Текст книги "Имперская гвардия: Омнибус (ЛП)"

Автор книги: Дэн Абнетт

Соавторы: Грэм Макнилл,Аарон Дембски-Боуден,Гэв Торп,Стив Лайонс,Уильям Кинг,Дэвид Эннендейл,Митчел Сканлон,Стив Паркер,Энди Хоар,Баррингтон Бейли
сообщить о нарушении

Текущая страница: 171 (всего у книги 247 страниц)

Неужели меня преследует призрак неоконченной повести мертвеца?

От этой мысли рыцарь содрогнулся внутри доспеха. Как бы то ни было, обреченная эпопея Темплтона, словно червь, прогрызла душу Джона, испещрив её дырами сомнений. Последнее время капитан постоянно вспоминал погибшую жену и дочерей, возвращался в кошмар, который уже не могла сдержать одна только ярость.

Мэйхен вновь поклялся сжечь коварную книгу, прекрасно понимая, что не сможет так поступить.

– Риск слишком велик, – настаивала ведьма, впиваясь в Хардина глазами, похожими на голубовато-зеленые звезды. – Против нас в Диадеме собраны многочисленные и могучие силы. Нельзя безрассудно рисковать «Часовыми» ради твоего замысла.

Выведенный из себя Вендрэйк грохнулся на стул напротив северянки и вытер пот с землистого, покрытого щетиной лица, причем рука капитана при этом тряслась. В тесной каюте было душно и жарко, но пилот «Часового» привык к таким вещам.

«Не привык он сражаться на неправильной стороне, – решила Скъёлдис. – Даже если понимает, что «неправильная» сторона в действительности правильная».

Все они непросто переносили добровольное изгнание полка, но Хардину Вендрэйку приходилось тяжелее других. Несмотря на щегольской, беспутный облик, капитан был идеалистом, а идеалисты всегда падали с большей высоты. Вне всяких сомнений, небрежный мужик, развалившийся перед северянкой, и близко не походил на прежнего удалого офицера-патриция. С нечесаными волосами, забранными под красную бандану, кавалерист больше напоминал дикого джунглевого бойца, чем выпускника Капитолийской академии.

Особенно с этими индиговыми пятнами в глазах…

– Капитан, я просила тебя отказаться от Славы, – напомнила женщина. – В этом грибке скрывается порча.

– А я говорил тебе, что Слава держит меня в тонусе, – с нездоровой улыбкой ответил Хардин. Напряжение между ними спало после того, как Скъёлдис спасла капитану жизнь там, в Раковине. Порой ей казалось, что они движутся к хрупкой дружбе, но Вендрэйк до сих пор не доверял северянке.

А почему он должен, если мы с Белой Вороной так бережем свои секреты? Давно надо было рассказать Хардину об Авеле. Он заслуживает того, чтобы узнать правду.

– Когда ты спал последний раз? – спросила Скъёлдис.

– Слушай, ведьма, я тронут такой заботой, но пришел к тебе не за этим, – капитан подался вперед, глядя ей прямо в глаза. – Мы должны выручить этого комиссара.

– Если ты спасешь его, то комиссар немедленно обратится против тебя, я почти в этом уверена, – со вздохом ответила северянка. – Такие люди печально известны своей несдержанностью, капитан.

– Но он идет под Семью звездами, и выглядит, как арканец. Я думаю, он хочет поговорить.

– Или заманивает тебя в ловушку.

– Нам нужно рискнуть, – не отступал Хардин. – Мы уже почти девять месяцев играем по правилам Катлера, бродим по Клубку, словно пешки на доске для регицида, ищем искупления, суть которого, кажется, понимаете только вы двое…

– И я обещала тебе, что эндшпиль близок.

– Мне этого уже недостаточно! – огрызнулся Вендрэйк, показав покрытые пятнами зубы. Заметив, что капитан разгневан, мистер Мороз выступил из теней позади него. Скъёлдис покачала головой, и огромный страж шагнул обратно, но кавалерист уловил его движение. За время изгнания у Хардина развилось почти сверхъестественное чутье ко всему, что происходило у него за спиной. Казалось, что арканец боится кого-то, кто подкрадывается к нему сзади.

«Или скачет галопом», ощутила северянка с дрожью психической эмпатии.

