сообщить о нарушении
Текущая страница: 48 (всего у книги 69 страниц)
«Очень логично», – подумалось Рудневу. – «Я жил, чтобы выполнить свою задачу. Сейчас моя миссия будет завершена, и жизнь тоже – закончится». Уже совсем не понимая, что делает, он шагнул к Роману, взял его за руку и отдался на волю той силы, которая потянула его вниз.
Последнее, что он запомнил – это гневный огонь в глазах своего Повелителя – Руднев отчётливо ощущал теперь в Романе знакомую энергетику Господина в чёрном. А ещё тупую боль в сердце, которое безжалостно тянули вниз, словно оно было привязано к толстому канату.
========== Глава 84. Его будут звать Руди ==========
– Откуда это недоразумение? – Радзинский не поверил своим глазам, увидев на покрывале котёнка. – Ко-оль! Это ты котёнка принёс? Ты же знаешь – я не могу завести никого! Я вечно в разъездах!
– Ни сном, ни духом, Викуся! – прижимая руки к сердцу, поспешно заверил друга Николай Николаевич, с любопытством выглядывая из-за его могучей спины.
Котёнок был такой крошечный, что весь целиком помещался на огромной ладони Викентия Сигизмундовича. Судя по тому, что глаза у него были синие и ещё не приобрели свой настоящий цвет, ему было не больше месяца. Цепляясь тоненькими коготками за шерстяное покрывало и проваливаясь в ложбинки между его складками, котёнок, едва его отпустили, бойко двинулся дальше исследовать кровать Радзинского. Его коротенький пока хвостик уверенно торчал кверху, как флагшток то исчезающего, то вновь появляющегося среди бурных волн кораблика.
– Кого-то он мне напоминает… – задумчиво пробормотал Викентий Сигизмундович, провожая внимательным взглядом чёрный пушистый комочек с удивительно гладкой, лоснящейся шёрсткой. – О-о-о! – вдруг хохотнул он. – Тебя будут звать Руди!
Аверин беззвучно рассмеялся, отлавливая отважного исследователя, уже готового было сверзиться на пол.
– А, может, оставим, Вик? Смотри, какой он хорошенький… – Николай Николаевич нежно провёл рукой по крохотной спинке и почесал зверька за плюшевым ушком.
– Я знаю, Никуся, что котята, щеночки, детёныши сумчатой крысы умиляют тебя одинаково. Но я бы хотел увидеть выражение твоего лица, когда он написает тебе на постель. – Радзинский взял у Аверина котёнка и перевернул его кверху животиком. – Мальчик ты хоть или девочка? – пробормотал он, пытаясь разглядеть признаки половой принадлежности внезапно обретённого питомца. Питомец вместо ответа с энтузиазмом набросился на длинные волосы Викентия Сигизмундовича.
– Мальчик – не видишь разве? – осторожно отцепив когтистые лапки от густой шевелюры Радзинского, Николай Николаевич забрал котёнка обратно и посадил себе за пазуху. – Надо ему молочка погреть. Интересно, он сможет пить из блюдечка?
– Я догадываюсь, кто нам устроил такой сюрприз, – зловеще протянул Радзинский своим волнующим бархатным голосом.
– Думаешь, Надежда? – весело фыркнул Николай Николаевич.
– Больше некому. Павлуша бы не посмел, Панарин бы себе забрал, а наш больной просто не в состоянии осуществить подобную операцию физически.
– Ты упускаешь ещё пару вариантов: его нам подбросили соседи – раз, и он пришёл сам – два. – Аверин направился было к двери, чтобы спуститься в кухню за молоком, но вдруг прошептал. – Спит. Уже.
Викентий Сигизмундович с интересом заглянул в вырез синего аверинского свитера и тихонько хмыкнул:
– Похоже, ты ему понравился. Интересно, а Руднев любит кошек?
– С ума сошёл? – Николай Николаевич сделал «страшные» глаза. – От них же шерсть повсюду. И запах… Знал бы ты, как я замучился его вещи каждый день стирать. Детским порошком! Потому что он без запаха. И отглаживать.
– Говорил я тебе сразу: давай позовём Надежду. Она бы делала всё это с огромным удовольствием.
– Вик, ну ты же сам понимаешь, что это не совсем удобно, – нахмурился Аверин. – Ему в первую очередь…
– Глупости! – упрямо пробасил Радзинский, выходя из комнаты. Николай Николаевич двинулся за ним следом.
