Текст книги "Имперская гвардия: Омнибус (ЛП)"

Автор книги: Дэн Абнетт

Соавторы: Грэм Макнилл,Аарон Дембски-Боуден,Гэв Торп,Стив Лайонс,Уильям Кинг,Дэвид Эннендейл,Митчел Сканлон,Стив Паркер,Энди Хоар,Баррингтон Бейли
сообщить о нарушении

Текущая страница: 137 (всего у книги 247 страниц)

– Морк, – говорит он, глядя на бывшего комиссара, – ты пойдешь добровольцем на это задание?

– Так точно, сэр! – грохочет в ответ, и я представляю в этот момент, как комиссар шагает через бурю пуль и лазерных лучей, его команды словно трубный глас для солдат вокруг него. – Для меня будет честью и привилегией снова служить Императору.

– Айл, – выкрикивает Полковник, – ты пойдешь добровольцем на это задание?

– Если это означает покинуть эту камеру, тогда да, согласен, – отвечает мужчина и решительно кивает.

– Регис, ты пойдешь добровольцем на это задание? – спрашивает артиллериста Полковник. Регис колеблется, смотрит вдоль шеренги влево и вправо, а затем опять на Полковника.

– Я не хочу умереть, – бормочет он, глядя при этом в пол, – я бы предпочел остаться здесь, сэр.

Я вижу, как Полковник напрягся, словно Регис только что оскорбил его мать или что-то в этом духе.

– Я предлагаю тебе последний шанс, Регис, – говорит Шеффер, его голос начинает утихать, верный признак того, что он зол, – ты пойдешь добровольцем на это задание?

– Катитесь в ад, фраггеры! – отвечает Регис, его уныние внезапно превращается в ярость, и он кидается к болт-пистолету на ремне у Полковника. – я никуда не пойду с тобой, сумасшедший, я нахрен убью вас всех!

Шеффер шагает ему навстречу и тыльной стороной руки бьет Регису в челюсть, одним ударом отправляет его на пол. Тот вскарабкивается на ноги и замахивается на Полковника, но я поспеваю первым и солидно впечатываю кулаком в нос, повсюду разлетаются брызги крови и, кувыркаясь, он снова летит на пол.

– Мне по-настоящему жаль это слышать, – торжественно отвечает Полковник, не двигаясь после атаки.

– Не вызвавшись добровольцем, ты доказал мне и Императору, что больше не являешься верным и полезным слугой. Твое присутствие в этом учреждение более не является необходимым. Властью данной мне, как командующему офицеру судебной власти Императора, твой приговор о заключении пересмотрен, – продолжает Полковник. На лице Региса появляется улыбка. Когда Полковник отстегивает застежку на кобуре болт-пистолета, улыбка увядает, на ее место приходит ужас.

– Тем самым я приговариваю тебя к смерти, приговор привести в исполнение немедленно. Лейтенант Кейдж, исполните свой долг.

Он вытаскивает свой болт-пистолет и протягивает его мне. Я ощущаю в руке его тяжесть, от него пахнет свежей оружейной смазкой. Впервые за месяцы я держу в руках оружие, и его вес придает мне уверенности.

– Не двигайся и все будет быстро, – говорю я Регису, целясь в голову. Регис игнорирует меня и вскакивает на ноги, несется к двери в зал. Я провожу его дулом, но вмешивается Трост и валит того на землю. Они двое катаются там, дерутся и обмениваются короткими, злыми ударами, Регис пытается вырваться. Я вмешиваюсь и бью рукояткой пистолета Регису в лоб, ошеломляя его. Оттолкнув Троста в сторону, я ставлю ногу Регису на глотку, пришпиливая его к месту. Он еще некоторое время пытается сопротивляться, выкрикивает в мой адрес угрозы, после чего обмякает. По его лицу струятся слезы, по его серой робе в районе промежности расползается темное пятно.

