сообщить о нарушении
Текущая страница: 62 (всего у книги 69 страниц)
– Мюнцер, – хмыкнул Викентий Сигизмундович. – Был как-то случай в нашем далёком прошлом: его статья в сборнике была подписана «Мюнцер И.И.» и редактор – простодушная такая женщина – спросила, как, мол, его имя-отчество? Иван Иваныч? С тех пор и пошло – иначе его на кафедре и не называли…
– Он ведь уехал на Святую Землю. На праздники, – требовательно глянул на Радзинского Роман.
– Верно – уехал, – с готовностью подтвердил тот. – И перед отъездом посоветовал в случае чего отпаивать тебя коньяком.
– Вам смешно? – со злостью процедил Роман.
– Мне грустно, Рома, – сухо ответил Радзинский. – Ты ужасный эгоист и не думаешь о том, что у Мюнцера свой путь – непростой путь. И каждый шаг, который отделяет его от финишной черты, для него мучителен. Ты не представляешь, как он устал, сколько он всего сделал!..
– А я настолько мало значил в этой его жизни, что он не счёл нужным даже попрощаться со мной! – ожесточённо бросил Роман.
– Имей совесть, Ромашка! – не выдержал Радзинский. – Зачем ему с тобой прощаться?! Да – он уехал на Святую Землю и, скорее всего, больше не вернётся! Но ты от этого только выиграешь! Теперь, когда бы ты ни захотел его увидеть, Мюнцер всегда будет ждать тебя на втором уровне Карты! И после того, как он уйдёт, для тебя ничего не изменится! Или ты хочешь, чтобы Мюнцер ради тебя задержался в физическом теле ещё на пару десятков лет?!! Тебе будет приятнее, если он будет давать тебе уроки, сидя в инвалидном кресле?!!
– Пару десятков лет?! – Глаза Романа невольно округлились, и он откинулся обратно на подушку.
– А ты как думал? – ехидно хмыкнул Радзинский, мгновенно смягчаясь. – Задача второй ступени – накопление духовного знания. Для дальнейшего развития у тебя под ногами должна быть твёрдая почва. Ты должен узнать о Боге всё, что возможно о Нём узнать посредством усвоения формального знания. О Нём, о мире, о человеке…
– Спасибо за радостную новость, – съязвил Роман. – Я покорён Вашим оптимизмом. Так Мюнцер умер или нет?! – он снова перешёл на крик.
– На самом деле это не имеет значения, – серьёзно заверил его Радзинский. – Именно это Мюнцер и хотел тебе сказать. Он оставил своё тело и отправился в тот мир, через который пролегает ныне твой путь, чтобы продолжить твоё обучение без помех со стороны своей слабеющей плоти. В этом мире у него этих двадцати лет не оставалось. Ещё немного, и он не смог бы учить тебя. Карта – единственное место, где ничто не будет ему мешать. Мюнцер сделал выбор в твою пользу – пойми это! Он ждёт момента своего ухода с нетерпением. Для него смерть – безболезненный и желанный переход в мир лучший, чем этот. И он страстно желает, чтобы ты тоже получил возможность прожить жизнь не как маг, а как Бен Элийон. И тогда ты сможешь уйти, как уйдёт Мюнцер. И как уйдём все мы. И Бергер…
– Зачем Вы это сказали? Про Бергера? – ледяным тоном спросил Роман. – Пытаетесь мной манипулировать?
– Манипулировать – это вот. – Радзинский с ухмылкой потянул за возникшую в воздухе ниточку, заставляя Романа бухнуться на колени и в искреннем порыве обнять ноги учителя.
– Не делайте так больше! – яростно прошипел Роман, стряхнув наведённый Радзинским морок.
– Не буду, Ромашка, – извиняющимся тоном произнёс Викентий Сигизмундович. Он опустился на пол с ним рядом и крепко обнял взбешённого подростка. – Простишь меня?
– Дайте-ка подумать… – обиженно прикинул вслух Роман. – Я могу торговаться?
– Да ты только и можешь, что торговаться! – захохотал Радзинский, награждая его лёгким подзатыльником. – Пойдём. Мне ещё перед Кирюхой оправдываться. Хотя – что уж такого произошло?! Ума не приложу…
========== Глава 114. Ночь тиха над Палестиной ==========
«Ночь тиха над Палестиной. Спит усталая земля-а-а-а. Горы, рощи и долины – скрыла всё ночная мгла-а-а-а. Скрыла всё ночная мгла…». Звуки двух голосов сливались так идеально и струились так легко и свободно, что можно было забыть о том, что они порождены человеческим искусством, и приписать их природе, услаждающей наш слух нежным пением льющейся воды, шелестом травы, тихой музыкой сердца, которую мы обычно не замечаем, но любим и ценим, как бы проста и незатейлива она ни была.
