сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 69 страниц)
Уже поздний вечер, а Роман всё ещё корпит над расчётами: Ливанов заставил его вручную вычерчивать свою натальную карту и самостоятельно высчитывать аспекты. Роман не в претензии – ему хочется детально разобраться в процессе составления гороскопа. Компьютерная астрологическая программа хороша для того, кто отлично понимает какие операции остались «за кадром» между введением в память компьютера необходимых данных и мгновенным появлением на экране монитора готового результата.
Ливанов подсаживается к столу, за которым расположился Роман и глядит с интересом, но не на карту, а на него самого. Роман отвечает ему вопросительным взглядом.
Ливанов улыбается лукаво:
– Ты так увлёкся, – хмыкает он. – Вокруг тебя уже воздух искрит. Сразу видно – человек дорвался до того, о чём страстно мечтал.
– А я и не скрываю. – Роман небрежно поводит плечом. – Жутко затягивает. А что – домой пора?
– Да ладно уж! Оставайся, – широко улыбается Ливанов.
– Здорово, – счастливо выдыхает Роман. – Спасибо.
– Но, по-моему, пора перекусить, – безжалостно добавляет Павел Петрович и Роман вздыхает.
– А можно, я сначала закончу? Ну, всего полчасика!
– Да какие полчасика? Здесь до рассвета работы! – хохочет Ливанов. – Всё-всё – пойдём. – Он отбирает у Романа ручку, закрывает эфемериды и тянет его за собой на кухню.
В кухне светло, уютно. Фарфоровые тарелочки на стенах – с нежными, тающими пейзажами светящимися почти акварельной прозрачностью. Небольшой круглый стол уже накрыт и Роман усмехается:
– Перекусить? – Перед ним стоит тарелка, доверху наполненная пловом. И огромная миска овощного салата недвусмысленно возвышается в середине стола. – Признайтесь – Вы внебрачный сын Радзинского…
Ливанов от души хохочет:
– Не стану отрицать – мы родственные души. Но абсолютно похожих людей, увы, не бывает.
– М-да? А чем, например, Бергер отличается от Аверина? Меня иногда пугает их… м-м-м… идентичность, – осторожно интересуется Роман.
– Аверин более нестабильный. Депрессивный. За ним, как говорится, нужен глаз да глаз, – охотно делится информацией Ливанов.
– Вы серьёзно? – изумляется Роман. – А мне казалось, что Аверин совершенно лишён каких-либо эмоций. Он такой… бесстрастный и… безжалостный.
– Он много лет потратил, чтобы решить эту проблему. Теперь он, как мы шутим, Мастер Безмятежности. Но я помню другие времена…
– А давно Вы его знаете?
– Их обоих – уже семнадцать лет.
– Вам тридцать четыре года! – торжествующе восклицает Роман, мгновенно совершив в уме необходимые вычисления. – Бергер сказал, что Вам было семнадцать лет, когда Вы на Радзинского нарвались.
Ливанов чуть не падает со стула от смеха.
– Нарываются на неприятности, Рома, а Викентий Сигизмундович для меня – Подарок Судьбы!..
Роман вздыхает и заметно мрачнеет. Он молча ест, погрузившись в свои невесёлые мысли.
– О чём грустишь? – выдёргивает его из меланхолии голос Ливанова.
– Так. О Рудневе вспомнил, – сдержанно отвечает Роман, не поднимая головы.
– Тогда понятно. Есть от чего загрустить. – Похоже, Ливанов не настроен, поддерживать беседу на эту тему. Пауза затягивается. Роман возит вилкой по тарелке. Наконец, решается:
– Я хотел спросить… Вмешательство Бергера предполагает какие-то последствия для босса?
– Что ты имеешь в виду?
– Понимаете, он боялся, что его способности исчезнут, если он лишится связи с Помощниками. Я видел… Ну, в общем, неважно… Так, что с ним?
