Текст книги "Имперская гвардия: Омнибус (ЛП)"

Автор книги: Дэн Абнетт

Соавторы: Грэм Макнилл,Аарон Дембски-Боуден,Гэв Торп,Стив Лайонс,Уильям Кинг,Дэвид Эннендейл,Митчел Сканлон,Стив Паркер,Энди Хоар,Баррингтон Бейли
сообщить о нарушении

Текущая страница: 133 (всего у книги 247 страниц)

– Вот мой шаттл, – говорю я сам себе, вытягивая последнюю осколочную гранату с пояса, и зашвыриваю ее наверх посадочной лестницы. Взрыв разбрасывает людей по воздуху, отправляет их кувыркаться по металлическому полу, некоторые из них падают вниз кровавым дождем. В моей руке ревет болтер, снаряды дырявят выживших, перекидывают через перила, разрывают тела на части. Никто из них не вооружен, и казнь занимает секунды.

Пробежка по ступенькам наполняет меня приливом свежей энергией, под ногами стонут раненные. От свободы меня теперь отделяет только пара минут. Только небольшое путешествие к оставшейся части моей жизни. Я пролезаю через люк и иду в кабину. Пилот шаттла разворачивается в кресле и орет на меня, чтобы я выметался. Он с тревогой кричит, когда я достаю один из ножей с перевязи через грудь, и мгновение бешено вертится, не способный сражаться, пока пристегнут противоперегрузочными ремнями безопасности. Его руки и кисти разрезает до кости, когда он пытается защитить себя, он постоянно вопит. Вопль превращается во влажное бульканье, когда я умудряюсь найти брешь в обороне и воткнуть нож.

Бросив на пол нож и болтер, я усаживаюсь в кресло второго пилота. Я смотрю на ручки управления, и меня начинают душить сомнения. Какого фрага я полез в шаттл, разве я умею им управлять? Ладно, я смогу разобраться, ведь это не может быть сложнее, чем управлять "Химерой", верно? Если моя свобода зависит от того, смогу ли я пролететь пару километров, то я все сделаю. Я слишком задолжал самому себе. Я начинаю хихикать, осознав иронию происходящего. Побег на шаттле как раз привел меня впервые к Полковнику и "Последнему шансу", и теперь я угоняю еще один, чтобы смыться от всего этого. Через иллюминаторы кабины я вижу, как кучка тифонцев бежит по ангару, стреляя в сторону входа. Должно быть, там Полковник, но это его проблема. Есть еще один шаттл, он разберется. Эти тифонцы могут решить попытаться отбить этот у меня, и я не знаю, смогу ли остановить их. Неа, я чертовски уверен, что не стану ждать Полковника. Он обещал мне прощение и свободу, и я собираюсь заполучить все.

Внезапное понимание бьет меня, словно пуля снайпера. Прощение ни фрага не стоит без подписи Полковника и печати. Просто кусок бумаги с множеством бессмысленных слов на Высоком Готике. Ох, что за дерьмо, думаю я. После того, что тут произойдет, все забегают как безголовые помойные пауки. Никто не заметит меня, один гвардеец из миллиона. Может быть, Полковник будет охотиться за мной, если выберется, но может быть, и нет. Он может решить, что я мертв или в любом случае отдать мне мое прощение. Он не знает, что я сижу тут и решаю, помогать ему или нет. Будет ли он винить меня за это?

Не, не будет, в этом-то и проблема. Он ожидает, что я сбегу от него. Тошнотворные мысли, которые не давали мне покоя, как только я очутился на этой планете, снова наседают на меня. Воин или преступник? Стою я чего-нибудь или нет? Я выглядываю наружу и вижу, как один из тифонцев встал на колено, прислонив к плечу плазменную винтовку. Энергетический шар с ревом скрывается из виду, и я принимаю решение. Подняв болтер и направляясь к лестнице, я обнаруживаю, что в магазине осталось всего четыре патрона, и у меня больше нет боезапаса. Пять гвардейцев, четыре патрона. Почему Император не дал мне гребаную передышку и не оставил полный магазин? Ругаясь, я перепрыгиваю по три ступеньки за раз.

