Текст книги "Имперская гвардия: Омнибус (ЛП)"

Автор книги: Дэн Абнетт

Соавторы: Грэм Макнилл,Аарон Дембски-Боуден,Гэв Торп,Стив Лайонс,Уильям Кинг,Дэвид Эннендейл,Митчел Сканлон,Стив Паркер,Энди Хоар,Баррингтон Бейли
сообщить о нарушении

Текущая страница: 154 (всего у книги 247 страниц)

Эпилог

Воздух был наполнен кружащейся серой пылью, поднятой вверх ураганными ветрами, что вопили вокруг твердого черного гранита башни. Мрачное здание без окон тянулось к бушующим небесам, вместо них сотни сверкающих прожекторов своими желтыми лучами бесплодно пытались разогнать пыльную бурю. Целых три сотни метров башни уходили ввысь третьей луны Гховула, практически идеального цилиндра из нерушимой и мрачной скалы, высеченной из неплодородного плоскогорья, где стоял исправительный лагерь. На вершине вспыхнули узкие красные лучи лазера, пронзая тьму облачной ночи. Секунду спустя на них ответил треугольник белых вспышек и на посадочную площадку садился шаттл. В свете посадочных огней по площадке туда-сюда бегали техники, защищенные от свирепого климата громоздкими рабочими костюмами из тонкой металлической сетки, руки прятались в огромных перчатках, а на ногах были ботинки с толстой подошвой.

С затихающим воем двигателей три опоры шаттла с громким лязгом коснулись металлического настила посадочной площадки. Секунду спустя сбоку открылся люк, и на шипящей гидравлике к нему, дергаясь, протянулась погрузочная рампа. Высокая фигура пригнулась, проходя через низкий вход, и вышла на мостик. Она постояла там секунду, тяжелая шинель хлопала от ветра, а руки в перчатках прижимали к голове офицерскую фуражку. Несмотря на ужасающие погодные условия, офицер держал спину прямо, словно столб. Вновь прибывший целенаправленной походкой прошагал по погрузочному мостику, постоянно глядя только перед собой.

Позади него из шаттла появилась еще одна фигура, облаченная в рваную униформу. Голова и лицо человека ничем не были защищены от стихии, но ему явно было плевать на иссушающую песчаную бурю. Его лицо было покрыто десятками шрамов и порезов, а на скальпе виднелся чрезвычайно ужасающий рубец, тянущийся к левому уху. Он вышел, немного прихрамывая, и медленно пошел вслед за офицером, оглядывая окружение.

Он нагнал вышедшего первым у небольшого лифта, где стоял нервный охранник. Когда надзиратель увидел покрытого шрамами мужчину, его глаза расширились от удивления и страха. Он взглянул на офицера в тяжелой шинели, после чего зафиксировал взгляд на вновь прибывшем арестанте. Охранник тяжело сглотнул и нервно отошел на шаг назад.

Заключенный повернулся и подмигнул:

– Да не сцы, – произнес мужчина, и дикая ухмылка сморщила его многочисленные шрамы, – я тут ненадолго.

Отряд зачистки

Не переведено.

Уильям Кинг
Крестовый Поход Махария

Ангел Огня

Не переведено.

Длань Деметрия

Не переведено.

Падение Махария

Не переведено.

Дэвид Гаймер
Приговор вынесен

Оно подошло ко мне.

Феррокритовая стена за моей спиной странно успокаивает, я что-то ощущаю на ней, чего-то касаюсь. Прижимаюсь, спасаясь от темно-синих пятен, пробивающихся сквозь повязку на глазах, полуденное солнце печет лицо. Пот скапливается на подбородке и, словно сговорившись с многодневной щетиной, создает невыносимый зуд. Ноги дрожат как у старика, но ведь это неправда. И всё это займет не более пятнадцати минут.

Я стою последним в строю, и вот оно подходит ко мне:

– Имя и номер.

Голос растягивает слова, искаженные решеткой динамика. И это не вопрос. Возможно, его аугметика не способна воспроизводить интонации, но я думаю иначе. Ненависть, сквозящая в механически воспроизводимых слогах, кристально ясна. Оно просто склоняет к повиновению.

