Текст книги "Дневник. Том 1."

Автор книги: Эдмон де Гонкур

Соавторы: Жюль де Гонкур
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 50 страниц)

Хозяйка Жермини госпожа де Варандейль со всей ее биографией спи

сана с тетки Гонкуров госпожи де Курмон. Другая тетка Гонкуров,

которая превратилась в Риме из свободомыслящей женщины в фанатич

ную католичку и умерла в состоянии религиозного экстаза, послужила

прототипом для героини романа «Госпожа Жервезе».

Гонкуровские герои нервны, впечатлительны, легко ранимы. У неко

торых из них эти черты соединяются с большим творческим дарованием

(писатель Шарль Демайи, художник Наз де Кориолис) – по идее Гон

куров, истинный талант немыслим без «невроза». Но достаточно уже и

острой восприимчивости к воздействиям окружающего мира, чтобы че

ловек, во всех прочих отношениях заурядный, стал намного выше своей

среды. Таковы, например, скромная, неприметная сестра Филомена и

невежественная, ограниченная служанка Жермини. Почти во всех рома

нах герой, обладающий утонченной душевной организацией, обрекается

авторами на духовное оскудение и гибель: он не в состоянии противо

стоять грубости и низменности своего окружения. Шарль Демайи, затрав

ленный нечистоплотной журналистской братией, кончает свою жизнь

в доме для умалишенных. Кориолис, засосанный мещанским болотом,

в которое он попадает после женитьбы на натурщице Манетте Саломон,

деградирует и становится ничтожным живописцем-ремесленником, рабо

тающим на рынок. В трагической судьбе обоих этих героев пагубную

роль играют любимые ими женщины: обе они оказываются мелкими,

корыстными душонками. Гонкуры всегда считали, что любовь, брак,

семья, всякие житейские отношения несовместимы с творческой дея

тельностью, требующей полной самоотдачи. Писатель, художник должны,

по их мнению, быть свободны от всяких связей, которые подчиняли бы

их жизнь любым другим интересам, кроме «чистого» искусства.

Показав, как развращает буржуазное общество людей, работающих

пером и кистью, обнажив существующий между этим обществом и твор-

14

цами большого искусства трагический разлад, Гонкуры подняли значи

тельную социальную тему. Общественный смысл имеет также трагедия

Жермини Ласерте, простой крестьянской девушки, которую унизила и

затоптала, надругавшись над ее чувствами, среда городских подонков,

развращенная буржуазными пороками – эгоизмом, корыстью, бесчело

вечностью. В гибели госпожи Жервезе повинны мрачные силы католи

цизма, мобилизующие все средства для постепенного разрушения разума

человека, подавления его воли. Романы Гонкуров наполнены гуманисти

ческой скорбью о судьбе благородных душ в современном им обществе.

Лучшим из совместно созданных Гонкурами романов является «Жер-

мини Ласерте», произведение, которому суждено было сыграть значи

тельную роль в развитии французской литературы. В нем впервые с

реалистической точностью и беспощадностью, без свойственной поздне-

романтической литературе сентиментальности, были описаны «общест

венные низы»; ужасное разрушение личности в обстановке, калечащей

все естественные человеческие чувства, показано во всей его обусловлен

ности и неотвратимости. Обнажив изнанку социальной действительности,

Гонкуры воспроизвели на страницах своего романа то, что они называли

«жестокой, кровоточащей реальностью». Обличительное значение романа

несомненно.

Предисловие к роману звучало как литературный манифест. В нем

Гонкуры называли свою книгу «печальной и мучительной», непохожей

на любимые читателями «книги утешительные и болеутоляющие, при

ключения с благополучным концом, вымыслы, способствующие хоро

шему пищеварению и душевному равновесию». В предисловии деклари

руется «необходимость расширить область романа, ввести в него низшие

классы». Изображением горестей и страданий людей из народа Гонкуры

хотят «нарушить покой тех парижан, что оказались баловнями судьбы»;

они не пошли в своих декларациях дальше призывов к сочувствию

угнетенным, но само обращение братьев к этой теме было фактом не

сомненно прогрессивным. В предисловии высказывалась знаменательная

для эпохи мысль, что «современный роман решает те же задачи и берет

на себя те же обязательства, что и наука». Свой роман Гонкуры назы

вают «клиническим анализом любви».

