сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 69 страниц)
– Да что же это такое! Евгений Алексеевич! Долго мы будем ещё препираться?!
– Я и в пять лет всегда вытаскивал тот жребий, который хотел. Да и Викентий Сигизмундович на простачка не похож. Вы бы ещё предложили мне с вами в карты сыграть, – хмыкнул Панарин.
Радзинский ухмыльнулся, не поднимая головы.
– Ладно, – Олег Иванович призвал на помощь всю свою выдержку. – Как насчёт испытательного срока?
– Согласен, – сказал Панарин.
– Нет, – сказал Радзинский.
Почтенный доктор просто взвыл.
– Разбирайтесь сами! – решительно заявил он и вылетел вон из кабинета.
– Угрожать будете? – сразу спросил Панарин, как только они остались с Радзинским наедине.
– А смысл? – пожал плечами Викентий Сигизмундович. Он поднял руку, как будто поправляя рубашку на груди, и незаметно сделал мизинцем движение, словно зацепил что-то и потянул на себя. В воздухе между ними мелькнула зелёная ниточка, обвилась вокруг пальца Радзинского и тут же пропала.
Женечка настороженно поднял голову, но потом вздохнул и с досадой щёлкнул по уху пушистого зайчика, сидящего на письменном столе главврача между телефоном и откидным календарём.
– Руди – человек, а не морская свинка! – в отчаянии воскликнул он.
– Да уж, на свинку он не похож, – хмыкнул Радзинский.
– Почему Вы не хотите отдать его мне на поруки?!
– Потому что он обведёт тебя вокруг пальца, – рассудительно заметил на это Радзинский. – Ты спрашивал у него, что он намерен сделать с диском?
– Спрашивал, – обречённо вздохнул Женечка. – Он сказал, что дождётся, когда этот Ваш жуткий мальчик явится, чтобы выторговать у него эту штуку, и тогда расквитается с ним по полной программе.
– Я думаю, он точно знает, о чём говорит, – подтвердил Радзинский.
– Так вправьте вашему мальчику мозги! Если он сам не полезет на рожон, то ничего с ним и не случится!
– Давай будем реалистами, – примирительно сказал Викентий Сигизмундович. – Мы оба прекрасно знаем, что Руднев не просто так считает, что мальчик к нему непременно придёт. Он знает это наверняка. Мы можем только предполагать, какие инструкции этот самый «мальчик» выдал твоему драгоценному приятелю, когда понял, что план провалился. Князевская миссия слишком важна для тех сил, которые пестовали его на протяжении столетий, чтобы просто так отступить при первой же неудаче. То, что я делаю, я делаю не для себя. И где я не прав?
– Да во всём Вы правы! Но я считаю, что это можно сделать по-другому. Не давить при этом человека асфальтовым катком! – горячился Панарин.
– Мне нужен результат, – внушительно произнёс Радзинский. – Руднев никогда не согласится ни на одно из моих условий, если не окажется в абсолютно безвыходном положении.
– И Вам не капельки его не жалко?! – ужаснулся Женечка.
– Я не сентиментален, – снисходительно заверил его Радзинский.
– Ладно. Как хотите, но Руди я Вам не отдам. – Панарин с непримиримым видом скрестил руки на груди.
– И не надо. Он сам придёт, – уверенно заявил вдруг Радзинский.
– С чего Вы взяли? – насторожился Женечка.
Радзинский только усмехнулся.
– Иди, Панарин. Работай. – Он не спеша поднялся и взял со стола свои ключи и мобильник.
– Постойте! Вы… что Вы задумали? Отвечайте немедленно!
– Ещё чего! – развеселился Радзинский, рассовывая вещи по карманам.
– Но я не позволю Вам Руди в блин раскатывать! – Панарин вскочил.
Радзинский возвышался над ним на целую голову, но доктор, сжав кулаки, бесстрашно сверкал влажными карими глазами и вид у него при этом был совсем не беспомощный.
– Уважаю благородных людей, Панарин. – Радзинский вдруг обнял доктора одной рукой за плечи, а другую запустил ему в волосы и нежно погладил большим пальцем его висок. Женечка оторопел. Пользуясь его замешательством, дед, насмешливо глядя растерянному доктору в глаза, пропустил его каштановые волосы сквозь пальцы, оставляя в них золотистые и розовые нити. – Повезло Рудневу, что у него такой преданный друг. Если есть на этом свете вещи, ради которых стоит на всё закрывать глаза, так это любовь. Согласен? – низкий бархатный голос Радзинского звучал как тихий шёпот морской волны, с отстранённым шелестом набегающей на прибрежный песок. – А настоящая любовь может быть только одна – христианская. Всё остальное – подпорченные грязными вибрациями суррогаты.