Он по-прежнему винит себя в гибели своей протеже.

– Ты должен успокоиться, капитан, – произнесла Скъёлдис, испытывая неприятное чувство дежавю. Неужели все арканские офицеры подвержены безумию? Она что, обречена быть сиделкой то у одного измученного патриция, то у другого?

– Люди теряют надежду, ведьма.

– А ты веришь, что комиссар принесет им эту надежду?

– Я верю, что он принесет им законность, – прошипел Вендрэйк. Увидев пренебрежение во взгляде женщины, он снова развалился на стуле и закрыл глаза, держась на краю изможденного забытья.

Скъёлдис ждала.

– Боргард Ван Галь, – прошептал капитан. – Ты его не знаешь, он замкнутый парень, но, наверное, лучший из моих всадников. Может, не особо одаренный вот здесь, – Хардин постучал себя по виску, – но верный до невозможности и прирожденный кавалерист.

– Не понимаю, к чему ты клонишь…

Он прервал её, устало подняв руку.

– На днях Ван Галь спросил меня, почему мы сражаемся с повстанцами, если это Империум хочет спустить с нас шкуру. Он удивлялся, почему мы просто не перейдем на сторону тау, как все остальные жалкие придурки, которых поимели в этом бардаке. Знаешь, что я ему ответил?

Открыв глаза, Хардин посмотрел на северянку ужасающе пустым взглядом.

– Ни хрена я ему не ответил.

– Вендрэйк, сохраняй терпение. Диадема – именно то, что мы искали, и, как только полковник передаст сообщение…

– Будет слишком поздно, – покачал головой капитан. – Нет, женщина, нам что-то нужно прямо сейчас. Может, ты права, и комиссар окажется чертовым фанатиком, но он – наш единственный шанс.

По-прежнему погруженный в раздумья, Мэйхен вошел в лагерь. Отмахнувшись от нерешительных требований часовых назвать пароль, рыцарь зашагал между беспорядочно раскинувшихся жилтентов, к речному берегу и заякоренным кораблям. Флотилия представляла собой жалкое зрелище: большинство похищенных канонерок и транспортных судов были не более чем поеденными ржавчиной остовами, явно на последнем издыхании.

«Как и сам полк, в общем-то», мрачно подумал Джон. Здесь собрались примерно триста пятьдесят человек, практически все, кто остался от восьми сотен бойцов, покинувших Провидение целую жизнь назад. Эти арканцы выжили, но стали призраками себя прежних…

Скрюченные тени, на вороньей дороге потерянные, что ведет из Отчаянья в Бред…

Мэйхен злобно выбросил Темплтона из головы, пытаясь сосредоточиться на реальности, но тон и сплетение поэмы тут же начали просачиваться обратно, намекая на смыслы, в понимании которых он не нуждался – или не хотел их понимать. Всё серобокие были худыми на грани истощения, с воспаленными глазами, которыми моргали слишком часто или не моргали вообще.

Души обнаженные, пред пустыми зеркалами односторонними, что судьбой или счастьем растраченным созданы, в бездну смотрят дерзновенно или испуганно…

Большинство арканцев страдали от множества болезней – ножной или кишечной гнили, трясинной лихорадки или болотных ожогов, серочешуйной сыпи или лопникожи… Поименный список мелких пыток Федры оказался таким же бесконечным, как извивы Клубка, и единственным, что встречалось у каждого солдата, была убогость. Только гордые «Пылающие орлы» 1-й роты до сих пор выглядели, как единое подразделение. Бронзовые клювастые шлемы и десантное обмундирование выстояли в тяжелых условиях Трясины, тогда как униформа обычных бойцов просто расползлась, вынудив их по мере сил разживаться импровизированной экипировкой.

Многие позаимствовали синтетическую одежду или бронежилеты мертвых янычар, не поленившись соскоблить знаки различия повстанцев. Некоторые пошли дальше и разжились фрагментами доспехов тау – хотя нагрудники ксеносов оказались людям маловаты, наплечники и наголенники из прямоугольных пластин вполне подошли. Даже шлемы удавалось приспособить после небольших переделок. Например, Калли, одноглазый архаровец из «Пылевых змей», словно бы задался целью постепенно превратить себя в воина огня. У ветерана явно были технические способности, и он сумел даже починить прицельную оптику в захваченном шлеме. Многие беспринципные конфедераты сменили лазганы на более легкие и мощные карабины янычар, а Калли расхаживал с целой рельсовой винтовкой.

