Текст книги "Трёхцветная жизнь Оливера Дэвиса (СИ)"

Автор книги: Lika Grey

сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 53 страниц)

Последовал хлопок, колокольчик упал на влажную землю, и туман рассеялся.

– Путь свободен! Мы можем ехать, – сказала она под шум деревьев, и ночную грунтовую дорогу осветили яркие фары.

– Лин, что там? – Хосё уточнил у Кодзё. Он сидел позади и не выпускал из рук карты.

– Движутся… И, похоже, что в сторону озера, – сказал он.

– Значит, на очищение эти двое не явились, – высказался Монах с огорчением.

– Я же говорила, что, скорее всего, с ними ничего не выйдет. С Риотой проблем бы не возникло, а вот Сэцуко – мстительный дух. В ней много злобы. Так просто не призовёшь. Нужно время и силы, а когда у неё Май, то и надежда была не особо велика, – немного объяснила Аяко, прежде чем Такигава завёл мотор.

– Подождите! Я поеду с вами! – из рёкана выбежала Мари. – Дорога в Храм Гонгэн лежит вверх через лес. В темноте вы её не найдёте. Я укажу путь. А ещё я попросила, чтобы скорая помощь прибыла туда. Через озеро Аси они быстро доберутся до порта, а там от Мото-Хаконе минут пять…

– Ну залезай, коли не страшно, – Монаху ничего не оставалась, как пожать плечами и позволить Джону поменяться с девушкой местами. Он пересел к Матсузаки на заднее сидение, а Мари начала указывать путь.

IV

Туман волочился по горной дороге. Несмотря на духовное очищение, Аяко ничего не могла поделать с природой. Влажное облако поднималось от озера Аси-ноко и проливалось на многие километры. Плутая, как по лабиринту, Мари указывала на потаённые дорожки, сокрытые вековым лесом. Могучие и в темноте мрачные деревья, во многих местах поросшие мхами, тянулись к звёздному небу, пряча от путников растущий месяц, который через недельку превратится в луну.

Грунтовая дорога в сумраке леса истаяла, и в свете каменных фонарей показалось мокрое асфальтное покрытие. Где-то вдали светились ярко-красные тори и такие же фонари с вогнутыми зелёными крышами.

– Они здесь! – Лин услышал вести, разлетевшиеся с его шики, и экзорцисты покинули автомобиль.

– Отследить сможешь? – Такигава взялся за коробку, захваченную из рёкана, и быстренько спросил.

– Да, – кивнул Кодзё. – Они где-то у воды…

– Вам надо подняться вон по той мощёной булыжниками лестнице, затем будет тропа через лес, миновав которую, вы увидите «Ворота дракона». Тори будут стоять прямо в воде. Вот там и находится пирс… – Мари объяснила, предположив, что кто-то из мужчин поспешит.

– Мне надо идти, – Лин понял, что это объясняли ему.

– Беги! Ты не можешь рисковать жизнью Нару. Мы догоним тебя! – сказал Такигава в силу ситуации серьёзно.

Тихие, но слышимые шаги Кодзё болезненно отразились на духе остальных, и, спустя какое-то время, когда сборы закончились, Мари повела исследователей к ритуальным воротам.

Храм Гонгэн славился своим покровителем – Богом-драконом. Как покровитель сватовства, он собрал у своих врат тех, чьи жизни оказались разломаны алчностью и прагматичностью времени.

Петляющая дорожка, выложенная розоватым кирпичом; мощный каменный фонарь посреди леса вдоль той же тропы и толстые древа – всё, как она и говорила. Там же, в полутьме, они отыскали Лина.

– Как там? – шёпотом спросил Монах.

– Всё там же, у воды… – ответил Кодзё, посматривая на величественные врата, уходящие своим основанием в озеро Аси-ноко. – Она читает ему хокку*.

– Ты можешь слышать их через своих шики? А это неопасно? – Монах переглянулся с Аяко и Джоном, те, как и все, пригибали спины, слушая Лина.

– Нет. Пока они не заметили нас. Сейчас скажу, о чём она говорит… – Лин прикрыл глаза и прислушался к себе.

Он на глазах легко меняет цвет,

И изменяется внезапно.