– Прими свое наказание как солдат, – шикаю я на него с отвращением, и прицеливаюсь в левый глаз. Одно мягкое нажатие на спусковой крючок и все, хлопок детонации болта эхом отдает от стен, когда разрывной снаряд разносит череп Региса на части и пачкает мои ноги кровью и осколками кости. Я делаю шаг назад, пистолет слегка еще дымится, и смотрю на остальных. Квидлон выглядит ошеломленным, на лице Стрелли свирепая ухмылка, Морк все еще стоит по струнке, глаза смотрят прямо перед собой. Лица остальных ничего не выражают. Смерть для них не нова. Хорошо, потому что до того как миссия завершится, они увидят гораздо больше трупов.

Я возвращаю пистолет Полковнику и ору остальным построиться. Шеффер продолжает, словно только что вообще ничего не произошло, по очереди спрашивает остальных, вызовутся ли они добровольцами на задание. Они все отвечают – да.

ПОТРЕСКИВАЮЩИЙ на решетке костер сверкает искрами, когда обитатель комнаты подбрасывает еще одно полено в огонь. Потирая руки, он возвращается к низкому кожаному креслу в стороне от камина. Он худощав, щурит глаза, его темные волосы прилизаны назад, а подбородок украшает превосходно ухоженная бородка. На нем плотная рубашка из темно-синей шерсти, воротник на шее завязан золотым шнуром, ерзая, он сидит и ждет. Он вытянул свои длинные ноги перед собой, на них обтягивающие брюки из того же материала, что и рубашка. Он заинтересованно осматривает комнату, красные лакированные панели на стенах и книжную полку до потолка, которая тянется на несколько метров вдоль всей длины одной из стен. В футляре, очевидно вырезанном из слоновой кости, стоят часы, их методичное тиканье перебивает шум камина. Опять вернув свое внимание к книжной полке, мужчина встает и медленно подходит к ней, дабы исследовать собранные тома. Он пробегается пальцами по корешкам, склонив голову на бок, чтобы прочитать названия.

В этот момент со щелчком замка дверь позади него открывается. Разворачиваясь, он приветствует вошедшего улыбкой. Другой мужчина значительно старше, его лицо сморщено, словно смятый пергамент, но его глаза до сих пор чистые и ясные. От его прически осталось только несколько завитков седых волос, и он тяжело опирается на трость для ходьбы.

– Гестимор, так много прошло времени с последней нашей встречи, – говорит молодой и делает шаг вперед, после чего ласково кладет руку на плечо старику.

– Так и есть, – коротко отвечает Гестимор, его голос тверд и силен. – Я боюсь, что мы оба больше уделяем внимание нашему долгу, чем дружбе.

– По-другому быть не может, – буднично отвечает посетитель, помогая престарелому усесться в кресле.

– Давай, присаживайся и мы поговорим.

Молодой берет стул с прямой спинкой из-за рабочего стола и присаживается напротив Гестимора. Наклоняется вперед, кладет руки на колени, и сжимает их.

– Ты выглядишь еще старше, чем я мог представить, – печально произносит он.

– Да, Люций, я стар, – соглашается Гестимор, медленно кивая, – но у меня осталась еще пара славных лет, и мой разум все еще острый как никогда.

Иллюстрируя, он постукивает себя по голове.

– Зачем вы подчинились этому? Вы же знаете, что существуют лекарства против старения, – спрашивает Люций.

– Быть человеком, означает быть смертным, – философски отвечает престарелый мужчина, – отрицать это, значит думать о бессмертии, а это область только благословенного Императора. Ну, или для Темных Сил, которым мы мешаем. Отринуть свою смертность для меня, все равно, что отринуть все человеческое, за что я так упорно сражался, дабы защитить остальных.

Несколько минут оба сидят в полном молчании, приятное молчание, которое возможно только по прошествии многих лет дружбы. Первым его нарушает Гестимор, отвлекаясь от пламени в камине и взглянув на Люция.

– Ты пересек семь секторов не затем, чтобы спросить о моем здравии, – подчеркивает он, его лицо делается серьезным.

– Ты получил посланные мной данные? – спросил Люций, откидываясь назад, с деловым выражением лица.

– Да, и скажу, что ты играешь с огнем, – серьезно ответил Гестимор, – но ты все равно получишь от меня любую помощь.

– Больше чем что-либо, я нуждаюсь в совете, старый друг, – объяснил Люций.

