Текст книги "Имперская гвардия: Омнибус (ЛП)"

Автор книги: Дэн Абнетт

Соавторы: Грэм Макнилл,Аарон Дембски-Боуден,Гэв Торп,Стив Лайонс,Уильям Кинг,Дэвид Эннендейл,Митчел Сканлон,Стив Паркер,Энди Хоар,Баррингтон Бейли
сообщить о нарушении

Текущая страница: 228 (всего у книги 247 страниц)

ВСТАВКА

«Мальчики с радостью играют в войну, воображая себя мужчинами. На войне ужас превращает мужчин снова в мальчиков».

Афоризмы Солона

ГЛАВА 16

Аронис-cити, Парагон VI

2003395.М41

Дверь закрылась за Банником с тихим щелчком, но его отзвук раздался под сводами церкви, словно подчеркивая царившую здесь тишину, нарушенную вошедшим.

Стену напротив дверей занимало огромное изображение двуглавого орла. Ряды скамей из темного дерева с почти стершимися ликами святых на спинках тянулись вдоль широкого придела, ведущего к алтарю. Колонны нефа возвышались, словно деревья в каменном лесу с плодами в виде резного орнамента, их вершины исчезали во мраке под сводом. С невидимого отсюда потолка свешивалась статуя Императора Великолепного, с крыльями, мечом и щитом. Позолота на статуе потемнела от времени, поэтому изваяние лишь тускло сияло в безбрежной тьме под сводом, где крылатые существа, едва видимые снизу, пели литании, нарушая могильную тишину, царившую в храме.

Дыхание Банника хрипом раздалось в его ушах – дышать здесь казалось нарушением тишины, и он безотчетно задержал дыхание, пока тело само не заставило его выдохнуть. Раненая щека заныла, а голова закружилась от укола, который сделал ему медик.

Зашелестело одеяние, хлопнула закрывающаяся книга, и с дальней скамьи впереди встал священник. По сравнению с аквилой на стене он казался очень маленьким, что подчеркивало размеры храма.

– Я не должен был приходить сюда, – прошептал Банник.

– Верный слуга Императора, могу я чем-то помочь тебе? – священник направился к нему. Какой-то предмет поднялся со скамьи и последовал за священником, жужжа антигравитационными двигателями.

Банник повернулся, чтобы уйти.

– Нет, подожди! – позвал его священник. – Всем людям рады в доме Императора.

«Императора… Императора…», раздалось эхо под каменными сводами.

Банник собирался уйти, но вдруг обнаружил, что не может. Его ноги просто отказывались двигаться. Он поднял глаза. На него взирал Император.

Священник подошел к нему.

– Добрый день, если такие вообще бывают Долгой Зимой, – священник улыбнулся, его голос был теплым, а не суровым, как у иных служителей Экклезиархии, которых встречал Банник. Лицо священника было круглым, в нижней части шире, чем в верхней, с несколькими мясистыми подбородками. Под глазами темнели пятна, и те немногие волосы, что еще оставались на голове, были коротко подстрижены. Он был одет в длинный белый подризник, богато украшенный вышивкой, обозначавшей его церковный сан – исповедника третьего ранга. Над его головой парил сервочереп, жужжа моторами и вращая металлическими глазами, всматриваясь в лицо Банника.

– Боюсь, что не знаю тебя, сын мой. Прости, Аронис – большой город, и трудно запомнить лица всех прихожан.

Священник обеспокоенно посмотрел на распухшее лицо Банника и повязку на щеке.

Банник попытался заговорить, но во рту пересохло, он глотнул, облизал губы и попытался снова.

– Я… не был в церкви много лет, – наконец произнес он.

Священник расправил широкие рукава своего одеяния.

– В таком случае уместно было бы представиться. Я исповедник Пайк из Зороманского Орбитального Района, система Вертени. А это мой предшественник, исповедник Зуманзи, чьи останки удостоились благословения быть преобразованными в священное устройство, сопровождающее меня.

– Я… – замялся Банник, – я Коларон Артем Ло Банник.

