сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 69 страниц)
– По-моему, он обиделся, когда ты его Павликом Морозовым назвал.
– А зачем он тебя обижал? И потом – я не называл. Я только сказал: «Похоже, мы вырастили Павлика Морозова».
Плечи Аверина продолжали трястись от беззвучного смеха.
– А что? Сколько мы сил потратили, чтобы его на журфак запихнуть! А кто с ним английским занимался? И после этого он будет с нами в партизан играть!..
Николай Николаевич глубоко вздохнул, успокаиваясь.
– Ладно, активируй мне Джокера, раз Павлуша соизволил нам о его существовании поведать.
– Как скажешь, – с готовностью согласился дед. – За какую ниточку будем тянуть?
– За зеленую потяни. Я думаю, это будет правильно. У нас теперь нет времени ждать, пока он сам проснётся. Учитывая, в каком темпе развиваются события, у парня практически нет шансов избежать того прекрасного будущего, что ты ему предначертал.
– Ник! – с укором воскликнул дед.
– Не скромничай, Викентий. Ты и сам прекрасно знаешь, что рыльце у тебя в пушку. Я, например, до сих пор вздрагиваю, когда вспоминаю, как по твоей милости пять лет в третьесортном ВУЗе маялся. А всё потому, что Викентию Сигизмундовичу вздумалось пошутить на тему метания бисера перед свиньями. «Страдания доктора Аверина» – так, кажется, твой пасквиль назывался?
– По-моему, я уже извинялся, – широко улыбаясь, пожал плечами дед. Видно было, что он не испытывает ни малейшего раскаяния. – И потом, ты же знаешь – я не хотел…
– Как говорится, нехотя поп индюшку съел, – хмыкнул Николай Николаевич. – Но поскольку переделать тебя нельзя, – добавил он, задумчиво потирая руки, – будем тебя использовать…
========== Глава 6. Полезное знакомство ==========
Каждый заметил бы, что Юлия Соломоновна – мама Ромы Князева – не только симпатичная женщина с блестящими чёрными глазами и непокорными кудряшками цвета воронова крыла, но и отличная хозяйка. Посреди стола, распространяя соблазнительнейший аромат, возвышалась гора золотистых пирожков, собственноручно связанные ею белоснежные кружевные салфеточки и вышитые крестиком подушечки создавали в доме атмосферу уюта и благополучия.
Зловещий чёрный силуэт Руднева абсолютно не вписывался в этот обывательский интерьер. С его появлением вся обстановка комнаты сразу как-то поблёкла, стала пошлой, мещанской и старомодной, как будто она уже просуществовала в неизменном виде лет двадцать. Только никто, кроме Романа, этой катастрофической несовместимости Андрея Константиновича с домом и его хозяевами почему-то не замечал. Со стороны вообще казалось, будто оживлённо беседуют старые добрые друзья. При этом Руднев почти и рта не открывал, но разговор за столом каким-то волшебным образом не прекращался.
Наблюдая за гостем, Роман всё больше убеждался, что его отец никогда не дружил с Рудневым, и знакомство их было весьма поверхностным. Тем не менее, едва получив от сына визитку, тот немедленно позвонил бывшему однокурснику и пригласил его прийти в тот же вечер в гости. Почему? Конечно, отец был очень податлив и с помощью лёгкого внушения Роман всегда добивался от него желаемого, будь то велосипед или разрешение не ходить в школу. Руднев как-то воздействовал на него? На подобные мысли Романа наталкивало воспоминание о том, с какой уверенностью он заявил «зайду, мол, вечером». Похоже, Руднев не сомневался в том, что его позовут. Оставалось непонятным, зачем ему вообще понадобилось являться к ним в дом. Ему что-то нужно от отца? Непохоже. Хотя, кто ж его разберёт?
Роман и рад был бы вытащить из Руднева ответы на все эти вопросы. Он попытался гостя «прощупать», но в присутствии господина адвоката его способности сразу как будто притупились. Он чувствовал себя так, словно его обернули толстым слоем ваты. Роман быстро сообразил, что Андрей Константинович недоступен его внутреннему зрению и слуху. Подавив лёгкую панику, он втянул обратно все свои щупальца и оставил гостя в покое. В конце концов, до вчерашнего дня сталкиваться с живыми магами ему не приходилось. С ними, конечно, всё должно быть не так, как с обычными людьми. Поэтому Роману пришлось довольствоваться банальным визуальным наблюдением, чтобы составить хоть какое-то представление о загадочном папином однокурснике.