– Не спишь? – негромко поинтересовался Викентий Сигизмундович, просовывая голову в соседнюю с аверинской дверь, куда в своё время так и не удосужился заглянуть Роман. А зря. Потому что это была комната хозяина, который в связи с последними событиями вынужден был переехать за стенку – к Николаю Николаевичу. В аверинскую комнату втиснули ещё одну кровать, а здесь поместили Руднева.
– Кто такой Киприан? – раздался слабый голос Андрея Константиновича – почти шёпот.
– Николенька, иконку принеси, – обернулся к Аверину Викентий Сигизмундович и шагнул через порог.
Руднев выглядел плохо. Очень плохо, если говорить правду. Он ужасно похудел, щёки ввалились, губы приобрели мертвенно-синий оттенок. Ресницы стали почему-то очень длинными. Или так казалось, потому что глаза Андрея Константиновича теперь практически постоянно были закрыты, и каждый мог рассмотреть эту прежде не слишком заметную деталь его внешнего облика.
– Вот, держи, – Радзинский вложил образок в исхудавшую руку Руднева.
Ресницы Андрея Константиновича дрогнули, блеснули его неожиданно яркие живые глаза.
– Что там у Вас? – внезапно спросил Руднев, отрывая взгляд от иконы и указывая на бугорок под аверинским свитером, который Николай Николаевич заботливо придерживал рукой.
Аверин улыбнулся и, отдав Радзинскому принесённую с собой книгу, осторожно вынул мирно спящего котёнка. И положил его Рудневу на грудь. Тот накрыл пушистый комочек ладонью и неожиданно попросил:
– Оставьте…
– Хорошо. Оставим, – покладисто согласился Викентий Сигизмундович, подвигая к изголовью кровати просторное, мягкое кожаное кресло. – Сейчас я тебе почитаю про Киприана. Или не надо?
– У Вас голос красивый, – криво усмехнулся Руднев. – Читайте.
– Никогда не знаешь, что в жизни пригодится, – ехидно хмыкнул Радзинский, с особым вкусным хрустом открывая книгу. – А был бы у меня визгливый или скрипучий голос, ты бы и слушать меня не захотел. Даже если бы я был способен поведать тебе все тайны мира.
– Не придумывайте, – почти одними губами ответил заметно уставший Руднев.
– «Житие священномученика Киприана, епископа Карфагенского и мученицы Иустины», – размеренно начал Викентий Сигизмундович.
– Боже мой! Опять мученики! Почему же они все – мученики? – еле слышно простонал Руднев.
– Потому что, Андрюшенька, идёт война, если ты до сих пор не заметил, – хмуро пробасил Радзинский. – И мы все здесь страдаем. Думаешь, Коля не мученик? Уж я-то прекрасно знаю, как его корёжит, едва он за порог ступает. Ему больно – понимаешь? Он весь одна сплошная рана. Истина не живёт в человеке без Любви. А если есть в тебе любовь – я сейчас настоящую любовь имею в виду – ты не сможешь равнодушно смотреть на зло, моральное уродство и несправедливость. И с радостью умрёшь, если будешь знать, что это даст миру хотя бы одну каплю святости.
– Кеш, – тихо остановил его Аверин. – Лучше читай.
– Никуся, не мешай мне просвещать молодого человека, – уже весело отозвался Викентий Сигизмундович. – Он искренне не понимает, какую пользу может принести свидетельствование об Истине смертью. Даже после того, как пересёкся с Кирюхой, который своей смертью совершил, по его понятиям, невозможное.
– Не надо, – Руднев болезненно сморщился. – Не надо о них…
– Хорошо-хорошо, Андрюшенька. – Радзинский сочувственно погладил Андрея Константиновича по голове, да так и оставил свою горячую руку у него на макушке, легонько перебирая узловатыми пальцами его гладкие чёрные волосы.
Читал он и вправду хорошо. И дело было не только в его волшебном голосе, но и в той особой интонации, которой невольно верилось. В той атмосфере, которая ощутимо сгущалась вокруг него, согревая, утешая и завораживая.
Руднев, хоть и лежал с закрытыми глазами, но слушал очень внимательно. Иногда он вспоминал про спящего у него на груди котёнка. Он и сам сейчас был таким же беспомощным, новорождённым котёнком, потому что он умер – Радзинский сказал ему об этом совершенно определённо – умер, расплатился с долгами, и вернулся с того света обновлённым. И теперь может начать свою жизнь с чистого листа. И пусть уже в этот раз по жизни его ведёт за ручку Радзинский – Андрей Константинович не намерен больше ошибаться. Он будет держаться за Карабаса, как за спасательный круг. Потому что эксперимент показал – Радзинский прав, а он – Руднев – нет. К чёрту гордость! Да здравствует Истина!
