Текст книги "Полный привод, или Километры вдоль нормальности (СИ)"
Автор книги: Кристина Мизухара
сообщить о нарушении
Текущая страница: 48 (всего у книги 74 страниц)
– Да-да, конечно доктор, спасибо. Но вы сказала «осложнение»? Какое осложнение? – нахмурилась Жаклин.
– Пациент поведал мне, что у него начались боли в области аппендикса после недавней простуды. Видимо, он перенёс её на ногах. К тому же парень занимается боксом и футболом, то есть бегает на открытом воздухе при низких температурах в лёгкой одежде и периодически получает удары в живот. При таких воздействиях на организм осложнения и приступы – закономерность.
– Да-да, я знаю. Я поняла. – «Теперь во время простуды он из постели у меня поднимется только через мой чёртов труп!», – сжала кулаки доктор Рочестер.
– Кстати, – тем временем продолжил врач, – если вы знакомы с его родителями, то может быть, вам стоит узнать, что, как мне рассказал его тренер – пациента ведь привезли с тренировки – парень получил травму не на поле, а в раздевалке. Подрался. Я думаю, тренер должен будет сообщить родителям.
– Подрался? В раздевалке? – Жаклин во все глаза смотрела на хирурга. – «Так вот почему у него костяшки сбиты». – Да-да, спасибо, что сообщили мне, доктор. Большое вам спасибо, – быстро-быстро с благодарностью закивала девушка.
– Не стоит, – пожал её предплечье врач и, развернувшись, поспешил себе дальше.
На этот раз в палату к своему парню доктор Рочестер шла, не замечая вообще никого и ничего.
– Александр! – остановилась она на пороге. – С кем ты подрался?
Юноша скривился и отвернулся к окну.
– Тебе уже врач наябедничал.
– Что значит «наябедничал»? – вспылила девушка, проходя в палату и приближаясь к его кровати. – То есть, что значит «наябедничал»? – взяла она на пару октав выше, но тут же выдохнула и в бессилии опустила плечи. – Ну, хорошо, что там у тебя получилось и как теперь оградить Алису от волнения?
– Я попросил тренера рассказать не матери, а Кирку, – повернулся юноша.
– Из-за чего ты подрался, Александр?
– Тебе я тоже не скажу, – он отвернулся опять.
– Не скажешь? Почему?
– Это лишнее и для тебя, и для матери.
Услышав такое оправдание, Жаклин тут же старательно задумалась. Её мозги принялись усиленно молотить поршнями.
– Ты подрался из-за девушки?
Парень скептически недовольно сложил губы и, молча, продолжал рассматривать жалюзи.
– Из-за девушки? – принялась наседать на него Жаклин.
Пациент опять посмотрел на неё и на этот раз долго не отрывал твёрдого, прямолинейного взгляда в глаза.
– Это не я подрался из-за девушки, это со мной подрались из-за девушки. Я люблю тебя, Жаклин, – сделал он ударение на слове «тебя». – Все остальные девушки мне – в две линии. Всё. Больше я тебе ничего не скажу.
Жаклин немного смутилась и в неловкости осмотрела палату.
– Ну что же… – в раздумье проговорила она, – снимать воспаление тебе будут где-то, наверное, неделю.
– У меня к тебе по этому поводу просьба, малыш.
Она вспылила, прежде чем успела подумать.
– Ах, уже «малыш»! Просьба у него! – всплеснула она руками. – Он мне ничего говорить не хочет, но у него ко мне просьба! – у неё только что пар из ноздрей не повалил.
– Бро-о-ось, Жа-а-ак, – Александр потянул её на себя за руку. Девушка плечами упала ему на грудь, стараясь держаться как можно дальше от его живота.
Волосы доктора Рочестер были спрятаны под врачебную шапочку, поэтому она прислонилась лицом к его шее. Даже учитывая то, что дверь в палату была открыта полностью, и из коридора обозревалась почти вся кровать больного, она не могла не вдохнуть с наслаждением родной запах его кожи. Александр поцеловал её за ушком. А потом лизнул в шейку. – Жаклин, пожалуйста, можно я не буду тебе ничего рассказывать, а ты выполнишь мою просьбу.
– Нет, – буркнула доктор Рочестер, чтобы не мурлыкать от удовольствия.
