Текст книги "Имперская гвардия: Омнибус (ЛП)"

Автор книги: Дэн Абнетт

Соавторы: Грэм Макнилл,Аарон Дембски-Боуден,Гэв Торп,Стив Лайонс,Уильям Кинг,Дэвид Эннендейл,Митчел Сканлон,Стив Паркер,Энди Хоар,Баррингтон Бейли
сообщить о нарушении

Текущая страница: 230 (всего у книги 247 страниц)

– Все внутрь! Задрайте люк, или вы все задохнетесь! Сейчас мы вытащим вас! – прокричал Банник в вокс. В ответ послышался только треск, но рука скрылась, и люк закрылся на несколько сантиметров – задраить его полностью мешал песок.

Банник с Ганликом увязли уже по колени, колебания песка, вызываемые медленно утопающей БМП, затягивали и их вместе с ней.

Банник с трудом протолкнулся сквозь песок к Ганлику и схватил его за плечо.

– У нас мало времени, Ганлик, они не могут закрыть люк, – лейтенант взглянул на потоки пыли, сыпавшиеся в десантное отделение «Химеры».

– Куда нам прицепить трос? – крикнул в ответ Ганлик. – Их буксирные крюки ушли слишком глубоко в песок, я не докопаюсь до них.

Банник окинул быстрым взглядом погружавшуюся все глубже «Химеру». Антенны на башне уже скрывались из виду под гладкой поверхностью песка. Скоро в песок уйдет вся машина.

Он повернулся к Ганлику.

– Цепляй за поручни! – приказал он.

– Они не удержат крюк.

– Должны. Дай сюда.

Ганлик неохотно передал ему крюк.

– Помоги забраться на крышу, один я с крюком не заберусь.

Они увязли уже почти по пояс. Ганлик с трудом подтолкнул Банника, помогая ему влезть на «Химеру». Банник сбросил пескоступы и, кажется, это помогло.

Спустя минуту изнуряющих усилий Банник, наконец, оказался на крыше десантного отделения БМП. Свернув трос в петлю, лейтенант продел его в один из четырех поручней, еще не погрузившихся в песок, на бортах «Химеры», и изо всех сил продернул, чему мешала и толщина самого троса, и трение, создаваемое песком. Продернув трос, Банник зацепил крюк за поручень, потом передумал и обернул вокруг крюка свободную петлю троса. Вытянув провисший трос как можно больше, лейтенант протянул петлю над верхним люком и продел ее в другой поручень, а потом обратно. Чтобы добраться до третьего поручня, уже погрузившегося, пришлось раскапывать красно-серый песок.

К тому времени, когда Банник добрался до последнего поручня и привязал трос к нему, над поверхностью песка виднелся только верхний люк и край кормы «Химеры». Банник оглянулся. Ганлик уже увяз по шею, было свободно только одно плечо, рука вцепилась в край кормового люка.

Как можно быстрее Банник схватил крюк с остатком свободного троса и продел его вокруг уже привязанного троса, сходившегося крест-накрест над верхним люком. Он прицепил крюк в середину перекрещенного троса и зафиксировал его. После этого лейтенант оглянулся на Ганлика. Второй наводчик кивнул.

Банник отошел как можно дальше, в его ботинки насыпался песок и пыль. Сигнал – три всплеска статических помех по воксу. Секунда тишины. Потом трос, лежавший на песке, с гудением натянулся, вибрируя в воздухе и заставив ветер взвизгнуть. Банник расслышал в отдалении рев включившегося мощного двигателя.

«Химера» перестала погружаться в песок. «Атлант» взревел еще громче, и БМП начала подниматься на поверхность.

Банник ощутил невероятное облегчение, видя, как антенны командирской БМП появляются из песка.

Он обернулся к Ганлику, и его сердце застыло.

Движение «Химеры» затянуло второго наводчика еще глубже в песок. Банник спрыгнул с башни «Химеры» на крышу десантного отделения.

– Ганлик! Лик! Держись за руку! – Банник протянул руку. Мускулистый кулак второго наводчика попытался схватиться за нее – раз, другой. Не вышло. Голова Ганлика исчезала в песке.

Банник, выругавшись, протянул руку еще глубже в песок, напоминавший жидкость, и нащупал руку Ганлика в перчатке. Потянув изо всех сил, он подтянул руку Ганлика к тросу и помог ухватиться за него. Но они оба ослабели от усталости, и Банник не знал, сколько Ганлик еще сможет продержаться, и с какой силой начнет затягивать его песок, когда будут вытаскивать «Химеру».