Я пытаюсь пошевелить обсохшими губами, но всё выглядит так, словно я никогда не умел говорить. Язык, словно пузырь, заполняет рот. Ладони покрываются потом.

То, что я нахожусь в одной из многочисленных военных баз своей планеты, кажется очевидным. Меня окружают лающие голоса внеземцев и перегретое оборудование. Случайные разрывы лазерных выстрелов, что-то похожее на статику вокса, изредка всплывающее в общем шуме. За минуту проходит огромное количество людей. Где-то справа рычит мотор, широкие шины шуршат по раскаленной дороге, а затем гидравлические тормоза с шипением заставляют транспорт остановиться. Чуть дальше еще один движок чихает и рокочет, выплевывая в воздух нефтехимическую вонь, и даже с завязанными глазами я почти вижу это облако выхлопов. Я отличаю людей своего мира по их акценту – они словно стадо скота выбираются из этого транспортника. Они напуганы.

Полчаса назад я был одним из них. А сейчас я в ужасе.

Возможно, мы находимся на моей собственной базе, но точно не могу сказать. Все эти секции выглядят одинаково. Да это уже и не важно. Все они уже принадлежат внеземцам, нашим завоевателям. Сами себя они называют освободителями. Я делаю вялую попытку ослабить веревку, стягивающую мои запястья за спиной.

Это все, что я могу сделать, используя свою «свободу».

Сильные руки хватают меня за плечи и бьют спиной об стену.

– Сержант задал тебе вопрос, подруга, – голос был более человеческим, но всё с тем же грубым внеземным акцентом, слышащимся в голосах вокруг меня.

– Каллан, – выдавил я. Единственное слово вызывает сухую боль в горле, но я продолжаю. – Девять-ноль-два-один-пять. Первый Галицианский.

– Гал-и-ции… – зарычала аугметика.

– Архипелаг в южном полушарии, – произнес другой голос. Слова сопровождались серией легких ударов; грубая кожа о пластековое покрытие.

– Ты проделал долгий путь за своими военачальниками, Девять-ноль-два-один-пять, – голос потонул в шипении статики, хихиканье висельника. Я почувствовал его удаляющиеся шаги. Легкое постукивание следует за ним, постепенно пропадая, что я нахожу странно пугающим.

– Император защитит, – тихо шепчу я. Наши завоеватели запрещают нам произносить Его имя.

Несмотря на то, что глаза завязаны, я закрываю глаза и молюсь. За терпение. За спасение.

Человек слева бормочет гимн. Я помню эти интонации со времен посещения Имперской святыни в детстве, но слова давно позабыл. Непроизвольно я начинаю подпевать в такт без слов, испытывая некое единство с человеком, которого не знаю и наверняка даже не видел. Мысль о том, что я про него так и не узнаю, неожиданно навевает печаль.

Три года я исполнял свой долг. Три тяжелых года непрекращающихся обстрелов и страха утонуть в дерьме прошло с тех пор, как иноземные захватчики перешли к окопной войне. Три года мы сдерживали их – предателей, еретиков, пришедших поработить наш мир и посвятить его отвратительным богам, так мы говорили.

Но они были не теми. Это была ложь. Всё это была ложь.

Даже теперь, терзаемый множеством других эмоций – и среди них нет ни одной хорошей – это тошнотворное запоздалое прозрение подобно опухоли в кишках. Вина, боль что, мелькнув, погасила ярость, когда я, прищурившись, смотрел сквозь струи дождя на первые десантные корабли Адептус Астартес, раскаленные от трения с атмосферой, что делало их похожими на огненных ангелов. Вот тогда я понял, тогда мы все поняли.

Мы были не на той стороне.

Это было странное, бессвязное ощущение, словно наблюдаешь за чьим-то сном, когда два миллиона человек, бросив оружие, медленно идут, подняв руки, через нейтральную полосу к вражеским окопам, к которым мы безрезультатно пытались пробиться, потратив впустую три года и миллион жизней.

Уже ходили слухи, что планетарный губернатор и его окружение уже предстали перед лицом Имперского правосудия.

Это хорошо.

Надеюсь, на костре он раскаялся. Надеюсь, омерзительный хаосопоклонник кричал, моля о прощении. Это было его предательство, не моё.