Более благочестивые солдаты сторонились еретического оружия и сохраняли надежные лазвинтовки провиденческого образца. Следуя примеру проводников-аскари, арканцы шили себе грубые одежды из лоз и шкур животных, в которых выглядели менее цивилизованными, чем дикари их родного мира. Но, несмотря на мешанину чужацкого и туземного барахла, каждый боец сохранил частичку своего наследия: потертую куртку, галифе с багровыми полосками… начищенные пояса и разгрузки из кожи быконосорога… плосковерхие кепи с кокардой в форме бараньего черепа, символа Конфедерации – значки вырезали из костей, такой был обычай в полку…

«Пираты! Мы похожи на Троном забытых пиратов», – печально решил Мэйхен.

– Он там, с ведьмой, – произнес Валанс, прервав раздумья капитана. Джон фыркнул, раздосадованный, что позволил разведчику подойти незамеченным. Казалось невероятным, что такой здоровяк передвигается настолько бесшумно; впрочем, Жак оставался одним из немногих серобоких, к которым рыцарь не потерял доверия.

– Влетел в лагерь, как подорванный, – продолжал Валанс. – Прямо к ней кинулся. Не очень-то это благопристойно, она ж ещё и дамочка полковника, и всё такое.

Джон кивнул под шлемом, узнав «Часового», который стоял рядом с командным судном Катлера. Хардин отсутствовал почти два дня, тенью следуя за идиотом-комиссаром, пытавшимся отыскать 19-й в Клубке. Сам Мэйхен не понимал одержимости другого капитана их преследователем и не обращал на это особого внимания, но недопустимо было, чтобы кавалерист вот так бродил по джунглям, когда столько поставлено на карту. В отсутствие полковника они отбросили прежние размолвки и работали вместе, чтобы удержать полк на плаву, но порочное пристрастие разъело Вендрэйку мозги. Пришло время разобраться с этим вырожденцем.

Как Отчаянье Бред порождает, так и Бред порождает Разлад…

– Заткнись ко всем Преисподним, ты, дохлый ублюдок! – прорычал Мэйхен, и, не обращая внимания на вопросительный взгляд разведчика, зашагал к командному судну.

– Успех нашего плана балансирует на острие ножа, зависит от полной синхронности участников, – настаивала Скъёлдис. – Что, если Энсор позовет, а тебя не будет на месте, Вендрэйк?

– Так спроси его, – ответил капитан. – Я же знаю, ты можешь. Вы общаетесь таким образом с тех пор, как они забрали его.

– Всё не так просто. Полковник – не псайкер, на таком расстоянии сложно коснуться его разума, и это причиняет Энсору боль. Мы составили расписание…

– Что ж, очень скверно, потому что комиссара вот-вот распишут. Мужик плывет прямо в чертову Мясную Кладовку! – прошипел Хардин. – Ты вообще представляешь, что ждет его там?

– Я…

– Вендрэйк! – заорал с берега Мэйхен. – Вендрэйк, вытаскивай свою грибком поеденную задницу с этой лодки! Поговорить надо!

Скъёлдис взглянула на дверь каюты, но взволнованный кавалерист обхватил её запястье.

– Спроси его!

Субъект-11 простонал и начал содрогаться, натягивая ремни, которыми был привязан к креслу. Глаза его были крепко зажмурены, а лицо искажено гримасой мучительной сосредоточенности. Встревоженный припадком, пор’о Дал’ит Сейшин отлетел назад на тронном дроне. Конечно, его отделял от узника барьер силового поля, но посланник не прожил бы так долго, если бы не соблюдал элементарную осторожность.

– Да… – прошептал заключенный, и багряная струйка потекла из его правой ноздри. – Иди за ним.

Внезапно голова пленника резко откинулась назад, и он посмотрел прямо на о’Сейшина глазами, пылающими коварной злобой.

– Троица во мне! – хрипло взревел узник, после чего безжизненно осел в кресле. Посланник с неуверенностью наблюдал за человеком, но тот не двигался, и тау осторожно подлетел обратно к барьеру.

