сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 69 страниц)
Бергер, немного поколебавшись, выпростал левую руку из пледа и не слишком охотно протянул её Роману. Через всю ладонь шёл глубокий воспалённый разрез. Роман ахнул и метнулся к аптечке. Дрожащей от волнения рукой он вылил на рану чуть ли не весь флакон перекиси водорода. Шипя и пузырясь, окрасившаяся розовым жидкость полилась на стол.
– Бергер, только не говори, что ты ниндзя или секретный агент, выполняющий по ночам особо опасные задания! – в сердцах воскликнул он, осторожно залепляя порез широким листом бактерицидного пластыря.
– Что? – не понял Кирилл. – Н-нет. Твой патрон пытался меня убить, – устало пробормотал он.
– Кто?! – опешил Роман. – Руднев, что ли?!
– Почему Руднев? – растерялся Кирилл. – Нет. Твой …инфернальный босс – который Руднева терроризировал. До него он добраться теперь не может – там Панарин… А здесь я первую ночь один оказался. Он, как ты понимаешь, зол на меня…
– И он пытался тебя …зарезать?
– Условно говоря, да, – неохотно откликнулся Кирилл.
– Но ты, конечно же, не лыком шит… – почему-то разозлился Роман.
– У меня есть защита, – нахмурившись, лаконично ответил Бергер и отвернулся.
Роман не совсем понимал, что именно его так раздражает: явное нежелание Бергера откровенно говорить о происшедшем, собственное бессилие в этой ситуации (неизвестно что бы он делал, если бы пришёл чуть раньше), или просто пережитый стресс просился наружу.
– Что же он меня-то не навестил? – язвительно поинтересовался Роман.
– Не шути так, – поморщился Бергер. – Да и зачем ты ему сейчас нужен?
– То есть?! – опешил Роман.
– Радзинский надёжно тебя закрыл. Этой гадости пока до тебя не добраться.
Роман устало провёл ладонью по лицу.
– Вы все… Мне хочется перебить вас поодиночке! Почему никто не считает нужным ставить меня в известность о таких вещах?
– Ты же не считаешь нужным спросить, хочу ли я провести в твоём обществе полтора месяца…
Это был удар ниже пояса. Роман аж задохнулся. Нечестно, Бергер. Неспортивно.
– Можешь хоть сейчас уезжать, – всё ещё сдерживая раздражение, гневно сверкнул он глазами.
– Спасибо. За разрешение, – прошептал Кирилл, прикусывая дрожащую губу.
– Вот только не надо слёз! – зло прикрикнул на него Роман, пытаясь скрыть охватившую его панику. – Бергер, слышишь, не смей рыдать в моём присутствии! – сдавленно проорал он. Но Кирилл уже всхлипнул и поспешно вскочил, намереваясь сбежать и предаться печали в одиночестве. Однако, запутавшись в пледе, он споткнулся и повалился прямо в объятия Романа.
– Ну что за манера такая: чуть что – сразу бежать! – возмутился Роман, без особых усилий подхватывая неуклюжего ботаника. – Чего ты ревёшь всё время, как девчонка? – Он посадил судорожно всхлипывающего Кирилла обратно на диванчик и поднял с пола плед. – Испугался, наверное? – запоздало посочувствовал он.
– Н-нет, - упрямо мотнул головой Кирилл. И Роман вдруг явственно ощутил, что Бергер говорит правду: нет в нём страха. Вообще. Он издалека задумчиво наблюдает за всем, что происходит здесь, на земле с его телом, и нисколько не беспокоится за исход событий. Как будто он этот фильм уже смотрел и точно знает, чем дело кончится.
Роман ощутил вдруг прилив – нет, не жалости – а самого горячего сочувствия. Настоящего со-чувствия. И Бергер сразу перестал быть чужим. Все его душевные движения неожиданно стали доступны Роману. Он даже дыхание затаил, боясь спугнуть нарождающееся …доверие?
Как так получилось? Но сомнений быть не могло: он мог просматривать Бергера, проникать в его сознание, читать его мысли и чувства. Понял ли это сам Бергер? Похоже, да. Вон как внимательно смотрит опухшими от слёз глазами. Такой несчастный. Сам себе не верит.
– У меня глаза слипаются, – говорит он устало. Ну, конечно – у него нет сил, сейчас с этим разбираться. Может, в этом всё дело: Бергер ослаблен и только благодаря этому Роман получил доступ к его сознанию?
– Хочешь, я лягу в твоей комнате? – сочувственно спрашивает Роман.
– Нет, – мотает головой Кирилл. – Это будет …странно.
