сообщить о нарушении
Текущая страница: 60 (всего у книги 69 страниц)
Но ещё большим шоком оказались литературные опыты Сергея Карсавина. День за днём на страницах его многочисленных тетрадей и блокнотов разворачивалась обыденная жизнь Господина в чёрном. Из мелких событий и незначительных эпизодов складывалась чёткая завершённая картина. Характер, образ мыслей, привычки и жесты Наставника – всё было описано совершенно точно. И мальчик был вполне узнаваем – загадочный, непостижимый ребёнок, до сих пор готовый без колебаний умереть за этого бесчувственного монстра…
Дойдя до подробного изложения устройства проводника и обстоятельного описания способа его изготовления, Андрей Константинович оцепенел и промокнул платком выступивший на лбу холодный пот. Бросив полный ужаса взгляд на скромно сидящего – руки на коленях – художника, безразлично смотрящего куда-то в пространство, он нервно прошёлся по комнате, остановился перед Сергеем и бросил ему раздражённо:
– Пальто и шарф снимите. И сядьте… в кресло, что ли…
Выдернув из кармана мобильник, Руднев покосился на послушно исполнившего его команды хозяина квартиры и, срывающимся от волнения голосом, почти выкрикнул в трубку:
– Викентий Сигизмундович! Это Руднев. Срочно приезжайте! Записывайте адрес… Это… не терпит отлагательств…
***
– Так-так-так… – бормотал Викентий Сигизмундович, с интересом заглядывая в глаза, погружённого в транс художника. Он сидел перед ним на корточках и снизу вверх глядел ему в лицо. – Что же ты, Рудичка, не по-человечески как-то с нашим новым другом обошёлся? Сколько он у тебя так уже сидит? Больше часа? – Радзинский озабоченно покачал головой и, подведя художника к кушетке, помог ему лечь. – Вот так, Серёженька. Спи, – приговаривал он, ласково гладя его по голове. Стаскивая с Карсавина ботинки, он добавил с укором, – А то на Роман Аркадьича киваем – мол, какой он жестокий, да бездушный, а сами ничем не лучше…
Руднев, находящийся уже на грани истерики, только скрипнул на это зубами, да молча сжал кулаки.
Радзинский подошёл к нему, сочувственно погладил по плечу, но продолжил всё так же непреклонно:
– Исправлять надо природу свою, бороться со страстями… На ближайшей исповеди в жестокосердии не забудь покаяться. Иначе в чём твоё христианское делание? Мало ли что там Наставник тебе в голову вложил! Ты уже большой мальчик – сам можешь разобраться, что хорошо, а что плохо! Любить надо людей, Андрюша! Кто людей не жалеет, тот и Бога не чтит – это не единожды уже проверено…
Заметив, что господина адвоката начинает уже заметно потрясывать, Викентий Сигизмундович вздохнул и крепко его обнял:
– Да не бойся ты! Никакой опасности этот твой художник не представляет: дух вашего с Ромкой патрона в него не вселился, он не одержимый и не псих.
– Вы уверены? – глухо дохнул Руднев, признательно уткнувшийся в мягкую, успокаивающе пахнущую домом и восковыми медовыми свечками толстовку Радзинского.
– Даю тебе честное благородное слово, Андрюш: Серёжа этот не опаснее ягнёнка!
– А что тогда? – подозрительно поинтересовался Андрей Константинович.
– Да просто он ваш, – ласково усмехнулся Радзинский. – Из вашей с Панариным и Шойфетом связки. И – заметьте – хороший парень! Не злой колдун, не чернокнижник! Способный, судя по всему, мальчик. Но, похоже, он сам об этом не подозревает… Не веришь? – насмешливо заглянул он Рудневу в лицо. – А вот мы с тобой сейчас его расспросим, и ты сам убедишься!.. Ну что ты вцепился в меня, как заяц в дедушку Мазая? – засмеялся он.
– Потому что Вы и есть мой персональный дед Мазай, – буркнул Руднев, неохотно отстраняясь от Радзинского.
– Зайчиков таких чернявеньких не бывает, – хмыкнул Викентий Сигизмундович, потрепав его по волосам.
– Кролики бывают, – упрямо ляпнул господин адвокат, всячески оттягивая момент пробуждения хозяина квартиры.
– Ну, эдак мы с тобой сейчас, знаешь, до чего договоримся! – радостно хохотнул Радзинский и за плечи потянул его за собой к кушетке, на которой мирно спал Карсавин. – Не дрейфь, зайчик. Я уверен, что Серёжа на нас не обидится!