– Ты прав, твое предприятие рискованно, но потенциальная награда стоит опасностей. При этом я бы предпочел заручиться поддержкой более существенной, чем есть сейчас. Мне нужно действовать быстро, резко и решительно, и я не уверен, что люди, которые есть у меня, подходят под требования.

– Ах, это просто, – Гестимор отмахнулся от обеспокоенности своего товарища взмахом руки с разбухшими венами, – обратись к старым клятвам, подними еще раз братство.

– Такое не просто, – ответил Люций осторожно, – братство нужно использовать только в экстренных случаях. Кроме того, увиливания и ухищрения как всегда мое оружие.

– Если тебе нужно их вмешательство, значит, время для хитростей и интриг давно прошло, – возразил Гестимор, поглаживая свою лысую макушку рукой, – возьми только одного брата. Для поддержки, как ты сказал.

– Я подумаю над твоим советом, – задумчиво ответил Люций, глядя в пламя и вспоминая минувшие сражения.

Глава третья
Лавры славы

+++ Цель в неведении и действует без раздумий. Они полностью доверяют нам. +++

+++ Опасайтесь недооценивать их. Они должны остаться в неведении относительно наших планов. +++

– Ваши дополнительные тренировки начинаются сей же час, – провозглашает Полковник, пока мы грузимся в шаттл, когда шли по мостику, вокруг посадочной площадки выл ветер.

– В мое отсутствие вся полнота власти переходит к лейтенанту Кейджу. Вы должны в точности исполнять то, что он прикажет. Ваши жизни будут зависеть от поддерживаемой вами дисциплины и обучения всему, чему вы сможете научить друг друга.

Интерьер шаттла намного лучше по сравнению с тем, к чему я привык. Вместо длинных деревянных скамеек в главном отсеке индивидуальные кресла, вдоль центрального прохода шесть рядов по три кресла с каждой стороны. Они обиты черной кожей, похожие на подушки подголовники, толстые ремни безопасности с позолоченными застежками, в общем, эти богатые кресла явно для комфорта более важных слуг Империума, чем мы. И все же, в данный момент они наши, я сажусь в одно из них в самом конце, наслаждаюсь ощущениями после пяти месяцев кандалов, прибитых к стенам. К моему удивлению, ко мне подходит Полковник и садится рядом.

– Ты понимаешь свое положение, Кейдж? – спрашивает он, пристегивая себя ремнями безопасности.

– Думаю да, сэр, – отвечаю я после секундного размышления, – я должен превратить эту кучку отбросов в боевой отряд.

– Я имею в виду другое, что я только один раз предлагаю последний шанс, – говорит Шеффер, – и ты уже его потратил. В этот раз никакого тебе прощения.

Я что-то такое подозревал, но все равно услышать такое прямолинейное начало, словно удар по голове. Значит, вот как. Нет прощения и нет конца сражениям за исключением смерти.

Я удивлен своими собственными чувствами, когда понимаю, что необыкновенно спокоен. У меня вообще причудливое ощущение отстраненности, как будто кто-то другой контролирует мою жизнь. Это действительно странное ощущение, его сложно объяснить. Я всю свою жизнь сражался против всего. Дрался, чтобы свалить из ульев Олимпа. Дрался со скуки на Стигии, и все завершилось Последним Шансом. Я воевал два с половиной года, чтобы сбежать от Полковника и смерти, я был уверен, что она меня ждет. Я сражался с ощущением вины и депрессией от того, что остался единственным выжившим в Коританоруме, и увы, этот бой проиграл. А последние шесть месяцев дрался, чтобы свалить из тюрьмы и против всё возрастающего безумия, которое из-за всех этих сражений начало заполнять мою голову.

В последний раз я осознал вот что: даже если я свободен, то все равно буду драться. Я просто не умею ничего другого. Если хотите, такова моя судьба, таково предназначение. Возможно, в планах Императора мне отведена роль бойца, до тех пор, пока не умру. Может быть, это все, что я могу предложить Ему.

Именно это открытие поразило меня, удивило, почему-то это мне раньше в голову не приходило. Вот почему я здесь, вот почему Полковник выбрал меня и почему я выжил, когда тысячи других умерли. Я сражаюсь. Вот что я делаю. Возможно, у меня был шанс изменить все это, но Полковник сделал все так, что этого никогда не случится, он заставил меня пройти через два с половиной года постоянной кровавой бани и сражений. Я превратился в его создание. Теперь я действительно ублюдок по нему.