– Жа-а-ак, – эротичным, гортанным шепотом протянул парень и опять лизнул и поцеловал её за ушком. – Малы-ы-ы-ыш…
Девушка поняла, что Алекс совершенно не понимает, с чем играет. К тому же она заметила, что он ещё ни разу не пошевелил нижней половиной туловища – видимо, движения всё-таки доставляли ему боль.
– Так, больной, – вырвалась и выпрямилась она, – я слушаю вашу просьбу, но ничего не обещаю.
Александр заулыбался во все тридцать два. У Жаклин почему-то именно после этой его улыбки появилось убеждение, что ему нужна только она одна, и никто кроме.
– Умница. Ну, так вот, – уложил он свои выпрямленные руки вдоль туловища. – Я уже звонил Кирку. Он сейчас занят. Освободится только вечером, как он сказал. А здесь посещения до семи. Можно, я дам ему твой телефон? Ты сможешь проводить его ко мне, если он опоздает? Ты во сколько сегодня уходишь домой?
Жаклин тяжело вздохнула и покачала головой – к концу дня к ней собиралась зайти Мери после обхода врачей.
– Теперь уже и сама не знаю, – честно призналась доктор Рочестер. – Хорошо, – тут же решительным голосом заявила она, – дай мой телефон Кирку, я, скорее всего, смогу его провести, только очень ненадолго. «Теперь ведь Кирк знает, что я люблю его племянника и изменяю с ним своему мужу! Матерь Божья, помоги мне!»
– Спасибо, – озорно улыбаясь, Александр быстро притянул её к себе вниз, легко чмокнул в губки и тут же отпустил.
*
Жаклин сидела у себя в кабинете за компьютером и в авральном режиме перекраивала своё расписание. Она выискивала в списках больных, которых можно было бы принять чуть позже, что-то отодвигала, что совмещала. Какие-то плановые, полугодовые или даже годовые осмотры переносила на следующую неделю. Кому-то отменяла приём, поскольку ещё не пришли анализы, и если раньше она бы согласилась встретиться с пациентом лишний раз, чтобы просто обновить данные о самочувствии и изменить в соответствии с ними планы в лечении, то сейчас ей стало не до этого, и доктор Рочестер готова была принять только тех, у кого пропусков в списке анализов не было ни единого. Если находила что-то, уже утратившее актуальность, но не отмеченное, обрадованно отмечала или удаляла и очень старалась сохранять холодную голову, не наделать ошибок и не удалить лишнего. Ей нужно было как можно больше свободного времени для Алекса. Ведь Александр – это святое! Между визитами пациентов она уже успела пару раз сбегать к нему на четвёртый этаж, но застала в постели только однажды – один раз больного забирали на анализы.
В шесть часов к ней пожаловала Мери. Ей сегодня сделали ЭКГ, которая показала отсутствие изменений в работе сердца, а так же корнуоллка нанесла визит невропатологу и гематологу.
Жаклин вполуха слушала её впечатления от встречи со специалистами и листала описания анализов. Её телефон зазвонил, когда она, уже занеся все данные в историю болезни, хотела приступить к выписке направлений на лечение к кардионеврологу, после чего планировала благополучно отправить Мери домой.
– Да, – ответила доктор Рочестер. Увидев на экране неизвестный ей номер, девушка справедливо решила, что это Кирк.
И ошиблась.
– Алло, Жаклин? – спросил сексуальный мужской голос с благородной такой хрипотцой.
– Да, это я, – девушка даже слегка опешила.
– Добрый вечер, Жаклин. Это Кэмерон. Кэмерон Прайс. Помнишь такого?
– Оу… – она зашевелилась, – добрый вечер, Кэмерон. Конечно, помню. – От улыбки при воспоминании об этом интересном, импозантном мужчине её удержало только выражение лица сидящей напротив Мери.
– Как твои дела, девочка?
– Спасибо, я в порядке. А у тебя как? Как дела в клубе?