– И в чём подвох? – уже вполне мирно поинтересовался Женечка.
– Да расслабься! Подвох он ищет… – Радзинский крепко обнял Панарина уже обеими руками и нежно чмокнул в макушку. – Просто скажи мне, Женя, где бы ты был сейчас, если бы десять лет назад оказался таким же непринципиальным? Сколько сотен загубленных душ висело бы ныне на твоей совести, если бы из братской солидарности ты остался бы с Рудневым, а не порвал с ним, чтобы пойти по другому пути?
– Сейчас – другое дело, – глухо отозвался Панарин, не поднимая головы.
– Ага. – Радзинский, неспешно ведя левой рукой по спине доктора, незаметно крепил к его позвоночнику разноцветные нити, которые светящимися струйками вытекали из его пальцев и сразу впитывались: синяя – к синему, зелёная – к зелёному, жёлтая – к жёлтому… – Теперь ты неуязвим. Теперь на тебе броня… Сверкающие доспехи Истины, которые уберегут твоё добродетельное сердце от искушений, – с иронией кивал он.
– Вы что, во мне сомневаетесь? – Панарин недовольно отстранился. Лицо у него при этом было такое, как будто его не до конца разбудили.
– Господь с тобою! – ласково усмехнулся Радзинский. – Я даже в Рудневе не сомневаюсь, а уж в тебе… – И он принялся гладить Панарина по голове и по плечам. – Не бросай своего друга, Женечка. Я верю – ты сумеешь его вытянуть. Никто не сможет, а ты – сможешь. Потому что любовь – величайшая сила. Я знаю, ты приведёшь его ко мне…
Нерешительно заглянувший в кабинет Олег Иванович только головой покачал, глядя на довольного Радзинского и на сомнамбулически пошатывающегося перед ним Панарина, над которым дед колдовал уже совершенно беззастенчиво и открыто.
– Ты молодец, Евгений, – шептал он, упираясь указательным пальцем ему в лоб. – У тебя чистые мысли, благородное сердце, несгибаемая воля, – он поводил пальцем по часовой стрелке, потом приложил ко лбу ладонь. Когда он отодвинул её, между его рукой и лбом Панарина сияла голубая светящаяся сфера. – Руди мальчик внимательный – ниточки он сразу заметит. А мы ему не покажем… Правда, Жень? – Рука Радзинского спустилась ниже, и теперь его палец упирался Женечке в горло. Манипуляция повторилась. Между ключицами зажглась синяя сфера, и рука Радзинского двинулась к груди. Напротив сердца засветился зелёный шар, в районе солнечного сплетения – жёлтый. На этом Радзинский остановился.
Олег Иванович с нескрываемым восхищением глядел на цветные пульсирующие огни энергетических вихрей на теле Панарина.
– Жень, вдохни поглубже, – шепнул Радзинский и подул по очереди на каждый шарик. Панарин делал одновременно с его дуновением вдох, и светящаяся сфера исчезала, как будто втягивалась вглубь его тела. – Ну, вот и хорошо, – с облегчением выдохнул Радзинский. – А ты утверждал – не договоримся…
Панарин открыл глаза, и некоторое время смотрел в пол, потом цепко взглянул на Радзинского.
– Значит – договорились? – недоверчиво спросил он.
– Да, – просто ответил Радзинский. – Теперь Андрей Константинович Руднев – полностью твоя забота. Как ты и хотел. Олежек, извини за то, что нервы тебе потрепали, – обернулся он к хозяину кабинета. – Сам понимаешь – вопрос был не из лёгких… Жень, проводишь меня?
– А? – вышел из задумчивости Панарин. – Да, конечно! – Он последовал за Радзинским, налетев в дверях на главврача. – Извините, – смущённо пробормотал он.
– Пустяки, – до странности добродушно ответил этот замкнутый, сурового вида человек, почти невесомо касаясь его локтя.
Радзинский крепко обнял старого приятеля.
– Не расслабляйся, – шепнул он другу на ухо, похлопывая по спине.
– Понял, – так же шёпотом ответил тот.
========== Глава 60. Меньше пудры ==========
– Коль, ты где? – сев в машину, Радзинский первым делом позвонил напарнику. – В смысле – дома? Ах, у себя дома… Я подъеду? Ты никуда не уходишь? Вот, и ладно…
Несколько секунд он сидел с низко опущенной головой, потом положил руки на руль, словно собираясь с силами, и, наконец, завёл мотор. Ехал Викентий Сигизмундович, что называется, «на автопилоте». Но каким-то чудом он добрался-таки до тихого аверинского дома целым и невредимым.