– Я понимаю, сэр, – говорю я Шефферу, глядя на сидение перед собой. О да, я точно понимаю, что он сделал со мной, во что он меня превратил. Как я и говорил, учитывая, что я все мог изменить. Но теперь мой последний шанс – попытаться выжить, а не жить нормальной жизнью. Благодаря Шефферу это существование теперь единственное, что мне осталось.

– Хорошо, – коротко отвечает он и откидывает голову на спинку.

– Только есть кое-что еще, Полковник, – говорю я сквозь сжатые губы.

Он смотрит на меня, скосив глаза.

– Я ненавижу вас за то, что вы сделали со мной. И однажды я убью вас за это.

– Но не сегодня, Кейдж, – отвечает он мне с мрачной ухмылкой, – не сегодня…

– Нет, сэр, не сегодня, – соглашаюсь я, тоже откидывая голову. Закрываю глаза, и пока мой разум уплывает в сон, представляю, как мои руки сжимают его горло.

ДНЕВНОЙ цикл начинается с того, что в моей комнате включаются светополосы. Я вскакиваю со своей койки и быстро одеваюсь, натягиваю новую униформу. Пройдя через дверь, что соединяет мою комнатушку со спальней группы, я вижу, что большинство из них все еще спит, только Строниберг смотрит на меня.

– Поднимайтесь, вы, ленивые, толстые, никчемные куски сточного дерьма! – ору я на них, прохожу вдоль комнаты и пинаю их койки. – вы вроде как солдаты, а не дети!

– Отвали, солдатик, – рычит Стрелли, вскакивает со своей кровати и встает на ноги передо мной, – ты, может быть, и думаешь что главный, раз Полковник так сказал, но еще раз толкнешь меня и я выбью из тебя всю дурь, – я слышу, как сзади ко мне подходит Трост, слегка разворачиваюсь и делаю шаг назад, чтобы держать его и пилота на виду.

– Я согласен с флотским, – хрипло говорит Трост, его мертвые глаза смотрят на меня, – ты знаешь, скольких я убил? Да я даже не моргну, добавляя тебя в список.

Я ничего не говорю, сохраняю безразличное выражение лица. Я смотрю на других. Морк игнорирует меня, стоя спиной ко мне, он натягивает свои арестантские обноски. Таня сидит на краешке своей койки, болтает ногами, она явно не с ними, но и не встанет на мою сторону. Квидлон выглядит несколько смущенным, его глаза бегают между мной, Стрелли и Тростом, пытается решить на какой он стороне. Если у него есть хоть капелька разума, он примкнет ко мне. Айл все еще лежит на кровати, закинув руки за голову, тупо смотрит в потолок и притворяется, что ничего не происходит.

Я наконец-то перевожу взгляд обратно на Стрелли.

– Думаю, вам тут немного не хватает дисциплины, – говорю я ему, скрестив руки на груди.

– И что ты сделаешь? – насмехается он. – Наденешь на нас ошейники с взрывчаткой?

– Мне они не понадобятся, – тихо отвечаю я. Он фыркает, и ровно через мгновение мой кулак врезается в его лицо. Вылетает выбитый зуб, Стрелли падает на одну из металлических стоек кровати. Словно молния я разворачиваюсь к Тросту, который стоит с ошеломленным выражением лица, оно меняется на агонию, когда мой ботинок врезается ему пах, он кулем падает на пол.

– Можно было обойтись и без этого, – говорю я им всем, пока Трост корчится на полу, а Стрелли поднимается на ноги и пятится от меня. – Теперь вы штрафники "Последнего шанса". А это означает, что вы самые худшие отбросы в галактике. И вы еще пожалеете о том, что не сдохли. И так же это означает, что если вы попробуете перечить мне, я порву вас на маленькие кусочки, а их выкину в воздушный шлюз. И если кто-то из вас думает, что может грохнуть меня, тогда, пожалуйста, валяйте. Но уж будьте добры, сделайте все хорошо, потому что если я выживу, то вам крупно не повезет.

