сообщить о нарушении
Текущая страница: 58 (всего у книги 69 страниц)
– Она была под рукой! И она отлично справилась с поставленной задачей! Какая разница из чего она сделана и сколько ей лет? Это вещь! Или я должен хранить её в стеклянной витрине и почести ей воздавать только потому, что она не из нержавейки?!!
Радзинский со стоном спрятал лицо в ладонях. Потом обречённо взглянул на Николая Николаевича и молча махнул рукой.
– Так, молодёжь, – сурово нахмурился он, подзывая к себе Бергера и Романа, сдержанно хихикающих над этим содержательным диалогом у входа. – Сосредоточились и заняли предписанные инструкцией места. Андрюш, – он обернулся к Рудневу. – Иди к Аверину и, что бы не стряслось, крепко держи его за руку. Даже если тебе вдруг покажется, что рядом с тобой уже не Коля, а голодный вампир, не вздумай его отпускать! Извини – сам понимаешь, что твоё присутствие обязательно – ты на эту штуку по-прежнему завязан. Чтобы тебя разомкнуть, придётся тебя немного помучить. Жень, и ты, Паш – мы, кажется, с вами всё уже обсудили…
На шаткую тумбочку с чудом сохранившейся дверцей Радзинский выложил завёрнутый в тёмную ткань диск. Деревянный ларец с коваными уголками он оставил на подоконнике.
– Твой выход, Ромашка, – он сделал приглашающий жест рукой. – Пора уже покончить с этой историей. Ты сам так решил, и мы полностью тебя в этом поддерживаем. И – помни, что я тебе говорил…
Роман кивнул, скинул на руки Бергеру куртку – Кирилл выразительно поёжился, взглянув на его тонкую водолазку – спокойно вышел на середину и огляделся. Носком ботинка расчистил пол от мусора, импровизированным веником из еловых веток, который вложил ему в руку Ливанов, тщательно подмёл освободившийся пятачок.
– Покажите ещё раз, – отрывисто бросил он Радзинскому.
Тот терпеливо приблизился, встряхнул кистями рук и, соединив кончики пальцев, плавно, не напрягаясь, развёл их в стороны: разноцветные нити туго натянулись в воздухе, светясь ровным ясным светом.
– Не вздумай использовать какие-либо ещё нити, кроме собственных, – предостерёг Романа Викентий Сигизмундович, дуновением рассеивая светящиеся волокна. – Ты ведь их видишь?
– Вижу.
– Я так и думал. Ну – с Богом!..
Радзинский отступил в тень, и в середине комнаты остался только один Роман. Казалось, что он вообще здесь один – как актёр на сцене, убедительно вошедший в образ заточённого в одиночную камеру арестанта.
Опустившись на колени, Роман тряхнул правой рукой, и из указательного пальца потянулась, зацепившись за доски пола, ослепительно яркая светло-жёлтая, почти белая нить. Викентий Сигизмундович, удивлённо подняв брови, задумчиво покачал головой и скептически хмыкнул едва слышно. Тем временем Роман этой нитью, как мелом, начертил на полу очередную замысловатую фигуру и выпрямился, отряхнув колени. Оглянулся на Радзинского. Тот одобрительно кивнул.
Роман осторожно взял с тумбочки диск, снова встал на колени и, дёрнув по обыкновению плечом – дурацкая привычка! – аккуратно положил проводник в центр светящейся фигуры. Панарин, неслышно приблизившись, протянул ему ритуальный кинжал. Крепко сжав украшенную чеканкой рукоятку, Роман полоснул по раскрытой ладони острым лезвием и провёл окровавленной рукой по поверхности диска, заставляя его засветиться и ожить. Затем он одним прыжком вскочил на ноги, резким движением рассёк пространство перед собой и мысленно приказал фантому явиться. Зловещий чёрный силуэт в медленно колыхающемся, словно во сне, плаще вырос перед ним практически сразу.
– Твои услуги больше не нужны, – холодно сообщил ему Роман, внутренне обмирая от мысли, что патрон, воспользовавшись активированной им по глупости связью, может сейчас вмешаться. Поэтому, не медля, Роман в ту же секунду воткнул кинжал фантому в сердце. Несколько движений острием кинжала в воздухе – и чёрная лужица без остатка впиталась в поверхность диска.
