Текст книги "Полный привод, или Километры вдоль нормальности (СИ)"

Автор книги: Кристина Мизухара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 61 (всего у книги 74 страниц)

– А потом… – Жаклин дошла до момента, когда Александр пришёл к Чарльзу, и её голос сорвался, – а потом Александр меня предал.

– Алекс? – нахмурилась женщина. – Как предал? Каким образом?

– Он пришёл и рассказал о нас Чарльзу и показал наши фото.

Эшли смотрела на девушку, как будто впервые видела.

– Чего-о-о-о? Александр?! Показал фото? – она сдвинула брови к переносице и округлила глаза одновременно. – Ты ничего не путаешь? Чарльз ничего не придумал?

– Не знаю. Но именно он передал мне флэшку со снимками, – лепетала она, как бы оправдываясь.

– Жаклин! – Эшли выпрямилась на стуле. – Это же Александр! – потрясла она ладонью в воздухе. – Он никогда никому ничего не рассказывает и не показывает! Он же с детства как частично немой! Нет, здесь явно что-то не так! – Женщина затрясла головой и отвернулась в сторону. – Да он музыку всю жизнь в наушниках слушал, чтобы никто не знал, что ему нравится. А тут! Не нашёл другого способа расстаться с девушкой, как показать фотки мужу? – Эшли часто-часто заморгала. – Нет, здесь, определённо, что-то не так. Этот засранец что-то замутил. Ну, хорошо. И что же было дальше?

– Ничего, – пожала плечами Жак. – Я утром пришла с работы, Чарльз уже был пьян и изнасиловал меня.

Эшли в ужасе зажмурилась, приложила руку к груди и опять медленно начала разворачиваться в сторону.

– Мой Бог! – выдохнула женщина. Она опять повернулась к падчерице и молча, с жалостью посмотрела на девушку. – Этим двоим обоим нужно головы открутить! Юнцу за то, что бросил тебя с мужем, а Чарльзу за скотское поведение.

– Мне всё равно пришлось бы рассказать Чарльзу обо всём. Ещё неизвестно, как бы он повёл себя тогда.

Эшли скептически покачала головой.

– Ну, вот видишь, ты уже защищаешь этого капризного, избалованного ребёнка.

На такой укор Жаклин не нашлась что ответить.

– Ну, хорошо. И что дальше? Ты ушла от Чарльза и живёшь теперь в Лондоне? Ты там уже работаешь?

– Да. Меня сразу же приняли назад в Седьмой госпиталь. Но главное не это.

Эшли подняла подбородок.

– Вот как? И что же ещё?

– Эшли, то, что я тебе сейчас скажу, не должен знать ни один человек. Это вопрос моего спокойствия и, не исключено, что моей безопасности.

– Не пугай меня так, – чуть отодвинулась мачеха.

– У-меня-будет-ребёнок-Алекса, – скороговоркой протараторила девушка.

Эшли замерла, потом моргнула, а потом сглотнула. Она опять сидела долго и молча, глядя на падчерицу.

– Да. Ты права, – наконец вымолвила женщина. – Об этому лучше никому не знать. Поздравляю, – она улыбнулась.

– Спасибо.

– Кстати, это всё меняет, – заметила Эшли.

– Да. Это всё меняет, – согласилась Жаклин.

Таким образом, частично уладив дела с родственниками, Жаклин вернулась в Лондон и опять сосредоточилась на себе и своей беременности.

Она наконец-то вырвалась на кладбище к папе с мамой в Эбни парк в северном Лондоне.

По сути, чаще всего она там бывала, когда поселилась в Челси после университета – где-то раз в полгода. В студенчестве же ей вечно не хватало времени из-за напряженной учёбы, а когда переехала к Чарльзу, то и подавно закрутилась на новой работе и вырвалась к родителям только однажды прошлым летом. Ничего определённого девушка возле могилок не делала. К сожалению, она была слишком мала, когда не стало родителей, поэтому и вспоминать ей особо нечего. Не успели они дать ей ту поддержку, которая придавала бы силы сейчас. На кладбище Жаклин всё больше мечтала. Что было бы, если бы папа с мамой были живы, как бы они отнеслись к Чарльзу, к Алексу и теперь вот, к его ребёнку.