– ЧТО ЭТО ТАКОЕ? – спрашиваю я Строниберга, поднимая свой нож к его лицу. Сегодня первый день настоящих тренировок на борту «Лавров славы». Превосходное судно, это уж точно. Специально построенное для штурмовиков, как проинформировал меня Полковник, «Лавры славы» имеют на борту все, что можно пожелать. В данный момент мы стоим в одном из тренировочных ангаров. На корабле их четырнадцать, каждый из них построен так, чтобы представлять различные боевые условия, а обслуживает их настоящая армия техножрецов. Тут есть и джунглевый ангар, городской, пустынный, ночного мира, различные стрельбища, тренировочные квадранты, в одном из них есть даже пляж. На самом деле я еще не видел их всех, так что мне вроде как любопытно посмотреть, как они организовали джунгли на космическом корабле. Они сделали деревья из досок? Но лучше всего тут оружейная, со всем этим добром можно целый улей захватить, там покоится такой набор смертоносного вооружения, что у меня аж руки зудят, заполучить его. Но это будет позже, а сейчас мы начинаем с основ.

– Это нож, – прямо отвечаю я, он тупо смотрит в ответ.

– Какое у меня звание, рядовой Строниберг? – дребезжу я.

– Вы лейтенант, – быстро отвечает он, – то есть, вы – лейтенант, сэр.

– Так-то лучше, – говорю я, делая шаг назад и размахивая перед ним ножом.

– Что это такое?

– Это нож, сэр, – резко отвечает он.

– Неправильно! – рявкаю я.

– Что это такое?

– Я не понимаю, сэр… – в замешательстве отвечает он, глядя на остальных собравшихся вокруг меня. Мы стоим в ангаре для упражнений, огромное открытое пространство для бега, тренировок ближнего боя, лазанья по канату и все такое. И мы в середине зала, а остальные вокруг меня. Я поднимаю нож над головой и медленно поворачиваюсь, глядя на каждого из них.

– Вы можете мне сказать, что это такое? – спрашиваю я их, вращая нож меж пальцев.

– Это боевой нож стандартной модели, выполненный по шаблону Церватес, сэр, – отвечает Квидлон, – стандартное боевое вооружение ближнего боя для многих полков Имперской Гвардии, выкованное на мире-кузнице Церватес.

– Это все, умник? – спрашиваю я, насмешливо гладя на нож. – Я подозреваю, что ты можешь рассказать мне много интересных вещей об этом ноже, не так ли?

– Об этом конкретном ноже, сэр, или об этом типе ножей? – невинно спрашивает он.

– Что? – отвечаю я, заводясь. – Кровь Императоры, ты слишком много думаешь, Квидлон.

Я делаю паузу, дабы снова собраться с мыслями, закрываю глаза и пытаюсь изгнать Квидлона из головы. Глубоко вдохнув, я открываю глаза и снова осматриваю окружающих. Некоторые из них обмениваются взглядами друг с другом. Тросту скучно, он стоит, скрестив руки, и пялится в потолок.

– В руках я держу не нож, – рявкаю я на них, мой голос звенит, отражаясь от дальних переборок тренировочного ангара, – в своих руках я держу оружие. Единственное назначение оружия – калечить и убивать. Это смерть воина.

Теперь они смотрят на меня более заинтересованно, заинтригованы, куда я дальше поведу речь.

– Эй, Трост, для чего нужно оружие? – рявкаю я на саботажника, который все еще осматривает зал.

– Ммм? – он смотрит на меня. – Назначение оружия – калечить и убивать. Сэр.

Его голос спокоен, лишен эмоций, а выражение лица сложно определить.

– О чем, мать твою, ты таком интересном размышляешь, если считаешь, что можешь игнорировать меня, рядовой Трост? – ору я на него, бросаю нож и иду к нему. – Тебе со мной скучно, Трост?

– Я рассчитываю, сколько термических зарядов необходимо, чтобы взорвать одну из этих переборок, – отвечает он, наконец-то глядя на меня.

– Да ты у нас настоящий подрывник, да? – говорю я, наседая на Троста. Он фыркает в ответ. Мой кулак врезается в его челюсть еще даже до того, как он осознает, что я взмахнул рукой, удар сшибает его с ног. Он пытается предотвратить следующий удар, размахивая руками, тогда я хватаю его левое запястье обеими руками и выворачиваю вперед, утыкаю его носом в пол. Ставлю на его плечо ногу и выворачиваю руку, сустав выстреливает, словно пробка из бутылки, Трост ругается сквозь сжатые губы.