========== Глава 85. Кошачья дверца ==========
Ливанов, практически прижавшись носом к полу, привинчивал кошачью дверцу к только что выпиленному отверстию. Его джинсы и даже кудрявые волосы были припорошены опилками. Викентий Сигизмундович с котёнком на коленях сидел рядом на сундуке и одобрительно поглядывал на усердно трудящегося Павлушу.
– Видишь, Руди, – назидательно объяснял он немного подросшему питомцу, – Сможешь гулять, когда захочешь. А на коврик писать больше не смей, а то в комнату тебя больше не пущу – будешь на печке спать. Один. Не хочешь? То-то…
Котёнок, прижмуривая свои янтарные – совсем, как у хозяина – глаза, громко мурлыкал в ответ, потому что свои поучения Радзинский сопровождал размеренными поглаживаниями.
– Готово, – доложил Ливанов. И тут же чихнул.
– Осторожно, осторожно! Опилок, смотри, не наглотайся! – заволновался Викентий Сигизмундович. – Надежда! – зычно крикнул он.
С веником и совком в руках рядом сразу возникла Наденька. На ней была длинная – в пол – серая юбка и чёрная водолазка. Рыжие волосы заплетены в косу – не слишком длинную, зато внушительной толщины. В таком виде она была ужасно похожа на бойкую деревенскую девчонку, а бревенчатые стены и печка только усиливали это впечатление.
Обмакнув веник в ведро с водой, Надежда тщательно подмела пол, а затем протёрла его влажной тряпкой.
– Ну-с, Рудольф Викентьевич, пожалуйте лично осмотреть Ваш собственный отдельный вход, – весело обратился к коту Ливанов, успевший к этому моменту уже почиститься и умыться.
Котёнок не понял, почему его ссадили вдруг с колен, и, похоже, немного обиделся. Но когда Ливанов приоткрыл перед ним небольшую щёлочку, сразу сунул туда нос. Толкнув дверцу лбом, он с интересом просунул в отверстие голову, а через мгновение вылез в сени. Все дружно зааплодировали и засмеялись. Наденька так расчувствовалась, что бросилась отцу на шею и звонко его поцеловала. Возвращение котёнка в дом было встречено новым всплеском бурной радости.
– Боже мой! Ну почему изо всего надо обязательно делать шоу? – с досадой пробормотал сидевший между печкой и столом Руднев и поморщился. Похоже, всю эту возню с котёнком по кличке Руди он принимал на собственный счёт. Хотя ни у кого из присутствующих не повернулся бы язык насмехаться над человеком, который всё ещё сильно напоминал восставшего из мёртвых покойника. Правда, покойника с тщательно уложенными волосами, в безукоризненно подобранном к оттенку джинсов свитере, из-под которого выглядывали – внимание! – кипельно-белые воротничок и манжеты идеально отглаженной рубашки.
– Ну конечно! – прищурился Ливанов. Он стоял к печке ближе всех и отлично слышал выражение рудневского недовольства. – Всё сколько-нибудь значимое должно происходить под покровом ночи, желательно на кладбище и без лишних свидетелей...
Сидевший за столом Панарин мгновенно оторвался от книжки и недобро оскалился на Ливанова:
– Не всем же на публике красоваться! – ехидно заметил он. И передразнивая ливановскую манеру беспрестанно встряхивать кудрями, оживлённо жестикулируя, заговорил, – Уважаемые телезрители! Наша съёмочная группа находится в самом эпицентре событий! Вы видите, что правительственные войска почти вытеснили из здания парламента боевиков, под пулями которых мы, как дураки, стоим тут у всех на виду, рискуя своей жизнью, чтобы немного пощекотать ваши нервы и разбавить скуку вашего обывательского существования…
Засмеялся даже Ливанов. Викентий Сигизмундович, ухмыляясь, подсел поближе к Рудневу и по-отечески обнял господина адвоката за плечи.
– Вы мне Андрюшу не расстраивайте! – весело пригрозил он, целуя Руднева в висок и поглаживая его по голове. – Он нездоров. Потому и капризничает. Вот поправится и станет душой компании. Так ведь, Андрюш?
Руднев только зло прищурился, мрачно глядя в пол. Ливанов скептически усмехнулся, а Панарин весело хрюкнул и тут же сделал вид, что его здесь нет, снова углубившись в чтение.
Наденька, вспыхнув, присела на лавку с другой стороны от Андрея Константиновича и робко взяла его за руку.
– Пойдёмте, погуляем, – предложила она. – Сегодня тепло. Правда, сыро.
