сообщить о нарушении
Текущая страница: 68 (всего у книги 69 страниц)
– Т-ш-ш… – Ксюша прильнула к покрасневшему от злости мужу и пылко поцеловала его в губы. Судя по тому, как поспешно доктор опустил глаза, скрывая появившийся в них лихорадочный блеск, и как порывисто притянул к себе жену, обвивая рукой тонкую ксюшину талию, объятия супруги не оставили его равнодушным.
– Поцелуйтесь ещё разок! – подперев голову кулаком, мечтательно протянул Роман. – Вы так здорово смотритесь вместе!
Ксюше пришлось напрячь все свои силы, чтобы удержать супруга на месте. И чтобы не рассмеяться.
– Чего ты добиваешься?! – прошипел разъярённый Панарин, тщетно пытаясь вырваться из ксюшиных объятий. – Хочешь, чтобы я окончательно разозлился и придушил тебя?!
– Ты принимаешь меня за какого-то извращенца, – Роман легкомысленно помахал в воздухе сырным крекером. – А всё потому, что не доводишь мысль до логического конца. Какая мне радость умереть от твоей руки? А вот отправить на тот свет тебя, превысив необходимую самооборону, когда ты набросишься на меня в гневе – это да, это вариант. Нет Евгения Алексеича – одной проблемой в моей нелёгкой жизни меньше…
Панарин внезапно расслабился и даже прикрыл на секунду глаза. В следующее мгновение он уже демонстрировал свой жуткий пиратский оскал, заменяющий ему улыбку. Роман, прихлёбывая кофе, наблюдал за его метаморфозами с одобрением.
– Знаешь, а ты правильно бороду отрастил, – похвалил он снисходительно. – Раньше, когда ты улыбался, у тебя появлялись совершенно очаровательные ямочки на щеках. А это явно лишнее для твоего брутального образа. Теперь – другое дело…
– Каждый раз забываю, что ты не тот, кем кажешься, – с ухмылкой ответил Панарин, мягко отстраняя жену и садясь за стол. – Надо будет попросить у того безумного художника парочку портретов дона Висенте, чтоб перед глазами всегда более адекватный образ был. Солнышко, сделай мне чаю, пожалуйста, и ступай, постель убери, – ласково обернулся он к супруге.
– Не пытайся вывести меня из себя, Пана-а-арин, – издевательски протянул Роман. – Меня это уже не трогает. Викентий Сигизмундович какие-то проводки закоротил у меня в голове и дон Висенте для меня теперь такой же персонаж, как и для всех прочих. – Он откинулся на спинку стула и смерил Панарина холодным оценивающим взглядом. – Предлагаю договор, – произнёс он, как только Ксюша покинула кухню. Совсем другим тоном произнёс и даже голосом совсем другим – далеко не мальчишеским – таким, что холод пробегал по позвоночнику от его звучания.
– Давно ждал от тебя чего-то в этом духе, – подвигая к себе вазочку с конфетами, усмехнулся доктор. – Уверен, ты предложишь что-нибудь такое, от чего я не смогу отказаться…
– Само собой, – нежно заверил его Роман. – Суть предлагаемого мною договора в следующем: официальным опекуном твоей жены я назначаю Руднева и честно самоустраняюсь из её жизни. А ты в свою очередь перестаёшь мне хамить – обрати особое внимание на этот пункт контракта – и мы с тобой конструктивно и плодотворно сотрудничаем в дальнейшем. Имей в виду – я чувствую каждого, кто со мной связан. Так что не настолько я в тебе теперь и заинтересован – оцени широту моего жеста…
– Когда мы говорили с тобой в последний раз, ты не мог видеть связей, – аккуратно складывая гармошкой фантик, напомнил ему Панарин.
– Я не сказал, что вижу – я чувствую. И я никогда не останавливаюсь на достигнутом, Евгений Алексеич. Я очень жадный – в плане знаний и умений. Поэтому я сказал себе: раз Панарин может, смогу и я. Тем более что мне нужнее…
– А что это были за жалкие попытки унизить мой мужественный образ в глазах общественности? – улыбнулся вдруг Женечка вполне миролюбиво.
– Ты по поводу ямочек на щеках? Копался как-то в рудневских воспоминаниях, вот и полюбовался, – пренебрежительно махнул рукой Роман. – Кстати, длинные волосы тебе очень шли. Из тебя бы вышел отличный романтический герой – со шпагой, на коне, всё такое прочее…
– Ты залез в рудичкины воспоминания? Как же он такое допустил? – развеселился Панарин.