– Твои термические заряды не особо помогли, не так ли, подрывник? Теперь попытайся установить хоть одну бомбу, – я отступаю, позволяя его вывихнутой руке упасть на пол. Издавая стоны и бросая на меня убийственные взгляды, он помогает себе здоровой рукой и встает на колени.

– Строниберг, разберись с этим, – говорю я хирургу, указываю на Троста, который баюкает свое поврежденное плечо, его лицо искажено от боли.

– Будет больно, – предупреждает медик Троста, сильно стискивает его руку и дергает. С отчетливым щелчком сустав встает на место, мужчина вопит от боли.

– Именно так, и все будут внимательно слушать то, что я говорю, всем понятно? – спрашивая я отважившихся встретиться с моим взглядом. Строниберг помогает Тросту встать на ноги, после чего снова занимает свое место в кругу.

– Мне до фрага, выживете вы или нет, в этом будьте уверены. Меня волнует только собственное выживание, и это означает, что я должен положиться на отребье вроде вас. Если Полковник посчитает, что кто-то из вас не подчиняется, он и глазом не моргнет – выпустит болт в любого из вас, так что лучше вам проявить заинтересованность. Слушаете меня, и мы все остаемся живы. Игнорируете меня, и нас всех отфракают.

Айл поднимает руку, и я киваю ему, разрешая обратиться.

– Да кто вы нахрен такой, сэр? – спрашивает он.

– Я человек, которого Полковник протащил через десяток различных кругов ада, и выжил после этого, – медленно отвечаю я, жестами показывая остальным собраться передо мной, чтобы мне не приходилось постоянно поворачиваться, – я человек, который помог Полковнику убить три миллиона душ. Я единственный выживший из четырех тысяч, погибших на поле боя. Я убивал спящих. Я стрелял в них. Тыкал ножом. Сражался с ними. Да я даже голыми руками забивал людей до смерти. Я сражался с тиранидами и орками, маршировал по иссушающим пустыням и промерзлым пустошам. Я почти умер шесть раз. Несколько раз меня пытались убить мои собственные бойцы. Я дрался с такими тварями, о существовании которых вы даже не подозреваете. И я убил их всех.

Каждое слово было правдой, и они видят это по моим глазам, даже Трост, который впервые проявляет признак хоть какой-то эмоции – какой-то отблеск уважения.

– Но все это неважно, – продолжаю я, прохаживаясь туда-сюда перед ними, и глядя на каждого по очереди. – Я лейтенант Кейдж, ваш офицер-инструктор. Я сделаю все, что, мля, захочу, и с любым, с кем, мля, захочу, когда и как, мать вашу, захочу. И во всем огромном царстве Императора нет ничего, чтобы вы могли сделать или сказать, дабы остановить меня. Это будет худшим, самым худшим временем в вашей жизни. Но, как и говорил Полковник, если вы хотите заполучить прощение не посмертно, и уйти свободным, тогда вам нужно слушать то, что я говорю и делать в точности то, что я вам прикажу. И если один из вас оплошает, я вздрючу вас всех.

Я оставляю их на некоторое время поразмышлять над этой речью, подбираю нож и иду к дальнему концу тренировочного зала. Я улыбаюсь сам себе. Как я однажды и говорил, из меня вышел бы отличный инструктор, если бы не мой мерзкий темперамент. И вот я тут выясняю, что мой паршивый нрав, оказывается, лучшее оружие в арсенале. Ну и знание о том, что моя собственная жизнь зависит от тренировок этих дубоголовых на радость Полковнику.

Я оглядываюсь на них и слышу, что они переговариваются меж собой. Предстоит еще долгий путь, прежде чем они станут боевой командой, но их сплотит взаимная ненависть ко мне. Ну, в любом случае я так планирую. Со мной это сработало. Моя ненависть к Полковнику и ко всему, что он представляет собой, наполняет меня решимостью выжить. Я на самом деле дам им возможность выступить против меня, чтобы доказать, насколько они на самом деле слабы. Я сломаю каждого из них и соберу вместе, и честно говоря, я буду наслаждаться каждой минутой. Почему? Потому что кроме настоящего сражения, в моей жизни осталась только одна вещь, которая приносит удовольствие.