«Как жаль, что у моего маленького не будет таких бабушки и дедушки, как вы, – думала девушка, сидя меду двумя одинаковыми каменными плитами. – Как жаль, что у него вообще кроме меня никого не будет».

Вернувшись на работу в госпиталь, она встретила много своих бывших коллег и познакомилась с новыми. Её здешняя подруга Мара уже не работала – сказали, что она уволилась этой осенью – зато девушка познакомилась с Тишей Клостер – тоже врачом приёмного покоя. Тиша была на три года старше, но жила одна, даже без собаки, и замуж не собиралась. Жаклин присоединилась к компании своей новой подруги, и один раз они с Сулой ездили с ними за город в гольф клуб Moor Park.

Жаклин уже пробовала ходить в магазинах по детским этажам и отделам. Ещё ничего не покупала, просто знакомилась с новинками и хитрыми изобретениями и приспособлениями, что неустанно, из года в год, придумывают для детей современные изготовители детской посуды, игрушек, одежды.

Присматривалась к коляскам и кроваткам, смотрела на ценники, запоминала.

Токсикоз сошёл на нет где-то к лету, и девушка могла теперь правильно питаться. Ела рыбу, сыры, морепродукты, фрукты, овощи, пила много соков и даже укропную воду. У неё уже довольно заметно обозначился животик, что сразу же заметила приехавшая однажды в гости Сесилия.

Женщина очень обрадовалась за подругу и даже мало расспрашивала о Алексе и ещё меньше рассказывала сплетен из Больницы Черчиля. Они почти всё время говорили про беременность и роды, коих у Сесилии имелось целых трое. Много-много вспоминали, обсудили детскую медицину и договорились сходить на какие-нибудь соревнования Олимпиады, которая должна была состояться в Лондоне этим летом.

Жаклин пробовала посещать курсы будущих матерей, но быстро в них разочаровалась. Там рассказывали уж больно примитивные вещи, поскольку в основном материал рассчитан на молоденьких девушек, а такие как она уже сами могли всё это преподавать.

В конце мая Суле исполнился год. Жаклин вместе с именинницей поехала в клуб кинологов, где Чарльз покупал её хулиганку, и поменяла карточку щенка на свидетельство о родословной. Там её красавицу измерили, сфотографировали, поставили на учёт, спросили: интересует ли хозяйку выставочная карьера её собаки и насколько возможны будущие вязки. От выставок Жаклин отказалась сразу – эти хлопоты она не могла себе позволить, а вот на счёт вязок обещала подумать.

На УЗИ в июне месяце, ей сказали, что у неё родится девочка.

«Эдельвейс», – тут же промелькнуло в мозгу у будущей мамы.

Александр постоянно присутствовал в её днях, часах, минутах. Он, как тень, везде следовал за ней. Жаклин уже к нему привыкла, к его постоянному присутствию в виде призрака. Смирилась она и с навязчивой фразой: «А что бы сказал Алекс?», поскольку поняла, что так спокойней себя чувствует. Вот эта постоянная внутренняя борьба с тягой к этому мальчику только лишь выматывала и приносила больше вреда, чем пользы, не сдавая ни пяди своих позиций, поэтому Жаклин решила, что проще и безболезненней будет смириться и принять его в своей жизни как привидение, чем постоянно с этим воевать.

Как-то, распаковывая свои коробки из Оксфорда после окончания ремонта, она вынула оттуда альбомы с фотографиями и нашла разрисованные снимки Чарльза-космонавта и Чарльза-дерева.

Девушка сидела и смотрела на них как зачарованная. Жаклин очень удивилась сама себе, когда, взглянув именно на это проявление их с Алексом невоспитанности, начинала потихоньку, по чуть-чуть, убеждаться, что всё, что было у неё с этим мальчиком, всё это на самом деле чертовски здорово. Только сейчас до неё почему-то начинало доходить, как же ей на самом деле повезло в жизни. А ведь она могла бы его и не встретить, и эти фотографии остались бы целыми и невредимыми. И её сердце тоже.

Жаклин поднялась в спальню и достала из шкафа жемчужное ожерелье. Открыв футляр, девушка провела кончиками пальцев по твёрдым и идеальным жемчужинам.