Цветок неверный он,

Изменчивый цветок,

Что называют – сердце человека.

Кодзё прочитал услышанные им строки, но коллеги в ответ повели плечами.

– Это стихи Оно-но Комати. Она обвиняет его в неверности, – сказала Мари. – Девушки происхождения знатного, как и гейши – это существа поэтичные. Мы обязаны знать хотя бы некоторые из стихов, по возможности выражать чувства ими же. Философия такова, что тот, кто неспособен разглядеть оттенки прекрасного, не может быть благородным.

Такигава понял суть дела и, благодарно кивнув девушке, немо спросил Лина о дальнейшем развитии событий людей, захваченных призраками.

Ассистент Нару понял просьбу и, вернувшись взором к тори, прикрыл глаза, прислушиваясь к ветру.

Каждую встречу

На нить драгоценную жизни

Спешу нанизать.

Так могу ли думать без страха,

Что разом все оборвётся?

Лин, не открывая глаз, озвучил следующие подслушанные строки.

– Это Идзуми Сикибу. Выражая чувства этими стихами, она упрекает его за то, что он оставил её… – как бы ни было печально, Мари говорила.

Когда думы печальны,

Даже тот светлячок над рекою

Кажется мне душой моей – тело покинув,

Она искрой мерцает во мраке

Лин услышал новые строчки и поспешил о них поведать.

– Тот же автор… Мысль стихов – ты забыл меня… – после этих строк Мари отвела взгляд. Ей захотелось уйти. Джон придержал.

– Подождите, дайте им высказаться, – верил он в самое светлое будущее, поддерживая тем самым девушку и коллег. Лучшего переводчика у них не было, потерять её расположение сейчас было бы ошибкой.

Даже зимою

Меня бросает в жар

Твой взгляд.

– То сказал дух, завладевший телом Нару, – добавил Лин после.

– Даже в самые тяжёлые времена, ты поддерживала меня, – Мари, стоя рядом с Джоном, перевела текст.

Сколько снегов уже видели,

Но сердцем не изменились они —

Ветки сосен зелёные!

– Мы столько пережили вместе. Мои чувства не изменились… – девушка начала говорить без глухих просьб экзорцистов.

И, вспоминая

буду ловить губами

твоё дыханье…

– Я люблю тебя… – услышав строки, Мари смогла сказать лишь эти слова.

Флейты бамбуковой голос

Слышу из дальнего леса,

Ветер влюбился, должно быть…

– Она простила… – сказала она, уронив голову так, словно здесь заканчивались её силы.

– Значит, время настало! – кивнул Монах и, согласившись с этим, Лин громко засвистел. – Ты чего делаешь?! – Хосё отгородил остальных рукой, призывая не приближаться.

– Нас заметили. Нет смысла прятаться здесь, – Кодзё раскрыл их место укрытия, наблюдая за световыми волнами, оставляемыми его шики.

Голоса пленённых духов и одержимых клокотали на замшелых берегах каменной пристани. Экзорцисты смогли приблизиться.

– Мне совсем не хочется бить Май… – подумал Монах вслух, когда они бежали к пристани сквозь высокую траву и мелкие кустарники, только начинающие прорастать. Он вспомнил, как они поймали Нару во время одержимости, и как сопротивлялись другие, когда они занимались делом с Эбису.

Одержимые кричали сдавленными голосами, пытаясь отмахиваться от шики, виднеющихся лишь благодаря светлым разводам в воздухе.

– Знаю! Лин, подожди, – Такигава решил было остановить Кодзё, но в этом не преуспел. Одержимые Май и Нару быстро оказались без сознания, не упав разве что ничком. Подхваченные ловким ассистентом, они теперь лежали на скалах, из которых была вырезана пристань, и как покойники молчали. – Я, конечно, хотел предложить Аяко обездвижить их через семь печатей Фудо Мио, – помял Монах шею, раздумывая. – Но раз ты уже оглушил их, то и так сгодится…

– Надо торопиться! Они утихомирились ненадолго. Сейчас они всего лишь не ожидали нападения, – предупредил Лин, проверяя на всякий случай пульс каждого одержимого.

– Так наложи на них заклинание неподвижности! – предложил Хосё.