Снова упав на колени и, чуть не до крови закусив губу, Роман расправил обе ладони над проводником, и с заметным усилием убрал что-то с его поверхности. Все увидели, что перед ними лежит уже не металлический предмет, а свёрнутый тугой спиралью клубок бардовых, алых и чёрных энергетических волокон – их взаиморасположение и образуемый ими узор были явно продуманными и далеко не случайными. Рядом тихо возник Бергер. Положил свою руку Роману на спину между лопаток – чёрная водолазка оказалась насквозь мокрой от пота, а романово сердце под ладонью билось гулко, тяжело и напряжённо.
Роман концом кинжала подцепил ему одному заметную чёрную петельку и разрезал её одним касанием остро заточенного кинжального лезвия. Оказавшиеся на свободе нити мгновенно брызнули в разные стороны, с силой раскручиваясь, словно отпущенная на волю туго свёрнутая пружина. Грани ярко светящейся на полу фигуры не позволили им разлететься по всему помещению. Словно натолкнувшись на стеклянные стенки, красные и чёрные энергетические сгустки отскочили обратно к центру, закружились в сумасшедшем вихре, завились кровавого цвета воронкой и ввинтились в пол. Потянув за белую нить, Роман разорвал и заставил погаснуть сослуживший свою службу рисунок. В комнате стало темно и тихо. На полу, где только что лежал диск, не было больше ничего.
Кирилл живо расправил куртку и накинул её Роману на плечи, а на голову ему натянул капюшон, пригладив мокрые от пота тёмные романовы волосы. Безвольно обмякнув в бергеровых объятьях, Роман через некоторое время приподнял голову с его плеча и хрипло попросил:
– Воды дайте…
– Ну, Ромашка, я знал, что ты гений, но не предполагал, что настолько! – протягивая Кириллу бутылку с водой, радостно воскликнул Радзинский.
Бергер открыл бутылку и приложил её к губам Романа.
– Всё гениальное – просто. Если честно, я потрясён, – откликнулся Ливанов, тоже подходя поближе. – Эй, Руднев, ты жив? – с тревогой всмотрелся он в тёмный угол, где тяжело дышал под присмотром Аверина господин адвокат.
– Жив, – лаконично отозвался вместо него Николай Николаевич. – И я тоже – если это кому-то интересно, – меланхолично добавил он, лизнув багровеющие на тыльной стороне ладони отпечатки рудневских ногтей. Он бросил ироничный взгляд в сторону Радзинского.
– Колюня, не обижай меня, – пророкотал Викентий Сигизмундович. – Меня, безусловно, волнует твоё самочувствие, но так сложились обстоятельства, что я со своего места отлично вижу, что все твои энергетические центры функционируют нормально, а вот у твоего подопечного перебои в области сердца и разрывы энергетического поля около головы. Но я думаю, доктор его сейчас полечит. Так ведь, Жень? – ткнул он в спину Панарина, который словно приклеился взглядом к фигуре Романа и ничего больше вокруг не замечал.
– А? Д-да… – Женечка вздрогнул и, по широкой дуге обойдя затихшего на кирилловом плече Романа, спотыкаясь, помчался к Рудневу.
========== Глава 106. После боя ==========
Подложив под спину сразу две подушки, Кирилл удобно устроился на своей кровати с книжкой в руках, а Роман расположился с ним рядом – головой на его груди. Он крепко спал, а если приоткрывал вдруг глаза или начинал приподнимать голову, Бергер успокаивающе поглаживал его по щеке или по волосам и тот мигом погружался в глубокий сон снова.
– Спит? – хмыкнул Радзинский, просунув в дверь седую патлатую голову.
Кирилл, недовольно нахмурившись, кивнул и ревниво положил ладонь на голову Романа – вдруг Радзинский его разбудит?
– Отлично… – Викентий Сигизмундович уверенно прошёл в комнату и остановился возле кровати. – Книжку убери, – тихо велел он. Бергер послушно книгу отложил. – Мне нужно, чтобы он на спине лежал, – шёпотом распорядился Радзинский.
Кирилл нерешительно замер, а потом привстал, придерживая Романа за плечи и под голову, и осторожно опустил его на ловко подсунутую Радзинским подушку. После этого Викентий Сигизмундович жестами велел Кириллу покинуть постель, что тот и сделал: тихо, практически не дыша.
Радзинский удовлетворённо кивнул и показал Кириллу на кресло возле письменного стола. Тот затих там, в уголочке, с замиранием сердца наблюдая, как Викентий Сигизмундович склоняется над Романом и ловкими уверенными движениями вынимает из его тела разлохмаченные и оборванные чёрные нити.