– Дела в клубе остаются ночными и в дневные превращаться не хотят. Ну да я не об этом. Жаклин, я тут за рулём сейчас. – Девушка действительно слышала небольшой шум в телефоне. – Въезжаю к вам в Оксфорд. Рядом со мной сидит некто знакомый тебе Кирк Бикстер – мы возвращаемся вместе с ним из одной деловой поездки. Он собирался позвонить тебе сам, но не смог по объективным причинам. Мы бы хотели, чтобы ты провела нас к Алексу, если это возможно.
– Извини, Кэмерон, я смогу провести только одного из вас. Но ты сможешь подождать Кирка здесь у нас в уголке комфорта. Тем более, что я уверена, он долго в палате Алекса не задержится.
– Хорошо, Жаклин, договорились. Как мы можем тебя найти?
Дальше доктор Рочестер назвала ему номер своего кабинета и рассказала, как его найти.
*
– Джентльмены, прошу знакомиться: это сестра моего мужа, мисс Меринэлл Уитни, – показывая ладонью на золовку, Жаклин как только могла выделила интонациями социальный статус своей родственницы как незамужней женщины, не озвучивая все её звания и регалии на профессиональном поприще. Мужчины весьма импозантно поклонились, хоть у обоих в глазах плескалось очень много чего.
«Вау! У нас всё-таки изобрели машину времени? – принялся ёрничать про себя Кэмерон Прайс. – Больше ничем не могу объяснить попадание этого пугала из восемнадцатого века прямо сюда, к нам, – мужчина очень старался не улыбаться. – И если её брат такой же, я даже не поленюсь и как-нибудь расспрошу Жаклин, из каких соображений она вышла за него замуж».
Кирк же, в первое мгновение немного оторопев от такого персонажа, тут же про Мери забыл – ему было явно не до неё. Он выглядел взвинченным, взволнованным и заметно нервничал.
– Мери, разреши тебе представить брата моей подруги Алисы МакЛарен из Глазго, Кирка Бикстера. А это его друг – Кэмерон Прайс. – Мери протянула руку сначала Кирку, а потом и Кэмерону. – Ну что же, господа, я проведу сейчас Кирка в палату к Алексу, а вам, – Жаклин посмотрела на Кэмерона и Мери, – придётся подождать меня в коридоре. Прошу извинить, но при всём моём уважении, я не имею права посторонних оставлять в кабинете.
– Жаклин, не извиняйся. Всё нормально, – вальяжно-доброжелательно улыбнулся Прайс.
«Хм… да я бы и из больницы с удовольствием вышел. Что-то уж больно всё это похоже на… «Ночь в музее-2» с этим… динозавром, – втянул он щёки, краем глаза поглядывая на Меринэлл. – Сегодня перед сном обязательно нужно будет выпить – не дай Бог такое приснится».
– Да. Не беспокойся, Жаклин, – вторила ему Мери, складывая бантиком свой правильный рот и вскидывая подбородок, – мы все здесь – взрослые люди.
«Да я с этим… агентом 007 и минуты в одном помещении не протяну. У меня, между прочим, больное сердце. Святой Дунстан, да от него же… спермой, господи отведи и помилуй, за милю несёт! Фу… до чего омерзителен», – и она с трудом сглотнула.
– Ну что же, вот и познакомились. Так что, Кирк, прошу вас за мной, – проговорила Жаклин, снимая с вешалки запасной халат. – Накиньте, пожалуйста.
Все вышли из кабинета. Кэмерон и Мери расположились в коридоре в креслах напротив, а Кирк с Жаклин направились в хирургию.
– Итак, – начал мужчина, – могу я от вас услышать: что же с ним сейчас? И по возможности, пожалуйста, общечеловеческим языком. Пожалуйста, – Кирк улыбнулся, и в этот момент Жаклин почувствовала от него запах алкоголя. Оставшись с девушкой почти наедине, не считая остальных присутствующих в коридорах больницы, Кирк заметно взял себя в руки, из чего девушка сделала вывод, что он действительно переживает за Алекса.
– Ну, если общечеловеческим, то у него от простуды осталось осложнение в слепой кишке, в аппендиксе. Александр признался своему хирургу, что иногда чувствовал боль в правом боку.
«Жаль, он тебе не признался, врачиха ты грёбаная. Как ноги перед ним раздвинуть, так это ты быстро сообразила, а за здоровьем парня проследить ума не хватило», – заругался про себя не совсем трезвый мистер Бикстер.