– Не могу. Если я это сделаю, то они будут находиться в бессознательном состоянии. Нам же надо убедить их в том, что их просьбы услышаны. Я сделаю печати, которые сдержат их, но у вас будет не больше получаса. Поэтому приступайте!

– Хорошо! Тогда начинаем…

Наземь кинули две бамбуковые циновки. Для ритуала Май и Нару переложили на них. Лин закончил с письменами и, дабы сдержать буйства одержимых, прикрепил на каждый угол циновок веточки божественного дерева.

Расставленные благовония тлели, поднимая к иссиня-чёрным небесам тоненький серый дымок. Кодзё закончил крепить письмена к блестящим листьям дерева сакаки, дав тем самым пространство для служителей сегодняшней церемонии.

Как алтарь, за головами Нару и Май величественно возвышались красные тори. Они лежали ногами к священнику и мико, наверняка слыша, как волны на озере Аси-ноко играют по скалам. Воздух у воды был таким приятным, Май бы непременно понравилось здесь…

Танияма лежала напротив мико слева, а Нару справа – у ног священника, роль которого сегодня досталась нервничающему Такигаве. Перед каждым стоял маленький алтарь с тарелочкой, наполненной крупной солью.

Май получила немало ссадин, блуждая по лесу. Будь она хотя бы в кимоно… Её жёлтая маечка совсем испачкалась, короткая юбка изорвалась, да и Сибуя не меньше пострадал. Чтобы скрыть нечистые отметины, Аяко накрыла молодых двумя отрезами шёлковой ткани: девушку – белой, а мужчину – чёрной. Затем начался обряд очищения. Всё начиналось с него…

Матсузаки взяла жезл хараэгуси и начала обмахивать им брачующихся слева направо, отгоняя тем самым злых духов. Белые бумажные полоски шуршали, пока мико, размахивая им, прикрывала глаза и читала норито.

Как только она закончила проводить ритуал, то набрала по горсти крупной соли из каждого блюдца и осыпала ею молодых.

Наблюдающие за процессом «гости» относились к работе священнослужителей с большим почтением. А когда пришло время, то они развернули Май и Нару ногами к озеру, оставив за их головами лестницы к великой святыне синто.

Такигава и Матсузаки переместились вместе с одержимыми, встав к тори спиной. Теперь Монах мог обратиться к местным божествам. Аяко уступила ему место, встав с краю от Май, согласившись временно подержать у себя кольца, которые всунул ей Хосё, зная, что во время церемонии она не станет закатывать сцен.

Монах распростёр руки, и ветер зашевелил его халаты чёрного и белого цвета, играя ими, как парусами на корабле.

– Исполняя этот ритуал, мы, собравшиеся здесь, просим великих богов и хранителей Храма Гонгэн: Ниниги-но-микото, Конохана сакуя Химэ-но-микото, Хикохоходеми-но-микото сойти с небес. О, Хаконе-оками, придите в это место, в этот час, дабы соединить два любящих сердца: Нола и Май. Примите дань уважения лиц здесь собравшихся. Мы благодарим за оказанную вами честь. Мы смиренно принимаем вашу волю, чтя законы ваши. Сделайте же этот брак счастливым, подобно вашему. Подарите этим двоим новую жизнь. Пусть их любовь остаётся бессмертной, какой была ваша. Мы просим вашего благословения, покровители брака и семьи, здесь, в эту ночь, мы взываем к вашей милости. В этот знаменательный час мы искренне просим великих богов храма Гонгэн спуститься с небес для этой церемонии, чтобы засвидетельствовать желание и чувства Нола и Май. Продвигаясь вперёд, они будут любить друг друга, доверять друг другу, поддерживать в плохие и хорошие времена. Скрепите их клятву вашим нерушимым словом, благословите этот брак. Пусть обещание, данное ими, останется неизменным на протяжении всей их человеческой и духовной жизни, – на этом он сложил руки и соединил ладони, указав позже правой рукой на мужчину: – Муж – Нол, – мико, получив знак от священника, обошла Танияму и, присев возле Нару, склонилась над ним и надела ему на безымянный палец левой руки кольцо.