Эта мысль порождала другую. Ту, о которой я старался не думать.

Что будет со мной? Я верноподданный. Я люблю Императора. Любой истинно верующий увидит это во мне. У меня есть вера. Просто… Просто…

Я напуган.

Чьи-то руки жестко срывают повязку с моего лица. Я сразу отворачиваюсь – яркий свет, словно пальцы, давит на глаза. Зажмуриваюсь, веки горят красным, словно пылающие щиты на колесницах богов, и уставший голос начинает читать молитву:

– Святой Император, прими этих людей…

Сморгнув слезы, я открываю глаза. Пятно цвета военного хаки на расстоянии пяти метров от меня принимает очертания шеренги людей. Аквилы на их лазганах отполированы до блеска. Я пытаюсь сказать себе, что не боюсь, но несправедливость происходящего раздувает мятежную искру. Я хочу кричать. Я не сделал ничего, лишь выполнял свой долг.

Я не кричу. Не знаю почему, но не кричу. Я молюсь, чтобы это сделал кто-то другой, но все молчат. Возможно все думают, что мы заслужили это.

– … избавь их души от грешной плоти.

Проповедник повернулся к сержанту Гвардии и сделал знак аквилы с кратким «Аве Император». Бионические челюсти гвардейца клацнули, и он развернулся к расстрельной команде. Они смотрели сквозь нас на стену так, словно мы были настоящими призраками. Так, словно они делали это уже сотню раз и сделают еще тысячу.

На глаза вновь навернулись слезы.

– Приговор вынесен! – выкрикнул сержант твердым голосом. – Приготовиться!

Я не был готов.

Мой живот свело. Человек слева качая головой и зажмурив глаза, одними губами читает молитву.

Качнулись тринадцать винтовок.

– Целься!

Они поднимаются, приклады уперты в плечи гвардейцев. Тринадцать прицелов находят свои цели. Я опускаю голову и смотрю на красную точку, дрожащую на грязном хаки у моего сердца.

Я тоже закрываю глаза. Пятьдесят миллионов солдат. Неужели они действительно хотят их всех казнить? Мысль, не задерживаясь, проносится в моей голове. Если по-честному, то в последний миг меня не беспокоят эти миллионы. Беспокоит лишь один.

Я.

Рядовой Каллан. Девять-ноль-два-один-пять.

Наконец я вспомнил начало гимна, что читал мой товарищ.

Император, помилуй меня.

– Огонь!

Митчел Сканлон
Красная награда

ТРУП нашли случайно. Похороненное в мерзлой грязи тело было обнаружено двумя гвардейцами, спешившими починить обрушившуюся стену траншеи в перерыве между атаками орков. Но человека, чьи останки лежали у их ног, восстановить было невозможно, лишь перезахоронить в той части города, где шло меньше боев, с помятым солдатским жетоном на могиле с именем убитого.

– Это Ракаль, сержант, – сказал рядовой Давир, стоя над трупом, наполовину погруженным в грязь на дне траншеи. – По крайней мере, судя по жетону. Сейчас бы его и родная мать не узнала.

Даже с бруствера траншеи высоко над ними, сержант Челкар видел, о чем говорил Давир. От лица Ракаля остались лишь одни воспоминания, оно превратилось в страшное расплющенное месиво, на котором отпечатался бороздчатый след того, что убило его.

– Это, не иначе, орочий танк, – предположил огромного роста гвардеец, стоявший рядом с Давиром. – Эта их боевая фура. Гляньте, видите отпечаток гусеницы на его лице? Точнее, на том, что осталось от лица. Должно быть, танк проехал над траншеей, когда Ракаль прятался внизу. Потом траншея обрушилась, и беднягу раздавило. Наверное, он видел, как оно надвигается. Плохая смерть.

– Плохая смерть, да ладно?! – сплюнул Давир, его уродливое лицо исказилось внезапным гневом. – А ты видел здесь хорошую смерть, Булавен? Бедняга… мы все тут бедняги. И как бы мы ни подыхали, с перерезанными глотками, расколотыми черепами, или раздавленными, как Ракаль, это не имеет значения. Нам будет без разницы.