Художественные особенности романа «Жермини Ласерте» («жесто

кая реальность») и идеи предисловия к нему («научность») были в даль

нейшем развиты «натуралистической школой», во главе которой стал

с 70-х годов Эмиль Золя. Еще в 1865 году Золя, тогда начинающий

литератор, написал восторженную статью о романе Гонкуров. В более

поздние годы, когда Золя вырабатывал развернутую теорию «научного»,

даже «экспериментального» романа и вел шумную кампанию в защиту

«натуралистической» эстетики, Эдмон Гонкур отметил в «Дневнике», что

«Жермини Ласерте» – это «образцовое произведение натурализма».

15

«Я дал полную формулу натурализма в «Жермини Ласерте», – писал

он в другом месте, – и книги, появившиеся впоследствии, созданы в точ

ном соответствии с тем методом, который был преподан этой книгой».

Стремление сблизить литературу с наукой, утверждение общности

их задач было следствием огромных успехов естественных наук в те

годы, когда писали Гонкуры. Эстетика «научного» романа проникнута

пафосом познания действительности – в этом ее прогрессивная сторона.

Однако сама «наука» понималась в духе распространенной в то время

ущербной философия позитивизма, как простое накопление и описание

фактов. Собирание фактов с поверхности действительности преобладает

и у Гонкуров над отбором и обобщением. Поэтому в их романах обычно

разбухает описание «среды», являющейся, согласно позитивистской фи

лософии, важнейшим фактором, определяющим поведение человека.

Социальная среда нередко оказывается неотграниченной от среды быто

вой или окружающей человека природы. Для героя все – большое и ма

лое – имеет равное значение и описывается одинаково подробно. Гон

куры не видят существенной разницы между случайным и типическим.

Из-за этого социальная содержательность их образов значительно обед

няется; персонажи и их судьба стоят на грани типического и «казус

ного». Вторым важнейшим фактором, определяющим поведение человека,

является, в позитивистском понимании, его физическая, телесная при

рода. В жизни гонкуровских героев, страдающих «неврозами», физиоло

гия играет заметную роль; поэтому рассказ Гонкуров о человеческой

судьбе всегда грозит превратиться в описание патологического случая,

в «историю болезни».

Не следует недооценивать искусства Гонкуров в изображении дета

лей «видимого мира»: в этой сфере они добились большого художествен

ного совершенства; умеют они также мастерски передавать тончайшие

нюансы и переливы душевных состояний, даже не доходящих до порога

сознания. Эта особенность писательской манеры Гонкуров дала основа

ние уже современной им критике говорить об элементах импрессионизма

в их творчестве. Но за частные художественные завоевания Гонкуры

заплатили отказом от большого социального содержания. Они заблужда

лись, полагая, что совершенствуют метод Бальзака, потому что вводят

в роман «научные» методы. Реализм гонкуровских романов в целом

носит ограниченный характер. Безотрадная картина действительности,

в которой человек выглядит пассивной жертвой внешних сил, является

неполной и односторонней. Романы Гонкуров свидетельствуют о том,

что во второй половине XIX века писатели, не ставшие решительно на

демократические позиции, не в состоянии были глубоко проникнуть в

жизнь общества и художественно выявить ее сущность. В 70-е годы вы

ходят один за другим тома грандиозной эпопеи Золя «Ругон-Маккары».

Рядом с их мощным реализмом относительная узость взгляда Гонку-

16

ров на мир и их художественного метода становится особенно оче

видной.