Во время контакта с живым человеком тот открыл глаза. Аяко вздрогнула, находя в себе силы не закричать лишь потому, что не имела права портить церемонию. Но пустые глаза одержимого напугали её: словно закатившиеся, абсолютно белые они смотрели на неё. Всё, что она могла сделать, так это выдохнуть и убедить себя немного потерпеть. Она кивнула Такигаве, и он продолжил.

– Жена – Май, – указал он левой рукой и после того, как мико надела кольцо на её палец, вновь соединил ладони у груди.

– Считаем сей брак заключённым от шестого сентября две тысячи шестого года, – с этими словами он хлопнул в ладоши и, наклонив голову, начал медленно отступать вправо.

Звонкий и довольно мужественный голос Такигавы пробуждал в этих горах что-то нечеловеческое. Каждое сказанное им слово будто вибрировало в скалах, в толщах воды и, поднимаясь к храму на горе, созвучно лилось по святилищу Девятиглавого дракона.

Дракон вод озера Аси-ноко, покровитель сватовства, ответил поднявшимся с холмов ветром. Шум терзаемых шквальными порывами одежд вынудил всех стоять крепко. Шёлковые накидки Нару и Май раздуло и вскоре унесло с ветром к воде, небу, через красные тори.

Недвижимые Мари и Джон держались Лина. Он же чувствовал изменения в воздухе… Под ночным небом, неразличимые говоры местных лесов и склонов. Влажность усилилась и нависла, как будто предвещая грозу. Ветер усилился…

Порывы стали безжалостнее. Люди, собравшиеся здесь, успели спокойно вздохнуть, но на их несчастные головы чуть не обрушился шторм.

– Держите циновки! – Кодзё увидел, как тела Нару и Май медленно сползают к воде, требуя от экзорцистов свободы. Мари и Джон побежали помогать мико, а Лин подоспел к Такигаве, однако их кучей тащило к тёмным взволнованным водам.

«Им не нравится то, что мы их удерживаем!» – подумал Монах.

– Лин, твои заклинания! – крикнул он голосом сдавленным, начиная понимать, что силы-то неравны и вот-вот их всех поглотит тот самый дракон, живущий по легенде на дне озера.

– Да! Вынимайте амулеты! – прикрикнул он другим, проделав то, что велел.

Стоило ветвям священного дерева покинуть бамбуковые циновки, и все буйства прекратились. Небо показалось чище и ярче; ветер нежнее, а озеро покойнее. Со склонов горы, где стоял храм, понеслись новые звуки, звуки, напоминающие пение древней арфы. Тихие, жалостливые, свободные…

– Посмотрите… – Такигава прищурился, указывая друзьям на каменные лестницы, ведущие на гору. По ним, как озорной мячик, прыгал какой-то огонёк. Слева направо и справа налево, минуя центральную часть ступеней. То место предназначалось богам, смертные же не смели ступать на дорогу, предназначенную для великих Хаконе-оками.

Беловато-жёлтый, напоминающий лунный свет огонёк рос на глазах, становясь похожим на ребёнка.

– Это… – свет, падающий от духа, в глазах Монаха задрожал.

– Да, кажется, это дух, которого по ошибке приняли за Дзасики-боко, – сказал Лин и поднялся с колен, призывая тем самым отойти от тел Нару и Май.

Вскоре дух девочки отчётливо различили. Она миновала живых и подошла к тем, кого хотела забрать. Присев между своих родителей, затаившихся в телах Сибуи и Таниямы, она взяла их за руки, сквозь бледные ладони людей, послуживших им временными вместилищами, и потянула.

Духи покинули тела Нару и Май, вернув их глазам былую яркость, обременив разве что слабостью и излишней в их возрасте болью.