***
Как и предсказывал Викентий Сигизмундович, художник отнёсся к их вторжению в своё жилище с удивлением, но спокойно. Пригласил на кухню, налил крепкого чаю, угостил халвой с миндалём, свежей пахлавой и вареньем из зелёных грецких орехов – он оказался большим любителем восточных сладостей.
Радзинский, перебирая большие плотные листы, варварски утрамбованные в пухлые папки с завязками, с огромным любопытством разглядывал попадающиеся ему портреты – в основном карандашные и пастельные.
– Скажи, Серёж, – мягко и бархатисто обратился он к Карсавину. – А ты по какому принципу натуру себе выбираешь? Я имею в виду незнакомых людей. Вот на Андрюшу ты внимание обратил, потому что музыку услышал. Остальных ты ведь тоже не просто так для себя отметил…
Сергей замер, как будто чем-то поражённый, а потом доверчиво и непосредственно рассмеялся:
– Я только сейчас понял, что так и было. Я на самом деле про каждого могу рассказать, чем он меня заинтересовал…
– Как ни странно – и я могу это объяснить, – пробормотал Радзинский, напряжённо копаясь в рисунках. – О! – вдруг торжествующе воскликнул он. – А вот и Роман Аркадьич!
Руднев вздрогнул и пролил на стол чай. Пока Сергей вытирал чайную лужицу, господин адвокат нервно разглядывал запечатлённое искусной рукой художника выразительное лицо своего юного компаньона.
– Я заметил его в метро, – пояснил, заглядывая ему через плечо Сергей. – Он стоял прямо напротив – очень удобно. Я поднял глаза и меня словно обожгло: такой взгляд… убийственный… А потом он взмахнул плащом… ну, то есть, не взмахнул – это мне так показалось – и гордо так голову вскинул. Я не удержался – такой профиль! И быстренько в блокноте его набросал. А потом дома сделал этот рисунок – мне очень хотелось запечатлеть его в цвете. После этого, кстати, всё и началось… – Он обвёл рукой стены, увешанные портретами дона Висенте и прочих персонажей своего литературного произведения. – А… Вы хотите сказать, – замялся художник, – что я выбрал именно этих людей не случайно?
– Но ведь ты же сам только что это подтвердил! – с недоумением воззрился на него Радзинский.
– Согласен, – художник наморщил лоб, мучительно пытаясь уловить ускользающую от него закономерность.
– Не можешь понять, что у них у всех общего? – усмехнулся Радзинский. – Я тебе подскажу: у всех этих людей ярко выраженные экстрасенсорные способности. А ты у нас, вроде как локатор… Ну, рассказывай давай – что ты там ещё у нас видишь?
Сергей был заметно озадачен:
– Нет, я много чего вижу, но я привык думать, что это… моя фантазия, что ли… Что я достраиваю действительность с помощью воображения, как бы преобразую её для себя в некие художественные символы…
– Ну например? – не отступал Радзинский.
– Например, – Карсавин смутился. – Я вижу людей в цвете. Каждый закутан в цветное облако. В них бывают затемнения и провалы, вкрапления разные туманные, или вспышки ярких цветов…
Радзинский чуть не поперхнулся:
– Ты с Луны, что ли свалился? Про ясновидение, про ауры ничего не слыхал?
– Ну, почему – слышал, конечно, – пристыжено пожал плечами художник и виновато глянул на Викентия Сигизмундовича. – Но мне и в голову не приходило… Я просто живу в своём мире, где люди превращаются в цветные пятна – красивые и не очень. Вижу сны, которые сбываются… Но я всегда считал, что творческим людям свойственна некоторая обострённость восприятия, которая помогает им в виде ярких образов уловить и выразить суть встречающихся в реальности феноменов…
– А почему ты ауры только у детей рисуешь? – полюбопытствовал Радзинский, продолжая разглядывать рисунки.
Художник смущённо улыбнулся:
– Ну, потому что у детей они очень светлые…
========== Глава 110. Идентификация ==========
Переступив порог дома, Карсавин смущённо замер, увидев множество незнакомых людей, воззрившихся на него – кто с удивлением, кто с любопытством. Радзинский легонько подтолкнул его в спину:
– Проходи, не стесняйся. Поверь, здесь все тебе будут рады.
– Кеш! – с лестницы вихрем слетел Аверин. – Где ты был? Я уже начал волноваться! – Он осёкся, заметив гостя, и вопросительно взглянул на Радзинского.
– Знакомьтесь, господа, – громогласно пророкотал Викентий Сигизмундович. – Сергей Карсавин! Прошу любить и жаловать!