– Пфф. Ну, если ты так считаешь, почему сам уже не застрелишься, дебильный ты карлик? – прорычал Булавен. – Избавь себя от страданий.

– Потому, мой жирный друг, что хорошо известен тот факт, что среднестатистический орк не попадет даже в собственную задницу, даже обеими руками и управляемой ракетой. А я, как ты столь любезно заметил, «дебильный карлик», представляю собой маленькую цель. И этот карлик может уверенно надеяться, что переживет вас всех, вот что я вам скажу. Особенно тебя, Булавен. Даже слепой паралитик едва ли промахнется в твой обширный зад.

– Хватит, – сказал Челкар, негромко, но с достаточным нажимом, чтобы до ругавшихся солдат дошло. – Мне нужна команда из четырех человек, чтобы перенести тело и похоронить его у старого завода. Давир, Булавен, вы только что вызвались добровольцами. Еще двоих выберете сами. И прежде чем я услышу, как кто-то жалуется, что земля слишком твердая, я хочу, чтобы вы кое-что вспомнили: Ракаль был одним из нас.

Без дальнейших слов еще двое гвардейцев спрыгнули в траншею, присоединившись к уже стоявшим там. Проявляя уважение к погибшему, насколько было возможно в таких условиях, все четверо начали осторожно извлекать останки Ракаля из мерзлой грязи. Иногда лопата натыкалась на особенно плотно спрессованный ком земли, и удар сотрясал черенок и руки копающего. Тогда у солдата могло вырваться приглушенное ругательство, но по большей части они работали в молчании. Четыре человека помнили о своем долге перед погибшим товарищем и законе всех защитников этого израненного города: Мы хороним своих убитых.

Челкар уже отвернулся, чтобы проследить за ремонтом другой части траншеи, которую обороняла рота. Последняя атака была особенно жестокой. Погибли двенадцать человек – считая Ракаля, уже тринадцать. И, по неумолимой логике этого места, Челкар ожидал, что следующая атака будет еще более яростной. Таков был порядок вещей здесь. В Брушероке можно было не сомневаться в одном: каждый следующий день будет хуже, чем предыдущий.

Глядя усталыми глазами на знакомую до отвращения местность, Челкар на секунду задумался. Перед ним простиралась ничейная земля: огромное серое поле замерзшей грязи, усыпанное курганами развалин и обгоревшими корпусами подбитых орочьих машин. Позади него был сам Брушерок: бесконечный и, казалось, безжизненный город разрушенных и выгоревших зданий. «Город-призрак», подумал Челкар, «И все мы – призраки в нем».

– Сержант?

Повернувшись, Челкар увидел капрала Гришена, спешившего к нему из блиндажа, где находился пункт связи. За ним следовали четыре незнакомых гвардейца в черных шинелях, похожие на стервятников. Челкару не нужно было видеть их эмблемы со скрещенными мечами и четками на воротниках, чтобы понять, кто они были: Кессрианская Гвардия. Или чтобы знать, что их появление здесь могло означать только неприятности.

– В чем дело, Гришен?

Явно находясь в замешательстве, будто не находя слов, Гришен ответил не сразу. Кессрианцы стояли за ним, выстроившись, как на смотру, свои хеллганы, снятые с предохранителей, они держали у пояса. Хотя Челкара было нелегко испугать, но он не мог избавиться от чувства тревоги, видя четыре ствола, направленные на него.

– Мы получили сообщение от командования сектора, сержант, – сказал Гришен, явно нервничая. – Точнее, два сообщения. Первое – из штаба главнокомандующего, мысль дня, предназначенная поднять боевой дух солдат. Сообщение гласит: «Лучше умереть за Императора, чем жить для себя».

– Не сомневаюсь, это очень подбодрит солдат, – сказал Челкар, изо всех сил пытаясь не позволить сарказму прозвучать в голосе. – А второе сообщение?

– Второе сообщение от комиссара Валка из штаба сектора, – ответил Гришен, опустив глаза, словно внезапно обнаружил что-то интересное в грязи. – В нем приказывается обезоружить вас и поместить под арест по обвинению в ереси и измене. Эти солдаты направлены сюда, чтобы доставить вас в штаб сектора для допроса. И, сержант… У них приказ стрелять на поражение, если вы попытаетесь оказать сопротивление.

