Текст книги "Сыны Всевышнего (СИ)"

Автор книги: Ирина Ринц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 59 (всего у книги 69 страниц)

– «Нашу»? – грустно усмехнулся Ливанов. – Сам-то ты не с нами? Нет? – Он покровительственно похлопал Панарина по коленке. – Очень трогательно, что ты за «нас» переживаешь. – Павлуша поднялся, подхватил с пола кружки и понёс их к притулившемуся под лестницей рукомойнику. Послышался плеск воды, тихий звон посуды. Панарин всё это время мрачно разглядывал свои ногти. Когда Ливанов вытер кружки и отнёс их в шкаф, он угрюмо произнёс: – Это твои слова: «нам», «мы», «нас»… Ты всегда так говоришь и совершенно этого не замечаешь. Ливанов замер изумлённо с полотенцем в руках. – Ну, может быть… – пробормотал он растерянно, и задумчиво, наощупь зацепил полотенце петелькой за крючок. – Только я имею при этом в виду «мы» и «они», а не – «мы» и «ты». – Павлуша встрепенулся, выразительно глянув на Панарина. – Я уже понял, что ты всегда отбрешешься, – усмехнулся тот в ответ. – Профессиональный навык, видимо… – Нет. Это врождённый дар, Евгений! – добродушно засмеялся Ливанов. – Не обижайся, а? – он скорчил трогательную мину. – Я не настолько зациклен на своей персоне, чтобы придавать твоим оговоркам какое-то особое значение, – насмешливо ответствовал доктор. – Точно? Никаких обид? – с преувеличенным беспокойством продолжал допытываться Павлуша. – Никаких, – снисходительно заверил его Панарин, потягиваясь и поднимаясь на ноги. – Даже по поводу того, что ты так ловко перевёл стрелки и не ответил-таки на мой вопрос. – Язва ты, Панарин! – весело фыркнул Ливанов. – Мог бы сделать вид, что не заметил!.. ========== Глава 107. Художник ========== Сергей Карсавин был художником. Не каким-то особо выдающимся живописцем – просто художником по жизни. Он не мог не рисовать, не мог не любоваться щедро рассыпанными повсюду крупицами прекрасного. Его страсть полностью владела его душой и руководила его жизнью. Ему было почти сорок лет, практически все эти четыре десятилетия он не выпускал из рук карандаша или кисти, но фамилия «Карсавин» по-прежнему ничего не говорила знатокам живописи. Значило ли это, что он ничего не делал для того, чтобы «состояться в профессии»? Ну да – он ничего для этого не делал – просто рисовал, рисовал, рисовал и рисовал и нисколько не интересовался тем, куда потом деваются (или не деваются) его рисунки и картины. Человеком он был одиноким. Единственная женщина, которую он любил, вышла замуж за другого. Родственников не осталось, друзей не завёл. Но Сергей, похоже, этого совсем не замечал. Может быть, он начал сходить с ума, а может, он и всегда был безумен, только всё прошедшее лето, а также осень и наступившую, наконец, зиму, он, как одержимый, рисовал одно и то же преследующее его во сне и наяву лицо. Лицо надменное и притягательное одновременно, с пронзительным до дрожи взглядом и презрительно сжатыми губами, с тонким, хищным орлиным носом и гордым изгибом бровей. Чёрные вьющиеся волосы, аристократическая бородка, белый кружевной воротник и манжеты, неизменные шляпа, перчатки и плащ – кем был этот человек из давно минувшей эпохи? Наверное, не следовало задаваться этим вопросом. Потому что, стоило Сергею об этом задуматься, как в голове его начали разворачиваться сцены из жизни этого человека, и рука художника потянулась «вдруг к перу, перо к бумаге»… Получилось какое-то невнятное произведение без начала и конца, с подозрительно нереалистичным, круто замешанным на чёрной магии сюжетом, зато поля рукописи украсились подробными интерьерами и образами второстепенных персонажей. Особенно часто рядом с таинственным господином возникала фигура мальчика: худого нескладного подростка с сияющим преданным взглядом и не по-детски скорбным выражением лица. «– Я думаю, Вы правы, сеньор. Относительно духовенства… – Это было сказано дрожащим голосом, а последние слова и вовсе – шёпотом. Потому что под убийственным взглядом этим чёрных глаз Марио всегда терялся и срывался с тонкой ниточки мысли, камнем падая в пропасть. И даже ощущения при этом всегда были такие же, как на краю обрыва – внезапная пустота в желудке и холод, замирание сердца и звенящая