Так светло… – грудная клетка Таниямы от глубокого вдоха надулась. Она сделала медленный выдох, видя сквозь щёлки между глазами и веками три лунных образа, шагающих по воде через красные тори. – Ты? – Май узнала ребёнка, выведенного ею из рёкана и, узрев её благодарную улыбку и лёгкий кивок, она закатила глаза, лишившись, как и Нару, всяких сил, пропустив полное исчезновение духов, шум сирен, приплывшего за ними катера и дальнейшие действия медиков, борющихся за их жизнь…

V

Отступающие лето являло миру последние радующие душу краски. На фоне гор алели шумящие в тёплые, ветреные дни клёны, и тьма неторопливо, словно без аппетита, поедала остатки света. В саду при рёкане всё ещё желтели остролепестковые хризантемы, и серебристый иней, не спеша, проступал на влажной траве. Близ воды, как дым, клубящийся по вогнутым черепичным крышам, стелился туман. Ноябрь* не обещался быть тёплым…

Молодой хозяин рёкана приуныл, разнося в ночи постукивания металлического мундштука традиционной трубки кисэру* и следующий вскоре горьковатый запах табака из смольного дыма. Он сидел на непокрытых полах и, сгибая правое колено, смотрел то на искристые подобные инею звёзды, то на распустившиеся алые до своей невозможности камелии. Всё живое в саду медленно погибало, а они, как существа не из этого мира, пробуждались от долгого сна.

– Ваша матушка велела окутать вам ноги, – в комнате задребезжал на мгновение свет, сёдзи закрылись, и вошедшая женщина лет отчасти преклонных, присев на колени вдали своего господина, повела сдержанный разговор. – Время колющего траву. Пора бы войти в дом…

– Тошно у меня на душе, нокаи-сан. Тут я побуду… тут… – изрёк он, продолжая сидеть в нижнем светло-сером кимоно.

– Да что с вами поделать?! Накиньте хотя бы верхнее кимоно, не позорьте свою матушку, – личная помощница хозяйки поднялась на худые ноги и, найдя сине-белые убранства молодого господина, накинула ему на плечи.

– Позорить… Перед кем бы? Или матушка вняла моему слову? Она позволит мне эту встречу?

– Хаяси-сан, когда же вы отпустите горячность своей молодости… – покачала она головой, не стряхнув тугой причёски из тёмных волос с частой проседью. – Девушка уже здесь. Ожидает вашего слова. Но позвольте, не будет вам от гейши никакого знатного проку. Она усладит ваш слух, а как рассвет окрасит восток, покинет этот дом. Нашей соседке, госпоже Симада, было велено именно так: прислать для вас девушку, способную разогнать скуку. Её дочь прибыла к нам.

– И как она? Хороша? – вдохновенно говорил он, глядя на появившийся из-за облаков тоненький месяц.

– Хороша и вправду настоящая гейша. А ещё она, как и вы, ожидает встречи со своей второй половиной.

– Нокаи-сан, ты забылась. Дана* – всего лишь покровитель…

– Он тот, кто будет вершить судьбу этой девушки. Запомните, Риота-сан, не троньте девушку даже пальцем! Мне велено установить между вами перегородку, и ещё я буду за вами наблюдать, и не думайте меня обмануть, я для вас никогда ничего не жалела, но на сей раз не уступлю!

– Разве я могу отказать, когда ты вот так ругаешь меня?! – добродушно посмеивался он. – Что ж, ставь ширму и зови девушку. Буду, значит, ей изливать свою душу, быть может, полегчает, тогда-то и женюсь!

– Недобрые у вас мысли, недобрые, – покачивала нокаи головой. – Зря ваша матушка пошла у вас на поводу. Вы единственный оставшийся в живых ребёнок в этой семье. Должно быть, беда-то как раз в том, что не суждено вам было встать во главе этого дома. Вот и не готовы вы к переменам, не можете принять тяжёлого долга и бремени…

– Зови! Устал я от разговоров…

Притворили уже без уговоров и сёдзи. На улице холодало… Сорвав пару цветков красных камелий, молодой господин улёгся спиной к разделившей комнату перегородке, и та заполнилась белёсым туманом…

6 сентября. Среда – день двадцать пятый. Полдень. Больница в Хаконе.

Давящий сквозь веки свет и запах поверхностей, обработанных стерилизующими растворами. Май начала просыпаться, когда время подходило к полудню. Она ворочалась на широкой больничной койке, потирая левой рукой слезящиеся от резкого света глаза.