– Вы нуждаетесь в медицинской помощи? – спросил о’Сейшин. Заключенный мгновенно открыл глаза и взглянул на посланника сквозь спутанные белые волосы.

– Я не совсем понимаю, о чем вы, – добивался ответа тау, одновременно думая, не отступить ли вновь. – Кого вы просили привести?

– Просто думал вслух, – просипел изможденный пленник, выпрямившись с заметным усилием. – Мы, люди, иногда делаем так – особенно, если свихнемся.

– Данные проведенного обследования указывают, что ваши когнитивные способности в норме, – заметил о’Сейшин. – Впрочем, у вас проявляются симптомы серьезного расстройства личности, возможно даже, латентной шизофрении…

– Приятно это знать, – фыркнул заключенный.

– Вы правы, друг мой, познание себя – первый и последний шаг на пути к просвещению.

– Я тебе не друг, синекожий.

– Признаю, что так и есть, но всё же стремлюсь преодолеть различия между нами, Энсор Катлер, – ответил посланник.

– Знаешь, Си, ты очень гладко выражаешься для ксеноса-бумагомараки.

– Благодарю, таково мое призвание. Я был рожден ради этого.

Катлер издал глухой, издевательский смешок.

– Вы думаете, что я не понимаю сарказма, Энсор Катлер? – ноздри развеселившегося тау вздрогнули. – Вы ошибаетесь. Я из водной касты, и, как уже упоминал прежде, переговоры – мое призвание…

О’Сейшин сделал паузу и закончил более сбивчиво:

– Сукин-ты-сын!

На этот раз хохот узника был искренним.

– Но вы… – тау наклонился вперед на своем летающем насесте. – Вы решили общаться в манере тупого варвара, которым, совершенно очевидно, не являетесь. Зачем же так настойчиво придерживаться ложного образа?

– Да ты сегодня прям сыпешь вопросами, а, Си?

– Это…

– Твое призвание! Ага, насчет этого до меня уже дошло, – перебил Катлер. – Слушай, почему бы вам просто не прислать сюда плохого ксеноса и начать веселье с иголками и оголенными проводами, или что там вы, синекожие, используете, чтобы добиться ответов? Потому что мне нечего тебе сказать.

– Высшее Благо – это хорошая вещь, поэтому у него нет плохих служителей, – чопорно ответил о’Сейшин. – Подобное стало бы логическим противоречием.

– Ладно, а как насчет Прихода Зимы? – предложил Катлер. – Почему бы тебе не позвать большого начальника, и, может, я поговорю с ним, как солдат с солдатом?

– Возможно, командующий Приход Зимы – это я.

– А я – Небесный Маршал, – внезапно Энсор сбросил маску наглого хама и превратился в делового человека. – В чем цель наших бесед, пор’о Дал’ит Сейшин?

Тау как следует обдумал вопрос. Это был его одиннадцатый визит к командиру отступников, но они ни на шаг не приблизились к взаимопониманию. Посланник вновь обратился к известным фактам: Катлер был захвачен почти месяц назад, его предало отделение собственных бойцов, уставших от разбойничьего существования. Почти две недели полковник, словно дикарь, безумствовал в камере, бросался на силовой барьер и отказывался от еды, пока о’Сейшин не начал сомневаться в его психическом здоровье. А затем, как будто в мгновение ока, человек стал смертельно спокойным. Тогда-то и начались беседы, и, вместе с ними, поединок за разум Катлера.

– Слушай, я не знаю, где мои парни, или что они затевают, – произнес полковник. – А если бы и знал, то, Преисподние побери, никогда бы тебе не сказал.

– Ваши товарищи к делу не относятся, – пробормотал тау, всё ещё пребывая в глубоких раздумьях. – После вашего захвата они не доставляют нам неприятностей. Мы пришли к выводу, что их боевой дух сломлен.

– Значит, вы – глупцы.

