я увидела, что прошел снег. Плотные дубовые ветки защитили нас. Мы очутились в льдисто-золотисто-зеленом дворце со множеством покоев. Мы смотрели на прерии, очищенные первым зимним снегопадом. Сидя у веселого костерка и размышляя о безбрежности снега, Белый Ворон радостно вынул трубочку и, как только убедился, что мы проснулись, достал маленький барабан и запел.

За долгие годы путешествий по мирам мне редко встречались голоса столь же прекрасные, как у Белого Ворона. Песня струилась среди ветвей и сверкающих сосулек. Ей согласно вторило эхо, пока вся роща не запела вместе с ним. Они пели о древних тлях, горьких истинах и золотых грезах. Скорбные напевы обо всем, что когда-либо было утрачено. Об утре и дневных часах, о месяцах и смене времен года. Пока они пели, я не могла перестать плакать, так прекрасна была песня. Айанаватта стоял выпрямившись, сложив руки на груди, слушал внимательно и напряженно. На нем были лишь татуировки, штаны, украшения и набедренная повязка из вышитой бисером тонкой кожи. Медная кожа его сияла в чудном свете, грудь вздымалась, мышцы напряглись, он целиком отдался музыке.

Бесс с геройскими перьями за ухом тоже встрепенулась, услышав песню, словно ощутила, что ничего дурного ей не грозит. Но песня не только приносила покой, в ней чувствовалась сила. И предназначение.

Сквозь ледяные линзы я увидела, как что-то движется на горизонте. Постепенно я разглядела детали. Зверь быстро несся в нашу сторону, а затем резко остановился в десяти ярдах от того места, где все еще пели Айанаватта и Белый Ворон.

Я не могла точно определить его размер, но зверь, которого они призвали, казался громадным. Он – она, мощная белая буйволица, настоящее тотемное животное, воплощение богини племени какатанава – смотрела на нас взглядом серьезным и любопытным, и на нее снова, словно прозрачным занавесом, медленно падал снег. Ее глаза с красными ободками гордо и властно глядели прямо на меня. В них я увидела признание. Она рыла копытом снег, из ноздрей вырывался пар.

Бесс подняла хобот и протрубила, отчего лес затрясся, а лед начал трескаться и падать с ветвей. Белая буйволица встревоженно покачала головой, развернулась и быстро поскакала прочь по глубокому снегу.

Айанаватта был доволен. Он тоже увидел буйволицу. Радость переполняла его. Он сказал, что все разворачивается как надо. Бесс предупредила буйволицу о том, что нас ждет опасность, и та ответила. Мощные чары защищают землю какатанава, которые защищают свой город, который, в свою очередь, защищает вечное древо. Как только мы перейдем через горы, сразу спустимся в долину какатанава. А затем мы наверняка окажемся в безопасности и сможем начать последний, самый важный этап путешествия.

У меня не было причин сомневаться в его словах. Я не стала делиться с ним своими мыслями, подчиняясь скорее красоте, чем силе его голоса. Разумеется, я знала, что нахожусь в присутствии призывающих. Мой отец тоже умел призывать Владык Высших Миров и элементалей, с которыми заключили договор его предки. Он мог призывать духов воздуха, земли, огня и воды с такой же легкостью, с какой другие могли бы вспахать борозду. Я точно не поняла, призвали ли они буйволицу или она сама пришла посмотреть на нас, услышав пение. Если она будет к нам так же строга, как к своему стаду и, несомненно, к себе, то вскоре она отдаст нам приказ. Почему у меня возникли по-настоящему сестринские чувства к животному? Неужели просто из-за того, что Айанаватта дал мне индейское имя Белая Буйволица?

Барабан продолжал издавать равномерную дробь. Белый Ворон поднялся на ноги, он раскачивался из стороны в сторону, начав танцевать. И только тогда я поняла, что имел в виду Айанаватта.

Белый Ворон открывал для нас проход. Мы пытались перейти из одного мира в другой. Земля какатанава лежит не за горами, а за пределами этого мира, именно там это странное племя таинственным образом хранит свои сокровища и секреты.

Пока он танцевал, я вдруг ощутила чье-то присутствие: он кого-то притянул, но не призывом, а ароматом своей магии. И я наконец убедилась в личности преследовавшего меня врага. Не просто элементаль, а могущественный Владыка Высших Миров, Шоашуан, Поворотный ветер, причем из здешних мест, а значит, очень опасен.

Загрохотало. Вдалеке собиралась буря, которая двигалась в нашу сторону. Небо окрасилось фиолетовым, алым и темно-зеленым. Тучи накрыли горизонт легкой вуалью, а затем снова сгустились, угрожающе завыли, образуя знакомую ухмыляющуюся, изменчивую фигуру разрушителя – Шоашуана, демона ветра, Сына Крадущего, Владыки ураганов, безраздельного хозяина прерии, пред кем бессильны все духи и твари равнин. Владыка Шоашуан во всем своем величии – извивающийся, крутящийся, кричащий. В его кружащемся теле проглядывало нечто звериное.

По правую сторону от Несущего разрушение стоял Двуязыкий, тело его горело – он кормил своей жизнью призванного духа. Ипкаптам не смог бы продержаться слишком долго. По другую сторону от разъяренного духа маячила мрачная фигура почти замерзшего Клостергейма, его потрепанный плащ из бизоньей шкуры хлопал и трещал от бушующей силы его нового союзника.

Он, наверное, умер на месте, превратившись в кусок льда.

Губы его раздвинулись, обнажив зубы.

На мгновение мне показалось, что он улыбается.

А потом я поняла, что он глубоко напуган.