– Меня это как-то мало волнует, – откровенно признаётся Роман.
– Всё равно – нет, – решительно отказывается Бергер. – Я возьму этот плед? А то моё одеяло…
– Конечно, о чём речь! Да и одеяло я тебе сейчас другое принесу.
– Не надо. Я вырублюсь прямо тут, если немедленно не окажусь в постели.
Роман помогает ему подняться, несёт за ним плед. Кирилл, и правда, движется как лунатик. Оказавшись в кровати, он немедленно закрывает глаза и сквозь сон бормочет:
– Открой, пожалуйста, шторы. А то – темно…
Роман укрывает Бергера пледом, отдёргивает гардины и стоит в нерешительности: может, надо всё же остаться?
– Иди, – еле слышно лопочет Кирилл.
Романа вдруг осеняет:
– Ты же можешь меня позвать, если что! Пообещай, что позовёшь, – требует он.
Кирилл кивает:
– Ладно. Только… слишком рано меня не буди… – и засыпает.
Роман уходит к себе и размышляет: почему он проснулся? Бергер его не звал – это точно. Значит, он уже тогда мог чувствовать, что происходит с Кириллом и потеря энергии тут ни при чём…
Ну почему вечно не у кого совета спросить?!!
Роман даже не заснул – не было никакого момента перехода в иное состояние сознания – просто с досадой махнул рукой и пошёл вдоль берега уже знакомой реки.
Вскоре до него донеслось блеяние овец, весёлые голоса пастухов, смех и плеск воды. Барашки, тесня друг друга, живой лавиной устремились к источнику влаги.
– Шалом! – Приветственные объятия со всех сторон, одобрительные возгласы и ободряющие похлопывания. – Ты дошёл до реки! – Живой интерес, легкое вежливое удивление на лицах, недоверчивое цоканье языком.
– Я настолько безнадёжен, что это вызывает удивление? – обречённо спрашивает Роман, украдкой озираясь по сторонам в поисках величественной фигуры в белом. Но старец уже стоит рядом.
– Шалом алейха, – приветливо кивает он. – Ты звал меня?
– В общем, да… – теряется Роман.
– Хочешь поговорить о Ключе?
– Да! – горячо соглашается Роман. – Раньше я не мог проникнуть за его ментальную защиту, а теперь я ощущаю все его мысли и чувства как свои собственные! – торопливо выпаливает он.
– Что же в этом удивительного? – ласково усмехается старец. – Он сам тебе позволил. Привёл сюда и дал возможность погрузиться в эту воду.
– Погрузиться в воду… – бормочет Роман, задумчиво глядя на реку, к которой его теперь тянет, как магнитом.
– Можно сказать, что это его послание тебе, образ его Любви. Ты – вода, которая кипит. Её нельзя пить, ею нельзя умыться – только обжечься. А эта вода – живая. Она очищает, утоляет жажду, приносит удовольствие, в конце концов.
– Насчёт кипятка – это метафора – я понял, – по губам Романа змеится ядовитая улыбка.
– Это – метафора, да, – смеётся старец. – А это, – он указывает в сторону реки, – соответствие…
Они оба смеются – легко и радостно. Роман чувствует, как раздражение отпускает его – даже дышать становится легче. Они садятся под деревом – кажется, даже под тем же самым, которое днём выбрал Бергер – и долго молчат, наблюдая скольжение белых облаков в синем небе и их подёрнутое рябью отражение – в прозрачной воде.
– Как ты думаешь, откуда берутся мысли? – неторопливо поглаживая бороду, начинает старец.
– Я бы сказал – изнутри, если бы сам точно не видел, как они вторгаются в ментальное поле человека извне.
– Хорошо, – одобрительно кивает старец. – А ты замечал, что они отличаются друг от друга?
– В смысле – есть «плохие», а есть «хорошие»? – ухмыляется Роман.
– Ты не согласен? – с утрированным удивлением глядит на него старик.
Роман вздыхает с тоской.
– Ну, согласитесь, что это по-детски как-то. В действительности всё гораздо сложнее…
– В действительности всё гораздо проще, – настаивает старец. – Источника всего два. Ты принимаешь то, что исходит из одного и отбрасываешь то, что приходит из другого.
– Вы про первую ступень… – с досадой роняет Роман.
– Про неё. Ты должен принять решение. И следовать ему. Не будет усилий с твоей стороны – не будет результата.
– Да понял я, понял… – Роман поднимается и идёт к реке, на ходу сбрасывая одежду. Набрав в лёгкие побольше воздуха, он с головой погружается в прохладную ласковую воду. Он ныряет и резвится как рыба, потом ложится на спину и медленно дрейфует, позволяя течению нести себя в неизвестном направлении.