К этому времени творческое содружество братьев Гонкуров оборва

лось: младший брат Жюль в 1870 году, после долгого и мучительного

угасания, умер. Переживший его Эдмон в течение нескольких лет не в

силах приняться ни за какую большую работу. Он не оставляет только

«Дневника» и продолжает вести его изо дня в день. Лишь в 1877 году

он публикует написанный теперь уже им единолично роман «Девка

Элиза», вновь обнажающий «жестокую реальность». Однако в гла

зах читателя этот роман не выдерживал сравнения с вышедшей в том же

году «Западней» Золя. Эдмон Гонкур чувствовал, что утрачивает чита

тельскую аудиторию, и искал каких-то изменений в своем методе.

В 1879 году вышел его новый роман «Братья Земганно», который сам он

назвал «опытом в области поэтической реальности». Книга эта действи

тельно стоит особняком среди прочих гонкуровских романов. Здесь нет

«жестоких» картин, подобных тем, какие мы находим в «Жермини Ла-

серте» или в «Девке Элизе», нет того безрадостного, мрачного коло

рита, которым окрашены эти романы. «Братья Земганно» – книга,

проникнутая человечностью и теплотой, верой в силу моральной под

держки, которую люди способны оказывать друг другу. История о вза

имной привязанности двух братьев-акробатов, из которых один стано

вится калекой, представляет своего рода иносказательную автобиогра

фию Гонкуров, полный скрытого лиризма рассказ об их творческом

содружестве. Не претендуя на постановку каких-либо значительных со

циальных проблем, Эдмон Гонкур написал действительно поэтическую

повесть о беззаветной преданности искусству, которое есть прежде всего

упорный и напряженный труд. Поэзия этой книги также в прославлении

верной и бескорыстной дружбы, которая укрепляется в совместном труде

и сама способствует идеальной слаженности людей, соединенных общим

для них делом.

В предисловии к «Братьям Земганно» Гонкур неожиданно для чита

телей заявил, что окончательная победа «реализма, натурализма, писа

ния с натуры» будет достигнута лишь тогда, когда романисты откажутся

от народной тематики, которая будто бы исчерпана, и перейдут к изо

бражению высших классов общества, станут живописать «изящную ре

альность». Эти идеи сразу же встретили суровую отповедь убежденного

демократа Золя. Задачу, поставленную в предисловии к «Братьям Зем

ганно», Гонкур попытался осуществить в своем последнем романе

«Шери» (1884). Но до этого, в 1882 году, он опубликовал еще один роман

о художественном творчестве – «Актриса Фостен». Здесь вновь прово

дится мысль о противоречии между искусством и жизнью. Если раньше

преданность высокому искусству противопоставлялась низменной коры

сти и убогому ремесленничеству, то здесь она оказывается в противо-

2 Э. и Ж. де Гонкур, т. 1

17

речии с обыкновенной человечностью: в финальной сцене романа акт

риса Фостен, стоя у смертного ложа своего возлюбленного, имитирует

его «сардоническую агонию». Прославление искусства приобретает те

перь у Гонкура черты эстетского имморализма, характерного для дека

дентства конца XIX века.

В «Шери» героиня – девушка из аристократической среды, внуч

ка маршала. В романе почти нет действия, весь он заполнен детальным

описанием малозначительных чувств и переживаний весьма заурядной

девицы. Роман оказался худосочным, бессодержательным и свидетельст

вовал о том, что художественные принципы Гонкура, в их крайнем

выражении, заводят его в творческий тупик. После «Шери» Гонкур

как романист замолк.

Остальные годы своей жизни он снова посвящает историографии,

искусствоведению, коллекционированию предметов искусства, общению

с молодыми писателями и художниками, которых он принимает «на Чер

даке», в своем загородном доме. В этот период он много занимается

вопросами театра в связи с постановкой своих и брата пьес. Гонкуры

несколько раз пытали свои силы в драматургии, но всегда неудачно.