Один из тифонцев замечает мой стремительный забег по ангару, и я сворачиваю налево, под укрытие каких-то металлических коробок, вслед за мной визжат лазерные лучи. Четыре патрона, пять гвардейцев. Прижав болтер к плечу, я выглядываю из-за коробок. Когда лазерный луч чуть не изжаривает мое левое ухо, я нажимаю спусковой крючок и замечаю, как пламенный след от болта пересекает ангар за долю секунды, разрывает плечо одному из тифонцев. Его разворачивает, и он рушится на пол. Следующего я укладываю выстрелом в голову, но третьему только царапаю руку. Трое выживших стремительно переглядываются, то на меня, то на вход, когда одного из них сшибает с ног попаданием в грудь. Я выстреливаю последний патрон, когда они оборачиваются к Полковнику, который с мерцающим силовым мечом мчится по ангару. За ним бежит Страйден, сжимая болт-пистолет обеими руками, он делает еще один выстрел и тифонца отбрасывает метров на пять, когда болт-снаряд попадает ему в верхнюю часть груди. Последний, кажется, решает отказаться от сражения и складывается пополам, когда метровое лезвие силового клинка Полковника втыкается ему в живот.

Я выскакиваю из укрытия и ору. Страйден почти стреляет в меня, но вовремя приходит в себя.

– Кейдж? – спрашивает Полковник, замечая, как я со всех ног несусь к ним. – Я думал, нам помогает инквизитор Ориель.

– Мне никогда не нравилось, как убивают хороших людей, – отвечаю я ему.

Когда он поворачивается ко мне, я шокировано замечаю, что его левая рука оканчивается чуть выше локтя обугленной массой. Я никогда раньше не видел, чтобы Полковника ранили в битве. Ни единой, даже малейшей царапины и теперь у него отсутствует рука. Это пугает меня, не знаю почему. Полагаю потому, что я считал его неуязвимым. Думаю, я волнуюсь об этом больше, чем он сам, когда его ледяной взгляд осматривает зал в поисках врагов. Он, кажется, даже не замечает, что у него отсутствует рука. Дьявол в теле человека, так я однажды назвал Шеффера. Я вспоминаю об этом факте, когда смотрю на него, стоящего с одной рукой, как всегда бдительного и готового к действию.

– Плазменный взрыв, – объясняет он, проследив за моим взглядом.

Мы суетливо забираемся по посадочной лестнице ближайшего шаттла. Я почти заскакиваю за остальными, когда слышу за спиной крик. Развернувшись, я вижу, как через ангар к нам несется инквизитор Ориель.

– Он готов к взлету, – зовет изнутри Страйден. Ориель взлетает по ступенькам, но я загораживаю путь, когда он пытается нырнуть в шаттл.

– Что это значит, лейтенант? – требует он ответа, выправляясь.

– Как генокрады добрались сюда, когда до ближайшего флота-улья месяцы, годы пути? – спрашиваю я его, внезапно в моей голове сложилась вся мозаика.

– Я агент Святейшего Ордена Императора – Инквизиции, – рычит он на меня, – я могу убить тебя за такое.

– Ты не ответил на мой вопрос, – говорю я ему, скрестив руки. Я прав, и у этого человека есть все ответы.

– Отойди в сторону, – ревет он, делая выпад. Я отшагиваю в сторону и вмазываю коленом ему в живот, заставляя того рухнуть на колени. Он ошеломленно смотрит на меня, удивленный, что я посмел ударить его. К счастью, он этого не ожидал. Я не думаю, что смог бы задеть его даже пальцем.

– Ты сказал, что не позволишь ему снова удрать от тебя, – говорю я, пока он хрипит стоя на коленях.

– Ты позволил ему сбежать, не так ли? Фраг, да ты сам мог его притащить сюда, я так понимаю.

– Ты не понимаешь, – задыхаясь, отвечает он, заставляя себя подняться, – это просто несчастный случай, вот и все.

Он хватается за кобуру на поясе, но она пуста.

– Вот это ищешь? – спрашиваю я его, поднимая болт-пистолет, который выхватил, когда ударил коленом.