– Из клана производителей оптики? Хмм… Думаю, если бы я жил здесь дольше, то сказал бы точно. Мне говорили, что каждый клан отличается от всех прочих, но я пока в этом не разбираюсь. Все дети Человечества равны для меня.

– Так вы здесь недавно? – спросил Банник, ища утешения в этой светской беседе, пытаясь выбросить из мыслей мертвое лицо Тупариллио.

Исповедник Пайк покачал головой.

– Нет, недолго. На самом деле, я нигде не задерживаюсь надолго. Экклезиархия часто переводит нас на новые места службы, чтобы мы не слишком пускали корни на одном месте. Но мы не должны жаловаться, это наш долг перед Церковью и Повелителем Человечества, – исповедник оглянулся на аквилу и улыбнулся Баннику. – И я счастлив служить Ему. Скажи мне, почему ты давно не был в церкви, сын мой? Наши молитвы согревают Императора, закованного в холодные механизмы Золотого Трона, наша сила – Его сила, а Его сила – столп, на коем держится Империум. Почему же ты не помогаешь нашему Повелителю?

Баннику нечего было ответить.

– Полагаю, ты столь же давно не снимал с души бремя грехов?

Банник покачал головой.

– Мне не в чем каяться, – солгал он.

– О, сын мой, – священник улыбнулся и, склонив голову, положил толстую руку на плечо Банника. – Я уверен, тебе есть в чем каяться. Несомненно, ты хотел сказать: «мне не в чем сознаваться, кроме небольших нарушений, о которых лучше не знать служителям закона», – он многозначительно посмотрел на рану на лице Банника. – И это понятно, все молодые люди одинаковы. Но судя по твоему виду, сейчас все куда серьезнее, не так ли?

Банник кивнул. Его колени ослабели.

Священник поддержал его за локоть.

– Не падай духом, сын мой. Император простит многие грехи, если человек искренне готов служить Ему телом и душой, сердцем и разумом. Нет ничего достойнее в этой жизни, чем служить Императору, и служа Ему, тем самым служить человечеству.

Они оба подняли глаза к изваянию Императора под сводом.

– Да, – ответил Банник.

– Хорошо. Да согреет тебя в это самое холодное время года осознание того, что слава в служении. Но сначала мы должны помолиться, дабы знать, какое именно служение поможет нам искупить грехи. Нет ничего лучше покаяния, чтобы облегчить душу. Пойдем к алтарю, помолимся Императору.

Банник не возражал.

– Исповедь требует денежного пожертвования, сын мой, но это не проблема для человека из столь богатой семьи как твоя. Увы, все эти свечи сами за себя не заплатят.

Вместе они прошли по длинному проходу, спускавшемуся с обеих сторон от нефа, и исповедник Пайк подвел Банника к алтарю. Они преклонили колени в молитве, и Пайк предложил Баннику покаяться в грехах перед Богом-Императором.

Там, во мраке и холоде храма Повелителя Человечества, Банник рассказал о том, как стал убийцей.

ВСТАВКА

Улей Мерадон – административная столица южного полушария Калидара. Огромная яма в пустыне, производящая 36 мегатонн очищенных кристаллов лорелея в год для нужд Схоластики Псайкана и библиариумов Адептус Астартес, более в нем нет ничего примечательного. Если я и рекомендую местное блюдо – песчаного клеща, поджаренного в магнии, то лишь потому, что это там практически единственная съедобная вещь. И ни в коем случае не пробуйте «салат».

Иероним Сквим

Менее значительные индустриальные миры Сегментума Пацификус

Точный путеводитель

ГЛАВА 17

Калидар IV, улей Мерадон

3335397.М41

Брасслок то приходил в сознание, то терял его так часто, что уже не был уверен, в каком состоянии находится сейчас. Сначала он думал, что сейчас он в сознании. Его мыслительные процессы были вполне связными. Не происходило внезапных перемещений или необъяснимой смены случайных событий. Процессы протекали как обычно, один за другим, без видимого нарушения логики. Существование помещения, в котором он находился, было объективно очевидным, судя по количеству подробностей, осознаваемых его органами чувств; песчинки под его живой рукой, гудение механизмов где-то в отдалении, струйки пыли, сыпавшиеся на его лицо, запах немытых тел и гноящихся ран, стоны пленников, звон цепей, когда узники вяло шевелились, пытаясь хоть немного облегчить положение своих измученных тел; все это был не сон, в котором ощущения появлялись и исчезали мимолетно. Пол, на котором он лежал лицом вниз, был тем же самым, что минуту назад, темнота была той же. Нет, это было не во сне. Хотел бы он, чтобы это был лишь сон.