«Интересно, когда я его надену впервые в жизни? На какой праздник?», – вынула она из самого центра атласной формы флэш карту и сжала её в кулаке. Всё-таки на снимках изображены они с Александр влюблённые и счастливые. Это было! И когда-нибудь она найдёт в себе силы просмотреть эти фото. Но не сейчас. Потом.

Иногда девушка выспрашивала про Алекса у Эшли, хоть женщина шла на разговор неохотно, заявляла, что не желает разговаривать об этом избалованном ребёнке, но всё-таки именно от неё падчерица узнала, что «ребёнок» закончил второй курс весьма успешно и, не заезжая даже в Глазго, отправился сразу в Нью-Йорк.

«Поехал вникать в дела», – подумала Жаклин и поймала себя на мысли, что даже чуть-чуть гордится.

А ещё Эшли рассказывала о кровопролитных боях с дядюшкой за поездку на юг Испании. Она уже нашла неплохой санаторий с талассотерапией в местечке Rat-Penat чуть южнее Барселоны, но Лам замахал на неё руками и ногами и сказал, что он не позволит себя мучить и таскать опять по всему миру, он своё отъездил. Эшли только чуть подождала, и старик сдался, когда, скорее всего, ему стало действительно плохо. Он бросил дела, тем более, что студенты отправились на каникулы, сказал Эшли: «Делай что хочешь» и только кивал, когда та ему объясняла, что же она на самом деле хочет.

Но женщина рассказала мужу не всё.

Только лишь они вернулись из Испании, она объявила отдохнувшему и окрепшему мистеру Фортескью, что его племянница ушла от Чарльза и рассталась с Алексом и сейчас живёт одна в Лондоне, поэтому им обязательно нужно поехать к ней на её день рождения. А вот о том, что у именинницы скоро будет ребёнок, дядюшка Лам узнал, только лишь увидев её выпирающий живот, и очень огорчился.

– Жаклин, Жаклин, – осуждающе покачал он головой. – Ну, кто так делает. Это же эгоизм! – разочарованно стукнул он ладонью по столу у неё в кухне.

– Я знаю, дядя, знаю, – девушка подняла на опекуна взгляд полный сожаления. – Но как-то по-другому у меня не получается. Непутёвая я какая-то, – пожала она плечами.

Дядюшка в ответ только вздохнул.

Так они и уехали, поздравив Жак с днём рождения, оценив ремонт и подарив девушке тысячу фунтов.

В августе в семействе МакРосс родился третий мальчик. Когда Жаклин звонила Марго и поздравляла с такой удачей, та шёпотом в трубку призналась, что чувствует себя как в стане врагов и начинает потихоньку всех их бояться.

– Думаю, что как только перестану кормить грудью, уйду в Аббатство Айона в монахини, замаливать грехи. Ну, в самом-то деле, не мог же Бог мне просто так послать троих сыновей, так ведь? – смеялась и плакалась она Жак.

– А что говорит Итан?

– Итан доволен как сытый удав. Ещё один повод для подстрига в монахини.

– Они все вырастут и будут носить тебя на руках.

– Не говори ерунды. Пока они все вырастут, меня на руках можно будет отнести уже только на Сайтхилл*.

Сразу после дня рождения Жаклин вышла в декретный отпуск, а во второй половине сентября ей позвонила Эшли и сказала, что из Нью-Йорка приехал Александр.

– Явился, – как она выразилась.

– Ты с ним виделась?

– Пока ещё нет, но в том-то всё и дело, что этот шалопай просится ко мне в гости. Вчера звонил. Говорит: есть разговор.

– Только, Эшли, надеюсь тебя не нужно предупреждать, ничего ему про меня не рассказывать, да и вообще, не говорить обо мне по возможности, – тут же спохватилась Жак. – Эшли, пожалуйста, не ругай его. Иначе вы можете поссориться с Алисой, а вот этого мне точно не хочется.

– Да толку! Ругать его… с леопарда пятна не исчезнут. И за нас с Алисой не беспокойся. Мы и не такое переживали. Ладно, посмотрим, что он мне там расскажет.

Мачеха перезвонила буквально через день, но разговаривала уже совсем другим тоном.