Роман вынужден был признаться себе, что Андрей Константинович притягивает его необычайно. В отличие от Аверина в нём определённо было нечто родственное и, вне всякого сомнения, с Рудневым они бы непременно нашли общий язык. У Романа накопилось так много вопросов! И кто же, как не человек, явно сведущий в таких нетривиальных вещах, как манипуляция человеческим сознанием, а возможно, и во многом другом, столь же захватывающе интересном, может на эти вопросы внятно ответить?
Только как же к нему подступиться? Пользоваться для этого своими способностями Роман, как внезапно выяснилось, не мог, да теперь, честно говоря, и опасался. Уже попробовал с Авериным. Хватит. У него слишком мало опыта для подобных экспериментов. К тому же Руднев выглядит мрачновато. Правда, пока он Роману ничего плохого не сделал, только покопался немного в его мозгах. Ну, так и сам Роман никогда не отказывал себе в подобном удовольствии. Что тут такого? На то и глаза, чтоб смотреть. Не Руднев же вчера на уроке истории чуть не вышиб из него дух одним своим появлением. Еще неизвестно, кто из них опаснее. Эти два безобидных с виду «старичка», (Романа передёрнуло от одного воспоминания о хозяине избушки), что-то с ним определённо делали, и ещё неизвестно, что именно, и какими будут последствия их подозрительных манипуляций. Вот уж к кому он точно больше не сунется! Не хотите дружить и не надо! И им подступиться ближе, чем на пушечный выстрел он больше не позволит. Хотя и любопытно, чего ж они от него хотели… Но ведь не подойдёшь, не спросишь. Вдруг Аверин покрутит пальцем у виска и за ручку в школьный медпункт отведёт? Ох, и подозрительно это – откуда они вдруг все взялись? За пятнадцать лет ни одного не встретил, а тут – пожалуйста – на любой вкус…
Как? Руднев уже уходит? Просто так? Андрей Константинович протянул на прощание руку и на его указательном пальце мрачно блеснул массивный перстень с чёрным камнем. Роман смотрел на гостя со злостью и отчаянием. Руднев перехватил его взгляд и усмехнулся. Взрослые переместились в прихожую. Пара дежурных вежливых фраз и дверь захлопнулась. А Роман так и остался стоять на пороге комнаты.
На плечо легла рука отца.
– Чего такой грустный? – без особого интереса спросил он. Впрочем, отец всегда так разговаривал с ним – равнодушно и надменно.
Не дождавшись ответа, он устало плюхнулся на диван и потянулся за газетой.
– Да, – спохватился он, заметив, что Роман собрался уходить. – Я надеюсь, у тебя нет завтра тренировки или ещё чего-нибудь… Я пообещал Андрею, что ты подъедешь к нему завтра вечером. Мне нужно кое-что передать…
Роман с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться. Конечно, он передаст. Охотно. Можете не беспокоиться.
***
Всю ночь Роман промучился без сна, размышляя о том, как пройдёт встреча с Рудневым и примет ли тот его под своё крыло. Забывшись утром в зыбком подобии успокоения, он увидел отцовского приятеля в своей комнате. Они стояли плечом к плечу около окна и разговаривали почему-то шёпотом. Роман даже чувствовал прикосновение шершавой ткани рудневского пиджака к своей руке, ощущал его тепло и горьковатый запах его парфюма. Предрассветные сумерки не позволяли разглядеть гостя как следует. К тому же гладкие иссиня-чёрные волосы, словно завеса, скрывали верхнюю часть его лица всякий раз, когда он наклонялся.
В руках Андрей Константинович держал кольцо – простенькое на первый взгляд колечко. Но когда Руднев поворачивал его в руках, на гладкой поверхности предмета вспыхивали загадочные знаки. По внутренней стороне кольца, как огненные змейки, извивались, скользя друг за другом, надписи. Андрей Константинович объяснял их значение и возможности, которые они открывают обладателю этой вещи. Его таинственный шёпот отдавался щекоткой где-то в печени, заставляя Романа напрягаться, когда тот слишком близко наклонялся к его уху.