Он провел пальцем живой руки по металлу. Под пальцем чувствовались песчинки, и Брасслок испустил тяжелый болезненный вздох. Все было реально, слишком реально.

Адептус Механикус жили в соответствии с двумя принципами, противоречившими друг другу: вера и разум. Вера в Бога-Машину и Его знание и разум, как ключ к пониманию сокрытых истин, лежащих в основе Его даров. Молитва была уместным дополнением к тому и другому.

Когда напали орки, он думал, что сейчас он должен умереть. Он уже должен был быть мертв. Но он был жив. Разум говорил ему это, тогда как вера говорила, что иного пути и быть не могло. Он был слугой Омниссии, и жив сейчас потому, что на то была воля Бога-Машины.

Он запустил процесс диагностики при помощи внутричерепных имплантов. Аугметика реагировала медленно, внешние разъемы и кабели были повреждены градом ударов, которые обрушили на него орки, когда брали в плен. С облегчением он убедился, что данные памяти его интеллектуального ядра не пострадали. Потерять память было бы слишком большим ударом.

Он помнил зловонное дыхание и грубые лапы орков, огромную их толпу, и свой ужас, когда они схватили его. Бедный верный Урто, пытавшийся его защитить, был разорван на куски.

Жалость и страх. Слабости плоти. Его аугметика пыталась подавить эмоции, но безуспешно. Он так до конца и не смог избавиться от человеческих слабостей, да и честно говоря, не хотел. Под пласталью и кабелями он оставался человеком, как и все слуги Омниссии. Он не был приверженцем сект, считавших ограничения биологического тела постыдной слабостью. Разве тело само по себе не было чудесной машиной? Разве не в человеческом теле воплотился сам Святой Император? Магос Биологис оспаривали это, экспериментируя с генетическими основами человеческого организма, неустанно пытаясь улучшить его. Как смогут техножрецы служить Империуму Человека, если сами полностью утратят человечность? Он читал секретные исторические документы, хроники Слепого Короля и его восстания против Верховных Лордов Терры, читал, как этот мятежный техножрец пытался использовать могущество Бога-Машины, чтобы очистить вселенную от человеческой жизни. Нечестивые деяния Слепого Короля имели катастрофические последствия и для Империума, и для Адептус Механикус, и все же иные из коллег Брасслока так и не усвоили уроки прошлого.

Были среди Адептус Механикус и те, кто пытался полностью избавиться от всех признаков своего биологического происхождения, адепты, подобные Ротару. Но не Брасслок. Для него совершенным воплощением воли Омниссии было взаимодействие машинной и человеческой составляющих в балансе, а не в противоречии, где ни одна часть не стремилась бы подчинить другую, а обе действовали бы во взаимовыгодном сотрудничестве, бесконечно выигрывая от этого. Знание как инструмент Человека. Верить в металл, в шестерню и механизм, быть машиной, но всегда с человеческим сердцем.

Брасслок был человеком, и навсегда им останется. Как адепт Марса Брасслок верил в процесс причины и следствия, считал его неизбежным, и сохранял спокойствие даже в таких обстоятельствах. Но как человек, он чувствовал страх.

Орки выломали большую часть его аугметики. Они прекратили попытки оторвать его узлы механодендритов, лишь когда убедились, что это убьет его. Его сердце, легкие и механизмы питания продолжали функционировать, хотя ни одна часть тела не осталась невредимой. Двое любопытствующих орков-специалистов – один одет как ужасная пародия на медика, другой вооружен множеством разнообразных и неожиданно сложных инструментов – несколько часов ковырялись в его теле, привязав его к столу, разумеется, без всяких анестезирующих средств. Его аугметика пыталась уменьшить боль насколько возможно, но не могла. Мучительная боль от этого «исследования» сейчас несколько уменьшилась, но не исчезла. Когда он пытался двигаться, сломанные кости и металл соприкасались, и боль вспыхивала снова, особенно в грубо зашитых орками ранах. Но эта боль – ничто по сравнению с тем, что он испытывал, когда орки разрывали его на части.