В 1865 году шумно провалилась поставленная на сцене Французского

театра их пьеса «Анриетта Марешаль». Провал был вызван не столько

качеством самой пьесы (впрочем, довольно банальной адюльтерной

драмы), сколько дружбой Гонкуров с родственницей Наполеона III прин

цессой Матильдой: пьеса послужила поводом для антибонапартистской

демонстрации, хотя сами Гонкуры вовсе не сочувствовали режиму Вто

рой империи. Теперь «Анриетта Марешаль» возобновляется на сцене

ставшего впоследствии знаменитым «Свободного театра» Антуана, кото

рый хотел обновить театральное искусство и связал свою судьбу с писа

телями «натуралистической школы». В этом театре шли инсценировки

почти всех гонкуровских романов, сделанные самим Эдмоном или дру

гими литераторами под его наблюдением.

В эти годы Эдмон усердно занимается изданием своих и брата не

опубликованных рукописей. Еще в 1863 году Гонкуры напечатали из

бранные места из «Дневника» под характерным названием «Мысли

и ощущения». Но читательской публике и окружению Гонкуров о суще

ствовании «Дневника» ничего доподлинно известно не было, хотя в лите

ратурных кругах ходили слухи, будто Гонкур в обществе «записывает

что-то под столом». В 1883 году Эдмон Гонкур впервые раскрыл тайну

Альфонсу Доде и его жене, с которыми поддерживал в эти годы друже

ские отношения. По их настоянию он напечатал несколько отрывков в

газете «Фигаро». С 1887 года он приступает к изданию самого «Днев

ника» и до своей смерти, последовавшей в 1896 году, выпускает один за

другим девять томов.

18

2

Своим завещанием Эдмон учредил «Гонкуровскую академию» и оста

вил ей все свои средства для ежегодной литературной премии, которая

должна была присуждаться талантливому молодому романисту. Гонку

ровская академия существует и по сей день, ее премия является одной

из самых авторитетных во Франции. Многие ее лауреаты приобрели

широкую известность; среди них в разное время были такие непохожие

друг на друга писатели, как Анри Барбюс, Жорж Дюамель, Марсель

Пруст, Эльза Триоле, Морис Дрюон.

Эдмон Гонкур возложил на учрежденную им Академию еще одну

задачу: по прошествии двадцати лет со дня его смерти опубликовать

полный текст «Дневника». Девять томов, выпущенные в свет самим

Э. Гонкуром, были, по его словам, «лишь частью, не более чем полови

ной, и притом наименее интересной частью», всего материала, содержав

шегося в одиннадцати объемистых рукописных тетрадях, из которых

пять первых исписаны бисерным почерком Жюля.

Дело в том, что уже в ходе выпуска «Дневника» Эдмон Гонкур

убедился в полной невозможности печатать рукопись без отбора мате

риала. Смущали Гонкура отнюдь не сомнения в содержательности или

художественной ценности беглых записей. В самой случайности зари

совок увиденного, услышанного, воспринятого «на лету» он видел исто

рическое и вместе с тем эстетическое значение «Дневника». Именно то,

что «Дневник» был «стенограммой жизни», превращало его, по убеж

дению Гонкура, в историю, весьма интересную для последующих поко

лений. Ведение, казалось бы, сугубо личного дневника всегда осознава

лось обоими братьями как своего рода общественная миссия, требую

щая подвижнического упорства. Эдмон Гонкур и в старости, несмотря

на недуги, не позволял себе надолго забрасывать «Дневник», уподобляя

себя путешественникам, исследователям, которые и среди льдов и

в тропических джунглях продолжают вести запись своих наблюдений.

Он верил, что в будущем оценят «исключительную правдивость и жи

вость картин», содержащихся в «Дневнике». Работая над подготовкой

«Дневника» к печати, Гонкур менял целые фразы, кое-что дописывал,

кое-что смягчал (в частности, политические суждения), но при этом

старался никак не нарушить у читателя впечатления, что все записи сде

ланы «по горячим следам» событий.