Женщина сделалась задумчивой и серьёзной.

– Видишь ли, Жаклин, он передал тебе подарок. – Она чуть помолчала, дав возможность девушке как-то переварить такую новость. – Ко дню рождения.

– Не нужно мне от него никаких подарков.

– Знаешь, Александр хотел бы отправить его тебе по почте, но я, разумеется, не назвала твоего адреса, а сам он не запомнил.

«Значит, всё-таки не запомнил», – промелькнуло в голове у Жаклин.

– Хотя, стоп, – тут же перебила она мачеху. – Давай его сюда, это подарок.

– Вот и умница. Вот и молодец, – выдохнула Эшли. – Я приеду к тебе после родов. Может, тогда и привезу тебе его?

– А что он из себя представляет?

– Да не знаю я. Он в какойто коробке… такой… как из-под детской обуви.

Жаклин закатила глаза в раздумье: что мог придумать Александр в подарок?

– Хорошо. Привези мне его, пожалуйста, как приедешь. – Она чуть помолчала. – Эшли.

– Что?

– А что он говорит? Александр. Он про меня спрашивал? Что-нибудь говорил?

– Видишь ли, Жаклин, м-м-м, – женщина замялась. – Понимаешь, я не могу быть между вами посредником. Я и подарок-то взялась передать только лишь потому, что не даю твоего адреса. Пожалуйста, пойми меня правильно.

– Да-да, конечно. Я понимаю, – с готовностью поддакнула девушка.

«Ничего не понимаю, – думала она в этот момент про себя. – Эшли явно что-то темнит. Не договаривает». – Но давить на мачеху, понятное дело, не стала.

Последние недели беременности Жаклин провела так, как мечтала бы прожить всю свою жизнь.

Она читала в парках на скамейках, слушала музыку дома, бродила по интернету, спала. И даже неудобства от изменений в фигуре её не удручали. После того как девушка рассказала всё Эшли, страх перед Кирком как-то так отступил. Она почувствовала, что уже не одна. А сейчас так и подавно почти о нём забыла и перестала оглядываться на улицах и прислушиваться к своему затылку.

Но вот чего она совсем не делала, так это не рассматривала себя в зеркало с этим огромным животом и не делала сэлфи. Всё это ей казалось абсолютно ни к чему.

Глава 53 Эдельвейс

Глава 53

Эдельвейс

Эдельвейс Фортескью появилась на свет одиннадцатого октября в четыре часа дня.

Три килограмма сто двадцать граммов заорало низким басом как хороший медвежонок.

Акушерки и врачи даже удивились таким голосовым связкам у девочки. Утром у Жаклин в больнице уже были Эшли с Сесилией, вечером после работы забежал доктор Абрамсон.

Роды прошли без осложнений, но всё-таки на следующий день, стоя перед кабинетом своего наблюдающего врача, Жаклин так же благополучно сползла по стеночке и потеряла сознание. Ввиду небольшого собственного веса, у неё быстро случилось физическое истощение.

Когда ей поднесли дочку на самом родовом столе, девушка, измученная схватками и потугами, толком ничего не увидела, а только лишь сразу автоматически протянула руки к ребёнку. Которого ей, разумеется, не дали.

Рассмотреть свою дочь новоиспечённой мамаше удалось только на первом кормлении.

Ей даже не понадобилось вглядываться в родное сморщенное личико, чтобы понять, на кого похожа её Дэлли. Возле Жаклин лежал маленький съёженный Александр МакЛарен собственной персоной.

Тот же крохотный кукольный ротик, бровей ещё не было, но надбровные дуги уже имели очень красивую форму правильной дуги. Новорожденная не открывала глазки и Жаклин тут же вспомнила спящего Алекса. У того точно так же верхнее веко, как будто натягиваясь на глазное яблоко, закрывало его в самом-самом низу. Но лидировал в этой гонке под названием: «Наиболее явная черта Александра МакЛарена», конечно же, лоб. Уже сейчас высокий, широкий с характерной линией роста волос, которые ещё только-только проступали из-под беленькой шапочки.