Все присутствующие потихоньку стали подтягиваться к двери. Николай Николаевич первым доброжелательно улыбнулся, не сводя с нового знакомого внимательных глаз, и представился, протягивая художнику руку. Но тот, похоже, превратился в статую: он глядел на Аверина так ошарашено, что забыл даже моргать.
– Что – впечатляет? – понимающе хмыкнул сзади Радзинский. – Со мной было то же самое, когда я впервые его увидел. Стоял, отрыв рот, и таращился, как идиот.
Вместо ответа Карсавин скинул с плеча вместительную сумку и торопливо извлёк из неё свой блокнот и коробку с пастельными мелками.
– Позвольте… Прошу Вас, не уходите… Я быстро… – сбивчиво заговорил художник, лихорадочными штрихами намечая контуры бесплотной аверинской фигуры и пальцем растушёвывая окружающее её слепящее белое с радужным отливом сияние. Рывком перевернув лист, он также быстро принялся набрасывать крупным планом его портрет.
Николай Николаевич беспомощно взглянул на Радзинского, тот в ответ сурово сдвинул брови:
– Смирно стой!
– Я могу уже войти? – недовольно прошипел сзади Руднев, которому атлетическая фигура Радзинского загораживала вход в дом.
– Конечно, Заинька! – умильно пропел Викентий Сигизмундович и, невероятно счастливый от распиравшей его радости, стиснул господина адвоката в объятьях и оглушительно-звонко чмокнул его прямо в ухо.
Аверин закашлялся, стараясь подавить смех, когда господин адвокат, пытающийся сохранить остатки достоинства, с невозмутимым видом проследовал мимо, и мягко обратился к гостю:
– Может быть, Вы уже войдёте, Серёжа?
– Ой… Простите!.. – смутился Карсавин. – Мне так неловко! Я вечно у кого-нибудь под ногами путаюсь…
– Перестаньте извиняться! – принялся отчитывать его Николай Николаевич, подводя к вешалке и помогая избавиться от пальто и шарфа. – Вы наш гость. Мы сами Вас позвали – как Вы можете нам мешать? И не надо говорить о себе в таком уничижительном тоне…
Он взял под локоток оставшегося в белом, крупной вязки, свитере и голубых джинсах гостя, и подвёл его к сначала к Панарину.
– Евгений, – бодро представился тот, энергично встряхнув руку художника. И покосился на Радзинского, как будто хотел срочно поделиться своими соображениями по поводу нового знакомого. Викентий Сигизмундович сделал успокаивающий жест рукой – мол, потом, потом, я в курсе…
– Кирилл, – лучезарно улыбнулся Бергер, и все заметили, как рука Карсавина машинально потянулась за блокнотом, но – увы! – блокнот остался в кармане пальто.
– О! Роман Аркадьевич, если не ошибаюсь, – вдруг радостно воскликнул сам художник, заметив на заднем плане знакомый чёрный зловещий силуэт.
Роман склонил голову набок и оценивающе прищурился. Ничего не сказал, перевёл вопросительный взгляд на Радзинского.
– Сейчас всё объясню, – покорно поднимая кверху руки, радостно пробасил тот и потянулся к брошенным на сундук тетрадям и папкам.
***
– Дон Висенте, значит? – жизнерадостно хохотал Радзинский, похлопывая по плечу раздражённого Романа. – Выходит, мы тёзки!
– Несомненно, это честь для меня, – ядовито процедил тот в ответ.
Бергер, как-то слишком поспешно вонзая зубы в румяный пирожок с капустой, опустил подозрительно заблестевшие глаза и тут же закашлялся, поперхнувшись – попытка побороть таким способом рвущийся на волю смех бесславно провалилась.
Ещё больше помрачневший Роман от души стукнул товарища по спине.
– И ты, Брут? – пробормотал он сквозь зубы, с укоризной глядя на побагровевшего от кашля Кирилла.
– Коль, чаю Кирюхе налей! – Радзинский потянулся через стол, чтобы забрать у Аверина чашку, но Роман опередил его, явно не желая уступать кому-то возможность поухаживать за своим ненаглядным Кирюшей.
– «Люта, как преисподняя, ревность…», – меланхолично прокомментировал эту ситуацию Панарин, задумчиво перелистывая одну из карсавинских тетрадочек. (Роман дёрнулся, едва не пролив чай, и метнул в доктора полный ненависти взгляд). – Господи, каким же ты был заморышем, Кирилл Александрович! – невозмутимо вздохнул тем временем доктор, разглядывая рисунок на полях. – Твой хозяин, похоже, держал тебя в чёрном теле…
– Ну, я же не съесть его собирался!!! – прошипел Роман и, отшвырнув стул, в бешенстве вылетел из комнаты.