В воксе раздалось какое-то неразборчивое бормотание, что-то зашипело.

– Режь трос, – вдруг сказал Ганлик, отрешенно, словно был уже мертв, и его душа уносилась в варп.

– Нет, – ответил Банник.

Он осторожно подполз вперед, держась одной рукой за трос, а другой вцепившись в руку Ганлика, и надеясь, что сможет продержаться достаточно долго, а респиратор позволит второму наводчику дышать и сохранять сознание, пока их не вытащат. Но по мере того, как «Химеру» вытаскивали из песка, Ганлика все больше затягивало под нее.

Мучительно медленно «Химера» выбиралась на твердую землю, а Ганлик все еще держался.

– Коларон.

Его имя, произнесенное ясным голосом, заглушившим даже яростный рев калидарской бури, заставило Банника вздрогнуть так, что он едва не выпустил руку Ганлика.

Он резко повернул голову. Там, прямо в воздухе, будто не замечая бури, стоял Тупариллио, не изменившийся с того самого дня, когда Банник видел его в последний раз – когда Банник убил его.

Призрак исчез, когда скрежет раздираемого металла разорвал воздух. Один из поручней внезапно не выдержал и оторвался. «Химера» резко дернулась, трос натянулся. Оторвавшийся кусок металла пролетел мимо, едва не попав в лицо Баннику, которого сбросило с «Химеры». Лейтенант упал в пыль, и его немедленно начало затягивать. Ощущение было такое, будто ноги увязли в застывающем камнебетоне.

Рука Ганлика соскользнула с троса.

Банник решил разрезать трос, связывавший их.

Он потянулся за ножом на поясе, но сейчас зыбучие пески стали затягивать особенно сильно, стремясь заполнить пустоту, оставшуюся после вытащенной БМП, и Банник провалился уже по грудь. Добраться до ножа он уже не мог. Тщетно он пытался дотянуться до «Химеры», но его пальцы соскользнули с борта БМП.

Он провалился еще глубже.

Руки уже затянуло, песок доходил до самого подбородка.

Песчинки мелькали перед его очками, словно спеша наперегонки убить его. В конце концов, Банник, не в силах выбраться из зыбучих песков, поддался панике. В вокс-наушнике не было слышно ничего кроме злобного рева магнитосферы Калидара.

Зыбучие пески затянули его во тьму.

Эппералиант спрыгнул с центрального трапа на командную палубу, с его защитного снаряжения сыпался песок. Связист развернул шарф, защищавший лицо, снял защитные очки и респиратор, и вдохнул спертую душную атмосферу внутри танка, словно это был свежий горный воздух.

– Экзертраксис в безопасности, сэр, – доложил он. – Валле помог ему, теперь капитан распевает молитвы, как священник.

– А «Леман Русс»?

– Его вытащили, сэр. Едва успели, но, к счастью, обошлось без новых потерь.

– Если не считать Ганлика и Банника, – сказал Кортейн.

– Боюсь, что они пропали без вести, сэр, – ответил Эппералиант.

Кортейн выпрямился на своем сиденье. Экипаж «Марса Победоносного» потерял уже трех человек, а Форкосиген на грани безумия. Скверно. Совсем скверно.

Он нажал кнопку на трубке вокс-передатчика.

– Внимание! – закричал он, надеясь пробиться сквозь рев бури. – Говорит Кортейн. Я принимаю командование. Приказываю каждой машине регулярно выходить на связь каждые десять минут, пока мы не выйдем из котловины. Всем следить за своими товарищами по экипажу или отделению. Если кто-то начнет вести себя странно, немедленно связать его, невзирая на звание. Водителям сменяться каждые три часа. Эти меры выполнять неукоснительно, пока я их не отменю. Приготовиться двигаться дальше.

Кортейн отпустил кнопку.

– Эппералиант, повтори передачу этих приказов лазерными импульсами и сигнальными фонарями. Я хочу, чтобы они дошли до всех машин колонны.

– Да, сэр.

Пока Эппералиант передавал приказы, Кортейн смотрел на приборы, глубоко задумавшись. Ганлика и Банника больше нет. Глубоко вздохнув, он выпрямился на сиденье. Скорбь по погибшим подождет. Надо выполнять задачу.

– Аутленнер, – приказал он, – выводи нас отсюда.