Он чувствовал жар. Вероятно, в раны попала инфекция. Она убьет его, если орки не успеют сделать это раньше.

Сами механодендриты были отрезаны, их обрубки дергались в бессильной ярости – словно сильный зуд, а почесаться невозможно. Большая часть конструкции его аугметической правой руки была удалена. Орки не смогли демонтировать механизм крепления многофункционального аугметического протеза, который он носил. В конце концов, они потеряли терпение и просто выломали его, повредив схемы нейроинтерфейса. После этого они продолжили разбирать конечность часть за частью, остановившись, лишь когда перерезали гидравлические нагнетательные линии. Фактически это была дополнительная кровеносная система для его аугметики, и, когда она была перерезана, его машинные компоненты почти полностью истекли кровью, но орочий механик действовал быстро. Он запечатал разрез и наполнил маслопроводы каким-то мерзким орочьим маслом. Брасслок чувствовал себя оскверненным, ведь в священных механизмах, дарах Омниссии, теперь текло нечистое смазочное масло зеленокожих!

Орки заметно обеспокоились, когда стало ясно, что он может умереть, вокруг засуетились меньшие зеленокожие – гретчины, и даже люди-рабы, лихорадочно над чем-то работая. После этого орки действовали более осторожно, по крайней мере, на какое-то время.

Давление в нагнетательной системе оставалось слишком низким, масло было абсолютно неподходящего типа. Ментальный интерфейс его интеллектуального ядра посылал тревожные сигналы. Дыхание оставалось затрудненным, и механическое сердце билось с перебоями. Ноги практически не действовали – Брасслок мог шевелить ими, но давление в гидравлике было слишком низким, чтобы они могли поднять его вес. Орк-механик разбил один его аугметический глаз рукоятью силовой дрели и выдернул из глазницы провода. Словно монстр пытался понять, как работает это устройство, увидеть, как функционирует организм Брасслока, но орки не были способны к пониманию таких вещей, потому что были животными.

Он немного утешался осознанием того, что они, тупые ксеносы, способные создавать лишь самые примитивные механизмы, никогда этого не поймут, и даже если бы поняли, у них нет веры, чтобы заставить благословенные дары Омниссии функционировать должным образом. Они не знают ни правильных молитв, ни надлежащих ритуалов, необходимых для того, чтобы механизмы исправно работали. Чтобы убедиться в этом, достаточно лишь взглянуть на орочьи машины, как они грохочут, лязгают, изрыгая густой черный дым, словно вот-вот развалятся на части. Это было некоторым утешением.

Брасслок едва мог двигаться. У него осталась лишь слабая живая рука, да и на ней два пальца были сломаны. Он мог слегка двигать туловище, но тяжесть разбитой аугметики была слишком велика для его древней плоти. Фактически он стал калекой, и в отличие от других пленников в помещении, на нем не было цепей. Орки не считали, что он представляет угрозу. Лежа лицом вниз на полу, он ждал смерти.

Орки не оставляли пленников в покое. Время от времени они приходили и уводили людей, многие из которых потом не возвращались. Других приводили обратно с ужасными ранами, от которых они умирали в камере.

Брасслок был лишен даже одежды – обнаженный, униженный, изувеченный, опустошенный. Единственное, что у него осталось – несколько мигающих иконок интерфейса, сообщавших о полученных повреждениях, последний дар Омниссии, оставшийся у него.

В следующий раз у него отберут и это. Он молился из последних оставшихся сил Омниссии и Императору, желая умереть до того, как это случится.

В первый раз за два века Брасслок понял, что значит в действительности быть человеком. Без даров Бога-Машины он был всего лишь стариком, беспомощным и слабым. Если бы его слезные железы не были удалены много десятилетий назад, он бы заплакал.