– Четыре тысячи мертвых штрафников "Последнего шанса". Несчастный случай. Три с половиной миллиона мертвых тифонцев. Несчастный случай. Миллион гвардейцев со всего сектора. Несчастный случай. Пятьдесят планет в опасности. Несчастный случай?

– Ты никогда не поймешь, – огрызается он, отходя на шаг, – чтобы победить тиранидов, мы должны изучать их. Ставки выше, чем несколько миллионов человек. Выше чем пятьдесят миров. Весь Империум человечества может быть вырезан этими тварями. Их нужно остановить любой ценой. Любой ценой!

– Я думаю, это тоже просто несчастный случай, – добавляю я, вбивая рукоять пистолета ему в подбородок, он слетает вниз по ступенькам. Я шагаю в шаттл и закрываю люк, вращая колесо замка.

– Летим! – ору я Страйдену. Когда я пристегиваюсь рядом с Полковником, двигатели оживают и отрывают нас от земли. Меня вжимает на месте, когда Страйден дает полный газ, шаттл вылетает из дока, подобно снаряду из пушки. Мы пролетаем небольшой туннель, по пути периодически задеваем стены из-за неопытности Страйдена, после чего с воем вылетаем на яркий дневной свет, ослепленные после освещения светополос за последние несколько дней. Я смотрю вниз и вижу простирающийся Коританорум, построенный в горах и тянущийся почти пятьдесят километров.

За нами начинает разрастаться оранжевый шар, бушующий водоворот энергии, окруженный вспыхивающими дугами молний. Следов взрываются еще два реактора, образовывая треугольник, пока их взрывы сливаются в один. Плазменный шар стремительно увеличивается, подбрасывает к небесам камни и металл, перед тем как сжечь их. На мгновение мне показалось, что я вижу черную точку, несущуюся перед плазменной бурей, но это, может быть, мое воображение. Опять же, в ангаре оставался еще один шаттл. От взрыва рушатся горы, и все, о чем я могу думать, так это о том, что от них останется лишь пепел. Гора пепла, ценой в три с половиной миллиона жизней из-за чьей-то ошибки. Мои мысли возвращаются к собственному выживанию, и я вижу, как ревущий ветер гонит камни и пыль к нам.

– Быстрее! – ору я Страйдену, когда ударная волна поднимается в воздух. Невиданные силы колышут землю, скалы дробятся на части, высокие стены взрываются миллионами осколков. Последним конвульсивным спазмом, плазма поглощает все. Свет обжигает мне глаза, звук взрыва достигает слуха, когда шаттл взлетает над взрывной волной и нас швыряет в облака. Корпус оглушительно дребезжит от попаданий, металл скрипит под натиском сверхъестественного шторма, на своих местах нас швыряет то вверх, то вниз. Я слышу, как спереди истерично хохочет Страйден, но я больше сосредоточен на своих подпрыгивающих внутренностях, пока нас вертит, швыряет и перекатывает взрывом.

Когда мы вылетаем, то все начинает успокаиваться, я слышу странный звук и разворачиваюсь, чтобы взглянуть на Полковника. Он смеется, дико гогочет. Он сидит там взъерошенный – одна рука оканчивается рваным обрубком, другая покрыта кровью и кусками внутренностей убитых – и ржет. Он смотрит на меня, его ледяные глаза блестят.

– Каково ощущать себя героем, Кейдж? – спрашивает он.

Эпилог

Раздраженный Полковник отсылает суетливого дежурного жестом руки. Я нетерпеливо стою там, ожидая получить на руки свое прощение. Мы вернулись на пост комиссариата, где нам в своем время поведали о задании. За мной со скрипом открывается дверь и входит личный писчий Шеффера, клерикус Амадиель, край его коричневой туники волочится по полу. С ним кто-то еще, молодой человек, на его лице татуировка черепа и шестеренки Адептус Механикус. Амадиель держит в руках связку прощений, в то время как техноадепт несет какое-то причудливое устройство, которое выглядит, словно помесь лазпистолета и паука.

– Вот документы, Полковник, – медленно произносит Амадиель, выкладывая их на чистый деревянный стол перед Шеффером.