Трудным обстоятельством оказалось то, что гонкуровская «правда»

о современниках, о многих известных всей Франции людях, иногда при

обретала чересчур откровенный характер: читающей публике препод

носились их высказывания в частных беседах, отнюдь не всегда проду

манные, признания, порой относящиеся к личной жизни, описание их

вкусов, привычек, манеры поведения, внешности и т. д. Теперь, по про-

2*

19

шествии десятилетий, сведения такого рода ценны как исторические

свидетельства. Современным Эдмону Гонкуру читателям «Дневника»

тоже было весьма любопытно узнать поближе известных литераторов,

критиков, художников, свести с ними как бы интимное знакомство.

Однако далеко не все одобряли стремление Гонкуров рассказывать о жи

вых или только недавно скончавшихся людях многое такое, что сами

эти люди едва ли захотели бы сделать достоянием общественности. Осо

бенное неудовольствие вызывал «Дневник» у тех его читателей, которые

находили в нем свои портреты и высказывания, – по крайней мере,

у некоторых из них.

Публикация каждого тома была связана для Гонкура с неприятно

стями. Уже первый том вызвал раздраженное письмо известного критика

и литературоведа Ипполита Тэна, который требовал оставить его в покое.

После четвертого тома обиделся историк и философ Эрнест Ренан, о чьих

«антипатриотических» высказываниях во время франко-прусской войны

сообщил Гонкур. Ренан опубликовал в прессе опровержение, заявив,

что Гонкур исказил его слова и мысли. Гонкур также печатно, и притом

в язвительном тоне, возразил Ренану. Атмосфера недовольства сгуща

лась. Почта приносила Гонкуру бранные письма, нередко анонимные.

Пресса отзывалась о «Дневнике» неодобрительно. Критик газеты «Фи

гаро», нащупав слабое место Гонкуров, упрекал их в «отсутствии син

теза». Но упрекать в этом Гонкуров было бесполезно, ибо они ставили

перед собой совсем другую задачу. В очередной дневниковой записи

Э. Гонкур, возражая критику «Фигаро», определял себя как «художника,

который ищет не общей правды, а правды мгновения». Он отмечал, что

все же приближается порой к этой «общей правде», но лишь тогда, когда

«длительные отношения с каким-либо человеком позволяют ему связать

воедино разрозненные частицы правды мгновения» (21 декабря

1887 года). Стоит принять во внимание эту оговорку при оценке «Днев¬

ника» в целом.

После выхода в свет пятого тома Гонкур почувствовал необходи

мость успокоить публику. В предисловии к шестому тому он заявил,

что с этих пор читатель будет находить в «Дневнике» только «прият

ную правду» и лишь через двадцать лет после смерти автора узнает

«другую правду, которая будет полной правдой». Кроме того, Гонкур

отмечал обвинения в «нескромности», ссылаясь на то, что в «Дневнике»

сообщаются не факты из частной жизни современников, а лишь мысли

их и суждения. Гонкур напоминал о подзаголовке, которым он снабдил

издание «Дневника»: «Записки о литературной жизни». Тем не менее

инциденты повторялись и после выпуска следующих томов.

Согласно завещанию Эдмона, полная рукопись «Дневника» после его

смерти должна была быть опечатана и помещена на хранение к нота

риусу, а по прошествии двадцати лет – передана в рукописное отделе20

ние парижской Национальной библиотеки и затем опубликована. Пуб

ликация должна была состояться в 1916 году, но была отложена, – по

официальному объяснению, в связи с мировой войной, а фактически из-

за того, что многие упоминаемые в «Дневнике» лица были еще живы.