ВСТАВКА

Император не прощает грехи легко. Милосердие – не Его сфера. Те, кто лишился милости Его, должны долго и тяжко трудиться, чтобы вернуть ее…

Есть один грех, который оскорбляет Императора больше прочих, и это – нарушение долга. Отказываться исполнять долг, который Император назначает нам всем, есть самое вопиющее из всех греховных деяний. Поступать так означает не только вечное проклятие для самого грешника, но из-за каждого человека, уклонившегося от назначенного ему долга, этот долг падает более тяжким бременем на тех верных, что внимают зову Императора. А из-за этого возрастает опасность для всех. Для одного отдельно взятого человека она, возможно, будет возрастать не сразу и понемногу, капля за каплей, но помните – однажды эти капли наполнят океан!

Да будет вам известно, что Император бесконечно любит тех, кто служит Ему, что всецело следовать путем Императора и довериться Его божественной воле в том, какой долг вам надлежит исполнять – есть величайший акт веры, который только может совершить человек. Нет греха столь тяжкого, нет преступления столь непростительного, чтобы нельзя было стереть это пятно, трудясь во имя вящей славы Повелителя Человечества. Для вас, вырванных из тьмы усилиями лорда Соляра, вас, столь долго лишенных света нашего Господина и Спасителя, есть лишь один выбор:

Служить, служить, служить!

Экклезиарх Помп Териод

Перед Сожжением Гудхольма, М41

ВСТАВКА

Температура плавления лорелея 1137 градусов. Будучи расплавлен, он очищается сначала вручную удалением шлака с поверхности, после – на центрифуге. Процесс повторяется, пока уровень чистоты лорелея не превысит 99 %. Жидкий лорелей быстро охлаждается, и из него формируются гранулы. Быстрое охлаждение предотвращает формирование кристаллической структуры, которая сообщает лорелею его психоактивные свойства, таким образом, в виде гранул его можно безопасно транспортировать в другие центры производства. После доставки гранулы переплавляются, проходят психоочистку, после чего лорелей может быть отлит в желаемой форме. В этом случае ему позволяют остывать очень медленно – более года может занять формирование наилучшей кристаллической психоматрицы, пригодной к использованию в святых Орденах Имперской Инквизиции, Схоластике Псайкана и библиариумах Адептус Астартес. Лишь тогда изделие несколько раз проверяется и перепроверяется, благословляется и освящается, прежде чем быть допущенным к использованию в тех целях, для которых оно предназначалось.

Вступление к книге «Технологии психоактивных кристаллических форм», стр. 93, «Калидарский лорелей», за авторством магоса Эко.

ГЛАВА 21

Калидар IV, улей Мерадон

3343397. М41

Горящие зеленые глаза, голова, покрытая шрамами, с пучками лохматых волос, с которых сыпались искры, могучие руки. Что-то мощное и злое, проникавшее в его разум, разрывающее, терзающее, ломающее.

Память Брасслока была раздроблена, расколота психошоком. Он не знал, где он был. Потеряв сознание, он очнулся снова в камере. Казалось, он лежал тут уже несколько недель, дрейфуя в море боли, иногда начиная бредить. Его разум заполняли видения марширующих рядов орков, наряженных в пародии на имперское обмундирование, оскверняющих имя Императора, уродующих души машин своими варварскими «улучшениями». Лица его коллег и друзей, врагов и соперников, вождь орков и бессчетное множество других врагов мелькали в его охваченном бредом разуме.

Однажды он очнулся за рабочим столом в скрипториуме, примыкающем к техническим бункерам-хранилищам схолума на Марселлусе. В помещении успокаивающе пахло металлом, ржавчиной, старыми бумагами, хрупкими от древности пергаментами, заплесневевшими инфопленками и разрушающимися от времени инфокристаллами. Он был молодым послушником, и ему только предстояло получить свою первую внешнюю аугметику, шрамы над его новым инграмом еще чесались. Несколько минут он осматривал помещение и уже начал думать, что его карьере – двум векам войны и поисков знаний – только предстоит состояться…

Взрыв боли расколол видение. Грубые пальцы, пылающие зеленым огнем, впились в сознание Брасслока.