Да. Хеллганы действительно были направлены на него.

ЗДЕСЬ, на усыпанных развалинами улицах позади линии фронта, среди разрушенных многоэтажных домов, в которых когда-то жили рабочие, населявшие город, Челкар, по крайней мере, смог заметить хоть какие-то признаки жизни. Впрочем «жизнь» – слишком сильное слово для этого. Это было всего лишь движение: усталые гвардейцы, собиравшиеся вокруг жаровен, чтобы согреться, ополченцы из вспомогательных частей, подавленно тащившие боеприпасы, даже одичавший ребенок, охотившийся на крыс. Но это все не более чем последние конвульсии огромного умирающего тела. Если бы все мужчины, женщины и дети, еще остававшиеся в живых в Брушероке, собрались на центральной площади, никто не смог бы ошибиться, приняв это за что-то иное нежели собрание мертвецов. Загробные тени с грязными лицами, упорно отказывавшиеся принять реальность.

Они были призраками, все эти люди. Призраки, у которых еще был пульс, которые еще были способны любить и смеяться – даже рожать детей – но все равно призраки. И они, и их город, доживали последние дни и были еще живы лишь по некоему капризу судьбы. Однажды начнется большая атака, и Брушерок падет. Тогда, по воле орков или своих же командиров, все эти люди присоединятся к тем, кого смерть успела забрать раньше. Впрочем. Челкар был вынужден признать, что даже у этих призраков, возможно, было одно преимущество перед ним. По крайней мере, они могли дожить до завтра.

Его конвоиры не стали надевать оковы на его ноги. Это уже что-то. Но Челкар понимал, что не стоит считать это особым основанием для надежды. Это был вопрос практичности – им предстоял долгий путь к штабу сектора. И если конвоиры не хотят нести его, лучше не сковывать ему ноги.

К рукам, однако, это не относилось. Здесь кессрианцы следовали уставам неукоснительно. Челкару еще не доводилось ходить по этим усыпанным обломками улицам с руками в наручниках за спиной. По пути у него уже произошло несколько болезненных столкновений с тем, что пропагандисты называли «святой землей Брушерока». Достаточно, чтобы понять, что мерзлая земля при столкновении с человеческим лицом отнюдь не менее тверда, чем под саперной лопатой. Но вкус крови на губах и болезненное ощущение того, что он, кажется, сломал нос, были еще не самым худшим из всего этого.

Челкар чувствовал себя голым. Он был гвардейцем семнадцать лет и последние десять лет провел в осаде в этом проклятом городе, сражаясь с орками. Достаточно долго, чтобы знать, что нет легче способа погибнуть, чем оказаться в зоне военных действий без оружия. Твое оружие – твоя жизнь; если ты потерял одно, то вскоре потеряешь и другое. Это был урок, от которого зависела жизнь – и смерть – гвардейца. Урок, который Челкар усвоил еще сопливым новобранцем в первый день службы, получив пинок по заду от сержанта-инструктора, чтобы лучше помнил. Этот пинок, возможно, с тех пор спас его жизнь сотни раз. Все эти семнадцать лет, когда он ел, спал, мылся, даже ходил в туалет, его дробовик, хеллпистолет и нож всегда были при нем. Теперь, лишившись их, Челкар ощущал себя инвалидом, испытывая мучительное чувство незавершенности, словно фантомный зуд.

– Встать, проклятье! – рявкнул один из кессрианцев, болезненно дергая Челкара за руки после очередного падения. – И в следующий раз аккуратнее шевели ногами, – добавил он, явно убежденный, что постоянные падения арестанта являются плохо скрытым актом неповиновения.

За исключением этого, да еще иногда тычков стволом в спину, конвоиры не были расположены к беседе. Из своего прошлого опыта общения с кессрианцами, Челкар знал, что это скорее благословение, чем проклятье. Они были угрюмыми фанатиками, мрачными даже по стандартам Брушерока, где жить вообще значило жить во мраке отчаяния. Некоторые люди не выдерживали и кончали с жизнью, засунув ствол лазгана в рот. Другие искали утешения в иллюзорных надеждах, мрачном юморе или просто упрямом нежелании умирать. Но не кессрианцы. Они свято верили в Имперское Кредо и жили с чопорным самодовольством людей, убежденных, что надо лишь в точности исполнять приказы, и после смерти они непременно воссядут рядом с Императором в раю.