В 1923 году была назначена специальная правительственная комиссия,

которая разрешила Национальной библиотеке не передавать рукопись

в печать, ссылаясь на закон, запрещающий публикацию текстов, «спо

собных нарушить общественный порядок». Новая оттяжка устраивала

Гонкуровскую академию, хотя пресса нападала на нее: еще и в те годы

можно было ожидать возражений от лиц, чьи имена попали в «Дневник»,

или от их наследников. Лишь в 50-х годах Академия приступила к ис

полнению воли своего основателя. Но, несмотря на то что после смерти

Эдмона Гонкура прошло более полувека, еще до опубликования руко

писи раздавались протесты, и против Академии был даже затеян судеб

ный процесс (который она, однако, выиграла). «Дневник» был издан в

1956 году в княжестве Монако (!). Но и в этом издании некоторые

имена заменены условным« буквами и опущен ряд деталей «по сооб

ражениям юридического характера». Новое издание, снабженное большой

вступительной статьей, литературными и текстологическими коммента

риями, состоит из двадцати двух томов. Теперь «Дневник» стал наконец

известен в своем первоначальном виде. Откровенность его оказалась еще

разительнее, речевая манера авторов во многих местах – еще разговор-

нее и интимнее, политические, эстетические и иные высказывания —

энергичней и резче, чем в том варианте текста, который издал Эдмон

Гонкур.

В «Дневнике» все разрознено. И, однако, его материалу присуще

несомненное единство. Оно создается прежде всего отношением авторов

к действительности, теми взглядами на жизнь и на искусство, которые

сложились у них еще в молодые годы и на протяжении десятилетий

не претерпевали существенных изменений. На всем «Дневнике», – как

на той его части, которая написана братьями совместно, так и на при

надлежащей перу одного Эдмона, – лежит печать общей литературной

манеры; своеобразие гонкуровского художественного метода чувствуется

на каждой странице.

Само обилие записей в «Дневнике», его хроникальная непрерывность

связывают материал воедино, создают определенную последовательность

и плавность переходов, диктуемых самим движением времени. «Дневник»

охватывает почти полвека. Начатый 2 декабря 1851 года, в день пере

ворота Луи Бонапарта, он был оборван только смертью старшего Гон

кура. Перед читателем словно развертывается бесконечная кинолента,

показывающая все новые и новые эпизоды. Немало персонажей появ

ляется в кадрах этой ленты но многу раз: на этой странице они скажут

21

одно, еще через десять или сто страниц другое, повернутся к читателю

той или иной своей стороной, и из разрозненных записей возникают

составленные «по кусочкам» поверхностные, но живые портреты людей

XIX века.

На страницах «Дневника» с наибольшей яркостью выступает авто

портрет Гонкуров. Но братьям никогда не были свойственны погруже

ние в себя, увлеченный самоанализ, лирические излияния, столь харак

терные для авторов многих других известных дневников. Все внимание

Гонкуров устремлено вовне, интерес сосредоточен главным образом на

впечатлениях от окружающего мира. Подобно тому как в их романах

герой действует в соответствующей «среде», так и сами Гонкуры в каче

стве героев этого автобиографического повествования выступают в окру

жении своей среды, в данном случае – литературно-художественной.

Сами для себя Гонкуры были таким же объектом наблюдения и изуче

ния, как и весь окружающий их мир. Уделяя большое внимание своим

личным восприятиям и ощущениям (вплоть до образов, являющихся во

сне), они на своем примере изучали человека во всей сложности его

физической и душевной жизни.

В «Дневнике» практически не отражаются индивидуальные черты

каждого из Гонкуров. Слияние их личностей было настолько полным,

что они предстают читателю как один человеческий характер, один ум,

один писатель. Местоимения «мы» и «я» в томах «Дневника», написан

ных обоими братьями, взаимозаменяемы и встречаются одинаково часто.