Стою на месте, играюсь ножом в руках и смотрю на них. Они все ветераны, они считают себя особенными. Это иллюзия. Я видел новобранцев, которые шли в бой с честью, в то время как ветеранов кампаний разрывало на части или они ломались и плакали. Их время службы для меня ничего не значит, мне плевать насколько они хорошо думают о себе, плевать, на что они способны по их мнению. Я видел людей, которые подходили к границам своей вменяемости и выносливости. Я был одним из таких. Полковник сказал, что у меня примерно два месяца для работы с ними. Два месяца, чтобы превратить их в боевую силу, которую он хотел бы повести в сражение.

И это странно. Почему тогда Полковник доверил это мне? Зачем тогда он запихивал меня в Винкуларум с остальными, чтобы потом снова вытащить, словно старый меч, что отец передает сыну? Такая тенденция появилась, когда он поставил меня во главе, как раз перед Ложной Надеждой и ужасом бога-растения. Но, даже возвращаясь назад, у него было на уме что-то такое? Уверен – он знал, что я буду снова сражаться за него, если переживу Коританорум. И тот факт, что он так быстро поймал меня, доказывает это.

Мысленно я даю себе пощечину. Все эти мысли и размышления – синдром заключения, что мы оставили позади. И у меня нет времени околачивать груши и размышлять. Мне нужно работать. Я осознаю, что тоже собираюсь тренироваться вместе с ними. Шесть месяцев в камере отточили мою философию, но никоим образом не помогли в боевой подготовке. Лениво перекидывая нож из руки в руку, возвращаюсь к группе.

– Каково назначение солдата? – выкрикиваю я по мере приближения. Они пожимают плечами и мотают головой.

– Следовать приказам и сражаться за Императора, сэр? – предполагает Айл, он поднял руку как ученик.

– Очень близко, – соглашаюсь я, глядя на нож, после чего перевожу взгляд на него, – назначение солдата – убивать для Императора. Любой дурак может драться, но настоящие солдаты убивают. Они убивают любого, кого приказали, и каждый раз, когда приказали. Сражения не выигрываются драками, они выигрываются убийствами. Враг, который может драться с тобой – не проблема. Враг, который может убить тебя – вот угроза. Кто из вас претендует на то, что он солдат?

– Я убил больше человек, чем можно сосчитать. Сэр. – Трост делает шаг вперед. – Согласно вашим рассуждениям, это делает меня солдатом.

– Как ты убил их? – спрашиваю я, нож вращается вокруг своей оси, стоя рукояткой на моем указательном пальце.

– Ты зарезал кого-нибудь из них?

– Нет, я никогда не резал человека, – признается он, – я использовал взрывчатку, газ и яд. Если бы мне пришлось драться лицом к лицу, это бы означало, что я раскрыт, и мое задание провалилось. А я никогда не срывал миссии.

– Ну, я уверен, что те три адмирала высоко ценили тебя, пока сдыхали, – усмехаюсь я.

– Миссия все равно была завершена. Обычно позволительно иметь несколько сопутствующих смертей, – хладнокровно заявляет он. Я фокусирую свое внимание на Стрелли и указываю на него ножом:

– А ты солдат, летный мальчик? – спрашиваю я. Он открывает свой рот, дабы ответить, но в этот момент я стремительно разворачиваюсь и швыряю нож в левую ступню Троста, пришпиливаю ее к полу. Он визжит и падает на пол. Схватившись за нож обеими руками, он выдергивает его и с лязгом роняет на пол в лужицу крови.

– Подрывник, ты снова забыл добавить "сэр", если так будет продолжаться дальше, я сделаю с тобой кое-что похуже! – рычу я на Троста.

– Ну, Стрелли? – спрашиваю я, оборачиваясь обратно к пилоту. – Ты солдат?

– По вашему определению – нет, сэр, – отвечает он мне, глядя как на полу, обхватив руками кровоточащую ступню, корчится Трост, – я летал на шаттлах и истребителях, я никогда не дрался лицом к лицу с врагом.