– А потом этот удар, и именно в это самое место. Сосуды сузились, кровоток нарушился, воспаление усилилось, и пошло обострение. Кстати, а вы случайно не знаете, из-за чего произошла драка? – идя рядом с Кирком, Жаклин заглянула тому в лицо.
Мужчина вскинул брови и пригладил ладонью свои растрепавшиеся на ходу волосы.
– Как рассказали тренеру ребята из команды, один из них встречался с девушкой, пока эта девушка не увидела Алекса и не бросила этого парня. Никто не знает, оказывала ли она знаки внимания моему племяннику или нет, и если да, то как он на них реагировал, но, видимо, её бывшему молодому человеку хватило и того, что она его оставила. После тренировки он подошел к Алексу и у всех на глазах со всего маху заехал ему в живот.
От этого описания Жаклин сделалось дурно. Она сглотнула и чуть притормозила.
– Не переживайте, Жаклин, – оценив её состояние, поспешил подбодрить девушку Кирк, открывая перед ней дверь очередного коридора. – Парень занимался боксом много лет. Для него такие удары – далеко не новость. Просто, скорее всего, вмешалось осложнение. А этот… нападавший либо действительно сильно влюблён в эту девушку, либо не знал, что Александр ещё и боксирует, либо просто глупец, потому что, по словам тренера, пока он подоспел, мой племянник парой ударов так отделал этому лоху лицо… – Кирк иронично усмехнулся и гордо покачал головой. – Бедолаге на лоб три шва наложили.
– Д-д-д-а-а-а… – «проблеяла» сама не своя девушка. В мире дядюшки с его коллегами и Чарльза с его бумагами с таким взаимным членовредительством ей сталкиваться не приходилось. – Я видела сбитые костяшки у него на руках. – Жаклин очень хотелось, чтобы Кирк ей что-нибудь сказал напутственное по поводу их с Александр дальнейшей совместной жизни, но мужчина молчал.
Александр лежал в кровати всё в той же позе и той же футболке, накрытый по грудь одеялом. В руках у него был айфон, в котором он что-то не то читал, не то писал. Увидев гостей, юноша обрадовался и заулыбался.
В присутствии Кирка Жаклин постеснялась даже приблизиться к парню. Пропустив мужчину вперёд, она остановилась на пороге.
– Джентльмены, у вас пять минут. На большее я вряд ли уговорю медсестру.
– Спасибо большое, – ребячливо-громко крикнул ей со своего места Александр.
– Благодарю. Этого вполне достаточно, – на ходу развернулся к ней Кирк.
И девушка вышла из палаты. Она прошла на пост медсестёр, чтобы честно предупредить, что привела с собой посетителя к пациенту – своему почти что родственнику – и он там пробудет около пяти минут.
Сестра, сидевшая на посту в углублении коридора за загородкой, спросила появившегося доктора: откуда она, и когда Жаклин ответила, что из приёмного покоя, женщина принялась рыться в бумагах и листочках.
– Можно Вас попросить отнести на приём заверенные списки больных нашего отделения? – протянула она девушке файл с бумагами. – Нужно было сделать это утром, но после каникул первый понедельник – это просто кошмар какойто, – женщина покачала головой. – От вас нам уже звонили.
– Хорошо. Я отнесу, – пообещала Жаклин, поскольку сама просила об услуге.
Проговорив с сестрой ещё о докторе Верстере – та его очень хвалила, говорила, что это один из самых лучших опытных врачей отделения – Жаклин посмотрела на часы на стене позади женщины и, попрощавшись, направилась в палату Алекса за Кирком. Она на ходу сворачивала в руке файл с данными, которые ей дала медсестра, и взглянула на дверь палаты её любимого пациента, только чтобы не врезаться в косяк.
Лучше бы она врезалась в косяк. Или косяк врезался в неё. Лучше бы ей никогда не встречать этого мальчика с глазами – «тюльпанами» прекрасного как сама любовь. Лучше бы ей не становиться врачом, а выучиться например, на менеджера по туризму. Лучше бы ей никогда не рождаться на этой планете под странным названием Земля, лучше бы…
Картина, представшая её взору, была сродни вот той самой гематоме, которую она увидела сегодня на животе этого юноши. Это было как нож в спину, как удар под дых, как огромный, шарообразный комок боли, повисший по центру пространства этой комнаты с бежевыми стенами.