Я одергиваю себя от желания схватить всю связку и найти свое. Полковник намеренно не торопится, подписывает прощения остальных – Франкса, Кронина, Лори, Лорона и Гудманза. Прощение для мертвых, живые подождут. Он работает медленно и методично, клерикус держит перед ним пергамент, пока он подписывает его здоровой рукой. Амадиель передает ему горящую красную свечу, и с той же, приводящей в бешенство неторопливостью, он капает воском на каждый пергамент, затем Полковник скрепляет печатью, которая появилась из рукава писчего. В конечном итоге, кажется, что прошла вечность, когда Полковник достает мое.

– Есть определенные условия, при которых действует прощение, Кейдж, – строго заявляет он мне, наконец-то взглянув в мою сторону.

– Да? – спрашиваю я, с подозрением думая о том, что дальше скажет Полковник. Я не считаю, что он из тех людей, которые будут пытаться извернуться или что-то такое. У него есть честь, я в этом уверен.

– Первое: вы ни с кем не имеет право обсуждать детали миссий "Последнего шанса" в Коританоруме, кроме тех, кто специально уполномочен моим приказом или Святейшими Орденами Инквизиции Императора, – мрачно произносит он, считая условия подняв палец.

– Забыть о том, что произошло, верно, сэр? – подтверждаю я.

– Верно, – кивнув, отвечает он, – нас здесь никогда не было, отказ реакторов Коританорума вызвал разрушение цитадели. Волеизъявление Императора.

– Понятно, – уверяю я его. Я ожидал что-то такое, с тех пор как шаттл приземлился, и нас в спешке усадили в еще один раскрашенный в черное бронеавтомобиль комиссариата.

– Второе, – говорит он, поднимая второй палец, – ты освобожден условно. Прощение будет отменено, если ты когда-либо нарушишь Законы Империума, или, если останешься в Имперской Гвардии, любые положения Кодекса Имперской Гвардии и Законы Поведения.

Он произносит это так, словно читает по бумаге у себя в голове.

– Не дам повода для придирок, – отвечаю я ему и искренне киваю.

– Сомневаюсь, – внезапно криво ухмыльнувшись, отвечает он, чем выводит меня из душевного равновесия. Это ведь почти шутка!

– Просто постарайся, чтобы тебя не загребли на чем-нибудь слишком серьезном.

– Не волнуйтесь, Полковник, – с жаром отвечаю я, – я так насладился вашей компанией, что больше никогда не хочу вас видеть.

– Вот такие условия, – завершает он, ставит подпись на свиток и ударяет по нему печатью. Небрежным жестом он протягивает его мне. Я осторожно тянусь вперед, почти ожидая, что он в последний момент с жестоким смехом отдернет руку.

Боюсь, что я почти выдергиваю его из рук, после чего жадно вчитываюсь в слова: "свобода… прощение всех преступлений". Свобода!

– Чем теперь займешься, Кейдж? – спрашивает Полковник, откидываясь на хрупком деревянном стуле, под его весом спинка трещит.

– Останусь в Гвардии, сэр, – мгновенно отвечаю я. Я размышлял об этом во время получасового, ухабистого полета на шаттле. Скорее, чтобы не думать о слабых летных навыках Страйдена, чем по какой-то другой причине. Если бы разразилась еще одна буря, то она нас угробила бы. Он вопросительно поднимает бровь, и я объясняю.

– Я вступил в ряды Имперской Гвардии, чтобы сражаться за Императора. Я принес клятву защищать Его царство. Я собираюсь сдержать клятву.

– Очень хорошо, – одобрительно кивает Полковник, – ваше звание лейтенанта будет сохранено в любом полку, к которому вы присоединитесь. Тут их множество и есть из чего выбирать. Но я бы посоветовал вам держаться подальше от мордианцев.

– Так и буду, – решительно заявляю я, – мне вроде как нравится униформа Тробаранских Рейнджеров, так что, возможно, я примкну к ним, если они возьмут.

– Уведомите клерикуса Амадиеля, как только сделаете выбор. Он подготовит необходимые бумаги для приказа, – говорит Полковник, кивая в сторону писчего. Амадиель смотрит на меня своим целеустремленным, ничего не выражающим лицом.