тишина в голове. – Невероятно! – тягучий насмешливый голос вгоняет в краску. – Я заслужил твоё высокое одобрение? О Святые Небеса, как же мне отблагодарить Всевышнего за эту милость?! – Я только хотел сказать, что Истина должна… жить в человеке и тот, кто черпает знания только из книг, не может учить и… судить… – Придержи язык! Можно подумать, ты в состоянии судить о чём бы то ни было! – Да, сеньор. Простите… – Я просил принести мне чистый платок!! Это так трудно?! – Я… уже иду… Извините, если я… – Сколько я должен ждать?!!!! Господи, почему он каждый раз запинается за этот порог?.. Дробный стук шагов затих, наконец, в отдалении, и красивые руки дона Висенте, украшенные фамильными перстнями, снова потянулись к поспешно брошенному в ларец амулету. Удивительно, насколько одарён этот мальчик! И какое счастье, что он сам этого не понимает!.. Попросил его подержать зеркало во время обряда, а он тотчас погрузился в тонкий сон и открыл вход в другой мир. Хорошо, что ловушка была готова, и дух сразу же угодил в неё! Иначе пришлось бы потом отлавливать нечисть по всему дому… Дон Висенте взвесил на ладони литую подвеску с ему одному понятными символами – очень древняя магия. Вряд ли кто-то сейчас в состоянии оценить её по достоинству. Что ж, амулет получился очень сильным – спасибо, Марито – но не жди, что это как-то изменит твоё положение. Ты – жертвенный агнец. И твои нелепые попытки просочиться ко мне в душу безнадёжны… – В чём дело, Росалия? – Вы просили чистый платок… Ну, надо же! Марито обиделся! Прислал вместо себя прислугу… Надо будет вечером позволить ему воспользоваться библиотекой – совсем уж отталкивать его от себя не стоит…» «– Что… Кто тебе позволил?!!!! Пристроив фонарь на полку, дрянной мальчишка притулился на самой верхней ступеньке приставной лестницы и так зачитался, что, похоже, даже дышать забыл. Во всяком случае, дон Висенте обнаружил его присутствие только после того, как услышал шорох переворачиваемой страницы. И вот теперь насмерть перепуганный Марито летит вниз с головокружительной высоты, но почему-то вместо того, чтобы хвататься за полки, судорожно прижимает к себе книгу и не делает никаких попыток спастись. Тяжёлая лестница придавливает его сверху. Проклиная всё на свете, дон Висенте извлекает мальчишку из-под обломков мебели. У Марио рассечена бровь и кровь заливает глаза, руки трясутся, он сильно ушибся – наверняка весь в жутких синяках, но странно: руки-ноги целы, и рёбра – тоже. Другой при падении с меньшей высоты свернул бы себе шею! Всё-таки мальчишка – маг. Вернее, мог бы им стать при других обстоятельствах… Дон Висенте с суеверным ужасом глядит наверх: фонарь, который мог спалить все его книги, стоит на месте, как зачарованный, освещая высокий потолок уютным задумчивым светом. – Что ты вцепился в эту книгу?! Тебе совсем жизнь не дорога?!! – Я… боялся, что… порвётся… В промежутках между судорожными всхлипами удаётся расслышать объяснение его нелепого поведения. – Прекрати рыдать!!! Хватит, я сказал!!! – крепкая пощёчина приводит мальчишку в чувство. Он стискивает зубы, не издавая больше ни звука, и только трясётся, не в силах совладать со своим телом. – Отправляйся к себе. И запомни: если ты хочешь взять книгу, нужно спросить у меня. Поверь – запрещать тебе пользоваться библиотекой я не собирался… Проклятье! Совсем забыл, что намеревался сделать этот широкий жест – и вот итог… – Поднимайся! Да оставь ты уже эту книгу!.. Но встать сам Марио не может, да и книгу отпускать не собирается – кажется, совсем спятил от пережитого страха. Обречённо вздыхая, дон Висенте выдирает из его рук толстенный том (надо будет потом взглянуть, чем этот парень так увлёкся!), стягивает с мальчишки башмаки… Ну, так и есть: правая лодыжка опухла – наверное, вывих. Рубашка в крови: на боку содрана кожа – не смертельно, но, похоже, ужасно больно. Пальцы разбиты, на лице и на теле наливаются устрашающего вида кровоподтёки. Ну, что ж – если о нём сейчас позаботиться, он будет благодарен. И это можно потом использовать… – Обопрись на меня – я тебя подниму. – Дон Висенте усаживает Марио в кресло, приносит ему подогретого вина. Обрабатывать раны приходится гораздо дольше, чем