Кольцо легло в раскрытую ладонь Романа. Сначала оно показалось невесомым, но потом вдруг налилось такой тяжестью, что пришлось удерживать его двумя руками. Уронить кольцо он не хотел. И почему-то боялся обжечься. Но вопреки здравому смыслу он крепко сжал его в ладони, впитывая исходящую от странной вещи силу. Когда он разжал пальцы, на руке остался круглый чёрный отпечаток, похожий на ожог. Само кольцо вдруг превратилось в маленькую змейку, которая блеснув маслянистой спинкой, юркнула к нему в рукав. Андрей Константинович поднял голову и беззвучно рассмеялся, и Роман наконец-то поймал его острый, как бритва, холодный взгляд. Что-то ему не понравилось в этом взгляде. Довольно быстро Роман сообразил: в нём не было никакого человеческого чувства, но зато столько неприкрытого чистого цинизма! Хотел бы Роман сам так безжалостно смотреть на всех представителей рода человеческого. В душе неожиданно и совершенно нелогично шевельнулась симпатия к человеку, который обладает такой внутренней силой, что может позволить себе наплевать на всех. Руднев, казалось, прочитал его мысли. Он снова наклонился к самому уху Романа, но почему-то не прошептал, а отчётливо произнёс, заставив подростка вздрогнуть: «Я вижу, у нас много общего. Надеюсь, мы будем друг другу полезны».
========== Глава 7. Джокер ==========
День ясный и очень морозный. Кажется, даже воздух звенит, как хрустальный. Небо такое синее, такое бесконечно высокое, что дух захватывает. Снег искрится и переливается – глаз не отвести. Ничто, сделанное человеческими руками, не сравнится с этой красотой, потому что она – живая.
По столу пляшут солнечные зайчики. Солнечный прибой омывает класс и кажется, что парты тихо колышутся на его золотых волнах. Все сегодня такие счастливые, кроме подопечного номер один, который с вызовом глядит на учителя из своего угла, мрачно сверкая глазами. Его присутствие действует, как зубная боль, но приходится терпеть и ласково улыбаться, чтобы сохранить свой безупречный имидж Человека, Которому Можно Бесконечно Доверять.
Николай Николаевич, словно мудрый Каа перед бандерлогами: завораживает учеников плавными взмахами рук, гипнотизирует их взглядом, очаровывает бархатным голосом. Мальчишка за первой партой преданно таращится на учителя фантастически голубыми глазами. У него такое честное лицо, что становится страшно за его дальнейшую судьбу. Как его фамилия? Бергер, кажется. Николай Николаевич вдруг спотыкается на полуслове. Нет, ошибиться он не мог. То, что он сейчас видит, может значить только одно. Вот он – Джокер. «Ничего не буду делать, – твёрдо обещает себе Николай Николаевич. – Если сам не придёт, всё, что я ни сделаю, будет бессмысленно». Он продолжает кружить по классу, как сказочная сладкоголосая птица, которая навевает сны, такие яркие, что просыпаться не хочется. Звонок пронзительно дребезжит в полной тишине. Даже после этого все молчат, никто не спешит стряхивать умело сотканные им чары.
Наконец, все расходятся – притихшие и задумчивые. Определённо, это успех. Николай Николаевич вздыхает и опускается на стул. Опустевший класс тонет в солнечных волнах. Тишина оседает на парты, как древняя пыль.
– Простите, – раздаётся над ухом взволнованный голос. – Я хотел спросить…
– Да, Кирилл, что ты хотел спросить? – доброжелательно вопрошает Николай Николаевич, не поднимая головы на восторженного обладателя честных глаз.
– Почему Гегель подменяет становление духа развитием абстрактной свободы? Разве может быть безграничная свобода – смыслом истории?
Давненько не приходилось терять дара речи. Такого Николай Николаевич даже не ожидал. Он с суеверным страхом смотрит на это пытливое создание. Наверное, так выглядел Давид, когда стоял с пращой против Голиафа, совершенно не понимая, чего все вокруг так переполошились.
– Ты читаешь Гегеля? – осторожно спрашивает учитель.
– Вчера дочитал. И я не понял…– юное дарование смущается и слегка краснеет.
– Да? – подбадривает его невероятно заинтересованный Николай Николаевич.
– Гегель говорит, что история – это процесс становления Духа. Ну, здесь мне всё понятно…
Николай Николаевич чуть не прослезился, услышав это.
– Чудесно… Продолжай.
– И в то же время он утверждает, что история – это процесс развития свободы и прочей либеральной ерунды. Во-первых, где он в истории увидел прогресс разума и свободы? А, во-вторых, разве можно так предвзято подбирать исторические факты?..