– И еще одно, – добавляет Полковник, когда я уже готов повернуться к двери. Он пальцем поманил к себе техноадепта.

– Я могу удалить вашу татуировку штрафного легиона, – говорит адепт, поднимая свой специфический аппарат, словно объясняя. Я закатываю рукав и смотрю на плечо, на котором еле видно эмблему из черепа и перекрещенных мечей. Выше над знаком можно прочитать "13-ый Штрафной Легион", а под ним до боли знакомая строчка "14-3889: Кейдж. Н". Хотя теперь ее не видно из-за белого рубца.

– Я сохраню ее, – объявляю я, позволяя рукаву опуститься.

– Сохраните? – заикается Амадиель, не удержавшись.

– На память, – добавляю я, и Полковник понимающе кивает. Воспоминания о четырех тысячах погибших выгравированы у меня в мозгу. Было странное ощущение, что их также вытатуировали мне под кожу.

Мы больше не говорим ни слова, я отдаю честь, разворачиваюсь на каблуках и выхожу, сжимая рукой свое прощение так крепко, что костяшки пальцев белеют. Снаружи бункера два военных полицейских щелкают каблуками, отдавая честь, когда я прохожу мимо них, и я намеренно это игнорирую. День тому назад, они бы расстреляли меня, если бы я дал им малейший шанс или причину.

Пока я иду по усыпанной гильзами грязи, я оглядываюсь и вижу, как появляется Полковник. Внезапный рев двигателей и поток ветра возвещает о прибытии своего рода стратолета, длинного, гладкого, черного как уголь и совершенно без опознавательных знаков. Дверь с шипением откидывается в сторону, и спрыгивают три бойца, обернутые в темно-красные накидки, которые бешено хлопают от нисходящего потока двигателей машины. Полковник кивком приветствуют их. Все четверо залезают обратно и, со свистом ускорителей, машина снова скрывается в небесах менее чем за десять секунд. Вот таким я вижу его в последний раз, возможно, он уже планирует новую самоубийственную миссию для следующей группы бедных ублюдков, называемых штрафниками "Последнего шанса".

ПУСТАЯ бутылка разбивается, когда я небрежно роняю ее на пол, ее осколки смешиваются с осколками стакана и керамическими обломками предыдущих четырех бутылок. Я пьян. Сильно пьян. Я не пил три года, и первый стакан ударил мне в голову. Второй в ноги, остальные не помню, Император только знает сколько! Вот так продолжается последние два месяца, по сути, каждая ночь в офицерской столовой, после чего я ползу к своей койке, когда меня вышвыривают.

Я очутился на Галасис Формундус, снова в строю, в компании тифонцев и тробаранцев. Я все еще ни с кем толком не познакомился, я проводил каждый вечер, заливая свое прошлое, пытаясь забыть последние три года, что не просто. Парады и тренировки столь унылы, что мой разум возвращается назад. К Избавлению, Проксиме Финалис, Ложной Надежде и в другие места, где я дрался и сотнями умирали мои товарищи. Я кручу тифонское вино в серебряном кубке, притворяясь, что могу различить его деликатный букет через вонь от разжеванной сигары, зажатой в уголке рта. Глядя на тысячи свечей, висящих на десятке огромных канделябров, которые освещают мраморный зал свои мерцающим светом, я задумываюсь, а хватит ли тут свечей на каждого убитого штрафника "Последнего шанса"?

Сегодня столовая, кажется, набита тифонцами, которые угрюмо смотрят в мою сторону, словно что-то знают, но я уверен, это не так. Мы одержали великую победу в Коританоруме, мы выиграли войну, и началась подготовка к появлению флота-улья Дагон, вот почему в данный момент мы застряли здесь. Великая победа, но, кажется, никто ее не празднует. Все в столовой остаются мрачными. Я не знаю, чего они так грустят, у них отличное свежее мясо, свежие овощи, напитки, шлюхи, азартные игры, словом все, чтобы весело провести время вместо сражения. Я полагаю, именно поэтому я не вписываюсь, потому что начинаю скучать по сражению. Выкрикивать приказы кучке троллей в униформе, пока те маршируют туда-сюда по плацу, не сравнится с тем, чтобы ползти по грязи и крови, убить или быть убитым, это вдыхает в тебя жизнь. Жалкие ублюдки, они что, не знают, что мы только что выиграли войну?