«Тебе понадобятся сильные люди, не забывшие, как думать самостоятельно, – вспоминал о’Сейшин слова Небесного Маршала Кирхера. – Забудь о фанатиках, которые скорее умрут, чем прислушаются к новой идее. Забудь о ненадежном отребье, что следует за каждым обещанием перемен, потом начинает мечтать о новых изменениях, и так далее, пока не останется с пустыми руками. Подобный народец – лишь почва для человечества, и с ними ты не построишь ничего, кроме песочных замков. Но завоюй сердца и разумы людей, подобных Энсору Катлеру, и на твоей стороне окажутся истинные герои, за которыми последуют все остальные».

– Чего ты хочешь от меня, ксенос? – настаивал полковник.

Ноздри тау скривились в сухой усмешке.

– Я хочу, чтобы вы поступили правильно, Энсор Катлер.

Скъёлдис хмуро наблюдала за отбытием боевой группы Вендрэйка. Полк не мог позволить себе потерю даже одной из этих драгоценных машин: несмотря на ревностное служение техножрецов, «Часовые» умирали, сломленные Трясиной. Последние восемь шагоходов держались только за счет молитв и запасных частей, снятых с других скакунов. Безумием было рисковать ими ради пустой затеи, но всё же северянка не находила в себе сил упрекнуть Хардина.

«Скажи мне правду о Троице, – вновь настойчиво просил её капитан кавалеристов. – Скажи, что там произошло на самом деле?»

Сомнения, пожиравшие его заживо, были посеяны уже давно, но лежали в спячке и ждали подходящего момента. Ведьма не знала, что заставило их пойти в рост – потеря девушки-протеже или Сама Федра, но Вендрэйк оказался на грани безумия. Он заслуживал узнать правду, о Троице и об Авеле. Скъёлдис открыла бы её кавалеристу, если бы Мэйхен не принялся барабанить в дверь, требуя ответов на собственные вопросы.

Капитан зуавов до сих пор разорялся в лагере, возмущенный пренебрежительным отношением Хардина и напуганный чем-то иным. Северянка чувствовала, что должна поговорить с Джоном, но она слишком устала.

Устала и жутко боялась за Белую Ворону…

Он слишком долго оставался наедине со своими демонами.

Последний телепатический контакт застал полковника врасплох, и на несколько кратких мгновений его душа осталась беззащитной. В этот момент Скъёлдис заглянула внутрь, и демоны Энсора с ухмылкой посмотрели на неё в ответ.

Катлера привел в чувство богопротивный вопль. Встревоженный конфедерат потянулся к сабле, но тут же понял, что это просто ветер свистит в карнизах старого расшатанного амбара. Метель бушевала по-прежнему, угрожая разобрать по доскам сарай, в котором спрятались после боя выжившие бойцы отряда. Они засели на окраине порченого города и наблюдали за дорогой, надеясь, что медленно ползущий полк окажется здесь раньше, чем шизанутые обыватели. Напряжение в продуваемом насквозь амбаре просто висело в воздухе: каждый из серобоких предпочел бы реальные опасности ветра и снега безумным ужасам, до которых было рукой подать, но командир приказал бойцам сидеть тихо.

– В чем дело, Энсор? – спросил Уайт. Морщины на красновато-коричневом лице капитана углубились от беспокойства. – На секунду показалось, что ты уплыл куда-то далеко.

– Просто размышлял, – пробормотал Катлер.

О том, как поступить правильно …

– Надо вернуться, – объявил майор голосом, ставшим громче после того, как реальность упрочилась вокруг арканца. – Нельзя оставлять всё вот так.

– Энсор, этот город затронут варпом, – запротестовал капитан. – Слушай, Форт-Гэрриот, самое большее, в трех днях пути отсюда. Там мы сможем сообщить о здешнем бардаке, и пусть охотники на ведьм разбираются с этими вырожденцами. Их-то для такого и обучали.

– Провидение не вынесет подобного позора, особенно после восстаний, – ответил Катлер. – Мы и так уже на скверном счету у Инквизиции.

– Ты в самом деле думаешь, что они вмешаются?

– Не сомневайся, эти ублюдки, готовые казнить целую планету, кружат над нами, как ястребы, – Энсор мрачно покачал головой. – Пока они позволяли нам самим убираться в собственном доме, но если станет известно, что мы не просто своевольны, а ещё и порчены…

– Но это же просто какие-то позорные трущобы в глуши!