Руднев смотрел прямо в глаза Кириллу, и тот, не смея отвести взгляд, выводил мелодию рождественского песнопения, гипнотизируя, в свою очередь, Андрея Константиновича. Ноты лежали между ними на лавке и иногда вспархивали от движения воздуха, когда господин адвокат особенно энергично взмахивал рукой, по успевшей уже укрепиться регентской привычке.
– Выше всяких похвал! – умилённо воскликнул Радзинский, нарушая тишину вескими хлопками аплодисментов. Он одобрительно потрепал Кирилла по волосам и насмешливо поглядел на Андрея Константиновича.
– Подслушивали? – подчёркнуто небрежно бросил Руднев.
– Нет. Просто мимо проходил, – хохотнул Радзинский. – Какой же ты всё-таки молодец, Андрюш! – растроганно проговорил он. Определённо, Викентий Сигизмундович смотрел на Руднева с гордостью. – Только что ж ты Кирюху так запугал? Смотри, он до сих пор как каменный!
Бергер поспешно опустил глаза.
– Кирилл Александрович прекрасно знает, что его страдания никакого удовольствия мне не доставляют. Так что – ничего личного… – Руднев тщательно подравнял со всех сторон стопку листов с нотами и с достоинством поднялся.
– Прости, – неожиданно с чувством сказал Радзинский.
– За что? – сдержанно поинтересовался господин адвокат, не поднимая на будущего тестя глаз.
– Тогда, в больнице – я не по злобе тебя прессовал. Исключительно для пользы дела! Ничего личного – ты меня поймёшь…
Андрей Константинович недоверчиво посмотрел на виноватую физиономию Радзинского, взгляд которого был подозрительно простодушен, и прикусил губу, чтобы не рассмеяться.
– Хотите сказать, что мы с Вами одного поля ягоды?
– Не только. Намекаю, что ты легко можешь представить себя на его месте, – Викентий Сигизмундович показал на Кирилла.
– Воспитываете? – усмехнулся Руднев.
– Как же иначе, Зая? – захохотал Радзинский. – Ты же мне не чужой! – и он без церемоний сгрёб господина адвоката в охапку, в одну секунду растрепав его безупречную причёску.
– Знаю, – насмешливо прищурился Руднев, мягко отстраняясь и независимо встряхивая волосами. Потом отчего-то смутился и чуть не выронил свои бумаги. Возможно, потому, что теперь он действительно знал. А может быть, потому что вспомнил, как насквозь промочил накануне горючими слезами пиджак на груди Радзинского, оплакивая своё несчастливое детство. Ибо коварный Карабас невыносимо сочувственно гладил господина адвоката по голове и ласково шептал, какой Андрюша хороший мальчик и как бы он его – Андрюшу – баловал, если бы мог повернуть время вспять и стать в этом – невозможном – прошлом его настоящим отцом. Видение этой альтернативной реальности оказалась таким живым и ярким, что Андрей Константинович чуть не прокусил себе руку, в которую впился зубами, чтобы не разрыдаться совсем уж позорно. И ведь теперь нельзя было подлечить израненное самолюбие законным негодованием – мол, лживый манипулятор вывернул меня наизнанку из своих циничных соображений. Нет – любовь и сочувствие Радзинского были настолько горячими и при этом неоспоримо искренними – в этом сомневаться не приходилось – что едва не прожгли в сердце Руднева дырку.
– Вот и славно! – хмыкнул Викентий Сигизмундович. – А теперь… – сказал он, потирая руки, – Откладывайте свои ноты, я вас кормить буду!
– Нет-нет, – поспешно вскочил со своего места Бергер. – Я пойду…
– Стоять! – Радзинский ловко перехватил его на полпути к двери. – Сочельник, – понимающе покивал он, оттесняя его обратно к столу. – До первой звезды нельзя…
– Но ведь, правда, нельзя! День строгого поста, – слабо отбивался Кирилл.
– Кирюнечка, ты ведь уже причастился утром? Так? И тебе предстоит всю ночь обмирать от страха на клиросе под безжалостным взглядом самого строгого и взыскательного регента на свете…
– Я не для себя стараюсь, – поспешил уточнить господин адвокат.
– Никто не спорит, – отмахнулся Радзинский, снова отлавливая пытающегося скрыться Кирилла. – Ты просто обязан, Кира, как следует подкрепиться! Кроме того – ты совершаешь преступление по отношению к своему растущему организму, лишая его необходимого питания…
– Ничего я его не лишаю! А если Вы позовёте Шойфета, как сейчас подумали, я с Вами неделю разговаривать не буду!