– Насколько я знаю, никуда его способности не делись. Во всяком случае, Викентию Сигизмундовичу пришлось немало потрудиться, чтобы его хотя бы временно нейтрализовать. У босса твоего достаточно редкие есть способности – ты в курсе, вообще? – Наткнувшись на романово непонимание, Ливанов машет рукой, – Ладно-ладно, я понял, что он тебя на расстоянии держал. Так вот, Помощники – это в первую очередь была его защита. Мы оба знаем, чем он занимался. Без надёжной защиты он бы не выжил. Во-вторых, эти сущности выполняли его поручения. Ну, об этом ты побольше моего рассказать можешь – я-то этим никогда не баловался… Ну, и как ты сам прекрасно понимаешь, за всё приходится платить: он, со своей стороны, был в полном распоряжении тех сил, которые все эти услуги ему предоставляли. В частности, он должен был найти проводник и тебя. Нельзя сказать, что он не выполнил свои условия контракта…
– А Панарин… – Роман отчаянно краснеет. – Шеф говорил, что он отказался от своих способностей сам…
– Ну, с его точки зрения – наверное… Панарин одно время был намного опаснее Руднева. Твой босс – человек осторожный, а напарник его был совершенно неуправляем. Он в гневе или от скуки мог такого наворотить, что – волосы дыбом. В общем, когда у него в голове прояснилось, Панарин просто запретил себе пользоваться теми своими силами, которые выходили за пределы обычных человеческих возможностей. Не знаю, что он там Рудневу наплёл – может, и правда, заставил его поверить, что лишился способностей. Я только знаю, что расстались они очень нехорошо: Руднев его чуть ли не проклял… Могу ещё сказать, что несколько лет после этого он прожил в монастыре в качестве послушника – Радзинский там с ним познакомился. Хотел принять постриг, но, видно, не его это была стезя. Последнее время он занимался только целительством. И то – особо это не афишировал и никому своих услуг не предлагал. Работает человек в реанимации и никому в голову не приходит, что он каким-то не тем способом своих пациентов на ноги ставит.
– Что с ним дальше будет – с шефом? – тихо спрашивает Роман.
– Посмотрим, Рома. У него, как и у тебя, теперь есть шанс начать новую жизнь. Захочет ли он этим воспользоваться? Как знать…
– У Вашей жены тоже есть ясновидение, – невпопад говорит вдруг Роман.
– Что?
– Она сейчас на меня смотрит.
– Привет ей передавай, – смеётся Ливанов.
– Ушла, – бормочет Роман.
Здоровенный рыжий котище прыгает Ливанову на колени.
– Ну чего тебе, животное? – ласково спрашивает тот и треплет пушистый загривок. Кот мурлычет громко, как трактор, и трётся о рубашку хозяина, оставляя на ней множество медно-красных волос. Роман глядит на кота с тоской: зверь доволен жизнью, он счастлив. Ему не надо выбирать, не надо решать. Может лечь на дно? Как Панарин. Стать обычным подростком. О чём там они мечтают? Фу-у-у!.. Вот где настоящая тоска! Нет уж, свои увлекательные муки я ни на что не променяю, решает Роман. Торопливо допивает чай и выжидательно глядит на Ливанова:
– Я пойду, а? Хочу закончить сегодня…
– Иди-иди, – усмехается Ливанов. – Посуду помою и посмотрю, что там у тебя получилось.
«А обычные люди по ночам спят», – торжествующе напоминает себе Роман, – «И не строят натальных карт. Разве это жизнь? Пожалуй, вопрос с выбором можно окончательно закрыть». Кот смотрит на него одобрительно и неожиданно подмигивает. Показалось?..
========== Глава 58. Дружба не ржавеет ==========
Это был, кажется, первый день в жизни Руднева, когда Андрей Константинович забыл побриться. Точнее, не забыл, а просто не нашёл в себе сил и желания выполнить эту простую процедуру. Было видно, что господин адвокат совсем потерял вкус к жизни. Он смотрел в окно, за которым громыхало пыльное лето, и испытывал отвращение к каждому явлению, которое навязчиво беспокоило его органы чувств: резкий дневной свет, тоскливый больничный запах, хриплое дыхание и периодическое покашливание соседа по палате – грузного отставного генерала. Поэтому вполне закономерно, что первыми словами, которые услышал поутру доктор Панарин, зашедший проведать старого приятеля, были:
– Киса, забери меня отсюда, – произнесённые глухим, надтреснутым голосом.
Оценив больной отсутствующий взгляд, которым Руднев упирался в этот момент в потолок, а также общий – отнюдь не цветущий – вид господина адвоката, Женечка азартно, по-разбойничьи сверкнул глазами и, задумчиво погладив бороду, как-то недобро ухмыльнулся. После чего исчез, пробормотав что-то вроде «щас!».
Вернулся он с ворохом рудневских вещей, на ходу надиктовывая что-то медсестричке. Поставил в бумагах свою размашистую подпись, со всеми предосторожностями усадил Руднева в постели, затем ловко и бережно его переодел, так что Андрей Константинович всего только пару раз и поморщился. Когда он сосредоточенно зашнуровывал рудневские ботинки, позвонил таксист, докладывая, что уже прибыл и ждёт.