– Может, падение всегда начинается с таких мелочей, – майор вздохнул. – Нельзя рисковать, Элиас. Нас сюда привело провидение, и ради Провидения мы должны вернуться.

– Вижу их! – крикнул сержант Хикокс с верхнего этажа. – Наши парни идут по дороге!

Остальные выжившие, что сидели в амбаре, издали сдержанно-радостные крики.

– Мне надо поговорить с ведьмой, – сказал Катлер, запустив пятерню в блестящие черные волосы. – Может, она знает, с какого бока подойти к этому безумию.

Затем майор сжал плечо товарища.

– Оно закончится здесь, старый друг. Мы его одолеем.

Глава девятая

День 63-й – Клубок

Алое досье

Приближаемся ли мы к центру Клубка или просто плаваем кругами? Невозможно понять, ведь ничто не меняется изо дня в день, кроме остатка убывающих припасов. Уверенным можно быть только в том, что мы движемся по реке через серо-зеленое чистилище, и в том, что Небесный Маршал жестоко посмеялся над всеми нами.

Закончив изучать Алое Досье верховного комиссара, я понял, что в нем содержится всё: полное описание этой гребаной катастрофы, полностью проваленной войны. Она расчерчена схемами проклятой некомпетентности, халатности и абсолютного безумия. Любую, даже самую мелкую улику сопровождают строки, написанные тонким, неразборчивым почерком Ломакс, и каждый её комментарий превращает свидетельство в острое лезвие истины. Если рассматривать эти доказательства по отдельности, то можно списать наши неудачи на простое невезение, но общая картина указывает на – ни много, ни мало – умышленное предательство.

Рассмотрим, например, верховное командование федрийской группы армий. Нам, словно в наказание, достались безмозглые тираны вроде генерала «Железной ноги» Мроффеля, который решил, что танки умеют плавать, и отправил батальон бронемашин в подводную могилу; или высокородные клоуны вроде графа Гилля де Жигала, что развлекается с войной, будто страдающий дальтонизмом игрок в регицид, путая синекожих с зеленокожими, а канонерки с канониссами. К ним примыкают безумцы вроде Вёдора Карьялана и Ао-Олиуса (прозванного «Мясником-Часовщиком» из-за одержимости точным планированием своих обреченных атак). Конечно, в темных уголках Империума взрастает множество подобных дураков и чудовищ, но здесь их выпестовали, чтобы удушить в утробе любую надежду на победу.

Далее в досье следует перечень ошибочных стратегических решений, от просто странных до из ряда вон выходящих. Почему запрещены полеты над вражеской территорией и применение дальнобойной артиллерии? Почему в первую очередь запрашиваются дополнительные танки, а не машины-амфибии? Почему командование отказалось от бригады катаканских джунглевых бойцов, если эти парни, несомненно, рождены покорить Трясину? Почему… почему… почему… Вопросы громоздятся на вопросы, ошибки – на ошибки, и следы каждой из них уходят наверх, к самому Небесному Маршалу.

Долгие годы Ломакс негласно собирала свидетельства неблаговидных поступков Зебастейна Кирхера, увязывая их между собой, создавая доказательства, c которыми, как знала она сама, никогда не смогла бы выступить в суде. Вот почему верховный комиссар передала этот факел мне, единственному человеку на Федре, не вышедшему у неё из доверия. Вот почему она послала меня в Клубок, по следам соотечественников.

Конфедераты никогда не были целью моего возмездия. Они должны были стать моими союзниками.

Из дневника Айверсона

– Знаешь, Хольт, в чем твоя проблема? Ты офрагенно много думаешь, – глубокомысленно заявил Модин и усмехнулся, заметив недобрый взгляд комиссара. – Чё? У тебя опять этот видок, как будто призрака увидел или типа того.

– Просто ответь на вопрос, серобокий, – произнес Айверсон, борясь с тошнотой. Состояние зараженного парня постепенно ухудшалось за последние недели, от него исходила жуткая вонь, и «каюта»-кладовая пропахла разложением. В полумраке лицо Клетуса казалось грубо вырезанным из коралла, а под одеждой бугрилось нечто, когда-то бывшее мускулами.

– Хошь сказать, что тебе больше неохота зависать со стариной Клетом? – с притворной обидой в голосе спросил огнеметчик. – Ты ж ко мне целыми днями не заходишь, Хольт.