Мрачное настроение всех и каждого несет мои мысли дальше. Я думаю о других штрафниках "Последнего шанса". О мертвых. О тех, кто получил свое прощение слишком поздно. Три тысячи девятьсот девяносто девять. Все мертвы. Кроме меня. Я начинаю задумываться, а почему я жив, а они нет? Что делает меня особенным? Мне просто повезло? Или беду отвел от меня Император? Заманчивее звучит второе, вот почему я снова встал в строй, отплатить ему за то, что он приглядывал за мной последние три года. Император, желаю, чтобы эти тифонцы повеселели, жалкие фраггеры.

– Что ты сказал? – требует ответа мужчина у бара, примерно в трех метрах справа от меня. Его униформа синего и белого, тифонских цветов, золотое плетение висит через левую грудь, полная планка медалей украшает правую. Я полагаю, полковник. Должно быть, я говорил вслух.

– Че? – мямлю я в ответ, неспособный вспомнить, о чем я думал, пытаюсь выдернуть свой разум из наполненной алкоголем мути.

– Ты назвал меня жалким фраггером, – обвиняет он меня, идя через дымку сигар, чтобы встать с другой стороны маленького круглого стола. Я откидываюсь, позволяя локтям соскользнуть со стола, и пялюсь на него.

– Мы только что спасли гребаный сектор, а все хандрят, словно у них умерла сестра, – говорю я, когда за ним встают еще два тифонца, судя по униформе или майоры или капитаны.

– Мне пришлось оставить жену и улететь в какую-то убогую склизкую дыру черт знает где, – стоящий слева тыкает в мою сторону пальцем, на его огромных висячих усах все еще болтается пена от пива, – от чего мне веселиться?

– Добро пожаловать в долбаную Имперскую Гвардию, – отвечаю я, пожимаю плечами и опрокидываю последний стакан вина. Я пытаюсь встать, но первый, лысый мужчина среднего возраста, усаживает меня обратно на скамью, положив свою корявую руку мне на плечо. Когда я плюхаюсь на место, один из них выдергивает мое прощение из нагрудного кармана кителя. Я всегда храню его там – талисман на удачу. Окурок сигары падает мне на колени, и я смахиваю его на пол.

– Это что такое? Отребье штрафного легиона! – шипит он, читая написанное на пергаменте.

– Больше нет. Я теперь достойный офицер, – отвечаю я им, все еще с придурью от вина, – слушайте, я сижу тут на своей толстой заднице и ничего не делаю, ору на солдат и пытаюсь запрыгнуть в койку к бабам в местном городе, так что, должно быть, я – офицер.

– Тебя должны были повесить! – добавляет Большие Усы, выглядывая из-за плеча товарища. – Ты – позор Имперской Гвардии!

– Вы все были бы мертвы, если бы не мы, – мямлю я в ответ, – вы должны сказать мне спасибо, неблагодарные ублюдки.

– Ты так думаешь? – встревает третий, его свинячий нос почти упирается в мое лицо. – Ты ничто! Ты отброс!

– Тебя должны были убить! – объявляет Лысый, его лицо к этому времени покраснело.

– Мы были там! – рычу я, меня тошнит от их отношения ко мне. – Мы были долбаными героями. Вы, временные солдатики, даже не заслужили лизать им ботинки!

– Ты – предательская мразь, – ревет Свинячий Нос, вытаскивая из ножен декоративный меч, и размахивает им передо мной. Что-то внутри меня ломается, глядя на этих чопорных, напыщенных, испорченных снобов с мозгами личинки, типа офицеров. Я ощущаю то, что не чувствовал с Коританорума, прилив жизненных сил и энергии, ощущаю себя живым, это вселяет в меня силу и мощь.

– Я – мужчина, солдат! – ору я на них, вскакивая на ноги, – Они все были солдатами, настоящими мужчинами и женщинами! Не отбросами!