– Рудичка, – решительно сдвинув брови, тихо сказал Панарин. – Теперь ты должен мне помочь. Сделаешь? – Руднев сосредоточенно кивнул. – Тогда слушай меня внимательно: тебя нет – ты ничего не чувствуешь и ничего не боишься. В твоей голове нет никаких мыслей, никаких образов: только пустота. Ты слышишь только мой голос и выполняешь только мои команды. Согласен? Вот и хорошо. Обопрись на моё плечо и встань. Сейчас мы спокойно выйдем из палаты, пройдём по коридору, спустимся в лифте на первый этаж, пройдём по аллее и сядем в машину. Я буду держать тебя за руку. Вперёд.
Оставшийся в палате генерал, спал в это время на редкость крепко, без снов, а когда, как по команде, через полчаса пробудился, то ничего не помнил из утренних событий и решительно отрицал, что когда-либо видел импозантного чернявого адвоката, якобы долгое время бывшего его соседом по палате. Из-за этого едва не вышел скандал: генерал побагровел и раскричался, возмущаясь, что его держат за сумасшедшего. Спорить с ним никто не решился, хотя согласно бумагам адвокат всё-таки был.
Олег Иванович – главврач – ознакомившись с документами, подписанными доктором Панариным, ничего не сказал, только загадочно переглянулся с высоким и мощным, похожим на старого льва, мужчиной с длинными седыми волосами, пришедшим навестить мифического пациента.
Сам же доктор Панарин, как оказалось, покинул больницу вполне законно, отбыв на службе своё очередное дежурство.
***
– Жень, мне надо исчезнуть. – Слегка захмелевший Руднев уронил голову на подушку и на ощупь опустил на пол пустой бокал – на самом деле просто разжал пальцы, не особо заботясь о последствиях. Чёрная щетина на бледных ввалившихся щеках и прилипшие ко лбу длинные пряди волос привносили в его облик элемент болезненного романтизма: сразу вспоминалось о благородных и несчастных узниках, вроде графа Монте-Кристо, несгибаемых декабристов и прочих обаятельных страдальцах.
Панарин молча блестел глазами из своего кресла и пил вино маленькими глотками, как будто нарочно тянул время, чтобы не отвечать.
Руднев слегка поморщился, пытаясь сесть в постели повыше. Ему уже начало казаться, что панический страх потревожить движением переломанное тело не покинет его теперь никогда.
– Он загнал меня в угол, – с отчаянием в голосе говорил господин адвокат. – В маленький и тесный такой уголок. Меня уже начинает мучить клаустрофобия. – Руднев скривился растерянно, пытаясь изобразить усмешку, и устремил на Панарина удивлённый и недоверчивый взгляд, словно искал у него подтверждения того, что так не бывает. – Никогда не думал, что моя жизнь окончится подобным образом…
– Успокойся, Руди. Я не дам тебя в обиду. Хотя ты, конечно, ни разу не прав. – Женечка вздохнул и потянулся, закинув руки за голову. Бокал у его ног упал и покатился по полу. Панарин сделал плавный жест рукой, как будто притягивая его обратно: бокал послушно покатился назад. – Благодаря этим людям, Руди, я наконец-то нашёл достойное применение для своей силы. Я теперь спокоен, как удав. Ни йога, ни целительская практика не приносили мне такого глубокого удовлетворения, как эта работа. Я, в кои-то веки счастлив и сплю спокойно. Ты знаешь, что такое счастье, Рудичка? – Доктор подобрал оба бокала и сгрузил их на журнальный столик. – Счастье – это своя часть. Когда ты, наконец, получил всё, что тебе полагается, нашёл себя, занял свою нишу и тебе больше ничего не надо. Потому что всё, чего у тебя нет – лишнее и чужое, чьё-то ещё. А чужое счастье не греет. – Он присел на край постели, поправил завернувшийся воротничок рудневской пижамы и улыбнулся, глядя на кислое и скептическое выражение лица Андрея Константиновича. – Но тебя это, конечно же, не устроит. Тебе весь мир подавай! Что ты с ним делать-то будешь – с миром?
– Не переживай. Что-нибудь придумаю.
– Дурачок ты, Руди. Ты сам и есть целый мир. Сначала нужно освоить собственное внутреннее пространство, а уже потом обращать свой взор на то, что снаружи. Только тебе жизни не хватит на две сверхзадачи разом.
– Вечно ты всё с ног на голову перевернёшь, Киса, – брезгливо поморщился Руднев. – Не хочу я с тобой препираться. Давай лучше вернёмся к нашим баранам. Пока не поссорились.
– Давай, – легко согласился Панарин. – Только сразу замечу, что ты неверно ставишь задачу. Тебе же нужно не просто исчезнуть, а исчезнуть для Радзинского. Как ты это себе представляешь? Для этого тебе придётся перестать существовать навсегда, а не только на те полчаса, которые мы потратили на дорогу до моего дома. Это нереально, Руди. Исчезнуть на полчаса, чтобы Радзинский не смог помешать тебе покинуть больницу – можно, но исчезнуть совсем… Мне погрузить тебя в анабиоз до лучших времён?