Как всё это понимать? Где я? – тужила она лоб, растирая глазницы выпирающими косточками на больших пальцах. – Когда на моём пальце успело появиться кольцо?.. – сквозь плёнку сна она разглядела тонкое желтоватое колечко, крутя рукой перед своим носом от неверия. – И Нару здесь… Это больница? – Танияма обратила внимание на соседнюю койку.

Там, с подушкой за спиной, восседал её босс и с выражением ничуть не милым, вчитывался в какие-то документы. Рядом, на стуле, сидел Лин, кажется, он заметил её пробуждение, оттого-то задумчиво и ласково улыбался. Май подумала о больнице, потому как Сибуя в какой-то голубоватой пижаме с бумагами мог открыться лишь в те дни, когда чувствовал себя не самым лучшим образом. Тут он обратил внимание на неё. Долго и упёрто посмотрел, после чего без слов перелистнул страницу, загнув её на чёрной папке.

И у него такое же… – улыбнулась она сама не зная чему, подумывая обратно провалиться сквозь сон. – У него колечко; у меня колечко… Как же мило иметь одинаковые вещи… – Май расслабила мышцы лица, но её детская наивность длилась недолго. Стоило информации немного улечься, и сон как помелом куда-то смело.

– Э-э?! – смогла она издать громкий звук, подскочив на койке с заглушёнными, но бегающими ещё где-то в метающемся взгляде криками.

Как это получилось? Он… Я… Мы что, поженились?! – у Таниямы голова как с похмелья закружилась. Она скатилась обратно к себе на подушку, накатив брови на горящие жаром глаза.

Нару ответно скосил взгляд на её панические брыкания и с тем же молчаливо-уничижительным выражением вернулся к изучению документов, изредка делая пометки чёрной ручкой.

– Май, как самочувствие? – возле неё сидел Джон. Она не сразу его заметила, да и не заметила бы, не обрати он на себя внимание. – Ты уже давно спишь. Нас не пускали к вам какое-то время. Сибуя пришёл в себя около часа назад. Другие ушли проведать Мари и Нао, их не задержат здесь. А вот вам придётся пару дней полежать…

Я в одной палате с Нару! Джон говорит, что мы с ним проведём здесь вместе несколько дней… Это медовый месяц такой или наказание за мои грехи?! Если честно, то, глядя на него, я что-то сомневаюсь в сладости момента, да и самочувствие какое-то странное… – она схватилась за свою шею, убедилась, что то неприятное давление действительно вызвано бинтовыми повязками и, собравшись с духом, привстала, подражая боссу в его стационарно-рабочей позе.

– Слабость во всём теле и… – начала говорить Май, испытывая угрызения. Правда, те касались не дел, которые она наворотила, а исключительно отношения к Брауну. Говорила она с ним, а вот смотрела на Нару. Объяснений требовал её взгляд. – Провалы в памяти… – отвернула она голову, пристроив её между рук, нашедших опору в подогнутых под одеялом коленях.

– Не вдаваясь в подробности, – в палате послышался сдавленный голос Сибуи, и у Май по спине забегали ледяные мурашки, – нашими телами завладели духи. Такигава и Матсузаки провели изгнание. Ввиду физического износа и мелких травм нас поместили в эту больничную палату. Если голова ещё кружится, то спи. Скоро покоя ты не увидишь…

Это он сейчас предостерегает меня от себя, или найдутся люди похлеще его?! – у Таниямы не то что сон пропал, поджилки от неопределённости затряслись. Вот это всё, так сказать, забродило, перемешалось в её голове и, спустя минуты, треснуло чуть ли не до боли. Монах ворвался в палату чересчур неожиданно. И если вы когда-нибудь видели, как гальванизируют лягушку, как та поддёргивает лапками, то можете примерно представить состояние Май: ей с немалым трудом приходилось сдерживать икоту, которая подступила к горлу, подкидывая её тело.