Из множества отдельных записей складывается облик Гонкуров – с их

скепсисом, отвращением к буржуазной пошлости, самоотверженной пре

данностью литературному труду, обостренной наблюдательностью, общим

грустно-меланхолическим взглядом на мир. Гонкуры упорно создают

свой образ «писателей с нервами», изматываемых, опустошаемых не пре

кращающимся ни на мгновение творческим трудом, «распятых» им, но

не мыслящих себе существования без него. В предисловии к «Дневнику»

Эдмон писал: «Не скроем, мы были существа страстные, нервные, болез

ненно впечатлительные, а следовательно, порой и несправедливые».

В «Дневнике» действительно немало импульсивных, раздраженных, по

верхностных и подчас совсем необоснованных суждений о литературных

коллегах. Гонкуры говорят здесь прямо от своего имени, не пряча от

читателя своего авторского лица; их личное, пристрастное отношение

к людям и событиям проявляется куда определеннее, чем в романах,

и эта особенность «Дневника» придает ему характер действительно вол

нующего «человеческого документа».

В «Дневнике» проступают и такие, не красящие Гонкуров черты,

как чрезвычайное самомнение и тщеславие, которые вели к преувеличе

нию ими своей литературной роли и умалению заслуг других писателей,

подозрительность, обидчивость и нетерпимость к критике. Видел ли Эд-

22

мон Гонкур, отдавая «Дневник» в печать, что на многих страницах

авторы показывают самих себя в не очень выгодном свете? Во всяком

случае, он не стал приукрашивать образ авторов, освобождать его от

заурядных человеческих слабостей и опубликовал свой и брата авто

портрет без всякой ретуши.

Но мы находим в «Дневнике» не только психологический автопорт

рет Гонкуров. Весь их духовный мир получил здесь свое выражение.

Гонкуры предстают на страницах «Дневника» как люди своего времени,

носители порожденных им идей, вкусов и предрассудков, которые отли

чали ту часть французской творческой интеллигенции, что находилась

в разладе с буржуазным обществом, но не способна была порвать с

ним. Тут и там на страницах «Дневника» раскиданы политические суж

дения Гонкуров – порой глубокие и проницательные, порой наивные

или вовсе ошибочные, свидетельствующие об их идейной беспомощности.

Вообще склад ума Гонкуров не предрасполагал их к философскому,

отвлеченному мышлению. И все же из «Дневника» достаточно отчетливо

вырисовывается общая картина отношения к миру, к человеку и обще

ству, характерного не для одних Гонкуров, но и для целого поколения

французских писателей. Мы ясно видим, что пессимистическая окраска

их мировоззрения – следствие глубоких разочарований во всякого рода

социально-политической и религиозной демагогии того времени, которой

это поколение ничего не могло противопоставить, кроме общегумани-

стической скорби, проповеди «научного» познания, толкуемого к тому же

ограниченно, и прославления искусства. Гонкуры выступают в «Днев

нике» как единомышленники ряда современных им выдающихся писа

телей – таких, как Флобер, Бодлер, Леконт де Лиль. Все они пережили

крушение надежд и иллюзий после бесславного конца буржуазной Вто

рой республики и утверждения грубой цезаристской диктатуры Луи Бо

напарта. Не найдя пути к прогрессивным силам общества, они утратили

веру в прогресс. О каком прогрессе может идти речь, если «рабочие

хлопчатобумажных фабрик Руана питаются сейчас листьями рапса,

матери вносят имена своих дочерей в списки проституток» («Дневник»,

запись 28 января 1863 года).