предполагалось. К счастью, мальчишка правильно понял, что всяческое слюнтяйство выводит хозяина из себя, поэтому искусал губы в кровь, но не проронил ни слезинки, ни вздоха. Под конец он уже закрыл глаза и оцепенел, как будто ему было всё равно, что происходит с его телом. Дон Висенте не сразу сообразил, что это совсем не героизм, что Марио сумел блокировать боль и теперь на самом деле ничего не чувствует. Проверив свою догадку довольно варварским способом, он ещё раз искренне восхитился способностями этого ребёнка. «Интересно, он делает это неосознанно, или всё-таки контролирует свои силы? Если второе – нужно будет принять в отношении него необходимые меры предосторожности. Нельзя рисковать в таком важном деле. Эх, Марито, как же долго я тебя искал! Ты самый дорогой ингредиент моего эликсира бессмертия!..». Через некоторое время дон Висенте с раздражением обнаружил, что перестав чувствовать боль, Марио так расслабился, что просто уснул. Да и выпитое вино тоже, наверное, подействовало. Ну, и что с ним теперь делать? Оставить здесь? Стиснув зубы от злости, дон Висенте хотел сначала как-нибудь грубо и действенно разбудить паршивца, но потом передумал. То, что мальчик спит – к лучшему. Общаться с ним сейчас совершенно не хотелось. Подняв Марито на руки (удивительно, какой он лёгкий!), он понёс мальчишку в занимаемую им каморку. Положение Марио в доме было очень неопределённым: ученик – не ученик, слуга – не слуга. Потому и поселили его – не вместе с прислугой, но и не в комнатах наверху. Ну да – здесь было тесно и не слишком уютно. С другой стороны, мальчишка приходил сюда только спать, и никакие особые условия для этого ему были не нужны, зато – собственное убежище! Дон Висенте усмехнулся про себя, заметив на сундуке небольшую деревянную лошадку с вышитой попонкой и щетинистой гривой, а рядом маленькую глиняную собачку – «Ребёнок!..». Прости, Марио, но скоро твоя жизнь закончится, и повзрослеть тебе не придётся. Да и зачем тебе? Поверь, ничего хорошего на этом свете нет. Все лучезарные улыбки бытия – сплошной обман. Если бы ты был способен это понять, ты бы меня поблагодарил…». ========== Глава 108. Наброски ========== Канун Нового года получился бестолковым и суматошным. Руднев всегда от души ненавидел толпу, пробки, горы грязного снега, постепенно растекающиеся не менее грязными лужами. Он задыхался от миллионов резких, назойливых, тягостных запахов. Поэтому – чего уж там! – он был раздражён и зол, когда резко повернулся к вежливо окликнувшему его незнакомцу и обдал его таким ледяным, таким зловещим взглядом, что бедняга, похоже, забыл, что собирался сказать. – Что Вы хотели? – убийственно любезно обронил господин адвокат, разглядывая застывшую перед ним в смущении фигуру в длинном карамельного цвета расстёгнутом пальто, коричневых замшевых ботинках на толстой подошве и невероятной длины шарфе цвета слоновой кости, дважды обёрнутого вокруг шеи и всё равно свисающего до колен. Мужчина, судя по всему, его ровесник, с коротко остриженными, почти седыми уже волосами и такой же минималистской, похожей, скорее, на щетину бородой, плотно покрывающей его подбородок и щёки, замер испуганно перед разъярённым адвокатом, нервно сжимая в руке блокнот с какими-то странными, напоминающими обёрточную бумагу, страницами. – Простите, – искренне расстроился незнакомец. – Похоже, Вы спешите… – Пустяки, – ядовито усмехнулся Андрей Константинович. – Я полагаю, Вы бы не стали останавливать на улице незнакомого человека без веских на то причин… – Боюсь, что именно это я и сделал, – мгновенно погружаясь в глубокую задумчивость, рассеянно ответил несчастный. Руднев, разозлённый сверх всякой меры чудаковатостью незнакомца, сдержанно кашлянул: – Я всё ещё здесь, – зловеще напомнил он. – Ради Бога, извините! – прижав руки к сердцу, с сожалением воскликнул странный господин и зачем-то поклонился. – Не смею Вас больше задерживать… Но Рудневу стало уже любопытно. Он пристально взглянул в лицо незнакомца, притягивая к себе его взгляд, и совершенно безжалостно вторгся в его сознание. – Художник? – удивился он. – Что?.. – Я спрашиваю – Вы художник? – нетерпеливо повторил господин адвокат. – Это блокнот для