– Проснулась! А я уже начал отчаиваться! – заулыбался Такигава, осветив нависшую мрачную атмосферу силой своего задора. – Как себя чувствует наша новобрачная? – шутил он, во всяком случае, не с порога, зато от не пойми какого края в обрывках тех воспоминаний, которые подобно сломанному калейдоскопу тряслись в черепной коробке Май. – Нару, твой долг передо мной растёт. Я, правда, не привык брать плату за работу священника, но думаю, как услуга эксклюзивная, она своего стоит, – острил он, когда директору SPR, в принципе, было не до него. – Ах, да, пока не забыл! Там же Нао и Мари в коридоре. Надо их позвать и всё объяснить, и ты, Май, послушаешь, а то такую кашу заварили…

Он ничего не отрицает и не оспаривает, я как-то тревожусь… Что же произошло? Я помню, как атаковала Сэцуко, она обозлилась, и я… У меня возникло ощущение, будто я тону. Воздуха стало не хватать, и всё потемнело… – Танияма воссоздала в памяти то самое, последние, что она помнила, и её пульс начал подскакивать.

– Не надо тревожиться, – Джон положил ей на плечо свою кисть и приятно улыбнулся. – Уже всё позади.

– Да, – кивнула она, догадываясь, что самое время снова посмотреть на Нару. На сей раз он наблюдал за ней. Ощущения после изгнания, да и во время установления контроля над телом другим, к тому же злым духом, являлись не только не самыми приятными, но и в какой-то степени отвратительными. Не почувствуй Май в последние минуты упокоения Сэцуко, то сейчас бы страдала от горя, разрывающего её чувствительное сердечко.

– Май! – через минуту пришла Аяко, а за ней в дверях показались Мари и Хосё со своим немного побитым другом.

– Кто тебя так? – видеть Нао с перевязанной головой, да ещё и загипсованной рукой – это не вписывалось в картину привычного мира.

– Вообще-то, это ты его, ну, точнее, Сэцуко, – быстренько сказал Монах, но как-то эту тему замял, ведь ему не терпелось рассказать всю историю их запутанного дела. – Нару, ты не против, если я всё им объясню? Думаю, они-то в первую очередь должны об этом знать, – уточнил он на всякий случай, хотя, несмотря на ответ босса, всё равно бы проболтался, правда, возможно, где-нибудь в коридоре, чуть позже.

– Не вижу в этом ничего интересного. Если хочется, то объясняй! Я сейчас занят! – фыркнул он, отворачивая голову в сторону не зашторенного окна.

– Он проснулся и почти сразу пришёл в уныние, – нашептал Браун для Май, чтобы она не злилась по пустякам. – Но стало всё хуже, когда кто-то около часа назад позвонил, накричал на него и бросил трубку.

Кто бы это мог быть? Обычно на Нару никто не кричит. Мадока могла немного поругать, но она бы трубку не бросила… Что-то случилось? – эти вести встревожили Танияму куда больше. Уж лучше бы он, как и всегда, на неё злился.

– Хорошо, проходите все и присаживайтесь! – Такигава распорядился, заполнив все углы маленькой больничной палаты людьми.

Лин передал Нао стул, а Мари присела на койку Май.

– Ты успокоилась, – Танияма различила мягкость в движениях своей наставницы, смея в минуты перестановок спросить. – У вас всё наладилось?

– Да. Я прошла ультразвуковое исследование. Благодаря тебе осложнений у меня нет. Организму тяжело удержать плод на столь раннем сроке, если кругом такие стрессы. В рёкане я воспользовалась обычным тестом и как-то немного побаивалась говорить об этом Нао. Тут же он сам на всё посмотрел, и, кажется, мы пришли к правильному решению. Скоро я выйду из состава семьи и войду в неё под другим статусом.

– Я очень рада за вас, – Май и правда радовалась, всё же этих двоих ей было представить в браке куда проще, чем когда речь заходила о ней и Нару.

Мари молча приняла её поздравления, сдавив лишь её руку. Она могла и молчать, Танияма и без того поняла, вопрос читался в её глазах: а рада ли ты за себя?

Если думать и заглядывать в будущее, то конечно же рада! Но вот именно в этот момент мне всё это кажется обычным стратегическим ходом Нару, поэтому я не обременяю себя надеждами, которым не суждено вот так взять и сбыться, – призналась она, пускай и сама себе.