Уже никого нет на берегу, а Роман всё плещется в реке, как ребёнок. Разглядывает камушки на дне, приманивает маленьких серебристых рыбок, зарывается пальцами в золотистый песок. Совершенно неведомые прежде чувства теснятся в груди. Их так много и они такие яркие, что, кажется, сердце сейчас разорвётся от безумного восторга, от превосходящей всякую меру Любви ко всему сущему и от полноты бытия.
Вода поглощает Романа со всеми его тревогами и страхами. Она заполняет его чистым беспримесным счастьем, дарит ощущение ни чем ни сравнимой чистоты помыслов, кристальной ясности сознания и безмятежности духа. И всего этого много – слишком много, чтобы можно было здраво рассуждать о происходящем или попытаться остановиться.
В конце концов, у Романа не остаётся сил удерживать эту реальность во всех подробностях. Он чувствует, что засыпает, но это не волнует его и он погружается в сон с улыбкой, зная точно, что вернётся сюда не раз, чтобы задать свои вопросы и получить ответы – без слов – а, значит, наиболее полные, исчерпывающие и всеобъемлющие. Ответы, которые можно бесконечно анализировать, разбирать на составные части, любоваться нюансами и общим сочетанием парадоксальных смыслов. Ответы, которые можно просто вдыхать, впитывать, не пытаясь вникнуть в частности или понять, как они устроены. Потому что есть Источник, который щедро одаривает жаждущий дух знанием настолько полным и глубоким, насколько ты можешь вместить. И потому что есть Бергер, которого язык уже не поворачивается назвать равнодушным безликим словом «Ключ».
========== Глава 64. Катарсис ==========
Проснулся Роман на рассвете. Ночью прошёл дождь, и теперь было свежо и тихо. Сонные капли изредка срывались с ветвей и звонко плюхались на мокрую траву, над которой невесомой периной парил туман. Смотреть на это великолепие из окна было недостаточно. Наспех одевшись, Роман спустился в сад и долго наслаждался безмолвием и интимностью словно для него одного замерших в тумане живых картин.
В душе его и в мыслях царила сейчас удивительная тишина, словно перекрыли бушевавший доселе кран с кипятком, который бурлил и обжигал всё внутри, или выключили, наконец, постоянно орущий радиоприёмник. Роман открыл для себя, что можно любоваться самыми обыденными вещами – вроде золотистых древесных волокон в толще влажных ступенек крыльца, а уж природа оказалась и вовсе неиссякаемым источником восторга. Никогда ещё так долго не добирался он до своей любимой скамейки под липами. Красота мира словно засасывала его, он замирал на каждом шагу и смотрел, смотрел, как загипнотизированный…
А затем вдруг брызнуло солнце. Это было такое дивное зрелище: бриллиантовая игра света в миллионах капель и вспыхнувший золотом и радужными пятнами туман, что Роман просто задохнулся от восторга. Он понял, что по лицу его текут слёзы, только когда внезапно оказавшийся рядом Радзинский бережно вытер своим платком его мокрые щёки.
– Ай да Шойфет! Ай да молодец! – улыбаясь, негромко пробасил он и принялся аккуратно собирать в огромном количестве прилипшие к одежде Романа разноцветные нитки. Он тщательно расправлял их и складывал вместе, зажимая до поры до времени в кулаке. – Подержи, – скомандовал он, когда все до единого волоконца были сняты с романова облачения. Нити оказались горячими – не обжигающими, просто горячими – и живыми: они пульсировали у него в руке, и от их биения покалывало током пальцы.
Дед начал сосредоточенно сплетать широкую узорчатую ленту. Работал он в этот раз неторопливо и Роман успел разглядеть, как из кончиков пальцев Радзинского вытекают радужные нити и свиваются вместе с романовыми в замысловатый орнамент. Лента в этот раз вышла очень длинной и достаточно широкой. Дед довольно хмыкнул и повязал её Роману на талии как пояс.
– Владей, – усмехаясь, сказал он.
– Катарсис? – радостно ухмыльнулся в ответ Роман.
– Соображаешь, Шойфет, – одобрительно хохотнул Радзинский и протянул Роману платок.
– Я скоро буду как Бергер… – Роман промокнул всё ещё мокрые глаза и высморкался.
– И что тебя смущает?