– Зачем звать это чудовище? – с готовностью согласился Радзинский. – Я с тобой и без него справлюсь!
– Интересно, как? – с вызовом поинтересовался Бергер, испуганно косясь на деда.
– У меня есть секретное оружие. Voila! – он с видом фокусника взмахнул рукой в сторону двери, которая тут же открылась, впустив хмурого Николая Николаевича.
– Кто здесь мучает ребёнка? – строго спросил он, сверкнув стальным взором.
– Колюня, этот твой ребёнок отказывается обедать! – тут же пожаловался Викентий Сигизмундович. – Пост, говорит…
– Кира! – сдержанно ужаснулся Аверин. – От кого угодно я такого ожидал, только не от тебя! – Смерив осуждающим взглядом сбитого с толку Кирилла, он подошёл к столу и жестом велел мальчику сесть. – Соблюдать формальные требования церковного устава проще всего. – Он кивнул Радзинскому и тот с довольной усмешкой принялся накрывать на стол. – И, поскольку огромное количество людей на большее не способны, они настойчиво подменяют подлинное христианское делание внешним благочестием, которое не приносит им никакого результата, зато подкармливает их самомнение и поглощает почти всю их энергию, делая практически недосягаемыми для них реальные плоды духовной жизни. Достичь смирения, или прослыть постником – что бы ты выбрал?
– Смирение, конечно, – вздохнул Кирилл, уже отлично понимая, к чему клонит учитель.
– Ну, тогда смиряйся и ешь, – припечатал Аверин.
– Я знаю, что ты любишь рассольник, – нежнейшим бархатистым голосом пропел Радзинский, ставя перед Бергером тарелку. – Кушай, деточка. – Он ласково погладил Кирилла по голове. – И пирожок возьми.
– Спасибо, – обречённо проговорил Кирилл, мужественно берясь за ложку.
– Аплодирую, стоя, – усмехнулся Руднев, в свою очередь принимая из рук Радзинского тарелку.
– Приятного аппетита, господа, – вежливо улыбнулся между тем Николай Николаевич, вставая. Радзинский подозрительно сощурился, замерев с половником и третьей – пока ещё пустой – тарелкой в руках. – С вашего позволения я Вас покину – дела… – С этими словами Аверин взял из вазы красивое румяное яблоко и, предварительно послав Радзинскому страстный воздушный поцелуй, с вызывающим хрустом надкусил плод и быстро вышел из комнаты.
Бергер неприлично громко фыркнул в тарелку, а Андрей Константинович сдержанно прикусил губу и стрельнул любопытным взглядом в сторону Радзинского.
Тот, усмехаясь, задумчиво покачал головой, достал из кармана мобильник и набрал какое-то короткое сообщение. Неизвестно, что уж он там написал своему норовистому другу, но за стол Викентий Сигизмундович сел в отличном настроении.
***
Клубы пара и несущиеся наперегонки снежинки в ярком свете фар. Два тонких силуэта – мужской и женский – замерли, соприкоснувшись лбами. Руднев улыбается. Наденька немного смущена, но бесконечно счастлива. О чём они говорят, не слышно, да Роману это и не интересно. Он снова переводит взгляд на Бергера, который стоит перед ним с каким-то виноватым и жалким видом. На его волосах сверкает-переливается снег.
– Ну, пока, Ром, – говорит он в который раз и заботливо запахивает на нём куртку, щёлкая кнопкой воротника. – Чего ты расстёгнутый выскочил?
– Ты ещё спроси, не страшно ли мне одному оставаться! Я тебя просто растерзаю тогда, – предупреждает Роман.
– Не надо меня… терзать, – подавляя смешок, уже весело отвечает Бергер. – Я и так вернусь не слишком целым, – он выразительно кивает в сторону Руднева.
– Не беспокойся, – усмехается Роман. – Я с ним поговорил.
– Ну, если так… – Глаза Бергера сияют неземным светом даже в темноте. Он делает шаг вперёд и крепко обнимает товарища. – Ну, пока, Ром, – шепчет он.
– Ты это уже говорил, – у Романа отчего-то срывается голос. Он похлопывает Бергера по спине, потом подталкивает его к машине. – Иди уже…
Кирилл уходит, постоянно оглядываясь и периодически балансируя, чтобы не упасть, на скользкой дорожке. Открыв дверцу, он оборачивается и взмахивает рукой. И тут мозг Романа пронзает догадка. Кричать вслед уже глупо, поэтому он обращается к Бергеру мысленно: «Ты что-то знаешь? Ты поэтому как перед смертью прощаешься?». Некоторое время в голове тишина, потом раздаётся осторожный голос Бергера: «Ничего страшного, Ром. Я об этом… позаботился…».