– Ну, здравствуй, – полная счастья по самую макушку, прошептала Жаклин, – Эдельвейс МакАлекс. – Мама поцеловала дочь в щёчку. – Боже мой, какая же ты красавица! – у девушки прямо-таки захватывало дух от того, насколько ребёнок превзошёл все её ожидания. Жаклин понимала, что её дочь будет для неё самой красивой и самой лучшей, но «понимать» и «почувствовать», как оказалось, это совсем разные вещи. Такой момент стоил всего. Всех тех страданий и усилий, что с ней произошли.

Только сейчас, получив себе свою дочь, как это ни странно, Жаклин ощутила, что Александр от неё, словно отдаляется, уходит всё дальше и дальше, а мысли о нём становятся всё менее чувствительными и болезненными. Юноша будто наконец-то отпускает Жак, оставляя вместо себя своего ребёнка, да ещё и, как оказалось, свою копию.

Молоко приходило плохо и немного, но Эдельвейс, как ни странно, наедалась с самого начала. Да и потом, когда Жаклин выписали, проблем с кормлением у девушки не возникло. Спасибо природе, подарившей большую грудь и хороший обмен веществ.

Ещё три для, после того как она вернулась домой, с ней рядом оставалась Эшли, хоть и понимала, что Жаклин врач и вполне способна сама позаботиться о новорожденном.

Интересно встретила нового члена их небольшой семьи Сула. Она подошла к дивану, на который положили свёрток с Делли, ткнулась туда носом, почуяла запах ещё одного человека, нового текстиля и молока и по привычке села рядом. А когда этот свёрток заворочался и заорал, поднялась и, косясь на источник звука непонимающим, жалобным взглядом, поджала хвост и поплелась в прихожую.

Мачеха привезла девушке подарок МакЛарена.

Ничего необычного в нём не было – коробка как коробка, небольших размеров, только немного высоковата, довольно лёгкая, в подарочной упаковке и бумажном пакете качественной полиграфии. Но всё-таки, не смотря на безобидный внешний вид, вскрыть его Жаклин решилась только после отъезда Эшли.

Зайдя с подарком в комнату для гостей, девушка уселась на ковер, разорвала и откинула в сторону красивую упаковочную бумагу. Под ней оказалась небольшая, довольно плотная коробка такой же прямоугольной формы с ни о чём не говорящим абстрактным рисунком не то какойто сказки, не то космоса в серо-золотистых тонах. Но оказалось, что коробка, всё-таки не так проста – когда Жаклин открыла её крышку, то все стенки упаковки сами собой начали распадаться в стороны будто держались только на одной зацепке. Девушка ахнула.

У неё в руках стояла форма из органического стекла, чуть меньшего размера, чем бумажная, разрисованная красивым витиеватым рисунком, золотистыми линиями, почти как на упаковке её шоколадного яблока. «Swarovski» гласила надпись под фигуркой лебедя на одном из боков, а внутри на небольшом стеклянном постаменте стояла сказочного, просто волшебного вида хрустальная туфелька. Причём это была обувка именно современной Золушки – кокетливо изогнутая колодка опиралась на высокую тонкую шпильку с острым золотым наконечником выше середины каблука. Девушка тут же вспомнила знаменитые творениях Кристиана Лубутена.

Округлый носок украсили витиеватой брошью с причудливо заплетёнными золотыми нитями и вкраплениями полудрагоценных камней. Первое слово, пришедшее Жаклин в голову при виде такой красоты, это «воздушная». Изделие выглядело настолько изящным и лёгким, казалось, сила земного притяжения над ним не властна.

И вот тут Жаклин разрыдалась. Причём так, будто с места включила пятую скорость – резко, сильно, сразу навзрыд и задыхаясь. Рыдания били фонтаном, громко.

– Господи… как же… я… его… люблю-ю-ю-ю… – еле-еле выговаривая вслух сквозь всхлипы, девушка, тем не менее, встала и поспешила закрыть дверь, хоть Эдельвейс и спала наверху. – Люб-лю-ю-ю, – она опять уселась на пятки и закрыла лицо руками, отпустив коробку. Та упала на ковёр. Туфелька внутри зашаталась и затарахтела.

Услышав звук, Жак будто очнулась. Девушка достала вещицу, довольно плотно установленную в пазы на подставке. В руках туфелька чувствовалась плотной, хрупкой и холодной. Девушка, слизывая слёзы с губ языком вертела эту красивую штуку и так и эдак. Это было настоящее произведение искусства.