– А теперь ты хочешь стать солдатом, летный мальчик? – бросаю я вызов.

– Не с вами, сэр, – дерзко улыбаясь, отвечает он, – вы порежете меня на кусочки.

– Да, порежу, – с мрачной улыбкой уверяю я его.

– Сэр? – я слышу, как справа от меня подал голос Строниберг. Я не поворачиваюсь, уже знаю, что он собирается спросить.

– Никого нельзя лечить, пока я не прикажу, – отвечаю я, все еще глядя на Стрелли. Слышу рык и топот ног, после чего резко уклоняюсь влево. Трост опускает нож мне в голову, но я ловлю лезвие на левое предплечье и отражаю выпад. Пока он валится, потеряв равновесие, я правой ногой бью его под левое колено, подцепляю ногу, и он врезается в пол.

– На твоем месте, я бы подождал, пока не научу тебя подобающим образом обращаться с ножом, прежде чем снова пытаться, – говорю я ему, вытаскивая клинок из его залитых кровью пальцев. Остальные пристально смотрят на меня. Точнее на мою руку. Кровь капает с кончиков пальцев на чистый деревянный настил пола. Я осматриваю рану. Неглубокая, всего лишь порезало кожу.

– Сегодня пролилось больше крови, чем вы увидите в последующие два месяца, с вами я буду чуть осторожнее, – говорю я им с ухмылкой, – а на сегодня теории достаточно. Теперь я собираюсь показать вам, как солдат использует нож.

Я ПРОВЕЛ остаток недели, обучая их ножевому бою. Нормальному ножевому бою, в стиле улья, включая все грязные приемы, что я так тяжело постигал за прошедшие годы. Мы все получили достаточно синяков и порезов, но я не позволял никому уходить в лазарет до конца дня. Каждое утро после завтрака я читал им проповедь, что такое быть солдатом. В один день – насчет того, как следовать приказам. В следующий – о сути победы. Я рассказал им о работе в команде и доверии. В остальное время я потчевал их рассказами о том, как использовать страх в виде оружия.

В моей учебе не было какого-то плана, я просто рассказывал им все, что приходило на ум вечером перед тренировками, пока я лежал на своей маленькой койке в офицерской комнате, смежной с их общей спальной. И все, что я рассказывал, было истинной правдой, но найти слова, чтобы объяснить это им – было сложно. Как можно научить их чему-то, что я понял сам для себя?

У меня не было сомнений, что сказанное мной было столь же важно, как и ножевой бой, снайперская стрельба, выживание в глуши, техники маскировки, ориентирование и все остальное, чем им можно было набить голову, но я никак пока не мог подобрать слова. Сижу на своей койке в конце первой недели и пытаюсь собрать все воедино, понять, что конкретно им нужно знать, если они собираются выжить. В моей собственной маленькой комнатушке только койка и маленький шкафчик, я чувствую себя так, словно поменял одну камеру на другую. Из-за двери я слышу смех, и мое сердце ухает. В этот раз я не один из них. Я офицер не только в звании. И не могу просто так усесться с ними и травить байки. Они мне не друзья.

И вот я сгорбился и желаю больше всего на свете, чтобы Гаппо или Франкс все еще оставались в живых. А еще лучше, чтобы Лори не летала пеплом по Тифон Прайм. Сейчас это все уже кажется мне нереальным, как будто все было сном или что-то в этом духе, а я только что проснулся в этой кровати, наполовину помня произошедшее. Почему я оказался единственным выжившим? Что во мне есть такого, что я могу передать остальным, дабы они, возможно, тоже выжили?

И вместе с этим мне в голову приходит ответ, и я почти ударяюсь головой в стену, когда вскакиваю. Это больше чем простая решимость, больше чем мастерство и удача. Вы можете сказать, что у каждого своя судьба, но я думаю, что рассуждать так – неправильно. Вопрос не в том, почему я выжил, а в том, почему они нет. Потому что они по-настоящему не хотели. Не так сильно, как я. Я еще ни разу искренне не думал, что умру. Никогда на самом деле не верил, что кто-либо может убить меня. За исключением, пожалуй, тиранид, но даже им этого не удалось.