Из низа романова живота – на несколько пальцев ниже пупка – тянется похожий на пуповину плотный чёрный канатик – его Радзинский выдёргивает совершенно безжалостно. Пламя от этой блестящей, словно скрученной из шёлка верёвки поднимается до самого потолка. Радзинский продолжает сосредоточенно работать: как фокусник из волшебного цилиндра тянет из романовых пальцев чёрный, красный, коричневый, бардовый серпантин. Всё это периодически вспыхивает, без остатка сгорая в воздухе. С Радзинского уже градом льётся пот, но он не останавливается, только изредка быстрым движением вытирает рукавом плотной клетчатой рубашки свой высокий красивый лоб.
Проведя рукой над сердечным центром, он застывает в раздумьях: чёрная нить, идущая от сердца, пульсирует – она живая, она уходит внутрь, обвивая по пути множество таких же активных, полных энергии волокон. Поманив к себе Кирилла, Радзинский указывает ему на скользкую, похожую на змею, чёрную нить и выжидательно глядит в ясные кирилловы глаза. Бергер испуганно мотает головой, решительно скрещивает перед собой руки, протестуя против опасного вмешательства, и Викентий Сигизмундович со вздохом закрывает сердечную чакру, плавно проводит напоследок над телом Романа руками, разглаживая ауру.
Подвинув себе кресло, в котором перед этим сидел Кирилл, Радзинский вынимает из нагрудного кармана мотки разноцветных ниток и начинает плести красивую розово-золотую ленту с белым, фиолетовым, нежно-зелёным узором. Периодически из сердца и из пальцев стоящего рядом Кирилла он вытягивает яркие волокна и приплетает их к общему орнаменту. Готовую тесьму он расправляет на груди Романа, перекидывает её через плечо, протягивает снизу вдоль спины, вытаскивает под рукой и скрепляет. Роман лежит, словно обвитый наискосок экзотической раскраски орденской лентой. Ещё одно движение руки – и лента становится невидимой.
Радзинский стоит над распростёртым на кровати телом Романа, слегка покачиваясь от усталости. Бергер тихо подходит к нему и, отпихнув ногой ненужное больше кресло, крепко обнимает Викентия Сигизмундовича, прижимаясь щекой к его груди. «Спасибо», – благодарно шепчет он. Радзинский гладит его по голове, целует в макушку и уходит, тихо прикрывая за собой дверь. Кирилл какое-то время задумчиво смотрит на Романа, потом укрывает его пледом, гасит свет и тоже покидает комнату. В окно заглядывает луна, заставляя таинственно мерцать маленькую ёлочку в углу, перламутровые снежинки на стенах, развешанные под потолком гирлянды и трубящих ангелов с золотистыми, серебряными и нежными жемчужно-розовыми крыльями.
***
Из объёмной фарфоровой чаши Павлуша небольшим серебряным черпаком охотно разливал всем желающим горячий, сладкий, благоухающий пряностями глинтвейн. Имбирные пряники в виде оленей, звёздочек и ёлочек остывали на двух больших противнях, распространяя вокруг сытный праздничный дух.
– Голова не болит больше? – сочувственно обратился Радзинский к бледному и измученному господину адвокату – тот словно вернулся на два месяца назад, сидел такой же осунувшийся, молчаливый, с безучастным взглядом. – Хочешь, я тебя развеселю? – Викентий Сигизмундович придвинул к себе рудневский бокал и, сложив пальцы щепоткой, сделал такое движение, как будто посолил находившийся там напиток – в бокал посыпалась блестящая, искрящаяся пыльца.
Панарин, сидевший до сих пор над своей кружкой в тяжёлой задумчивости, подперев свою кудлатую бородатую голову кулаком – настоящий разбойник на привале – оживился, блеснули в хищном пиратском оскале белые зубы.
– Прошу тебя, выпей, – волнующим, бархатным голоском мурлыкнул Радзинский, гипнотизируя Руднева лукавым кошачьим взглядом.
Андрей Константинович равнодушно глотнул глинтвейна, огляделся настороженно, замечая, что все взгляды – преимущественно весёлые, насмешливые и ехидные – устремлены теперь на него. Вопросительно изогнув бровь, посмотрел на Радзинского. Тот жестом предложил сделать ещё глоток. Руднев, переглядываясь с Викентием Сигизмундовичем, подчинился.
– Ну? – с предвкушением шепнул Радзинский. Руднев пожал плечами, уже с трудом сдерживая улыбку. – Ну-у… – жестами приглашая его продолжить, протянул коварный Доктор кукольных наук. И Руднев вдруг расхохотался – легко, открыто, беззаботно, откидывая голову назад и не пытаясь каким-либо способом избежать всеобщего внимания.