– Тогда убей меня! – раздражённо бросил Руднев.
– Ну вот, начинается… – тяжко вздохнул Панарин. – Капризы, истерики… – он отошёл от кровати на несколько шагов и вдруг сделал стойку на руках. – Ты не меняешься! – воскликнул он, снова становясь на ноги. – Правда, пыль в глаза пускать ты умеешь мастерски. Глядя на тебя, невозможно догадаться, какой ты на самом деле трепетный и ранимый.
– Ты нарываешься, – зловеще процедил Руднев.
– Ага. – Панарин уселся в позе лотоса прямо на пол и несколько раз глубоко вдохнул. – Ох, Руди! Вот закрываю я глаза… и что же я вижу? Грязь по каналам течёт… м-м-м, как всё запущено! Плюнул бы ты уже на сферу обслуживания и занялся бы лучше собой. Подумать только: почти двадцать лет ты пахал на этого сопляка! В итоге: парень в шоколаде, а ты, извиняюсь…
– Хватит! – сквозь зубы прошипел Руднев. Его уже ощутимо потряхивало от ярости. Даже рука подрагивала на одеяле.
– Ты всегда так сдержанно страдаешь! – умилился Панарин. – Я чувствую себя последней свиньёй, когда тебя довожу. Особенно, когда у тебя начинают дрожать губы и глаза наполняются слезами…
– Сволочь ты, – прошептал Андрей Константинович, закрывая глаза и стараясь успокоиться.
– Наверное. Жена тоже так говорила, – вздохнул Женечка, вставая с пола.
– Ты женат? – изумился Руднев, и даже злиться сразу забыл.
– Развёлся. Два года уже как. Обидчивая слишком оказалась. От самых невинных шуток впадала в форменную истерику… – Панарин снова присел к Рудневу на кровать, сияя широкой улыбкой. – Вот если бы я твой мобильник в окно выкинул, ты бы дал мне по морде и заставил бы новый купить. Так? Инцидент исчерпан – все довольны. А эта несчастная жертва обывательской морали визжала, как будто я живого человека с крыши скинул. Или: если бы я щедро полил твой новый костюм шампанским, ты пошипел бы и успокоился. А эта дама сочла себя смертельно оскорблённой, несмотря на то, что я предварительно три раза (!) попросил её заткнуться и не мешать мне думать. Тем более, что дурацкий корпоратив, на который она меня притащила – потому что все, видите ли, будут там со своими вторыми половинами – был самым тухлым мероприятием на свете…
Руднев вдруг накрылся с головой одеялом и дико захохотал. Он стонал и всхлипывал, стучал кулаком по кровати и силился что-то сказать, и всё никак не мог успокоиться. Женечка взирал на его истерику благосклонно и, добродушно усмехаясь, ждал, когда исчерпается рудневский восторг, вызванный его незатейливым рассказом.
Наконец, Руднев высунул нос из-под одеяла: яркие серые глаза блестели, ресницы слиплись от слёз, а бледные прежде щёки пылали румянцем.
– Можно тебя попросить водички принести? – как можно ласковее обратился он к другу.
– Отчего же нет, Рудичка? Конечно, можно, – также нежно ответил Панарин.
– Тогда – будь так любезен…
Проводив Женечку дурацкой ухмылкой на пол-лица, Руднев снова натянул на себя одеяло и, судя по трясущимся плечам, опять предался необузданному веселью. За коим занятием и застал его вернувшийся с кухни друг.
Выпив, не отрываясь, полный стакан воды, Руднев смерил Женечку жизнерадостным взглядом и подрагивающим от смеха голосом, наконец, изрёк:
– Ну и дебил же ты, Панарин!
– Согласен, – хмыкнул доктор.
========== Глава 59. В чём подвох? ==========
В кабинете главврача было тихо. Только ветер шуршал полосками тканевых жалюзи, которые рассеивали солнечный свет и окрашивали его в призрачный зеленоватый оттенок. Панарин, спрятав руки в карманы халата, с отсутствующим видом покачивал носком ботинка, сидевший напротив него Радзинский задумчиво перебирал чётки, а хозяин кабинета – Олег Иванович – в замешательстве переводил взгляд с одного на другого.
– Ну, хотите – консилиум созовём? – решился он наконец.
– Да, – сказал Радзинский.
– Нет, – сказал Панарин.
Олег Иванович схватился за голову:
– Боже, дай мне терпения! Знаете что – я сейчас покончу со всем этим кошмаром своим волевым решением! Будем тянуть жребий!
– Давай, – согласился Радзинский.
– Нет, – сказал Панарин.