– Отдайте. Пожалуйста. – Бергер встал и протянул руку к лежащей перед доктором тетрадке. Голос его дрожал от волнения.
Не сговариваясь, все дружно протянули ему карсавинские записи. Сидевший с краю Николай Николаевич аккуратно сложил их стопкой и заботливо вложил Кириллу в руки.
– Спасибо, – прошептал Кирилл. – Извините, я пойду.
– Кеш, сколько можно тебе говорить! – взорвался Аверин, когда за Бергером закрылась дверь. – Это не шутки! Он в качестве подростка Ромы Князева себя уже не воспринимает! Он полностью идентифицирует себя с этим проклятым доном! Он относится к Кириллу, как к своему ребёнку! Ты хочешь до психушки его довести?! Иди и немедленно сделай что-нибудь!!! Переключи его внимание с Кирилла на тех, кто действительно в этом нуждается! Пусть со своим неумеренным рвением заботится о тех, кто с ним в одной связке – кому он действительно должен!
– Но ты же запретил мне… вмешиваться… таким образом… – выразительно шевельнул бровями Радзинский.
– Не строй из себя дурачка! – глаза Аверина сверкнули сталью. – На доброе дело благословения не надо!.. – и он принялся решительно выталкивать Радзинского за дверь.
– Так я могу?.. – многозначительно намекал на что-то Викентий Сигизмундович, делая загадочные пассы руками.
– Можешь! – категорично отрезал Николай Николаевич.
– А, ну тогда ладно, – ухмыльнулся дед и, послав Аверину воздушный поцелуй, шагнул за порог.
***
– Ром, – нерешительно позвал в темноту Кирилл, осторожно ступая в комнату. – Вот все эти тетрадки. Держи – они твои.
– Возьми себе, – хрипло отозвался Роман, и Бергер чуть не подпрыгнул – тот, оказывается, сидел на стуле у двери, прямо за его спиной.
– Что?
– Я хочу, чтобы ты оставил их у себя.
– Хорошо, – после короткого раздумья согласился Кирилл. Наощупь открыл комод и запихнул свою ношу в самый дальний угол ящика. – Не сердись, Ром, – он присел перед стулом на корточки и взял Романа за руку. – Тебя не должно это трогать. Это прошлое – понимаешь? Не вспоминай больше. Думай о том, что нужно делать сейчас.
– Я бы рад. Не забывается, – отрывисто ответил Роман. В темноте его бледное лицо с хищным носом напоминало полотна Гойи.
– Вот с тобой так всегда, – вздохнул Бергер, ласково поглаживая романову руку. – Ты слишком… страстный. Любому занятию отдаёшься без остатка. То с проводником этим носился – наверное, даже на Луну бы полетел, если бы для этой железяки понадобилось. Теперь вот за мою бренную тушку взялся – меня скоро на выставке можно будет показывать в номинации «Самый воспитанный, ухоженный, и окружённый заботой мальчик в мире».
Их искреннее веселье было прервано тихим стуком в дверь.
– Входите уже, Викентий Сигизмундович, – сухо откликнулся Роман.
– Сумерничаете? – хмыкнул Радзинский. – Не стану вам мешать. Я просто тебе, Ромашка, шепнуть хочу – насчёт Карсавина – ваш он. Из вашей связки. Так что – принимай, как говорится, подопечного. Ты Панарина на досуге расспроси – он после того случая с Рудневым все связи отлично видит. – По тому, как Роман встрепенулся, видно было, что он заинтересован. – А психанул ты зря. – Радзинский уверенно положил свою тяжёлую ладонь на голову Романа. – Панарин тебя ещё долго изводить будет – он за те двадцать лет, что с Рудневым знаком, успел возненавидеть тебя от всей души. Никак не хочет понять, что ты не злой и коварный маг, а ребёнок, которому, для начала, ещё школу закончить надо. А ты у нас хороший такой мальчик, – ладонь Радзинского медленно скользила по романовым волосам, от чего веки Романа тяжелели, а глаза сами собой закрывались. – Хороший мальчик. Умненький. Способный. Добрый.
Кирилл, широко распахнув глаза, выразительно кашлянул и хотел уже вмешаться, но Викентий Сигизмундович строго приложил палец к губам. Прислонив голову Романа к своему животу, он энергичными жестами принялся выпутывать из романовых волос растрёпанные и жёваные какие-то нити, свалявшиеся неопрятными комками. Потом, действуя пальцами, как расчёской, Радзинский привёл его причёску в порядок, оставляя при этом в тёмных волосах нежно мерцающие нити исключительно светлых пастельных тонов.
– Ты у нас молодец, – подытожил Викентий Сигизмундович и одобрительно хлопнул Романа по плечу.