– Буду восторженно ахать при виде птичек и цветочков. Рыдать по любому поводу. Кошмар…
– Чувства – это не слабость, – наставительно сказал Радзинский. – Хотя подлинная эмоция вообще только одна – Любовь. Остальные эмоциональные вибрации только терзают человека как крысы, растаскивая его энергию. Настоящий мужчина – больше, чем мужчина. И настоящая женщина – больше, чем женщина. Чтобы стать ЧЕЛОВЕКОМ, необходимо соединить в себе мужские и женские качества в нужной пропорции. Нет ничего зазорного для мужчины в том, чтобы восхищаться или плакать. Так же как ум и решительность не портят женщину. Мужчина – это знание и мудрость. Женщина – любовь и стремление. Мужчина, в котором нет любви – просто примитивный самец, а женщина, которая не ищет мудрости – пустая кукла. А смысл существования человека любого пола – один – развитие. Постоянное возрастание духа. Расширение сознания. Интеграция всех планов бытия. Смысл жизни – один. Пути могут быть разные: у мужчин и у женщин. Но в любом случае, они не могут обойтись друг без друга.
– «Вайивра Элохим эт-хаадам… бара ото захар ункева бара отам» (1) – задумчиво процитировал Роман.
1 «И сотворил Бог человека… сотворил ЕГО, мужчину и женщину сотворил ИХ» – (древнеевр.). Быт. 1, 27.
– Точно, Ромашка, – одобрительно кивнул Радзинский. – Цельное существо – только Человек. Порознь – каждый представляет свой пол – половину целого. Если не станет чем-то большим.
–Шефа удар бы хватил, – пробормотал Роман, со счастливым вздохом обхватывая деда руками. – Если бы он увидел, как я сопли тут распускаю…
– Ему сейчас точно не до этого, – весело заметил дед, обнимая его в ответ. Они постояли так немного. – Ну, мне пора, Ромашечка, – вздохнул Радзинский, целуя подростка в растрёпанную макушку. – Дел – невпроворот.
– А, давайте, я Вам помогу, – вдохновенно предложил вдруг Роман.
– Обязательно поможешь. Только чуть позже, – серьёзно заверил его дед. – Куда ж я без тебя? А сейчас у тебя главное дело – ты сам. Чем быстрее ты со своими проблемами разберёшься, тем скорее сможешь делу помочь.
– Какому делу? – не преминул поинтересоваться Роман.
– Важному, – подмигнул Радзинский, ещё раз погладил его по голове и пошёл к калитке.
Роман ринулся было за ним, но за поворотом уже никого не было.
Утро всё ещё было прекрасным, но Роман теперь словно выпал из общего ликования: ему было хорошо и спокойно, но как-то …пусто. Он побрёл в дом, вспомнив, что ещё не завтракал и впервые сознательно не стал варить себе кофе – не хотелось…
========== Глава 65. Сдаюсь ==========
– Проснулся, наконец? – бодро поприветствовал приятеля Роман, едва заслышав его шаги на лестнице. И сразу отложил в сторону книгу. – Садись, я за тобой поухаживаю.
Он подвинул заспанному вялому Бергеру стул, обмахнул стол салфеткой, налил ему чаю. Поставив перед ним нарезанный сыр и ветчину, он услышал слабое:
– Вообще-то сегодня постный день…
– И что же мне с тобой делать? – озадачился было Роман. Но довольно быстро нашёлся: разыскал в шкафчике мармелад и печенье, а на плите – горячую ещё сковородку, на которой аппетитно дымилась жареная картошка с грибами – ведь, сказать по совести, было уже время обеда, и Лидия Вениаминовна расстаралась заранее, не зная, когда мальчики имеют привычку вставать с постели.
Понаблюдав, как апатично Кирилл ковыряется вилкой в тарелке, Роман присел рядом, пощупал ему лоб, потом взял пораненную ночью руку и перевернул ладошкой вверх.
– Мне кажется, пластырь надо снять, – он вопросительно взглянул на измученного ночными приключениями ботаника. Тот равнодушно пожал плечами. Роман понял, что инициатива полностью отдана ему.
Под пластырем оказался только тоненький, как ниточка, розовый шрам, идущий через всю ладонь.
– Аверин тебя навещал? – усмехнулся Роман. Кирилл согласно кивнул. – Кипарисом пахнет… – Он вдруг, по какому-то наитию, решительно забрал у Бергера вилку и принялся настойчиво его кормить. – Ну, давай: за папу, за маму, за меня, опять за меня, ещё раз за меня, снова за меня…
Когда Кирилл начал слишком активно сопротивляться и отворачиваться, он, как заправская нянька, вытер его губы салфеткой, подождал, пока тот выпьет чай, и повёл его в сад.