– Брат? – вдруг раздался голос. – Брат?

Чья-то рука опустилась на его плечо. Брасслок вздрогнул.

Пленники обычно не говорили друг с другом, боясь, что орки накажут их. А если и говорили, то не с Брасслоком – множество суеверий, окружавших техножрецов, заставляло других людей держаться от них подальше.

– Кто здесь зовет меня братом? – хрипло произнес Брасслок. Он не видел лица этого человека.

– Это не так уж важно, – ответил человек, присев рядом с изувеченным техножрецом. – Мы все здесь братья.

Технопровидец немного повернул голову. В камере было слишком темно, чтобы разглядеть человека, но системы усиления света в уцелевшем аугметическом глазу все же дали Брасслоку возможность увидеть его в расплывчатом зеленоватом свете.

Человек, назвавший его братом, сидел, обняв руками колени. Свет аугметического глаза отражался от его зрачков и зубов, придавая ему призрачный вид, и когда он двигался, Брасслоку казалось, что за ним остается зеленовато-белый след. Униформа человека была грязной и рваной, волосы растрепаны, лицо чем-то вымазано. В аугметическом глазу Брасслока все это имело цвет различных оттенков зеленого, но, что удивительно, человек, казалось, даже не был ранен.

– Ты… ты не скован, – прохрипел техножрец слабым голосом, издаваемым живыми голосовыми связками. Его аугмиттеры и вокс-динамики тоже были удалены.

Человек оглядел себя, словно удивившись.

– Действительно, не скован. Но железо и не сможет сковать человека, сильного верой в Императора, разве не так?

Брасслок отвернулся.

– Твоя вера весьма воодушевляет, – сказал он, хотя сам уже сомневался, что его вера столь же сильна.

– Как и должно быть, технопровидец Брасслок. Когда-то у меня не было веры, но в условиях, подобных этим, она становится поистине необходимостью.

– Воистину так, – ответил Брасслок.

Снаружи раздался свирепый окрик на низком готике с рычащим акцентом, приказывая им заткнуться. Что-то металлическое с силой ударило в дверь. Другие пленники зашипели, требуя, чтобы техножрец замолчал.

Человек, сидевший рядом, проигнорировал их.

– Брасслок, не позволяй им сломать тебя, неважно чем. Не выдавай им своих тайн!

Брасслок не ответил – он смертельно устал. Технопровидец уже почти заснул, когда вдруг вспомнил, что не говорил этому человеку своего имени.

Когда Брасслок поднял голову, чтобы спросить, не встречались ли они когда-либо ранее, то увидел, что человека рядом уже не было.

ВСТАВКА

Объем месторождений лорелея, обнаруженных на равнинах Озимандии, рассчитанный по оценкам предыдущей Геологической Комиссии, как выяснилось, представляется серьезно заниженным. Комбинация приливных сейсмических воздействий, звездной радиации и повреждения коры планеты вследствие удара создала месторождения лорелея невиданного ранее количества и чистоты. Наши последние расчеты показывают, что в трещинах котловины присутствует количество необработанных кристаллов, равное половине ресурсов лорелея всего Калидара. Хотя по сравнению с другими месторождениями эти залежи расположены очень глубоко – песчаные харвестеры при их добыче представляются абсолютно неэффективными – их концентрация позволяет вести экономически целесообразную подземную разработку на больших глубинах, и по нашим расчетам это обойдется не более чем в 5 млрд. в год в имперской валюте, при расчетной смертности рабочих низших каст и мутантов-рабов немногим более 20 500 в год.

Комиссия рекомендует как можно скорее основать новый улей в центре котловины для наиболее эффективной добычи этого ценнейшего ресурса.

Доклад Геологической Комиссии по Котловине Озимандии, М40.

ГЛАВА 18

Калидар IV, Котловина Озимандии

3338397. М41

– Ровнее! Ровнее! Аутленнер, держи курс ровно по центру! – крикнул Кортейн по внутреннему воксу.