Хотя, возможно, в их подчеркнутой набожности была некая мудрость. Кессрианцы считались самыми благонадежными солдатами в Брушероке и были откомандированы в распоряжение комиссаров, тогда как «менее благонадежные» солдаты, вроде Челкара и его товарищей, постоянно находились на фронте, испытывая на себе всю тяжесть боев.

И все же молчаливость кессрианцев явно была благословением. Челкар вытерпел бы, если бы они потащили его на виселицу, но не видел никакой причины, почему он должен выслушивать перед этим их ханжеские пошлости.

– Держись ближе, – приказал кессрианец. – Если побежишь, будем стрелять.

На секунду Челкар подумал, зачем утверждать столь очевидное. Потом, даже со сломанным носом, он почувствовал зловоние горелого мяса орков, и понял, что недалеко костры для сжигания орочьих трупов. Они зашли за угол, направляясь к невысокому холму, вершина которого была окутана едким дымом. Не нужно было видеть сквозь дым, чтобы знать, что они найдут на вершине. Костры: громадные горящие курганы мертвых тел зеленокожих, свезенных сюда со всех концов города. Сквозь дым Челкар видел очертания примерно полудюжины таких костров, в каждом горели сотни трупов ксеносов, или даже больше. И на каждый курган, который он мог видеть, был еще десяток скрытых в дыму. Здесь, должно быть, горели тела не менее чем десяти тысяч орков, но это была не более чем капля в океане. На каждого мертвого орка здесь приходилась тысяча живых за линией фронта.

«Когда-то для меня это был запах победы», подумал Челкар. «Теперь я не испытываю таких иллюзий».

Это была традиция, начавшаяся с первых дней осады. Каждое утро гвардейцы с длинными баграми собирали трупы орков, убитых в боях предыдущего дня, втаскивали их на холм, складывали в огромные курганы, поливали прометием и поджигали. Сначала это делалось для предотвращения эпидемий: трупов было так много, что их просто нельзя было оставлять гнить на улицах. Потом кто-то – скорее всего, какой-нибудь комиссар – объявил, что сожжение трупов ксеносов есть нечто большее, чем просто гигиеническая процедура. Брушерок был святой землей, сказал он, освященной кровью героев, которые погибли, защищая ее. И похоронить в этой земле хотя бы одного ксеноса значит оскорбить их жертву. Только герои достойны быть похороненными в Брушероке; трупы чужацкой мрази должны сжигаться, чтобы не осквернять святую землю, и чтобы орки, осаждавшие город, видели дым, поднимавшийся на ветру, и знали, что их ожидает.

Во всяком случае, так гласила догма. Челкар не мог не заметить, что сожжение трупов за эти десять лет отнюдь не внушило оркам страха. Но была в этом и некая симметрия. Брушерок когда-то был одним огромным очистительным заводом, где сырье с южных нефтяных полей перерабатывалось в топливо. Даже сейчас в городе хранились миллионы баррелей прометия в огромных подземных резервуарах. Вот зачем орки были здесь: без топлива для их бронетехники, их наступление повсюду на планете остановилось. Им был нужен прометий. И благодаря идее некоего давно погибшего комиссара, каждый орк, убитый здесь, все-таки получал немного прометия.

Они были уже на вершине, воздух здесь был наполнен дымом и летающими хлопьями сажи. Со слезящимися глазами, едва сдерживая тошноту от зловония, Челкар видел силуэты, подобно призракам, двигавшиеся в дыму – гвардейцы в противогазах тащили в костры новые трупы орков. Жара здесь была удушающая; Челкар вспотел в своей шинели. Здесь, в самом жарком месте во всем Брушероке, город казался еще больше похожим на ад. Внезапно Челкар почувствовал, что сильная рука схватила его за плечо, словно его конвоиры боялись упустить его. Но они ошибались, думая, что он может убежать. Куда бы он делся? Здесь, между Брушероком и орками, бежать было некуда.