Отнюдь не будучи глубокими социальными мыслителями, Гонкуры

записывают в «Дневнике» свои наивные мечтания о правлении некоей

духовной аристократии, открытой для народа и широко пополняющейся

людьми из различных слоев вплоть до «мыслящих рабочих». Им хотелось

видеть правительство, которое «попыталось бы уничтожить нищету». Но

они сами чувствовали беспочвенность таких надежд. А политическая

действительность Второй империи не являла собой ничего утешитель

ного. Гонкуры высказывают на этот счет в «Дневнике» весьма печальные

соображения. Не удивительны выводы, которые делали эти честные,

антибуржуазно настроенные, но ограниченные условиями своего времени

23

писатели: «В конце концов это приводит к величайшему разочарованию:

устают верить, терпят всякую власть и снисходительно относятся к лю

безным негодяям – вот что я наблюдаю у всего моего поколения, у всех

моих собратьев по перу, у Флобера так же, как и у самого себя. Видишь,

что не стоит умирать ни за какое дело, а жить надо, несмотря ни на что,

и надо оставаться честным человеком, ибо это у тебя в крови, но ни

во что не верить, кроме искусства, чтить только его, исповедовать только

литературу. Все остальное – ложь и ловушка для дураков» («Дневник»,

28 января 1863 года).

Последующее развитие истории полностью опровергло пессимизм

Гонкуров. Но в середине XIX века на Западе нелегко было сохранить

веру в будущее; для этого надо было находиться на значительно более

высоком уровне социально-философского мышления и стоять намного

ближе к передовым демократическим силам эпохи.

«Дневник» полон размышлений об искусстве. Гонкуры не оставили

никакого специального эстетического трактата, но «Дневник» с успехом

заменяет его. При этом записи, касающиеся искусства, говорят не только

об особенностях гонкуровской художественной системы, но и об опре

деленном типе эстетической мысли, характерном для их времени. Не раз

заявляют Гонкуры о своей безраздельной преданности искусству.

«Я убежден, – гласит одна из записей в «Дневнике», – что от сотворе

ния мира не было еще на земле двух других людей, подобных нам, —

людей, которые так всецело были бы захвачены, поглощены мыслью

и искусством... Книги, рисунки, гравюры – вот чем замыкается наша

жизнь, наш кругозор, ничего другого для нас не существует. Мы пере

листываем книги, рассматриваем картины – только этим мы и живем...

Ничто не способно отвлечь нас от этого, устремить к иному. Мы сво

бодны от тех страстей, которые заставляют человека покинуть библио

теку или музей, уйти от созерцания, раздумья, наслаждения мыслью,

линией» («Дневник», 19 февраля 1862 года).

Гонкуры причисляют себя, вместе с Флобером и Готье, к «отгоро-

женному лагерю» сторонников «искусства для искусства». Чтобы верно

оценить эти высказывания, следует иметь в виду, что иллюзорная по

существу идея «искусства для искусства» в разные времена играла раз

личную роль. В 50—60-е годы XIX века в творчестве ряда писателей и

поэтов – Флобера, Гонкуров, Леконта де Лиля и других – эта идея

имела антибуржуазную окраску. Официальные круги подозрительно от

носились к теории «независимого» искусства, которая обосновывала

право романиста говорить правду о буржуазном обществе, что неизбежно

оборачивалось разоблачением его уродств. Все писатели, придерживав

шиеся этой идеи, находились в разладе с действительностью. Но уже и в ту

пору в понятие «искусства для искусства» разными писателями вкла

дывалось неодинаковое содержание. Если для Флобера оно означало

24

право на независимость суждений и свободу критики, буржуазного

уклада жизни, то для Готье тот же принцип в значительной мере

служил оправданием социального равнодушия и был основой для эстет

ского культа пластической формы. Гонкуры занимают промежуточное

положение между Флобером и Готье: для них поклонение искусству

еще не означает утрату интереса к социальной жизни, но вместе с тем

они проявляют тенденцию рассматривать все явления действительности

главным образом в эстетическом плане, противопоставлять искусство

жизни и видеть красоту больше в искусственном, чем в природном,

естественном.

Из разрозненных высказываний в «Дневнике» складывается важная

для Гонкуров концепция «современного искусства». Гонкуры одними из

первых начали употреблять термин «современность» не во временном,

а в эстетическом смысле. Искусство, считают они, должно выражать

мироощущение человека в условиях развитой и уже стареющей цивили