– Ну что, я начинаю! – Монах призвал всех к тишине и последующим дебатам, так как желание докопаться до правды и расстановки в этом деле приоритетов буквально распирало его. – Наши мёртвые возлюбленные оказались не так просты. На самом деле, Риота Хаяси женился на Сэцуко Симада и женился, что называется, не по-тихому. Когда они не получили согласия родных и не смогли узаконить свои отношения тайно, то решили обратиться к посреднику. Вполне возможно, что первыми были свахи. В то время обычно они налаживали договорные отношения между семьями, но матушка у Риоты женщиной оказалась сложной, поэтому им пришлось прыгнуть чуть ли не выше своей головы. За решением этого вопроса они обратились в храм. Раньше такими делами занимались специальные храмы – энкири дэра. В стране их всего-то штуки три насчитывалось. Так вот, ближайшим был храм Токеиджи в Камакуре. Они подали прошение туда. Разумеется, за свои услуги храм взял плату – примерно один рё, да на эту сумму риса можно было накупить на год. Конечно же, у наших молодых таких денег не было, кроме того, Сэцуко носила ребёнка Риоты. Перед побегом из дома она действительно выкрала одно кимоно. Его продали, и часть денег пустили на оплату услуг храма. Риота оказался человеком с крепкой хваткой. Он занялся этим делом всерьёз, а поскольку в конце девятнадцатого века незаконнорожденный ребёнок считался позором, то именно на это он и давил. Его мать уступила. Сэцуко приняли в семью. Однако как невестку тогдашняя хозяйка рёкана девушку невзлюбила. Из архива храма Токеиджи нам прислали множество жалоб на Сэцуко. Её обвиняли в непослушании, болтливости, неуважительном отношении к родителям мужа, но, несмотря на это, Риота не спешил разводиться с ней. Хотя, согласно Гражданскому кодексу того времени, эти основания являлись ничем иным, как поводом для развода, всё же данные принципы заложили ещё в восьмом веке с учётом основ Конфуция, но у нашего мужичка была своя голова на плечах. Он, видимо, понял, что это происки матери, и попросту покинул дом с беременной женой. Судя по датированию на жалобах, прожили они при рёкане месяца три от силы. Тогда-то они и отстроили тот дом в лесу. Но, кажется, деньги со временем у них закончились, а кислород любимая мамочка перекрыла, как и где только могла. Делать было нечего, приближалась война, и они вернулись в рёкан. Вот тут-то начались настоящие подляны. Девочку, которая родилась у Сэцуко, в дом не приняли. Риоте пришлось отдать её в школу гейш. Сэцуко там любили, поэтому её дочь приняли. За ребёнка он исправно платил, а вот долг за жену перед домом Симада не погасил. Но то и понятно, в их-то положении, когда они едва концы с концами сводили, было уже не до чести. И вот, когда Риота отбыл из дома на долгий срок, его мать реализовала свой план. Она публично обвинила Сэцуко в измене и предоставила свидетелей. Когда Риота вернулся, то уже не мог ничего с этим поделать. Все эти документы сохранились в архиве храма Токеиджи. Как вы знаете, раньше измена каралась смертью. Поскольку он страшно любил свою жену и не мог принудить её к самоубийству или поднять руку на неё сам, то решил отправить служить в храм. Женские буддийские монастыри находились в каждой провинции, они образовали целую сеть, которая получила название Кокубун-дзи. Такой поступок Риоты можно объяснить тем, что словам матери он не поверил, но, будучи лишённым выбора, развёлся с Сэцуко. Из храма Токеиджи мы получили копию тех самых «трёх с половиной строчек», которые он вручил своей бывшей жене, заверив её и окружающих, что она более не является его женой. Его мать знала, что после развода ребёнка приписали бы её сыну, поэтому, мы так полагаем, что от девочки она избавилась намеренно. Сэцуко же не пошла в монастырь, и, судя по дальнейшим её действиям, тут не обошлось без участия матери Риоты. Наша обманутая гейша осталась работать в рёкане, видимо, ей пообещали денег, на которые она могла бы выкупить свободу себе и ребёнку, но снова судьба сыграла с ней злую шутку. Девочка утонула, а Риота согласился на матрилокальный брак. Для Май скажу, что это когда муж переезжает в дом родителей жены. Вот такие дела, не удивительно, что Нару так долго делал запросы. Три храма пришлось беспокоить, да и дела-то такие раскрывают с трудом.