Кирк целовал Александр в губы затяжным, сильным поцелуем. Парень не отвечал ему, но выражение его лица, его мимика говорили о привычности происходящего для него.
Девушка рванула с порога как пуля, под громкое:
– Жа-а-а-а-а-а-а-ак, – голосом Александра.
Глава 38 Папарацци
Глава 38
Папарацци
Почему с нами случается то, а не иное? Почему именно с нами? И почему случается?
Кто запускает механизм, даёт отмашку шахматным флажком, нажимает курок стартового пистолета, заводит механического зайца, врубает тот самый «тумблер» рассвета и даёт начало новому дню, чтобы кто-то вышел рано из своей квартиры, дома или комнаты в общежитии и встретился нам сегодня в метро или на заправке? И почему он встречается нам утром на заправке, а не на светофоре, допустим, или не в кафе за ланчем? И есть ли разница?
И как так получается, что одного человека, который встретился нам в кафе за ланчем, мы удостаиваем лишь взглядом, а на другом женимся или выходим за него замуж? Но самое занятное в том, что задумываемся мы над всем этим только после того, как случается нечто экстраординарное, необычное. И даже не совсем важно: плохое или хорошее, просто необычное. Но ведь череда обыденностей и повседневностей тоже где-то начинается, их тоже кто-то запускает. Только нас это мало интересует, потому как будничность проходит почти мимо нас без видимых последствий, незаметно.
А вот то, что проходит сквозь человека, то вваливаясь в него нежданными гостями, проталкивается внутрь эдакой толпой первых покупателей нового айфона, вовсю работающих локтями, или же прокрадывается, просачивается хитрым шпионом, а потом взрывается внутри атомными взрывами или новогодними салютами с последствиями различной степени созидательности или разрушительности, то просто, особо не церемонясь, пронизывает человека насквозь или проносится по нему грузовыми железнодорожными составами, он тут же начинает анализировать и препарировать. И зачастую приходит к выводу, что истоки, «спусковые механизмы», причины у форс-мажора и у рутины практически одни и те же.
Обо всём об этом Жаклин уже задумывалась. И не раз. Оставшись в девять лет без родителей и мыкаясь с дядюшкой по планете в составе различных экспедиций, девушка была доподлинно осведомлена о тщетности поисков ответов на все эти и аналогичные им вопросы, решив больше не ломать голову над подобной философией, а причины, механизмы, «тумблеры» и «стартовые пистолеты» искать в себе.
И она уйдёт в себя. Вся. Но только чуть позже.
А сейчас доктор Рочестер просто шла по коридору, автоматически выбирая дорогу. Она даже не бежала. Жаклин сразу же оставила эту мысль, ибо передвигаться со скоростью звука, предпочтительной для неё в данную минуту, всё равно не получится, так какая разница, насколько быстро удаляться от палаты четыреста тридцать один на четвёртом этаже. На секунды быстрее, на минуты медленней – без разницы.
Думать девушка не могла. Ей мешали стоявшие перед глазами губы Кирка, целующие её Алекса.
Но и обижаться она не спешила, понимая, что обидеться всегда успеет и обязательно это сделает. Потом. А сейчас, в данную минуту, вкупе с всепоглощающей злостью на всё и вся без разбора, сквозь агрессию и раздражение присутствием, да и вообще существованием Кирка, ею овладело ещё и огромное, мощное чувство удивления.
Жаклин была поражена, сбита с толку, ошеломлена, изумлена, её застали врасплох.
«Что это было… а? Ничего не понимаю, как же так? Кто они друг другу? И насколько давно? А кто им я тогда? Кто я для Алекса?» – вопросы в её голове «надувались» полусферами пузырей на лужах во время дождя и так же быстро «лопались». Девушка понимала, что ей ещё предстоит многое переосмыслить, «перекрасить» в другие цвета, обязательно поговорить с юношей и только потом выработать ко всему этому своё отношение, а в соответствии с ним – и дальнейшую манеру поведения.
Жаклин на бегу – а доктор Рочестер, оказывается, всё-таки бежала – вдруг остановилась как вкопанная на последней ступеньке лестницы перед дверью на первый этаж.