Что бы ни случилось, Челкару придется довериться имперскому правосудию.

ОН БЫЛ весь в синяках, и, казалось, каждая часть тела ныла от боли.

По прибытии в штаб сектора Челкара взяли под стражу два других гвардейца. Они сразу же завели его в камеру, раздели догола и начали избивать кулаками и дубинками. Они это называли «обработкой». В пах, в живот, в почки – особенно почки – они проделали свою работу так хорошо, что Челкар не сомневался – боль будет мучить его еще не меньше недели. Если, конечно, его не казнят раньше.

Сейчас он лежал на каменном полу другой комнаты, ожидая, когда комиссар Валк обратит на него внимание. Очень худой, с тонкими губами и носом, комиссар сидел за столом в другом конце комнаты, глядя на экран инфопланшета, который он держал длинными тонкими руками. Шли минуты, комиссар продолжал читать. Потом, не поднимая взгляда от экрана, он заговорил голосом таким же тонким, как его губы, нос и руки:

– Подать арестованному стул.

Гвардейцы исполнили приказ, поставив стул на середину комнаты и вздернув Челкара на него. Комиссар по-прежнему не взглянул в его сторону. Не отрывая глаз от инфопланшета, он откинулся на своем стуле и начал читать вслух:

– Юджин Челкар, сержант, 902-й полк Варданских Стрелков. Участвовал в кампаниях на Мурске, Бандар Майорис, в Отвоевании Солнара, и, в данный момент – в обороне Брушерока. Награжден шесть раз, в том числе Звездой Императора со «Скоплением Галактик» за необычайную храбрость в бою. Хотя ни разу не был осужден, шесть раз привлекался к дисциплинарным разбирательствам по обвинениям от неподчинения приказу до невыполнения воинского приветствия офицера. Ты удивительный образец противоречий, сержант. Хотел бы я знать, кто же настоящий Юджин Челкар: герой или смутьян?

После этого Валк наконец посмотрел на него. Но Челкар продолжал молчать. Время для выражения любви и верности Императору придет позже. А сейчас лучше держать язык за зубами, пока он не узнает суть предъявленных ему обвинений.

Секунду комиссар смотрел на него холодным пронзительным взглядом, едва заметная тень мрачной улыбки мелькнула в уголках его губ. Отвернувшись, Валк открыл нижний ящик стола. Оттуда он достал вокс-рекордер. Поставив его на стол, комиссар несколько секунд возился с ним, проверив, что катушки с пленкой установлены и длинный кабель от вокс-передатчика подключен правильно. Нажав кнопку, он включил устройство, и снова повернулся к Челкару.

– Сержант, я не вижу причин и далее откладывать начало этого разбирательства. Я хочу, чтобы ты, в подробностях, и ничего не упуская, рассказал все о деле с лейтенантом Лораннусом…

ЧЕЛКАР спал крепким сном, без сновидений и кошмаров. Он спал, погрузившись в благословенные моменты покоя. Вдруг он услышал в ухе настойчивый голос капрала Гришена, и понял, что его сну конец.

– Сержант! Сообщение из штаба командования сектора! Ауспекс засек объект, падающий на землю в северо-западном квадранте неба. Десантный корабль, сэр!

Вздрогнув, Челкар проснулся в темноте блиндажа-казармы, голос Гришена настойчиво звучал в наушнике. Челкар поднялся с койки, взял дробовик, шлем и шинель, и, моргая, вышел из блиндажа в серую предрассветную мглу.

Хотя он еще не совсем проснулся, то, что пришлось делать потом, было настолько привычно, что стало второй натурой. Пригнувшись, стараясь держаться по возможности ближе к укрытиям, он зигзагами побежал по открытому пространству между блиндажом и передовой траншеей. Спрыгнув в траншею, он нашел в ней Давира и Булавена.

– Я ничего не вижу, – сказал Булавен, щурясь в небо.

– Корабль слишком далеко, свиные твои мозги, – ответил Давир, усевшись на пустые ящики из-под боеприпасов. – И вообще, капрал сказал, что это в северо-западном квадранте; ты смотришь не в ту сторону.