***
Стрелки часов приближаются к полуночи. Яркий свет настольной лампы отражается в распахнутых стеклянных дверцах книжного шкафа. Роман с интересом перебирает задвинутые во второй ряд потрёпанные брошюрки перестроечных времён: биоэнергетика, рейки, шиацу. Незнакомые имена, непонятные реалии советской эпохи…
После скупого бергеровского «ничего страшного» Роман решил провести эту ночь в комнате Радзинского. Хотя более защищённым он, как ни странно, чувствовал себя за стенкой – у Николая Николаевича. Но бодрящая, авантюрная энергетика Викентия Сигизмундовича была ему сейчас нужнее, чем ласковое тепло и покой аверинской спальни.
Неожиданно на пол выскользнул пачка фотографий и рассыпалась веером. Роман собрал их и бухнулся в просторное кресло Радзинского. Первый же беглый осмотр заставил его усмехнуться: ну конечно, чьи же ещё снимки должен бережно хранить Викентий Сигизмундович – разумеется, аверинские!
Вот чёрно-белое фото: юный Николай Николаевич в костюме при галстуке стоит на трибуне – светлые волосы упали на лоб, тень от ресниц на щеках – похоже, заглядывает в черновик своей речи. Роман сразу услышал характерную акустику небольшого зала, увидел лица скучающих там людей. Наверное, уже лето, или такой жаркий май – все окна открыты, большинство присутствующих одеты легко и безо всякого официоза. Роман уловил слово «диссовет». Ясно. Это фотография с первой аверинской защиты…
А вот цветная фотография. Неужто это Радзинский?! Герой-любовник из голливудского кинофильма – ни больше, ни меньше! Красавец! Сверкает улыбкой на ступеньках какого-то беломраморного восточного дворца, щедро залитых солнцем и осенённых потрясающей голубизны небом. И кто же это рядом с ним? Ну, само собой, Аверин, который, запрокинув голову, беззаботно смеётся, демонстрируя миру все свои тридцать два белоснежных зуба. Ну почему этот человек никогда не смотрит в камеру?!!
Ладно… Снято где-то заграницей. Иран? Ирак? Деловая поездка. Для Радзинского стопроцентно. Аверин попал туда как-то «по блату», за компанию…
А на этой фотографии Николай Николаевич, опершись на перила, вдохновенно смотрит куда-то вдаль: ветер треплет его светлые волосы, вокруг расстилается водная гладь… Но это не морской круиз – Роман сразу почувствовал явственный запах речной воды. Это вообще не туристическая поездка. На этом теплоходе проходит какой-то конгресс, конференция – что-то в этом роде… О! Да тут полно «своих»! Все вперемешку: маги и эзотерики, ведьмы и целители. Мероприятие с размахом!
Только Роман начал входить во вкус, выходя через Аверина на тех, кто контактировал с ним в рамках этого необычного «проекта», как в комнате ощутимо потянуло каким-то потусторонним, могильным холодом, и перед Романом возникла знакомая фигура Господина в чёрном – (какая трогательная привязанность к внешности почившего фантома!).
– Решил тебя навестить, – бесстрастно сообщил патрон.
– Давно мечтал пообщаться, – криво усмехнулся Роман в ответ. – Присядете?
========== Глава 115. Подарок ==========
Роман пытался подняться с пола, но руки-ноги дрожали, пот лил с него градом – ощущение такое, словно душа с телом расстаётся. Он отстранённо глядел на свои трясущиеся пальцы, тихо радуясь про себя, что, несмотря на предательство тела, рассудок не подвёл его, и паника не превратила его сознание в хаос.
– Посмотри, как ты слаб и жалок. – Патрон, помахивая перчатками, смотрел так брезгливо, будто случайно раздавил червяка. – Ты отказался от возможности трансформировать эту ничтожную плоть в неуязвимую, практически бессмертную оболочку и теперь одно моё присутствие заставляет тебя растекаться по полу отвратительной лужей.
– Отказался? – с трудом усмехнулся Роман. – Я просто выбрал обратную трансформу. – Он старался говорить короткими фразами, потому что на большее дыхания не хватало.
– Как это понимать? – Патрон навис над ним зловещей тенью. Его близость превращала мозг в желе.
– Физическое тело. В энергию, – отрывисто выдохнул Роман.
– Чтобы стать одним из атомов? – презрительно бросил патрон.
– Мне понравилось. Быть частицей.