«Поговорить с Алексом? – удивилась она опять, но теперь уже самой себе. – Я уже собираюсь с ним разговаривать? То есть как это? Я его не обвиняю?! – завопили её мозги. – Да. Точно. Я его уже не обвиняю, – ответила она сама себе, очень стараясь, чтобы до неё дошла её же собственная мысль. – Я, что, вот так вот его прощу? Вот так вот просто, да? – девушка часто-часто заморгала. – Нет, не прощу. Уже простила. Я его уже простила. Чёрт! Чёрт! Чёрт! – она три раза дёрнула в воздухе сжатым кулачком. – Чёрт бы его подрал! Этого не может быть! Я не могу его любить так! До такой степени! – сейчас Жаклин напоминала самой себе строительную рулетку: держа перед глазами картинку губ Кирка, она довольно легко раскручивала или накручивала себя, из глубин нутра вытаскивая злость и агрессию, но, как только это воспоминание сменялось на любимое родное лицо, р-р-р-раз – и всё вышеперечисленное, как полотно рулетки – пружиной, моментально сворачивалось обратно в «корпус». – Но это же неправильно. Так не должно быть. Это уродливые отношения, – медленно покачала она головой от бессилия перед самой собой, перед своим чувством к этому пареньку. – Хотя… о чем это я. Как будто для меня это новость», – и доктор Рочестер резко рванула дверь на себя, вышла с лестничной клетки и, очутившись в коридоре первого этажа, повернула в сторону приёмного покоя.
Жаклин всё делала автоматически: зашла, поздоровалась, отдала документы, обсудила с Говардом Вилсоном – тоже врачом приёмного покоя, дежурившим сегодня – закрытие на неделю дневной лаборатории, а значит, увеличение сроков обработки анализов до неопределённых временных рамок, и отправилась в туалет с дурацким желанием не только оттянуть время возвращения в свой кабинет, немного побыть одной и, что называется, прийти в себя, но ещё и хоть где-нибудь найти себе нормальные мысли.
«А не то, что у меня сейчас в голове», – досадовала она сама на себя, но тут же улыбнулась, потому как, прежде чем войти в туалет, открыла дверь и заглянула внутрь-не тут ли спрятались её нормальные мысли, хоть и понимала, что ведёт себя как ненормальная. Но туалет был пуст, и, войдя и закрыв за собой дверь, Жаклин наконец-то осталась одна.
Девушка застыла посреди комнаты и долго стояла, не решаясь посмотреть в зеркало, висевшее над умывальником справа на стене. А когда всё-таки повернула голову к своему отражению, то ничего нового не увидела. Никаких рогов или носа крючком, никаких выехавших из-под врачебной шапочки ушей – никаких изменений. Всё та же Жаклин, всё те же усталые глаза, всё то же самое привычное овальное лицо и пухлые губы.
«Жаклин – Жаклин, и во что же ты вляпалась? – задала она вопрос своему отражению. – И что с тобой теперь будет?» Но конец вопроса заглушили вопли её внутреннего голоса: – «Дура, – он, как всегда, не сильно церемонился со своей хозяйкой. – Ты лучше вспомни, что с тобой было! И не ной!»
– Точно! – отвернувшись от зеркала, вскинула она подбородок и сложила губки бантиком. – И если хорошее было, то значит, оно ещё будет, – и, развернувшись, вышла.
Перед кабинетом её ждала Мери с белым халатом в руках и озадаченным выражением на лице. Как это ни странно, но Жаклин, наверное, ни разу в жизни так не радовалась своей золовке, как в этот момент. Один лишь вид этой строгой женщины, которая легко могла бы олицетворять собой ту самую «добрую старую Англию», немного успокоил её невестку.
– Жаклин, почему ты мне не сказала, что этот юноша… этот Александр лежит здесь в больнице?
– А зачем тебе это знать, Мери? – Жак открыла ключом дверь своего кабинета. – Эти джентльмены уже ушли? Входи. Я сейчас закончу, и мы сможем идти домой.