– Я хочу знать, выслушает ли меня Катлер, – настаивал комиссар.

– Ну, я, типа, никогда не знал, что там полковнику по нраву, – ответил Модин. – Большие шишки никогда не зависают с пехтурой вроде меня.

– Но Катлер – честный человек?

– По тому, чё я о нем знаю, могу поспорить – он так думает, – боец пожал плечами. – Слушай, если полковник решит, что ты правильный парень, то, скорей всего, поддержит тебя. Особенно, если ты сможешь очистить его имя.

Затем Клетус подозрительно воззрился на комиссара.

– Ты не соврал насчет этого, Хольт? Реально собираешься отмыть 19-й до блеска?

– У меня есть такие полномочия, – последнее время Айверсону легко давалась ложь, – но искупление имеет цену.

– А что насчет меня? – с внезапной горячностью спросил Модин. – Ты вытащишь этого больного фрага Карьялана из его паутинки и измордуешь за то, что он сделал со мной?

– Всё не так просто…

– Ага, я понял уже, – злобно проговорил огнеметчик.

– Не так просто, но да. Даю тебе слово, – сказал Айверсон, твердо решив исполнить обещание. – Вёдор Карьялан – еретик, и я добьюсь, чтобы за свершенные преступления его настигло Правосудие Императора.

Как и всех других чудовищ, которые затянули эту войну и бессмысленно растратили столько имперских жизней.

Клетус долго смотрел на него, и, наконец, кивнул.

– Что ж, тогда мы с милой дочуркой леди Адское Пламя… – боец указал на огнемет, который раздобыл ему Хольт, – будем прикрывать тебя всю дорогу.

День 65-й – Клубок

Безрассудство Модина

Несмотря на предупреждения, Модин сегодня утром забыл об осторожности. Мы с кадетом Рив стояли на верхней палубе, когда внизу вдруг началась какая-то суматоха. Услышав яростные вопли моего безбилетника, я понял, что происходит, но было уже поздно – его обнаружили. Спустившись, мы увидели, как целая толпа летийцев вытаскивает серобокого из каюты. Парень отбрыкивался и отмахивался, дрался отчаянно, как дикий зверь, но противников было слишком много. Должно быть, они застали бойца врасплох, схватили прежде, чем тот успел добраться до огнемета.

Потом летийцы бросили Модина на палубу, и, окружив беглеца, будто стая шакалов, принялись глумиться над ним, оскорблять и проклинать «уродского мутанта». В изумрудном свете он действительно так выглядел: покрытая наростами кожа, схожая с чешуей, тело, которое словно изгибалось и свивалось под ударами покаянников.

Признаюсь, что едва не позволил им довести начатое до конца, но затем поймал измученный взгляд бойца и осознал – если я отступлюсь, Модин вернется ко мне.

Из дневника Айверсона

– Хватит, – произнес комиссар. Оттолкнув какого-то морехода, он шагнул в круг озлобленных лиц. – Я сказал, хватит! Этот человек работает на меня!

Летийцы почти одновременно притихли и уставились на Хольта враждебными взглядами. Кто-то смотрел мрачно, кто-то – разгневанно, а кадет Рив казалась такой же возмущенной, как и покаянники.

– Что ты говоришь? – требовательно спросил Ксанад Васько, бритоголовый мужлан и «забатон» летийцев, воин-священник, которого они в равной мере почитали и боялись. Кроме того, именно он спорил с Айверсоном по поводу арканского флага, и не забыл публичного унижения. Ярость корсара висела в воздухе пагубной грозой.

– Рядовой Модин – специалист, приданный мне для выполнения миссии, – сказал Хольт. – В связи с заболеванием бойца я отдал ему распоряжение оставаться в изоляторе, пока мы не достигнем цели.

– Он потроган рукой Каоша, – прорычал Ксанад. – Должно сжечь!

– Ты ошибаешься, – ответил Айверсон, поражаясь, как слепы эти фанатики к недугу собственного вождя. Впрочем, Карьялан не допускал к себе никого, кроме самых надежных слуг, поэтому Васько и его команда, скорее всего, не подозревали, что подчиняются чудовищу.

– Возможно, забатон прав, – подала голос Рив. – Этот индивидуум, очевидно, запятнан порчей, сэр.