– Как же я его люблю, – очень тихо прошептала она. – Дура, – добавила Жаклин ещё тише, уже почти спокойно и, развернувшись, швырнула эту красоту в угол комнаты. Каблук отлетел, брошь разлетелись по комнате россыпью камней, но сама колодка осталась целой.

Успокоив на втором этаже проснувшуюся от грохота Делли, Жак опять вернулась в комнату для гостей, собрала все осколки и саму туфлю в пакет, а на следующий день прошла с коляской на почту, там упаковала эти остатки в почтовый пакет, написала на нём адрес Александра в Оксфорде и отправила.

Это случилось девятнадцатого октября. А через два дня, которые Жаклин, кстати, благополучно проплакала, у парня был день рождения. Девушка полагала, что будет абсолютно справедливо, если он получит туфельку, вернее то, что от неё осталось, к праздничному столу. Но сама она двадцать первого числа всё-таки позволила себе выпить глоток вина за его здоровье. Ведь именно он подарил ей такого чудеснейшего ребёнка.

Чарльз не объявлялся и не давал о себе знать. Так получилось, что кроме Сулы и фотографий у Жаклин от него почти ничего не осталось. Флакон духов Givenchy, которые он дарил жене на двадцать пять лет, закончились, а красивые кухонные шторы, о каких она мечтала, и которые он организовал ей на двадцать шесть лет, девушка не стала снимать с окна, а так и оставила в Оксфорде.

Но зато как-то спустя пару недель после дня рождения Алекса, ей позвонила Сесилия и рассказала, что Чарльз попал к ним в больницу с обеими отбитыми почками и ещё чем-то там, подруга точно не знала. Она слышала, что он якобы возвращался поздно вечером с паба и его сбил мотоцикл. Чарльз ударился спиной об асфальт и отбил почки. А потом пришёл домой и вызвал скорую.

Девушка сначала вообще ничего не поняла, а потом вся обмерла.

«Эшли», – догадалась она. Но ей настолько полегчало от этой новости, что отругать мачеху у неё просто не повернулся язык.

Когда Делли стукнул месяц, Эшли с дядюшкой приезжали к Жаклин в гости. Увидев маленькую копию Александра МакЛарена, дядюшка немного скривился, но тут же оправился и заулыбался, потому как пускание пузырей ещё ни одного взрослого не оставило равнодушным. Мистеру Фортескью даже дали подержать и понянчить четыре килограмма живого веса.

Его не стало в ночь на двадцать седьмое ноября. Эшли позвонила Жаклин уже в девять часов утра. Дядюшка Лам умер во сне.

Оставив Эдельвейс всего на сутки у доктора Абрамсона, Жаклин полетела на похороны на самолёте.

Мистер Фртескью завещал им с мачехой напополам свою квартиру, а Жаклин – ещё и тридцать с лишним тысяч фунтов стерлингов в придачу.

Эшли тут же наотрез отказалась от своих претензий на долю. Женщина сказала, что ещё не выжила из ума, чтобы претендовать на наследство девушки, которая в девять лет осталась сиротой, а сейчас, так и вообще, одна на всём белом свете.

– Что-то Лам тут явно напутал, – категорично заявила она тогда.

Кстати, она рассказала падчерице об Итане с Марго, которые, понимая, что троим мальчикам будет уже тесно в этой квартире в центре, решили взять в кредит дом загородом, поэтому сама она сможет освободить дядюшкину жилплощадь и спокойно вернуться к себе в Balornock.

Услышав, что Марго с Итаном взяли кредит, Жаклин, ни секунды не колеблясь, заявила, что тридцать тысяч фунтов отдаст им на погашение. Как сказала, так и сделала – перевела на счёт Марго всю дядюшкину сумму целиком до последнего пенни.

Эшли довольно скоро документально оформила отказ от наследства, а вот Жаклин всё некогда было явиться к нотариусу и переделать владение квартирой дядюшки полностью на себя.

Поэтому, пока по документам они сдавали внаём его жильё пополам, хоть все пятьсот фунтов отправлялись на счёт падчерице. Той они особенно пригодились после того, как Делли исполнился годик, и её маме существенно урезали пособие.