Свинячий Нос неуклюже махает мечом, но он слишком близко и я хватаю его за запястье. Ловлю левой рукой за гарду и резко кручу ее, с легкостью выворачиваю из захвата, это столь легко, словно отобрать конфетку у младенца.

– Хотите по-плохому? – воплю я, всаживая рукоятку в его свинячий нос, кровь каскадом заливает белую грудь туники. Они начинаю отступать. Я слышу ропот по всей комнате.

– Вы – Гвардия, не можете драться со мной? За что вам вручили эти медали? За полировку? За крики? Деритесь со мной, будьте вы прокляты!

Я шагаю вперед, тыкаю Большие Усы рукояткой в пузо, тот сгибается пополам. Они снова отшатываются, их глаза оглядывают комнату в поисках солдат, которые будут драться за них.

– Больше никто не будет драться, – рычу я, – вы сами пройдете через эту грязь и кровь.

Люди начинают ломиться к двери, повсюду слышатся возмущенные крики.

Летят столы и стулья, когда они начинают отступать от вопящего и размахивающего мечом безумца. Примерно половина из них никогда не была в бою. Смесь алкоголя с гневом наполняет меня жаждой крови, красная дымка опускается на глаза, и я вижу горстки пепла, безликие незнакомцы из снов тянут ко мне свои когти, разрывая людей на части. Мою голову наполняют эти видения, и я чувствую головокружение. Словно четыре тысячи голосов в моей голове возжелали крови, четыре тысячи мужчин и женщин плачут, чтобы их не забыли, вопрошают о мести.

– Это за Франкса! – ору я, втыкая меч в живот Свинячему Носу. Остальные пытаются схватить меня, но я кидаюсь на них, рубя и размахивая мечом.

– За Пола! Поливикза! Гудманза! Гаппо! Кайла! Алису! Денсела! Харлона! Лорона! Джоретта! Маллори! Дональсона! Фредерикса! Брокера! Розеленда! Славини! Кронина! Линскрага!

Мои губы произносят литанию из имен, пока я режу этих трех высокомерных тифонцев на части, полосую их неподвижные тела, кровь брызгами летит на светло-голубой ковер, оставляя там фиолетовые лужицы. С каждым ударом я представляю смерти. Все, которые я видел, они вспоминаются и словно хотят вырваться наружу.

– За всех гребаных штрафников! За Лори! – заканчиваю я, оставляя саблю торчать из груди Свинячего Носа.

Люди кричат и хватают меня, кто-то набрасывается на меня справа, трусы, но я отталкиваю их, вспомнив в последнюю секунду, что нужно вернуться и вытащить прощение из мертвых пальцев Лысого. Я, запинаясь, лечу из двери и бегу по улицам, дождь заливает мои окровавленные руки, пока я заталкиваю прощение в карман.

Я ПРОСЫПАЮСЬ с таким громким грохотом в голове, словно стучат все кузницы Марса. Во рту будто несколько мелких грызунов уже как год устроили гнездо, конечности ослабли. Со смутными подробностями туманные воспоминания о прошлой ночи начинают возвращаться ко мне. Я ощущаю на руках запекшуюся кровь тифонцев. Мне действительно нужно было контролировать свой нрав. Следующим шагом, я проверяю свое прощение. Я шарю по карману, и мое сердце уходит в пятки, когда я обнаруживаю, что тот пуст.

Именно в тот момент я слышу звук рвущегося пергамента и вынуждаю свои глаза открыться. Кто-то стоит надо мной, и я падаю на стену аллеи. Солнце отражается от стекла за фигурой, так, что она остается в тени. Прищурившись от света, все, что я вижу – две синие, сияющие точки. Два кусочка вспыхнувшего льда. Он что-то роняет, и я вижу свое прощение, порванное надвое, порхающее к мокрой земле. Он достает болт-пистолет и тыкает им мне в лицо. Первое что приходит в голову: "Какого черта он здесь делает?". Второе: "Во имя всех святых, как он вернул свою руку?".

– Я знал, что ты вернешься ко мне, Кейдж, – беспощадно мурлыкает Полковник, – ты принадлежишь мне. И всегда будешь принадлежать. Я могу убить тебя сейчас же, или могу дать тебе еще один Последний шанс.

О, фраг…