Они проговорили всю перемену. Если бы было можно, Николай Николаевич задержал бы это чудо ещё на пару часов. К сожалению, это было крайне неразумно. На прощание условились, что Кирилл сделает как-нибудь доклад. Николай Николаевич обещал любознательному подростку свою помощь и содействие в его историософских изысканиях, а также обязался снабдить его всей необходимой литературой. Расстались оба абсолютно счастливыми, мысленно воздавая хвалу судьбе за такой щедрый подарок, которым они явились друг для друга. Только Николай Николаевич торжествовал гораздо больше, поскольку в состоянии был осознать истинные масштабы того фантастического везения, которое обрушилось на его седую голову. Хорошо спланированного везения, честно говоря…
***
– Викентий! Да где же ты опять?! – Николай Николаевич ворвался в маленькую комнатку под крышей, где дед, нацепив на нос очки, сурово хмурился над какими-то бумагами, которыми был завален весь внушительных размеров письменный стол. Целая туча пыли роилась над ним в ярких лучах солнечного света.
– Не ори, – строго сказал он, потом всё-таки поднял голову и с удивлением взглянул на Аверина. – Ты чего такой лохматый?
Николай Николаевич, обычно щеголявший с аккуратным пробором в седых волосах, теперь действительно был взъерошен, как воробей.
– Подрался что ли с кем-то? – дед вынул из нагрудного кармана расчёску и двинулся приводить друга в порядок.
– Спятил? Я, вообще, никогда ни с кем не дрался. Физически… – счастливо смеялся Николай Николаевич, отводя его руку.
– Тогда чего? Наш подающий надежды чернокнижник раскаялся и обратился к свету? – искренне недоумевал дед.
– Что ты! – Николай Николаевич махнул рукой. – Он ещё никуда обратиться не успел. Ни туда, ни сюда.
– Ладно. Садись, рассказывай. – Дед с досадой толкнул Аверина на диван, снял очки и, сев обратно на стул, мрачно уставился на гостя.
Николай Николаевич несколько секунд зачарованно наблюдал, как в воздухе кружится пыль, взметнувшаяся при его падении на диван. Это было похоже на маленькую рукотворную метель. Дед терпеливо ждал рассказа.
– А чем ты занимаешься? – вдруг спросил Аверин.
Дед удивлённо поднял брови.
– Чем я могу заниматься? Целыми днями только сижу и жду, когда ты придёшь снова пудрить мне мозги. В этом смысл моей жизни…
Николай Николаевич мгновенно изменился в лице, как будто получил оплеуху. Сразу как-то выпрямился. Глаза потемнели. Губы, как у трагической маски, изогнулись подковкой, уголками вниз.
– Извини. Если я не вовремя, зайду в другой раз, – холодно пробормотал он, опуская взгляд. Потом быстро поднялся и стремительно вышел за дверь. Благо она была рядом.
Дед некоторое время с изумлением смотрел ему вслед, затем раздражённо отшвырнул тетрадку, свалившуюся со стола ему на колени, нехотя встал и направился вниз по лестнице.
Аверин уже успел одеться и даже выйти из дома. Дед едва успел поймать его за шиворот.
– По-моему, у тебя совсем крыша съехала! – заорал он на Николая Николаевича, который, сжав зубы, изо всех сил пытался вырваться. – Обиделся он! Ты ещё заплачь! Если у тебя такая нестабильная эмоциональная конфигурация, нечего тебе делать на этой нервной работе! – Он потащил Аверина обратно к крыльцу и втолкнул его в дом. – Я тебя предупреждал, чтобы ты не выкладывался, как последний идиот, на этих дурацких уроках?!! Но ведь мы же не можем удержаться! Не так ли?!!
Николай Николаевич как-то внезапно сник, стянул пальто, бросил его на лавку и сам понуро опустился рядом.
– Ну вот. Так-то лучше, – мгновенно смягчился дед. Он подошёл к Аверину и стал гладить его по волосам. – Успокойся. Всё нормально. Тебе просто надо отдохнуть. – Он наклонился и пристально взглянул ему в глаза. Аверин заморгал и покачнулся. – Вот-вот, спи давай, филантроп несчастный… – Он аккуратно уложил его на лавку, под щёку подсунул валявшуюся на сундуке маленькую диванную подушку и сверху набросил пальто. – А Павлуше я голову оторву, – шёпотом пообещал он и, оглядываясь, тихо направился обратно к лестнице.
***