– Так есть. Император обвиняет! – настаивал Васько.

– Да Он, похоже, просто балдеет от этого, – прохрипел с пола Клетус, но забатон с размаху пнул его под ребра, и смешок скрючившегося бойца превратился в крик.

Айверсон медленно вытащил автопистолет, чтобы все успели прочувствовать важность момента, и направил оружие на Ксанада.

– Я уже указывал тебе на недопустимость противодействия воле Императора, – объявил комиссар. В толпе летийцев послышалось злобное бормотание, но сам забатон даже не моргнул. – Это мое последнее предупреждение.

Не заставляй нажимать на спуск. Твои псы потом разорвут меня на куски.

– Хорошая смерть принесет человека ближе к Богу-Императору, – холодно ответил Васько.

– А это такая уж хорошая смерть? – уточнил Хольт.

– Твоя будет хуже, если убьешь меня.

– Сэр, подобная тактика не вполне целе… – слова Изабель растерзал в клочья перепуганный вопль с верхней палубы. Девушка мгновенно обернулась к его источнику, как и большинство летийцев – не шевельнулись только Айверсон и Васько, молча выяснявшие, кто отступит первым.

– Янош! – крикнул один из мореходов, и в тот же миг вопль резко оборвался. Матрос бросился к трапу, но Рив оттолкнула его и сама понеслась вверх, прыгая через ступеньку. Резко повернувшись, Хольт прервал дуэль взглядов и зашагал следом.

– По местам, морские псы! – взревел Васько, направляясь туда же вместе с парой корсаров. – Император зовет!

У трапа, ведущего к марсу, они нашли сломанную лазвинтовку, но сам впередсмотрящий исчез. Что-то злобно бормоча на родном языке, Ксанад полез было наверх, но комиссар стащил его со ступенек. Забатон оскалился, показав черные зубы, однако Айверсон не убрал руку.

– Что бы ни схватило его, оно могло остаться там, – ровным голосом произнес Хольт, движением головы указывая на густую листву вверху. Некоторые ветки касались «вороньего гнезда», пока канонерка дрейфовала вдоль берегов. Сбросив руку комиссара, Ксанад уставился на полог джунглей.

– Ты считал, его забрало растение? – спросил летиец.

– Это могло быть всё, что угодно. В Клубке точно не скажешь, но на марс теперь никто не должен подниматься. И размести здесь отряд, включая минимум одного корсара, чтобы наблюдали за обстановкой днем и ночью.

Васько кивнул и направился к трапу на нижнюю палубу, но Айверсон произнес ему в спину:

– Судьбой рядового Модина распоряжаюсь я, забатон, – Ксанад замер. – Это понятно?

Обернувшись, летиец хмуро посмотрел на Хольта.

– Очень хорошо, так есть, – спокойно ответил Васько, – но знай вот что, комиссар: если ты будешь совравшим, я сделаю новый флаг из твоей шкуры.

День 66-й – Клубок

Пожиратели гнили

Иногда кажется, что страх во мне умер, но тут же какая-то новая мерзость решает доказать обратное и вдалбливает в мою голову правду: кошмары никогда не успокоятся, ни одному человеку не дано избавиться от них. За каждым ужасом приходит следующий, отвратительнее прежнего.

Из дневника Айверсона

Корабль вновь резко дернулся, и пошатнувшийся комиссар едва не выпустил железный леер. Хольт с руганью тащился по тесным коридорам нижней палубы, покачиваясь, словно пьяный, а мир тем временем подпрыгивал и вертелся вокруг него. На полу плескалась вода, заливающаяся через потолок, Айверсону она доходила почти до щиколотки. Распахнув люк на верхнюю палубу, арканец тут же угодил под настоящий артобстрел крупными дождевыми каплями. Всё ещё не придя в себя после сна, он пытался разобраться в хаосе, творящемся на канонерке.

Нас что, атакуют?

Давно наступила ночь, но от вездесущего биологического сияния джунглей не осталось и следа. В тусклом блеске аварийного освещения Хольт разглядел мореходов, которые сновали туда-сюда с фонарями и ведрами, понукаемые своими господами-корсарами. За бортом царила абсолютная, чернильная тьма.