– А где Аверин? – вместо ответа отрывисто спросил Руднев, переплетая её пальцы со своими.
– Работает, – понимающе ухмыльнулся Радзинский. – Статью надо ему отослать в редакцию к четвергу. А что – без Аверина никак?
Руднев неопределённо пожал плечами. Уже все успели заметить, что он совершенно непостижимым образом привязался к Николаю Николаевичу. При том, что господин адвокат не бросался радостно Аверину навстречу, никогда не подходил к нему сам, даже не поднимал головы, когда тот входил, его симпатия всем была очевидна.
– Я сбегаю, спрошу его, – с готовностью вызвался Ливанов. – Он часа четыре уже из-за компьютера не встаёт. Ему, наверное, полезно будет прогуляться.
– Сбегай, Ливанов, – язвительно отозвался Женечка. – Сбегай, а то взорвёшься ещё от переизбытка энергии. Как в песне поётся: «Трах-бабах – и нет его»!..
– Евгений, – ласково заметил Павлуша, – ты нарываешься…
– М-да? – Панарин перевернул страницу. – Это на что же это я, интересно, нарываюсь?
Ливанов не ответил – просто внимательно посмотрел на самонадеянного доктора и тот внезапно потерял равновесие, взмахнул руками и чуть не свалился назад вместе с табуреткой.
Но доктор был в хорошей физической форме, да и с реакцией у него было всё в порядке: он сумел перенести вес тела вперёд и схватиться за край стола. Табуретка с грохотом упала на пол, а Панарин с кошачьей грацией отпрыгнул в сторону. В ту же секунду, повинуясь его гневному взгляду, на Ливанова обрушились висящие под потолком на балке связки репчатого лука и чеснока. Золотистые и белые шарики весело застучали по полу, раскатываясь в разные стороны.
Руднев, наблюдая эту сцену, простонал «идиоты» и закрыл лицо руками. Между тем Павлуша, отплёвываясь от луковой шелухи, прищурился хладнокровно, и панаринская книжка вспыхнула ясным, ровным пламенем. Доктор схватил полотенце и, чертыхаясь, принялся сбивать огонь, пока не понял, что это всего лишь иллюзия. Открытие привело его в бешенство. Но тут вмешался Радзинский.
– А ну, хватит!!! – рявкнул он. Схватив Ливанова за руку, а Панарина за шиворот, Викентий Сигизмундович потащил обоих к выходу. – Коля!.. – заорал он, пинком распахивая дверь. – Коля, спускайся, ты мне нужен!
Наверху стукнула дверь, торопливо прокатились по лестнице лёгкие шаги, и встревоженный Николай Николаевич замер на пороге, удивлённо оглядывая застывшую перед ним выразительную скульптурную композицию.
Так, Ливанов, – Викентий Сигизмундович отпустил павлушину руку и красноречиво ткнул пальцем в пол. – Упал – отжался. Сто раз. А ты, эскулап, – и он тряханул Женечку, – возьмёшь корзину и по одной штучке соберёшь всё, что рассыпал. Это вместо чёток тебе будет. Коль, проследи. – И он подтолкнул Женечку к Аверину.
Ливанов, сверкая белозубой улыбкой, снял и бросил на сундук свой замшевый бежевый пиджак. Закатывая рукава рубашки, он тряхнул молодецки кудрями и весело подмигнул Панарину. Тот в ответ энергично показал ему средний палец.
– Женя! – шёпотом ужаснулся Аверин и потянул его за собой.
– А мы, пожалуй, пойдём, погуляем, – тихо сказал Руднев, пристально глядя в глаза Надежде. И отвёл от её лица прядь медно-рыжих волос, нежно скользнув при этом пальцами по щеке. Наденька покраснела, но кивнула с готовностью.
Аккуратно перешагивая через раскатившиеся по полу луковицы, Руднев подвёл невесту к старинной чугунной вешалке у двери и помог ей одеться – самолично застегнул все пуговицы на её длинном тёмно-зелёном пальто и даже зашнуровал ей ботинки. Наденька, смущаясь, накинула жениху на шею серое с изящным рисунком шёлковое кашне и старательно его запахнула. Руднев с благодарностью поцеловал её пальчики, снова заставляя девушку мучительно покраснеть.
– Тридцать четыре, тридцать пять, – мрачно считал Радзинский.
– Вышел зайчик погулять, – тихо усмехнулся Андрей Константинович, натягивая перчатки. – Запереть его забыли, раз-два-три-четыре-пять…
– Я всё слышу, – предупредил Радзинский. – Сорок три, сорок четыре…