– Он меня крепко отделал тогда. Можешь не сомневаться. Но увидел я предостаточно…
Их с таким трудом налаженную мирную беседу прервала звонкая трель дверного звонка. Панарин нехотя поднялся, с сожалением глянул на Романа и пошёл в прихожую, откуда раздались приветственные возгласы, шуршание снимаемой куртки – сердце Романа от этих звуков внезапно забилось сильнее.
– Шойфет! – на пороге кухни возник обеспокоенный Бергер. – Как ты? – он быстро подошёл, взялся за голову Романа обеими руками. – Болит? – сочувственно спросил он, проводя ладонью по волосам.
– Раскалывается, – внезапно охрипшим голосом признался Роман.
– Бедный… – Кирилл порывисто прижал его к себе. – Сейчас домой поедем.
Роману показалось, что он разом избавился от тяжкого груза. Он обхватил Кирилла за талию, уткнувшись лицом в знакомый серый свитер с оленями, и даже не стал прислушиваться к доносившемуся из прихожей разговору на повышенных тонах, который вели меж собою Панарин и Руднев. Он был уверен, что старые друзья не поссорятся. Как там говорится – милые бранятся, только тешатся?.. Ну, точно – вот уже и смеются. Значит, скоро Руднев сможет отвезти их с Кириллом домой. И впереди у них ещё целый день – воскресенье ведь…
========== Глава 125. Экспертное заключение ==========
– Всё, Кеш. Я, правда, больше не могу. – Николай Николаевич, выразительно скривившись, отвернулся и защитным жестом выставил перед собой слегка дрожащие от слабости ладони. – Меня стошнит сейчас прямо на тебя, если ты не прекратишь запихивать в меня эту кашу!
– Фу, Коля! – весело воскликнул Викентий Сигизмундович. – К чему такой натурализм? – Но тарелку отставил. Заботливо стёр салфеткой след от овсянки на аверинской щеке, оставленный, когда тот старательно уворачивался от зажатой в безжалостной руке Радзинского ложки. – Надеюсь, морс ты не откажешься выпить? Клюквенный.
– Давай свой морс, – вздохнул Аверин. – М-м-м, Кеша! Ну почему он тёплый?!..
– Ты серьёзно спрашиваешь? – вкрадчиво поинтересовался Радзинский. – Пей, давай!
Пока Николай Николаевич со страдальческим выражением на лице глотал кислую жидкость, Радзинский отнёс на кухню посуду и, неслышно вернувшись в спальню, снова присел на аверинскую постель.
– Ну что? Полежишь тут тихо, пока я обед буду готовить? – Рука Радзинского ласково скользнула по взъерошенным аверинским волосам, приглаживая их и убирая с его бледного и – слава Богу! – прохладного лба мягкие седые пряди.
Аверин поймал его руку и потянул на себя:
– Кеш, не уходи! – и взгляд такой серьёзный. Нахмурился, как будто заранее смирился с отказом. Но Радзинский не стал скрывать довольной улыбки сытого хищника и с готовностью плюхнулся рядом, подсунув себе под спину вторую подушку. Николай Николаевич с блаженным вздохом устроился у него на груди и был чуть не до самой макушки укутан заботливыми руками Викентия Сигизмундовича в тёплое одеяло.
– Это был последний раз, когда я повёлся на твои уговоры и позволил тебе так рисковать, – строго сказал Радзинский через некоторое время, нежно поглаживая Аверина по виску кончиками пальцев. – На пенсию хотел? Будет тебе пенсия!
Николай Николаевич молчал. Только поелозил немного щекой по рубашке Радзинского, устраиваясь поудобнее, и покаянно вздохнул.
– Страшно было? – сочувственно спросил Викентий Сигизмундович пару минут спустя.
– Скорее, жутко, – задумчиво ответил Аверин. – Он менялся так незаметно…
– Ну, ты убедился теперь, что проводник он может изготовить из любой консервной банки? Всё, что ему нужно, это зацепить и вытянуть те самые энергетические линии, которые составляют основу диска. И мы теперь точно знаем, что, хотя самостоятельно он не может опуститься так глубоко, потому что до достижения трансформы для него это попросту мучительно, Патрон сделает эту работу за него. Как это было и в прошлый раз… Познакомился ты с патроном?
– Да, – Николай Николаевич, невольно вздрогнув, теснее прижался к Радзинскому. Пальцы его инстинктивно впились в рубашку на могучей груди товарища. – Как и ожидалось, твой наследник привёл меня прямо к этой твари. Самое поразительное открытие – он человек, – тихо начал рассказывать Аверин. – Человек, который уже прошёл через ряд трансформ и оказался в результате заперт в самых жутких, нижних мирах. Теперь хочет вернуться. Понял, что жизнь здесь намного слаще. И возможностей больше.