Войдя в гостеприимно распахнутую заранее дверь квартиры, Радзинский даже не взглянул на её хозяина. Вяло махнув рукой, и неразборчиво пробормотав «привет», он прямиком направился в спальню, по дороге сбрасывая ботинки, оставляя на первой же подвернувшейся поверхности часы и прочие предметы, наполнявшие его карманы, вынимая ремень из брюк, который бросил прямо на пол. Добравшись до кровати, он просто рухнул на неё, лицом вниз, и спрятал голову под подушкой.
– Шторы закрой, – невнятно пробурчал он вопросительно застывшему у постели Николаю Николаевичу. – И окно. И дверь. Хочу, чтобы было тихо. И темно… – Он перевернулся на спину, с тоской во взгляде встречая укоризненное аверинское:
– Это то, о чём я думаю?
– Коль, отстань. В смысле – перестань! – он требовательно схватил за руку, повернувшегося, чтобы уйти Аверина. – Немедленно иди сюда! – приказал он раздражённо.
Аверин покорно сел на постель, а после секундного колебания, забрался в неё с ногами. Радзинский удовлетворённо вздохнул и положил голову ему на колени.
– Ни слова, – предостерегающе сказал он Николаю Николаевичу. – Ни слова, если ты не хочешь, чтобы меня хватил апоплексический удар!.. – И одобрительно замычал, когда Аверин начал гладить его по голове, нежно перебирая пальцами волосы. Обхватив руками аверинские колени, он уснул необыкновенно быстро. Так быстро, как умеют, наверное, только коты.
Николай Николаевич, откинувшись на подушки, продолжал кончиками пальцев осторожно массировать его голову. Прикрыв глаза, он увидел залитый солнечным светом луг и себя – сидящего, прислонившись спиной к дереву. Радзинский, растянувшись на спине, лежал рядом. Голова его всё так же покоилась у друга на коленях. Волосы у Викентия Сигизмундовича сейчас были тёмные, с золотистым отливом, густые и – не то чтоб длинные – но именно такие, которые обычно называют львиной гривой. Безбородое лицо Радзинского поражало своей кинематографичностью. Мужественный подбородок, высокие скулы, решительный профиль и красивый лоб: так выглядят, как правило, «киношные» благородные герои. «У них нет шансов!» – смеялся всегда Аверин, имея в виду мгновенно тающих рядом с Викентием представительниц слабого пола.
Радзинский вдруг открыл свои янтарные кошачьи глаза и поцеловал Аверину руку, поймав её на лету.
Аверин тихонько рассмеялся:
– Рано ещё. И целовать ты мне будешь не руки, а ноги. Упрямое ты животное!
– Ваше Святейшество! Простите, не признал. С восторгом облобызаю Вашу туфлю, – насмешливо пробормотал Радзинский, снова закрывая глаза.
В руках у Аверина блеснул флакон. Со звонким хлопком вынув пробку, Николай Николаевич перевернул пузырёк над головой Радзинского, и на лоб ему полилось ароматное тёплое масло. Оно стекало по вискам, струилось по лицу, заливало блестящими дорожками волосы. Казалось, что у этого скромного по размерам сосуда нет дна.
Аверин, прикрыв глаза, шептал что-то монотонно и успокаивающе, и подушечками пальцев чертил на скользкой от масла коже непонятные знаки.
– Руки, – тихо сказал он.
Радзинский, не глядя, протянул ему обе руки ладонями вверх. Аверин наполнил их маслом и принялся колдовать над каждым пальцем отдельно: проводил по всей длине маслянистую линию, шептал что-то и ударял по самому кончику пальца, от чего тот дёргался, и капля масла падала вниз, на траву. Проделав всё это с каждым из десяти пальцев, Аверин бесцеремонно спихнул голову Радзинского на землю и переместился к его ногам. Положив босую ступню драгоценного Вики себе на колено, он плеснул на неё масла и снова зашептал еле слышно, поглаживая при этом каждый бугорок и разминая каждый палец.
Радзинский, закинув руки за голову, блаженно улыбался и иногда дёргал ногой, когда было щекотно. У самого его лица покачивались ромашки. Их пряный лекарственный запах приятным теплом заполнял лёгкие. Ощущение было такое, будто развязались внутри туго затянутые замызганные узелки, и всё плохое вдруг вылилось на землю, и дышать стало необыкновенно легко. Он с наслаждением потянулся всем телом и тут же получил от Аверина шлепок по лодыжке.