Когда Александр блестяще закончил Оксфорд и уехал в Нью-Йорк, Эдельвейс исполнилось восемь месяцев, которых ей с лихвой хватило, чтобы полностью дать понять своей маме, что лоб, брови, глазки и губки, это далеко не всё, что она взяла от своего папочки, потому как, все восемь месяцев девочка отменно орала.

Её мама уже начинала потихоньку жалеть, что назвала эту крикунью именем такого нежного, невинного, горного цветка. Что-то это имя никак не вязалось с манерой поведения избранной её красавицей – Жаклин восемь месяцев почти не спала. Её и выматывало, и безумно смешило то, с каким упорством это маленький МакЛарен взялся за её воспитание. К тому же, Эдельвейс не очень хорошо кушала. Этим она пошла в мамочку.

Когда её папа поступил в аспирантуру Колумбийского университета, Эдельвейс исполнился годик.

Она стала чаще улыбаться, милостиво позволила-таки своей маме выспаться и теперь уже засовывала себе в рот четыре пальца руки, а не один большой, как раньше.

Отмечали годовщину вместе с детьми, взрослыми и собаками. Пришли мистер Абрамсон со своей Сарой и Нуппи, приехала Сесилия и ещё пришла новая знакомая Жаклин – Увил Райтли вместе со своей почти годовалой Индирой. Женщины познакомились в парке Broock, гуляя с колясками.

Александр больше не давал о себе знать, Эшли ничего не рассказывала, Жаклин не спрашивала.

Так прошёл год.

А потом ещё один.

Глава 54 Мышка Титти и мышка Тэтти

Глава 54

Мышка Титти и мышка Тэтти

Жаклин уже ходила с Эдельвейс в детские магазины выбирать игрушки, в многочисленные лондонские детские кукольные театры, новогодние представления, цирк для самых маленьких, лондонский зоопарк. Они вдвоём уже вовсю осваивали развивающие игры и конструкторы. Эдельвейс пробовала изучать буквы английского алфавита.

Иногда в гости приходила Сара Абрамсон со своим внуком Джереми, когда бывала в гостях у своего старшего сына в Челси. Она оставалась с Эдельвейс, пока Жаклин бегала по Лондону по своим делам.

Раз в полгода приезжала в гости Сесилия. Девушка могла бы расспросить у неё о Чарльзе, но ей было попросту лень – настолько неинтересно и безразлично, что там у него и как. Так же, не слышала она больше и о Мэри. Наверняка, женщина опять стала вести оседлый образ жизни в своём Корнуолле.

После смерти дядюшки Жаклин практически перестала ездить в Глазго. Плата за квартиру ей поступала ежемесячно, никаких особых хлопот с квартирантами не возникало, но девушка всё-таки иногда подумывала, что логичней было бы продать дядюшкино наследство и положить деньги в банк. Ей платили бы примерно такую же сумму в виде процентов, сколько квартиранты давали в виде оплаты жилья, но она не решалась. Её дочь по рождению была шотландкой, хоть и носила фамилию Фортескью, и у Жаклин в очередной раз не поднималась рука на «место под солнцем» в Глазго.

Иногда звонила даже Марго, не смотря на свою «футбольную команду на дому» – как она выражалась. Об Эдельвейс Марго, как и все остальные в Глазго, не знала. Все знакомые в Шотландии, были только лишь в курсе того, что Жаклин уехала из Оксфорда и живёт теперь в Лондоне. Девушка иногда просто поражалась выдержке своей мачехи.

Эшли тоже больше не приезжала в Лондон, но звонила довольно часто.

Однажды она обмолвилась, что у Кирка с какойто там француженкой Матильдой родился сын. И причём уже давно, ещё в апреле две тысячи тринадцатого года. Мальчик всего на полгода младше Эдельвейс. А чуть позже она объявила, что Кирк, оказывается, уже давно живёт в Париже. Больше мачеха ничего не знала, но сказала, что Алиса не исключает скорую женитьбу своего младшего брата.

Жаклин сразу вспомнила мисс Гаврош.