Радзинский уткнулся носом в аверинскую макушку, дыша в неё влажно и жарко.
– Человек, значит… – хмыкнул он многозначительно и потёрся носом о пушистые волосы Николая Николаевича. – Это наш козырь…
– Согласен. – Аверин устало прикрыл глаза. Чувствуя, что Радзинский готовится что-то ответить, он, не глядя, поднял руку и прижал к его губам свои холодные пальцы, призывая таким образом к молчанию. Викентий Сигизмундович послушно умолк, согревая его руку в своей.
– Его надо законсервировать, Кеш. Князева – я имею в виду. – Подал голос Николай Николаевич, когда Радзинский уже решил, что друг задремал. – Для его же блага. Он не контролирует себя – патрон вертит им, как хочет. Но это ещё полбеды – своими смелыми экспериментами он расшатывает психику и не замечает этого. Истерики, приступы сентиментальности – Кирилл говорит, что последнее время Князев, как грудной младенец, зовёт его постоянно и успокаивается, только вцепившись в него мёртвой хваткой. Надо срочно ребёнка спасать. Делегировал он свои диктаторские полномочия Рудневу – и прекрасно! Назначил Панарина ответственным по кадрам – замечательно! Вот пусть они и работают с его людьми, пока он не подрастёт!
– Надеюсь, Кирюха поддержит эту идею, – недовольно пробурчал Викентий Сигизмундович, приподнимая голову, чтобы взглянуть на Аверина, и, перехватив его ироничный взгляд, смущённо хмыкнул. – Что?! Он никого не слушает! Его не заставишь и не удержишь – яблочко от яблони…
Получив чувствительный тычок под рёбра, Радзинский с ехидным смешком откинулся обратно на подушку.
– Его можно попросить, – строго отчеканил Николай Николаевич, приподнимаясь на локте. – Как и меня. И если твои аргументы будут разумными и достаточно убедительными… – Закончить фразу он не сумел, потому что зашёлся от кашля.
Викентий Сигизмундович тут же подскочил, помогая Аверину сесть ровно, прижал его спиной к своей груди, крепко обхватив поперёк тела обеими руками.
– Дыши, давай, как положено, – сердито потребовал он у посиневшего уже Николая Николаевича. – Ты что – лёгкие собрался выплюнуть?!..
Аверин, давясь кашлем и зажимая рот рукой, сумел-таки остановить приступ и сидел теперь, не шевелясь, и дышал мелко и поверхностно, чтобы не закашляться снова. Радзинский, с заметным беспокойством косясь на его полуприкрытые ресницы, потянулся к тумбочке, стянул оттуда высокий флакон тёмного стекла, отвинтил крышечку и налил прямо в неё какой-то густой, прозрачной жидкости. Николай Николаевич всё понял правильно, послушно взял лекарство и залпом выпил. В следующую секунду он задохнулся и широко распахнул глаза, на которых выступили слёзы. Выражение его лица толковалось однозначно: «Что это за гадость?!!».
Радзинский лица Аверина не видел, но, судя по всему, догадывался о производимом лекарством эффекте.
– Зато теперь дышать стало легче, – слегка виновато произнёс он. – Правда ведь? Надо горячим чаем запить. Я сейчас… – Он торопливо выбрался из постели, взбил подушки, усадив Николая Николаевича практически вертикально. Сказочно быстро вернулся назад, вкладывая в руки Аверина расписанную под гжель кружку.
Пока тот покорно глотал чай с лимоном, Викентий Сигизмундович порылся к шкафу, извлёк оттуда толстый свитер с высоким «горлом». Аверин безо всякого сопротивления позволил надеть его на себя прямо поверх пижамы. После этого Радзинский снова улёгся в постель, подождал, пока Николай Николаевич устроится, как и прежде, у него на его груди и накинул ему на голову одеяло. Потом проделал в одеяле небольшую норку и заглянул туда с тревогой.
– Не задохнёшься? – с опаской спросил он.
Аверин отрицательно помотал головой. Радзинский аккуратно убрал волосы с его лба и вздохнул.
– Поклянись, что это был последний раз, и больше ты над своим хилым организмом так издеваться не будешь…
Николай Николаевич слабо улыбнулся, положил свою холодную руку на щёку Радзинского и поерошил его жёсткую бороду. Спустя пар минут он уже спал, периодически вздрагивая всем телом и судорожно вцепляясь ледяными пальцами в рубашку верного товарища. Тот осторожно стянул с его головы одеяло и принялся ласково перебирать седые аверинские волосы, потихоньку вытягивая похожие на леску, жёсткие и колючие на вид, чёрные волокна. Постепенно Николай Николаевич перестал вздрагивать и согрелся. Он даже выпростал из-под одеяла руки и обхватил Радзинского за шею, мирно сопя теперь у него на плече. Викентий Сигизмундович полежал, изображая подушку, ещё немного, потом аккуратно выскользнул из постели, заботливо укутал Аверина и отправился на кухню – готовить обед. Ведь пациент должен хорошо питаться, что бы он сам по этому поводу ни думал…
========== Глава 126. Начальный импульс ==========
– Немногие доходят даже до третьей ступени, – скупо сообщил Кирилл и сразу замолчал, как будто надеялся своим хмурым видом пресечь дальнейшие расспросы со стороны Романа.