– Вижу, сэр, вижу! – раздался в ответ из динамиков голос водителя. – Я взял немного влево, потому что справа в скале трещина, она может не выдержать.

Двигатели «Марса Победоносного» грохотали, танк съезжал по склону в котловину, его огромный вес очень затруднял управление на растрескавшихся камнях и песке, покрывавших склоны котловины.

Кортейн кивнул Эппералианту, ожидавшему на своем посту связиста. Повернувшись к своей аппаратуре, Эппералиант включил передачу данных лазерными импульсами, предупреждая двигавшиеся позади машины, чтобы они повторяли маневр Аутленнера.

За «Марсом Победоносным» следовали остальные машины оперативной группы: колонна «Леман Руссов» – пять из девяти, сопровождавших сверхтяжелый танк. За ними две «Химеры», потом первый из четырех тягачей «Троянец», буксировавший большую гусеничную платформу, нагруженную бочками с горючим, к кормовому ее концу был прицеплен еще один «Троянец», чтобы стабилизировать движение. Дальше следовала командирская «Химера» Экзертраксиса, ощетинившаяся антеннами, ставшими бесполезными из-за бури, еще одна «Химера» и командирский танк капитана Верселлио. За ними двигалась еще пара «Троянцев», буксировавших еще одну большую платформу, на этот раз нагруженную боеприпасами. Ближе к хвосту колонны следовала «Химера» второго из взводных лейтенантов Экзертраксиса, и с ним еще два отделения атраксианцев. Потом ремонтно-эвакуационная машина «Атлант», в которой размещались технопровидец и астропат оперативной группы. И арьергард колонны замыкали два «Леман Русса» с обычным вооружением, развернувшие башни назад.

– Это нелегко, – раздался голос Аутленнера. Буря продолжалась. Ветер был слышен даже внутри танка. Во внутреннем воксе раздавался треск, словно от выстрелов, внешний был полностью заглушен статическими помехами. Вдруг «Марс Победоносный» резко качнулся вправо, послышался скрежет металла, зазвенело оборудование. Все члены экипажа были на своих постах. Даже Форкосиген, весь в синяках, мрачно сидел на своем посту. За ним присматривал Мегген, выглядывая с центрального трапа. Все танкисты, кроме заряжающего, внимательно смотрели на экраны приборов, наблюдая, сколько им еще осталось преодолевать опасный спуск по склону.

– Ровнее, Аутленнер, ровнее. Четыре градуса влево, три метра вперед и пять градусов на прежний курс, – приказал Кортейн, сверяя курс по компасу.

– Сэр, – танк снова содрогнулся, меняя курс, медленно преодолевая сантиметр за сантиметром.

Когда они достигли горной гряды, окружавшей котловину, целый день ушел на то, чтобы найти проход в горах вокруг огромного кратера. Первый лейтенант Экзертраксиса, Поликон, нашел этот путь и спустился по нему в котловину, а потом вернулся к конвою с полученной информацией. Он и его экипаж еще раз преодолели этот спуск на своей «Химере» и теперь ждали внизу.

Банник был очень рад, что им придется спускаться только один раз.

Что бы ни причинило эту рану на поверхности Калидара, это было нечто громадное; горы вокруг котловины были высокими даже после миллиона лет сильнейшей эрозии. Поликон нашел трещину в этом горном кольце – каньон, пробитый бесчисленными песчаными бурями. Стены каньона были словно рифлеными от эрозии, и буря свистела и завывала в каменных складках. В конце каньона и находился спуск в котловину – пятидесятиградусный склон, покрытый растрескавшимися камнями и песком. Людям действовал на нервы голос бури в каньоне, его жуткая песня, к которой добавлялось пугающее предчувствие того, что ждало их в самой котловине.

Лорелейные видения, призраки Калидара.

Банник пытался разобрать, что он видит на пикт-экране. Воздух был заполнен постоянно меняющейся мозаикой песчаных потоков, ландшафт вокруг являл собой россыпи камней, отполированных ветром до гладкости яиц. Командирская голокарта Кортейна отображала обстановку насколько возможно, но без обновляемых данных со спутников и орбитальных локаторов ей нельзя было доверять, и теперь им невозможно было с точностью определить свое положение. Сейчас оно могло отличаться примерно на километр, как сказал Кортейн, но они все видели крутые склоны котловины и бесконечное море песка. Пока Эппералиант следовал схематичной карте, начерченной Поликоном.