Рудневское веселье оказалось ужасно заразительным: в следующую секунду засмеялись уже все, заговорили разом, зашумели, так что Викентию Сигизмундовичу пришлось постучать ложкой о край бокала, чтобы быть услышанным среди этой всеобщей кутерьмы.
– Друзья мои! – радостно провозгласил он, поднимая свою кружку. – Давайте выпьем за мирно спящего в данный момент выдающегося колдуна, мага, чернокнижника и просто хорошего парня Роман Аркадьича Шойфета! Дай Бог нам и дальше оставаться с ним друзьями, потому что, оказавшись в числе его врагов, мы не проживём и секунды!
За столом началась настоящая истерика: Панарин с Рудневым едва не рыдали в объятиях друг друга, Аверин уронил голову на стол и всхлипывал, прикрыв её сверху руками, Ливанов утирал слёзы, уткнувшись лбом в печку, а Бергер, закрыв лицо ладонями, трясся, багровея, в припадке явно нездорового смеха.
Радзинский между тем совершенно серьёзно осушил свой бокал и, невозмутимо стянув с противня пряничного оленя, с аппетитом откусил ему рога.
***
– Зачем вы заигрываете с ним? А, Ливанов? – Женечка безотрывно смотрел на полыхающий золотом огонь слегка безумным невидящим взглядом. Скрестив ноги, он сидел на полу напротив печки с кружкой глинтвейна в руках и покачивался, как зачарованная звуками факирской дудочки кобра. Все уже разошлись. По углам сгустились тени. Только светлые огненные блики всё никак не желали успокаиваться: плясали по стенам, неожиданно вспыхивая, выхватывали из темноты то кованый металлический замок сундука, то лакированную ножку стула, то стеклянные разноцветные шары на почти растворившейся во мраке ёлке.
Ливанов как раз закончил вытирать посуду. Открыв шкафчик, он составил туда тарелки и кружки, аккуратно разложил в выдвижном ящичке ложки-вилки и повесил на крючок полотенце. Бережно, чтобы не расплескать, Павлуша снял с тёплой печной приступочки свою кружку с ароматным напитком и со вздохом опустился на пол рядом с Панариным.
– Терпеть не можешь Ромочку? За друга своего боишься? – Он поднёс свою кружку к панаринской и стукнул об её керамический бок, чокаясь с равнодушно принявшим этот дружеский жест доктором. – М-м-м… Я же говорил, что корица и вишня – отличное сочетание! Хотя твой рецепт с гвоздикой, имбирём и апельсинами тоже неплох…
– Так зачем вы всё это затеяли? Только из соображений безопасности? – покосился на него Панарин, допивая глинтвейн. Он покрутил пустую кружку в руках, явно не зная, куда её деть, а потом просто отставил её в сторону, поближе к печке.
– Ну, ты же сам понимаешь: бессмысленно переть против рожна, – франтовато тряхнул кудрями Ливанов. – Я не фаталист, просто точно знаю, что нет лучшей защиты, чем смирение. Всегда надёжнее довериться Промыслу, чем пыжиться, изображая супермена, способного всё предусмотреть. Князев опасен для нас не своей злой волей, а тем, что он марионетка. Ох, и обиделся бы он, если б услышал! – усмехнулся Павлуша себе под нос, прикладываясь к глинтвейну.
– Тогда что это – благотворительность? – нахмурился Панарин, внимательно разглядывая своего собеседника. – Что вы носитесь с этим чудовищем, как курица с яйцом?
Павлуша тоже опустошил свою кружку и подтолкнул её к уже стоящей на полу панаринской.
– Жень, не нуди, а! – скривился он устало. – В наших действиях в отношении Князева нет никакого расчёта. Нам ничего от него не надо. Этот человек захотел ступить на Путь. Он находился в тот момент в одном шаге от своей цели, к которой шёл много веков. Остановился, когда уже ничто не отделяло его от окончательной и бесповоротной трансформы, после которой человеческого в нём осталось бы так мало, что и под электронным микроскопом не разглядишь. Тебе не кажется, что уже один этот факт заслуживает уважения?
– А тот факт, что продвигаясь по Пути, он одновременно успешно продвигается в деле осуществления своей миссии, которая уничтожит всю вашу доверчивую альтруистическую компанию и ваше дело на этой земле – этот факт как оценивать?