эскизов – я прав? – Э-э-э, в каком-то смысле… – как-то неуверенно ответил мужчина. – А это – он помахал зажатым в руке блокнотом, – это, действительно, блокнот для эскизов… – То есть Вы не знаете, художник Вы или нет? Я правильно понял? – развеселился Руднев. Мужчина тоже усмехнулся, сразу становясь невероятно симпатичным и притягательным, потому что улыбка у него была по-детски открытой и светлой. – С формальной точки зрения я, наверное, всё-таки художник – диплом у меня есть, работаю я в соответствующей сфере… – А-а-а, значит, Вы философ, – насмешливо протянул господин адвокат. – Вроде Сократа. Он тоже знал только то, что ничего не знает… Мужчина уже совсем расслабленно рассмеялся, с искренним любопытством и непосредственностью разглядывая собеседника. В уголках его глаз тонкими лучиками обозначились морщинки, делая его взгляд удивительно добрым, как у сказочного волшебника из детской книжки. – Может, скажете, чего Вы от меня хотели? Раз уж мы так мило с Вами беседуем… – ненавязчиво поинтересовался Руднев. – Сергей, – неожиданно выпалил тот, протягивая руку, и сразу смутился. – Андрей Константинович, – хладнокровно отреагировал господин адвокат, и учтиво пожал протянутую руку, не снимая, впрочем, перчатки. – Только пообещайте, что не станете злиться, если моя просьба покажется Вам странной, – потребовал вдруг художник. – Не могу Вам этого обещать, Сергей. Однако гарантирую, что не опущусь в таком случае до грубой брани и рукоприкладства. – Спасибо. Первый раз встречаю человека, который не даёт опрометчивых обещаний и настолько скрупулёзно обозначает все пункты договора. – А я юрист, – усмехнулся Руднев. – О-о-о! – Похоже, Сергей был по-настоящему сбит с толку. – Никогда бы не подумал. – А что Вы подумали? – Что вижу перед собой человека, имеющего непосредственное отношение к музыке. Руднев словно окаменел. Он пристально вгляделся в лицо стоящего перед ним странного художника и задумчиво прищурился. – Так что Вы хотели? – сухо спросил он. – У Вас необыкновенно выразительное лицо, – со вздохом поведал, наконец, новый знакомый. – Я хотел всего лишь сделать набросок. Вы так быстро шли – просто летели – у меня не было шансов даже приблизительно зафиксировать на бумаге Ваши черты. – Я польщён, – холодно ответил Руднев. – Но позировать я не стану. Не желаю быть зафиксированным нигде, ни в каком виде. – А это уже и не требуется, – легкомысленно признался художник. – Я очень хорошо Вас разглядел и прекрасно запомнил. – Дайте. – Андрей Константинович требовательно протянул руку. – Дайте сюда ваш блокнот. Сергей почему-то не посмел ослушаться. Руднев быстро пролистал все наброски. – Вы отлично рисуете, – бесстрастно заметил он, хотел что-то ещё добавить, но вдруг заметно побледнел. – Кто это? – отрывисто бросил господин адвокат. – Так – фантазия, – помрачнел художник. – И это? – Руднев резко перевернул страницу. – И это? И это тоже?!! Так. Посмотрите мне в глаза, – приказал он, пряча блокнот в карман своего пальто. Растерянный художник подчинился. – Почему Вы решили, что я музыкант? – Я слышал музыку. Она летела за Вами, как… аромат… – Ясно. Отвечайте – только быстро, не раздумывая. Где Вы видели этого человека? – Нигде, – честно ответил Сергей. – Может быть, во сне, а, может, я сам его придумал. Но, честно говоря, этот образ меня просто преследует… – Давно? – Почти целый год – с весны. – Слушайте меня внимательно, Сергей. Сейчас мы отправимся к Вам домой – Вы ведь один живёте? Так вот: мы пойдём к Вам, и Вы покажете и расскажете мне всё, что касается вот этого вот господина. – Руднев вынул блокнот и показал художнику, кого он имеет в виду. – Вам не нужно меня бояться. Я не причиню Вам вреда. Кивните, если Вы меня поняли. А теперь возьмите меня под руку и ведите. Вы ведь здесь рядом живёте? – Да. За сквером. – Отлично. Моя машина как раз припаркована с той стороны… ========== Глава 109. Дед Мазай и Зая ========== Это было похоже на страшный, кошмарный сон – ОН был повсюду. Глядел своими невозможными, непроницаемо чёрными глазами с пришпиленных к обоям и к мебели рисунков: строгих и графичных – карандашных, нечётких, как сонное видение – акварельных, пугающе жизненных – пастельных.