– Да. Они только что ушли. Тот… который ходил с тобой, оставил мне халат, – пройдя в кабинет, Мери повесила одежду назад на вешалку. – Господи, Жаклин, никогда больше не оставляй меня с этим… – золовка округлила глаза, – с этим наркобароном! В жизни не встречала человека омерзительней!
– Он не наркобарон, Мери, он – владелец ночного клуба.
– Пфф… – фыркнула Мери, – тот же суп, только в другой кастрюле! – она чуть поводила головой. – Он сидел… и смотрел на меня и… и улыбался! Что за манеры! Кто его воспитывал, интересно?! И воспитывал ли вообще?!
– Ты зря волновалась – он безобиден.
– Ты уверена?
– Да, – подтвердила Жак с внутренней улыбкой.
– Что-то не похоже, – скривилась Меринэлл. – Я прямо чувствовала… что на мне…мало одежды. Так и хотелось ещё во что-нибудь укутаться.
– Мери, ты в полной безопасности, – как бы между делом, передвигаясь по кабинету и перекладывая какие-то предметы с места на место, успокаивала золовку Жаклин. – Кэмерон Прайс весьма занятой человек. Он владеет ночным клубом и, насколько я поняла, не одним. И скорей всего, не только ночными клубами, – достав из кармана телефон, стоявший сейчас на беззвучном режиме, она посмотрела на экран. В нём значились три пропущенных вызова от Алекса. Жаклин равнодушно отключила аппарат и бросила его в свою сумку, лежавшую сзади на тумбочке.
– Угу. А ещё публичными домами, – между тем продолжила Мери.
– Мери, вряд ли вы с ним когда-нибудь встретитесь снова, – усаживаясь за стол, уже с раздражением сказала доктор Рочестер.
Мери вздёрнула подбородок.
– Его счастье! В следующий раз я уже не буду сидеть перед ним как… как девочка, а выскажу ему всё, что я о нём думаю! Ну так, где ты говоришь, лежит этот парень Александр? – тут же переключилась корнуоллка.
– Он лежит в хирургии в четыреста тридцать первой палате. Можешь его проведать завтра, когда придёшь на приём к кардиологу.
– Четыреста тридцать первая палата. Хирургия, – повторила Мери для того, чтобы запомнить ещё и на слух. – Хорошо. Я запомню. А что с ним?
– Аппендицит, – пояснила Жаклин, заново листая историю болезни своей золовки.
*
Говорят, чтобы пища была полезной и вкусной, готовить её должен человек добрый по характеру и обязательно в хорошем расположении духа. По части доброты Жаклин про себя ничего определённого сказать не могла, а вот по поводу настроения точно знала, что варит, жарит и тушит с большим желанием, а иногда и вплоть до потребности, когда, что называется, «всё нутро в кошачьих царапинах». Чистка овощей, разделывание мяса или рыбы, шинковка и помешивание, в её случае весьма действенно отвлекали от мучительных мыслительных процессов, которые при неприятностях, увы, неизбежны.
Следующий день, восьмое января, среда, у доктора Рочестер был выходным, и она уже доподлинно знала, чем займётся. Её выбор пал на картофельный суп с клёцками, сыром и грибами.
Чарльз рано утром ушел на работу. Чуть позже него Мери выдворилась на приём к доктору Аткинсону, после которого собралась сразу же отправиться на вокзал, дабы отбыть к себе домой в Корнуолл. У Жаклин появилась отличная возможность поколдовать на кухне и хорошенько обо всём подумать.
Даже гуляя вчера поздно вечером с Сулой, девушка поймала себя на мысли, что относится к сцене в четыреста тридцать первой палате как к чему-то далёкому, уже успевшему затеряться в архивах памяти. Было и прошло. Она и сама удивилась, насколько быстро ей удалось отправить этот пикантный момент в прошлое. В своё прошлое. И вроде бы как от этого горечь и боль должны притупиться, но прошлое принято вспоминать, и когда Жаклин вспоминала, ей становилось плохо как в настоящем. И следующее утро, увы, облегчением её не порадовало.
Промывая грибы под струёй воды и в который раз прокручивая у себя в голове «кино» с Кирком и Алексом в главных ролях, первое, что ощущала Жаклин, так это досаду. Вроде бы при такой постановке вопроса, какую избрал Кирк там, в отделении хирургии, на первый план у девушки должна была выйти ревность. И Жаклин готова была ревновать – ну а почему бы и нет, коль уж в смысл твоей жизни не влюблены, кажется, только что каменные изваяния острова Пасхи, – но даже поревновать нормально ей было не суждено.