«М-да, Тильда, кстати, похожа на ту, ради которой и во Францию, и в Испанию, и на край света уедет даже такой как Кирк. Если она захочет, разумеется», – подумала про себя девушка в тот момент. Но если бы выяснилось, что мистер Бикстер занялся личной жизнью и завёл семью, она бы только несказанно обрадовалась и выдохнула с облегчением.

Когда Делли исполнилось полтора года, и пока ещё Жаклин не вышла на работу, она подарила радости материнства и своей хулиганке. Почти всем этим занимались члены клуба кинологов, а от девушки требовалось только не препятствовать. Сула привела четырёх щенков, которых Жак, при участии всё тех же кинологов, продала через два месяца.

Декретный отпуск доктора Рочестер подошёл к концу в апреле две тысячи пятнадцатого года, когда Эдельвейс исполнилось два с половиной года. Жаклин вышла на работу, а её дочь пошла в детский садик.

И вот тут девушка вплотную столкнулась с трудностью, к которой уже какое-то время мысленно готовилась.

Если в декретных отпусках с детками в основном сидят мамы, а папы работают, то в детский садик к ним приходят всё-таки оба родителя. Естественно, к тем, у кого они имеются.

Девушка уже дано задумывалась над тем, что же ей лучше дочери говорить про папу? Сочинять нечто очень сказочное и ещё более героическое абсолютно не хотелось. Сказать правду? Об этом не могло быть и речи – меньше всего Жаклин хотела настраивать ребёнка против собственного отца, каким бы подлецом тот не оказался. Она точно знала, что от этого больше страдают сами дети, а не их папы. Пусть Делли вырастет, и сама во всём разбирается.

А пока девушка решила ничего не выдумывать, а рассказать про Алекса близко к истине, излишне не обнадёживая. А именно: их папа учится, получает образование в далёкой большой стране, но у него своя, другая жизнь, и как он дальше поступит, он сам не знает, а решит только, когда закончит учёбу.

А ещё, если Эдельвейс спросит про папу, Жаклин приготовилась из раза в раз повторять дочери, что папа её любит. Девушка отлично понимала, что рано или поздно, случайно или преднамеренно с чьей-либо стороны, Александр обязательно узнает, что у него есть ребёнок, его плоть и кровь. И в том, что он не отвернётся от своей дочери, а полюбит её, Жаклин не сомневалась ни секунды – МакЛарен слишком любит себя.

Всё это время Жаклин пришлось как-то улаживать свои отношения с мужчинами.

Она ясно видела, что продолжает привлекать внимание, как и до встречи с Чарльзом, но также чувствовала, что по-прежнему держит их на расстоянии своей сдержанностью и равнодушием. И на первых порах девушка была этому несказанно рада. Но время шло, тоска по Алексу даже не то, что ослабла или поутихла, хотя и это было правдой, она постепенно шаг за шагом отступала на второй план, будто постепенно пряталась за спину хозяйки. Разумеется, иногда она нашёптывала на ушко, что хватит с тебя браков не по любви, неужели тебя жизнь не учит, но её голос становился всё тише, а доводы всё неубедительней.

И однажды, когда Эдельвейс исполнилось два с половиной года, весной пятнадцатого, Жаклин отправилась на семидесятилетие к доктору Абрамсону. Пожилой врач решил всё-таки оставить трудовую деятельность и удалиться на покой. По этому случаю была устроена не вечеринка, а именно застолье а-ля фуршет и не в ресторане, а у доктора дома.

Одним из гостей, кстати, довольно многочисленных, был некто по имени Роберт Доринсон, как оказалось, врач-педиатр по профессии. То ли то, что этот мужчина являлся вхожим в семью людей, которых она безмерно уважала, то ли он ей действительно понравился, то ли дело было опять в ней самой и просто пришло время, но Жаклин согласилась дать ему номер телефона.

Мистеру Доринсону стукнуло тридцать четыре года, в супружеских отношениях он никогда не состоял, хоть внешне, можно сказать, отличался весьма выгодными данными: высок, строен, неплохие черты лица на английский манер. Правда, начинал уже лысеть.

Получив номер телефона Жаклин, он принялся звонить достаточно часто, и в разговорах был любезен, учтив, спокоен и с готовностью проявлял понимание.