Тот запрокинул голову, хотя шевелиться особо не хотелось – голова очень удобно покоилась у Кирилла на коленях, чьи руки так невыразимо приятно перебирали его волосы – и заглянул Бергеру в лицо.
– Ты чего такой хмурый, Пуся? Неразговорчивый такой…
– Переживаю за тебя, бестолкового, Муся, – сдержанно рявкнул в ответ Кирилл. – Самому за себя тебе переживать недосуг…
– Как ты меня назвал?! – Роман подтянулся на руках и сел, с радостным умилением рассматривая блондинистое недоразумение. – Я так понимаю, Радзинский тебя надоумил?
– А ты полагаешь, он бы упустил такую возможность развлечься? – ехидно поддразнил его Кирилл.
– Да ладно, я не в претензии, – Роман снова сполз пониже и лёг, устраиваясь головой у Бергера на коленях. – Продолжай. – Он на ощупь нашёл кириллову руку и положил себе на макушку. Тот насмешливо фыркнул, но дважды просить себя не заставил, послушно зарываясь пальцами в романовы волосы. – А переживаешь ты зря, – сонно пробормотал Роман, блаженно прикрывая глаза. – Всё очень даже удачно получилось…
– Это что же, например?! – Бергер явно злился. Там, где его пальцы касались головы, кожу ощутимо ужалили разряды тока.
– Ну, во-первых, я убедился, что могу безоговорочно доверять Рудневу – что бы тот ни говорил. – Роман, как ни крепился, не выдержал пытки, тихонько зашипел и укоризненно глянул на Бергера. Тот заметно смутился – болезненные ощущения сменились приятным, расслабляющим теплом – и Роман удовлетворённо вздохнул, снова погружаясь в сладкую полудрёму. Речь его замедлилась, а голос понизился почти до шёпота. – Потому что я видел, что он готов до последнего меня защищать, когда они с Панариным из-за меня сцепились. Согласись, это дорогого стоит…
– А во-вторых?
– Во-вторых, я наладил нормальный человеческий контакт с Панариным.
– Рад за тебя, – подозрительно ласково проворковал Кирилл. – Но ты ведь прекрасно понимаешь, Мусенька, что возмущался я совсем не этим!
Роман почёл за благо промолчать и даже глаза зажмурил покрепче для верности, чтоб не выдали его неблагонадёжных мыслей.
Бергер же сделал пару глубоких, расслабляющих вдохов, преодолевая искушение вцепиться Роману в волосы далеко не так нежно, как тому нравилось, и отчеканил сурово:
– Ради твоей же безопасности, ты будешь путешествовать только со мной и только в пределах Карты. Ясно?
– Угу, – преданно подтвердил Роман, по-прежнему не открывая глаз. Он прекрасно чувствовал, как напряглись кирилловы пальцы.
– Что «угу»?! На меня посмотри!
Роман вздохнул и покорно распахнул глаза, малодушно не желая встречаться сейчас взглядом с полными холодной ярости сияющими очами Кирилла, безжалостными, как дуло пистолета.
– Посмотрел? – Смиренный кивок. – А теперь запомни – хорошенько запомни! – я твой проводник. Ни Николай Николаевич, ни – упаси Бог! – Руднев! Только я. На долгие-долгие годы. А вздумаешь голову мне морочить – задушу, как Дездемону!
Они после этого долго смеялись, как сумасшедшие – до колик в животе, до икоты, до умопомрачения. Роман сполз на пол и бился головой о подлокотник дивана, не в силах уже выдавить из себя ни звука, но всё равно беззвучно сотрясаясь от истерического смеха, а Бергер, всхлипывая, так глубоко зарылся в диванные подушки, что непонятно было, чем он там дышал. Когда, обессиленные, они сели, наконец, рядом и посмотрели друг на друга, то чуть было не сорвались в новый истерический марафон. Но Бергер спас их обоих, прочувствованно вопросив:
– Так я могу надеяться на твоё благоразумие?
– Ты же знаешь, Пуся, – так же душевно ответил Роман, – что ради тебя я готов на всё! Только попроси!