Если классика ревности приблизительно формулируется фразами со смысловой нагрузкой на манер: «и что он нашел в этой мымре/грымзе?» или «что она нашла в этом мудиле/лохе?», то девушке вдобавок к этому достался ещё и такой «импрессионизм», а скорее всё-таки «модерн», как то, что Кирк знал её Алекса тысячу лет, они – родня, они уже семья, им повезло любить друг друга, ценить друг друга и держаться друг за друга внутри семьи, когда сплошь и рядом люди в кланах ссорятся из-за наследства, ревности к родителям, большей успешности, состоятельности и прочее.
«А тут… вот так… да», – нарезая чищеную картошку, грустно резюмировала Жак. Ей было обидно, что Кирк целовал её парня, очень обидно, но, кажется, судьбе или обстоятельствам этого показалось недостаточно, и вдобавок девушка ощущала себя чужой, лишней в сложившейся команде, в устоявшихся отношениях, в налаженной системе, которая мало того что самодостаточна сейчас, так ещё и таковой же грозится уйти за горизонт – Кирк и Александр собираются вместе работать.
Она чувствовала себя папарацци, вторгшимся в чью-то частную жизнь, чужестранкой, иноземкой, варваром, посягнувшим на чужие земли. Она очень боялась, что останется лишней, ненужной, что эта целостная, настроенная система начнёт её отвергать, выталкивать из своего жизненного пространства и, в конце концов, оставит одну на обочине километров своих дорог.
«Наверное, в моём случае, странница это если не диагноз, то уж точно – судьба», – вспомнила она свои скитания с дядюшкой по экспедициям и, прервав шинковку сладкого перца, сложила руки на столе, уставилась в окно кухни и задумалась.
Она понимала: ей нужно время. Много времени. Перекроить свой мир, вписать в него то, чему её насильно взяли свидетельницей. Это сродни работе художника, почти завершившего работу над картиной, обойдясь без какого-либо тюбика с краской, и получившего его только по окончании – теперь ему придётся что-то подрисовывать или, наоборот, зарисовывать, примерно как Даниэле да Вольтерра довелось закрывать тряпочками обнаженные части тел в «Страшном суде» Микеланджело в Сикстинской капелле.
Но с большей охотой Жаклин сравнила бы себя с вязальщицей, уже почти связавшей изделие, когда ей принесли необходимый в начале клубок ниток. Девушке предстояло «распустить» связанное полотно её мира с Александр и начинать «вязать» его теперь уже вместе с этим «клубочком». А это дело не одной минуты. Ведь для начала нужно «сменить узор».
И вот тут теперь следовало учесть очень много чего.
Жаклин никогда не была гомофобом. Тем более, она часто становилась свидетелем разговоров дядюшкиных коллег об античности с её гедонизмом и сексуальной раскрепощенностью, где не всегда и не везде секс четко и категорично разделяли на межполовой и внутри пола. И уже позже, выучившись на врача и изучив физиологию, так сказать, вдоль и поперёк, она полностью закрыла для себя вопрос о праве на существование однополых отношений. Но Кирк научил этого мальчика предохраняться, купил ему дорогую машину, пообещал отдать свой филиал в Нью-Йорке – учитывая это, его поцелуй приобретал уже несколько повышенную вариативность в интерпретациях.
Что же было между ними? Чего ей МакЛарен не рассказал? И почему не рассказал? А может, он ей врал? Интересно, он сам стеснялся этого? Что-то как-то не вязался в голове Жаклин образ юноши со словом «стесняться». И кому ещё, кроме неё, «посчастливилось» быть свидетелем настолько тесного взаимодействия между дядей и племянником? И что это был за демарш со стороны Кирка? Порыв души? Демонстрация? И то и другое? Что чувствует этот зрелый мужчина к своему племяннику? И что чувствует племянник к своему дяде? То, как вёл себя Александр во время поцелуя, и это его протяжное «Жак» ей вдогонку наталкивали на мысль, что юноша ей не врал, а просто чего-то не договаривал.