Каким-то чудом он еще сумел сохранить свою личность, свою душу, потому что рядом все время был тот странный человек из камеры. На свету Брасслок увидел, что это был офицер какого-то из парагонских полков, пятна на его форме были смесью крови и машинного масла. Брасслок уже перестал спрашивать себя, почему орки не видят этого человека. Технопровидец понимал, что его разум дает сбои, что связи между плотью и машиной в его черепе нарушены. Пройдет еще немного времени, прежде чем синапсы его мозга начнут разрушаться. И присутствие здесь странного человека в военной форме, несомненно, являлось первым признаком этого процесса.

И все же он черпал силу от присутствия этого человека, молчаливо побуждавшего его сопротивляться.

В помещении для допросов орки пытали его, чередуя пытки с сеансами псайкерского исследования его разума. Они жгли и резали то немногое, что еще оставалось от его плоти, пропускали электрический ток высокого напряжения через его аугметику. Раньше боль, которую они причиняли ему, была следствием их почти детского любопытства. Теперь целью их усилий было именно причинение боли.

Его ноги были оторваны, болевые схемы его даров Омниссии обнажены и присоединены к страшным орочьим машинам. Но те страдания, которые причиняли ему механик и доктор-мучитель, были ничем по сравнению с болью и чувством осквернения, которые вызывали действия орка, прозванного собратьями Зеленоглазом.

Когда это чудовище пришло в первый раз, Брасслок подумал, что, наверное, умрет от страха. Зеленоглаз был высоким и тощим. Его голова казалась слишком большой для такого костлявого туловища, с выпирающего подбородка свисала лохматая всклокоченная борода ярко-красного цвета, такого же оттенка волосы явно искусственного вида пучками топорщились на его голове. В руках он держал толстый медный посох, прикованный цепями к одной руке и одной ноге, навершие посоха было увенчано двойным топором, эмблемой этих орков. Одежда Зеленоглаза являла собой безумную смесь элементов униформы всех цветов, на жуткие красные лохмы была напялена шляпа, снятая, вероятно, с кардинала. Когда он шел, был слышен звон подвешенных на нем колокольчиков, тоже медных, периодически с него сыпались искры и разряды психоэнергии, попадая на всех, кому не повезло оказаться рядом.

Когда он вошел в комнату для допросов, гретчины, помогавшие двум оркам-специалистам, в ужасе попятились, прижав длинные уши к головам под форменными фуражками. Сами орки – механик и медик – явно тоже были напуганы и присмирели, словно боясь разозлить орочьего колдуна.

Зеленоглаз все время безумно хихикал, крутя в руках свой медный посох. Двое орков-надсмотрщиков с каменными лицами неотступно следовали в двух шагах за ним, держа в руках тяжелые дубинки, будучи готовы пустить их в ход, если психосилы колдуна выйдут из-под контроля.

Орочий псайкер подошел к пыточной скамье, на которой было распято то, что осталось от тела Брасслока.

«Привет, человечек», раздался голос в голове технопровидца. «Скоро мы очень хорошо узнаем друг друга, ты и я».

Мысленно, не используя язык и голосовые связки, орк говорил вполне ясно и четко, но это не помешало Брасслоку ощутить в этих словах кипящую энергию громадной силы и злобы.

«На самом деле я здесь командую. Тссс!» Орк приложил палец к губам и насмешливо улыбнулся. «Не говори. Это я захотел, чтобы мы пришли сюда, на Калидар, за кристаллами. Кристаллы дают мне силу. Силу собрать такой ВАААГХ! который еще не видел ни один орк и ни один человек. С помощью Зеленого Преображения я сделаю громким-громким Зов Морка, возвещу Клич Горка! Так делает ваш Император своим светом, своим огнем. Так сделаю и я! Зеленый огонь такой силы, что ни один орк не сможет остаться в стороне, зеленый поток на пол-Галактики!» Орочий колдун распростер руки и лязгнул зубами. «Ты видел моего гарганта? Видел его мощь? Это только начало».

Вспышка. Брасслок обнаружил себя глубоко в недрах улья Мерадон, на самом дне шахты. Высоко-высоко сиял слабый кружок света. Рабочие бригады порабощенных людей – знатные пленники прикованы рядом с мутантами из рабских каст – орки и гретчины напряженно трудились над чудовищной машиной. Несмотря на ее грубую конструкцию, Брасслок узнал в этой машине психорезонатор, подобный тем, которые использовались на астропатических станциях, чтобы усилить психосигналы астропатов. Плавильное оборудование, взятое с одного из заводов улья, сияло красным светом раскаленного металла примерно в двухстах метрах дальше. Лязгающие конвейерные ленты доставляли неочищенные кристаллы лорелея в семь глубоких плавильных тиглей. Покрытые волдырями от ожогов мужчины и женщины, многие даже без масок, работали длинными шестами, собирая шлак с поверхности расплавленного лорелея. Их подгоняли плетьми орки-надсмотрщики в защитных очках – и люди-надсмотрщики тоже.