– Сэр, – Эппералиант выглядел встревоженным. – Согласно карте Поликона, путь впереди сужается до менее чем двадцати метров. И справа там еще откос пятнадцать градусов. Опасное место.

– Да, да, я знаю. Держитесь, там будет тяжело, – голос Аутленнера был напряжен.

– Следовать прежним курсом, – приказал Кортейн.

Банник затаил дыхание, когда они подошли к сужению каньона – ничем не примечательной полосе каменного склона. «Марс Победоносный», резко дернувшись, въехал на ее край, гусеницы скрежетали по камню. Аутленнер осторожно вел танк вперед. Преодолев точку равновесия, «Гибельный Клинок» медленно нырнул носом вперед и заскользил в сторону.

Экипаж швырнуло к борту. Танк неуправляемо скользил, его путь был еще более скользким из-за потоков песка, струившегося по каньону из пустыни в котловину. Скрежеща гусеницами и содрогаясь, «Марс Победоносный» съезжал ближе и ближе к краю склона. Аутленнер отчаянно ругался, сражаясь с управлением. Наконец огромная машина медленно развернулась и остановилась.

Банник взглянул на экран камеры правого спонсонного болтера и ощутил приступ головокружения. Правый борт «Марса Победоносного» висел над пустотой.

– Трон Святой… – прошептал Мегген, тоже взглянув на экран.

Двигатель работал на малых оборотах. Металл стонал и скрипел от столь необычного распределения веса сверхтяжелого танка. Ветер, казалось, завыл громче.

Кортейн нажал кнопку вокса.

– Остановить колонну! Экзертраксис, стойте! Повторяю, немедленно остановитесь!

Эппералиант лихорадочно передал приказ лазерным импульсом. Слишком поздно. Раздался удар, и «Марс Победоносный» накренился еще больше, опасно нависнув над обрывом.

– В нас врезались, – спокойно доложил Эппералиант.

– Что они творят? – прорычал Кортейн, снова нажимая кнопку вокса. – Пятый, назад, немедленно назад!

Всплеск помех. Еле различимые слова:

– Невозм… мы… стряли…

– Проклятье! Слушай приказ, – произнес Кортейн. – Аутленнер, удерживать танк на месте. Форкосиген?

– Сэр?

Банник чувствовал, что техноадепт специально избегает смотреть на него. Когда стало известно, что Форкосиген напал на Банника, Кортейн немедленно доложил об этом случае командованию. Форкосигену повезет, если его не расстреляют после того, как они вернутся.

Если они вернутся.

– Нам нужно больше мощности, – сказал Кортейн. – Обеспечь нам ее.

– Я могу немного добавить мощности реактора, настроить трансмиссию, чтобы увеличить число оборотов двигателя, сэр. Это даст нам увеличение мощности… – Форкосиген произвел некоторые расчеты, сверяясь с приборами, – примерно на пять процентов или около того, сэр.

– Лучше, чем ничего. Выполняй.

В воксе раздался страшный шум помех. Эппералиант, поморщившись, попытался выделить разборчивый сигнал.

– Это Экзертраксис, сэр. Он предлагает послать вперед «Атлант», чтобы отбуксировать нас от обрыва и попытаться найти другой путь.

– Это приказ?

– Нет, сэр, это предложение.

Кортейн обдумал этот вариант.

– Нет. Скажи ему, что здесь слишком мало места, чтобы танки попытались объехать друг друга. Аутленнер?

– Мы все равно не сможем снова вытащить наверх «Троянцы» и трейлеры с грузами, да и нет никакой гарантии, что какой-нибудь другой путь окажется лучше, чем этот. Мы уже почти спустились. Я справлюсь, не сомневайтесь.

Эппералиант сверился с картой.

– Почетный лейтенант, он прав. Нам осталось преодолеть около сотни метров. Когда мы выберемся из каньона, дальше будет легче. Я бы сказал, что рискнуть стоит.