– Лежи смирно.
Радзинский счастливо усмехнулся и закрыл глаза. От горячих прикосновений солнца сонная истома разливалась по телу. В груди расслабленно трепыхалось умиротворённое, довольное сердце. Казалось, чистая ключевая вода, вливаясь через макушку, струится внутри свежими потоками, вымывая скопившуюся грязь, и вытекает через пальцы ног, унося с собой всё неприятное и ненужное.
– Спасибо, Аверин, – прошептал Радзинский, погружаясь в глубокий сладкий сон.
Когда он проснулся, было уже два часа ночи. От переизбытка сил хотелось выпрыгнуть из кровати, распахнуть окно и прокричать на всю улицу что-нибудь глупое, молодецкое. Обнаружив, что всё это время он так и спал на коленях у Аверина, Радзинский осторожно поднял голову и грациозно, по-кошачьи потянулся. Почуявший свободу Николай Николаевич тут же повернулся на бок и крепко обнял подушку. Посмеиваясь, Викентий Сигизмундович погладил его по голове и благодарно чмокнул в висок. Укрыв Аверина одеялом, он ушёл на кухню, где под уютное пение чайника принялся увлечённо набирать что-то на ноутбуке и не отрывался от этого занятия до самого рассвета.
***
Несмотря на распахнутые настежь окна, в кухне было невыносимо жарко. Солнце, в ясную погоду всегда заглядывавшее сюда по утрам, отражалось ото всех гладких поверхностей: смесителя, чайника, белой эмалированной мойки – и нещадно слепило глаза. Становилась видна каждая трещинка на посуде – самая тоненькая и незаметная прежде. В таком интенсивном солнечном свете всё выглядело задумчивым и потусторонним, как на старых картинах: мебель и стены, щедро облитые горячим солнечным сиропом, иконы, на окладах которых горели ослепительные крохотные искры, яблоки, из еды сразу превратившиеся в произведение искусства.
Но жарко этим утром здесь было отнюдь не от солнца: от раскалённой плиты поднималось дрожащее марево, но зато оттуда же неслись соблазнительные запахи печёных яблок и корицы. Аромат этот исходил от яблочного пирога, который Викентий Сигизмундович только что вынул из духовки. Потыкав пирог деревянной зубочисткой, Радзинский удовлетворённо замурлыкал себе под нос какую-то лирическую мелодию и обернулся, чтобы взять блюдо, на которое собирался выложить свой кулинарный шедевр. Тут он и заметил, что на пороге кухни, скрестив руки на груди и прислонившись плечом к косяку, стоит заспанный хмурый Аверин и глядит на довольного товарища как-то уж очень холодно и неприветливо.
– Коленька! – Радзинский, ни капельки не смущённый его ледяным взглядом, сияя, пошёл с распахнутыми объятиями навстречу, но Николай Николаевич поднырнул под его руку и с независимым видом уселся на стул, расположенный в самом недоступном углу кухни.
Викентий Сигизмундович еле удержался от смеха, с умилением глядя на взъерошенного Аверина, мрачно нахохлившегося по другую сторону стола. Но сегодня решительно ничто не могло испортить радужного настроения Радзинского. Он уверенно двинул стол в сторону и сумел впихнуть в образовавшуюся щель второй стул. Теперь Николай Николаевич оказался практически зажат в своём углу.
– Никуся, – покровительственно приобняв спинку аверинского стула, проворковал Радзинский. Он попытался придать своему голосу самое покаянное звучание, на которое только был способен. – Никусечка, я безмозглый пижон – я признаю. Я злой Карабас, коварный манипулятор. Но я готов пообещать, что больше я так не буду. Только не сердись, дорогой… – Он подпустил ещё больше шёлку и сладости в свою напевную речь.
– Ты это уже обещал, – сухо прервал его Аверин.
– Никуся, я вчера…
– Я видел уже ночью что, где и с кем ты вчера… – злым голосом перебил Николай Николаевич. Он рывком развернул к себе ноутбук и мрачно поглядел на экран. Внезапно заинтересовавшись, он прокрутил документ к началу и принялся читать, с каждой строчкой увлекаясь всё больше. Радзинский, ухмыляясь, незаметно подсунул ему чашку чая и кусок пирога, от души посыпанный сахарной пудрой. Машинально расправившись с пирогом, Аверин лизнул сладкие пальцы и сразу с досадой вспомнил о хороших манерах. Он хмуро взглянул на Радзинского и тот заботливо подал ему салфетку.