Всегда находились те, кто был готов предать своих.

Процессом работы руководили орки-механики, выкрикивая приказы, направляя, скручивая каркас машины огромными гаечными ключами, сваривая и склепывая. Другие орки, еще крупнее и богаче одетые, украшенные эмблемами в виде скрещенных топоров и гаечных ключей, надзирали за плавильным оборудованием, чтобы какой-нибудь заскучавший орк не швырнул туда пленника ради развлечения и не испортил лорелей. Рядом с тиглями располагалась большая ребристая емкость, которая могла быть только литейной формой для окончательной отливки лорелея.

«Но чтобы сделать все это, мне нужен Гратцдакка», мысленно сказал Зеленоглаз, и видение исчезло. «А ему нужен ваш танк, ваш «Люкс Император». Он, – орочий колдун указал на молчаливо присутствовавшего молодого офицера, – не сможет тебе помочь. Но он может понаблюдать».

– А теперь, – сказал орк вслух на хриплом ломаном готике, – держись, потому что будет больно.

Он положил корявую покрытую струпьями руку на лицо Брасслока и глубоко вздохнул.

Брасслок завопил, чувствуя, как его разум разрывается.

Понятие времени перестало иметь значение. Хронометр в аугметическом глазу отключился, хотя сам глаз еще функционировал. Орк-механик старался по возможности сохранить болевые сенсоры аугметики Брасслока в целости, так же, как и медик – живые органы чувств. Нет смысла пытать его, если он не сможет чувствовать боль или умрет прежде, чем выдаст требуемую информацию. Орк-колдун больше не говорил с ним, но искал и искал, проникая в его разум, пока Брасслоку не стало казаться, что его череп сейчас взорвется.

Наконец это прекратилось.

Он очнулся снова в камере. Каждый живой нерв и каждая схема аугметики пылали от боли. Он лежал на спине, руки были сложены на груди. Легкие хрипели и щелкали с каждым вздохом. Предполагалось, что они смогут выдержать еще миллион вздохов, но Брасслок сомневался, что они протянут так долго.

Его странный друг в офицерской форме стоял рядом.

– Ты хорошо держался, – сказал он. – Но, боюсь, они все-таки заполучили информацию, необходимую им для ремонта систем питания пушки «Вулкан».

– Я сожалею, – Брасслок проверил свои инграмы. Они были потрясены и ошеломлены, их забивали призрачные слои испорченных данных. Схемы его запоминающего устройства интеллектуального ядра мерцали и жужжали, мысли двоились, мозг и аугметика работали рассинхронизированно – последствия варварского вырывания данных из памяти.

– Ты их задержал. Механик не смог найти инграмы, а псайкер не смог их прочитать, когда нашел. Им пришлось затратить несколько дней, чтобы заполучить данные, эти несколько дней помогут нашим.

– Теперь мне позволят умереть? – спросил Брасслок.

Человек печально посмотрел на него.

– Будь сильным, технопровидец Брасслок, будь сильным.

Вскоре после этого за Брасслоком пришел орк. Схватив его за уцелевшую руку, орк без усилий потащил его по полу за собой. Теперь Брасслок весил немного – фактически от него остался почерневший от ожогов и покрытый шрамами торс с головой и одной рукой, от нижней части тела остался лишь металлический позвоночник.

Орк тащил его по бесконечным коридорам и лестницам, пока не выволок в полумрак бури, бушевавшей над центральной шахтой улья. Брасслок обнаружил, что оказался в сортировочном парке, а прямо перед ним – «Люкс Император». Корпус «Теневого Меча» был размалеван синими и черными зигзагами, пушка украшена стилизованной железной пастью, на бортах торчали кое-как приделанные дополнительные башенки.

Брасслок ощутил страдания машинного духа, заключенного в оскверненном танке.

К орку, тащившему его, присоединились другие зеленокожие. Они подняли Брасслока высоко в воздух, и технопровидец увидел шипы – две длинных тонких стальных иглы на лобовой броне, сбоку от ствола пушки «Вулкан».

Оскверненный «Люкс Император» зарычал, и орки победно взревели.

Скоро «убойная фура» будет готова отправиться на войну.