Булавен проворчал какое-то неприятное замечание насчет родословной Давира, но Челкар не обращал на них внимания. Даже если бы ему вдруг захотелось послушать один из их бесконечных споров, сейчас было не время. Взволнованный голос Гришена по-прежнему звучал в наушнике.

– Это один из наших, сержант – командование уверено в этом! Мы ждем подтверждения относительно его груза. По ауспексу его направление на сорок пять градусов, повторяю, сорок пять градусов. Скоро вы его увидите.

Подняв полевой бинокль, Челкар вглядывался в зловещие небеса. И он увидел. Черная точка в ореоле пламени. Да, это был посадочный модуль, он направлялся в их сторону.

– Может быть, это подкрепление, – предположил Булавен, его обычно грохочущий голос звучал сейчас благоговейным шепотом. – Высадка из космоса, чтобы уничтожить орков и снять осаду.

– На одном десантном корабле? – оскалился Давир. – Такой глупости я не ожидал даже от тебя, Булавен. Скорее всего, какой-нибудь бюрократ решил послать сюда грузовой модуль, чтобы показать, что о нас не забыли. Несомненно, это что-нибудь потрясающе бесполезное: репелленты от насекомых или канцелярские скрепки. Помнишь, как нам прислали целый грузовой модуль презервативов? Я никак не мог понять, они ожидали, что мы будем использовать их как аэростаты для наблюдения, или просто думали, что орки жутко боятся резины. Ну, что бы ни было на борту этого модуля, я буду рад, если эти ублюдки хотя бы не посадят его нам на головы.

Посадочный модуль приближался и был виден уже невооруженным глазом. С огненным хвостом, полыхавшим позади, он был похож на комету. Оглянувшись на сеть траншей и окопов вокруг, Челкар увидел десятки шлемов в меховых чехлах, высунувшиеся из-за брустверов – каждый солдат его роты уставился в небо, каждый видел в этой рукотворной комете какое-то знамение, доброе или дурное. Все, кроме Челкара. Он давно уже не верил в знамения.

– Ты просто злобный карлик, Давир, – раздраженно прорычал Булавен. – Тебе обязательно надо лишить человека всякой надежды?

– Я оказываю тебе услугу, Булавен, – пожал плечами Давир. – Надежда – сука с кровавыми когтями. Но если тебе непременно надо на что-то надеяться, надейся, что зеленокожие никогда не изобретут ракету с наведением по жироискателю. Потому что если они все-таки…

– Сержант! Мы получили подтверждение! – закричал Гришен в наушнике, так взволнованно, что конец его фразы поглотил всплеск статических помех. – Это подкрепления! Командование говорит, что в десантном корабле полно солдат!

– Поблагодари командование за хорошие новости, Гришен, – сказал Челкар в микрофон. – Но посоветуй им, что, вероятно, стоит направить больше людей на рытье могил. Похоже, он грохнется прямо посреди ничейной земли.

Посадочный модуль приближался, и с каждым метром рев становился все громче. Он был большим, таким огромным, что Челкар уже мог разглядеть эмблему с имперским орлом на его борту. Орел, окутанный пламенем, и вот-вот готовый упасть прямо под пушки орков.

– В укрытие! – приказал Челкар.

Раздался оглушительный грохот и свист воздуха, когда ударная волна прошла над головой. Земля содрогнулась. Когда дрожь утихла, Челкар снова выглянул за бруствер. Он не увидел признаков потерь среди своих людей. Посадочный модуль упал достаточно далеко, и лавина земли и камней, поднятая его падением, не дошла до их позиций. Впереди Челкар видел полуразрушенный посадочный модуль в свежем кратере, от его быстро остывающего корпуса поднимался пар. На секунду воцарилась тишина, казалось, застыли и воздух, и земля под ногами. Потом орки открыли огонь из всего, что у них было, и начался ад.

Пули, ракеты, снаряды – даже иногда энергетические лучи – обрушились на пространство вокруг модуля, превращая землю в месиво. Орки, как всегда, стреляли скверно, и пока ни разу не попали в цель. Но, учитывая плотность их огня, это было только вопросом времени.