– Значит, так и передай Экзертраксису – ответ отрицательный. Банник, следи за правым бортом.

– Сэр, – Банник и так не мог оторвать взгляд от пугающей картины на пикт-экране.

– Готов?

– Готов, – ответил Аутленнер.

– По моему приказу, – сказал Кортейн. – Три, два, один… пошел!

Аутленнер завел двигатель и включил передачу. Раздался скрежет металла по камню. Танк, имея справа лучшее сцепление с грунтом, еще больше повернулся к обрыву. Банник схватился за сиденье, ожидая, что сейчас «Марс Победоносный» рухнет в пропасть.

– Давай же! – прорычал Аутленнер. Танк частично выровнялся параллельно спуску, обе гусеницы теперь стояли на твердом камне. Внезапно «Марс Победоносный» рванулся вперед, Ганлик выругался, ударившись головой о затвор пушки «Разрушитель». Аутленнер искусно переключал передачи, маневрируя то левой, то правой гусеницей, пока «Гибельный Клинок» снова не встал ровно по центру пути.

«Леман Русс» № 5 оказался не настолько удачлив.

Когда «Гибельный Клинок» медленно, миллиметр за миллиметром, снова пополз вперед, его экипаж наблюдал за «Леман Руссом» на экране кормовой пикт-камеры. Густой черный дым, вырывавшийся из выхлопных труб «Леман Русса», уносило бурей.

– Ты сожжешь двигатель! Выключай, пятый, выключай мотор! – приказал Кортейн. Эппералиант передал приказ сигнальным лазером.

– Не… в… ссию… – послышался в ответ охваченный паникой голос.

«Леман Русс» № 5 заскользил вбок и назад, его гусеницы бессильно вращались. В воксе раздались панические крики, заглушаемые ревом бури Калидара. Медленно танк соскальзывал с обрыва, сначала одна гусеница, потом другая. Его водитель отчаянно пытался повторить маневр Аутленнера, но не сумел. «Леман Русс» уже был на самом краю, передняя часть правой гусеницы уже съехала с обрыва. Крики и приказы, раздававшиеся в воксе, стали еще более отчаянными. Рев двигателя был слышен даже сквозь завывания бури. Раздался удар, когда вся правая гусеница соскользнула в пропасть, и корпус «Леман Русса» ударился о скалу.

– Проклятье! – закричал Кортейн в трубку вокса. – Глуши мотор! Быстро!

Механик-водитель танка № 5 не слышал, или был слишком напуган, чтобы расслышать. Обе гусеницы бешено вращались, правая уже крутилась в воздухе. Танк все больше и больше съезжал с дороги. По воксу было слышно, как командир «Леман Русса» приказывает водителю остановиться. Слишком поздно, гусеницы уже потеряли сцепление с грунтом. На секунду «Леман Русс» словно завис над пропастью, потом, резко накренившись, полетел вниз. Крики экипажа превратились в дикие вопли.

Громкие металлические удары брони о скалы, слышные сквозь бурю, становились все более отдаленными и трудно различимыми, и, наконец, затихли.

Наступила тишина.

Ветер взревел с новой силой.

На командной палубе «Гибельного Клинка» воцарилось гробовое молчание. Потерять людей так оказалось еще хуже, чем если бы они погибли в бою.

– Бедняги, – сказал Радден.

Мегген сотворил знамение аквилы. Банник прошептал заупокойную молитву Императору за их души. Эппералиант продолжал вызывать их по воксу:

– Пятый, ответьте. Пятый, прием?

– Есть что-нибудь? – спросил Кортейн.

Отвернувшись от своей аппаратуры, Эппералиант медленно покачал головой.

– Такие потери мы не можем себе позволить, – произнес Кортейн. – Аутленнер, продолжать спуск. Эппералиант, свяжись с Поликоном, если сможешь. Пусть попытается подъехать к танку и проверит, не осталось ли выживших. А остальным передай, пусть спускаются очень медленно и осторожно! Я не хочу, чтобы сегодня еще кто-то погиб.