Текст книги "Силы Хаоса: Омнибус (ЛП)"

Автор книги: авторов Коллектив

Глава 7

Дафан проснулся, вздрогнув, с изумлением и тревогой осознав, что он спал. Гицилла спала рядом, глубоко, но беспокойно. Она лежала неподвижно, но что-то лихорадочно шептала, как будто ожесточенно споря с кем-то. Он ясно видел в темноте ее лицо, освещенное светом трех лун. Луны прошли зенит, и теперь их стройное расположение нарушилось, две ближних луны постепенно опережали дальнюю.

«Когда теперь», подумал Дафан, «они снова займут такое положение?» Но у него не было времени на такие абстрактные вопросы; его разбудило нечто более важное. Рассвет еще не наступил, и в окрестностях пруда было абсолютно тихо. Единственным звуком, который слышал Дафан, был отдаленный гул, словно пчелы жужжали вокруг улья.

Пчелы? Среди ночи?

Дафан сел, пытаясь определить, в каком направлении слышится шум. Он решил, что с востока. Потом он встал – и когда выпрямился над зарослями, то увидел огни. Там было три ярких огня, расположенных треугольником, как луны в небе, огонь на вершине треугольника был самым ярким – а за ними вдали виднелись другие.

Приглушенный гул был шумом моторов. Он постепенно усиливался, переходя в рев.

Дафан опустился на колени и начал поспешно трясти Гициллу.

– Проснись! – умолял он. – Они идут за нами! Целый конвой грузовиков, их фары и прожектора освещают равнину.

Разбудить ее было нелегко; Сновидцы Мудрости спали более крепко, чем обычные люди, даже когда в их сновидениях не было ничего мудрого, а в Гицилле дар Сновидца усилился за последние несколько часов. Лишь когда Дафан поднял ее на ноги и указал на приближающийся свет фар, Гицилла поняла, в какой опасности оказались они с Дафаном.

– Но это же глупо, – сказала она. – Зачем им преследовать нас?

Дафан уже понял, что его первое предположение, вероятно, было ошибочным.

– Должно быть, они направляются к источнику воды, – сказал он. – У них, наверное, есть карта. Захватчикам не обойтись здесь без хороших карт – и они, наверное, уже давно готовили вторжение в Гульзакандру.

Гицилла не ответила сразу – ее губы шевелились, когда она пыталась подсчитать грузовики, но это было нелегко, пока остальные машины шли в колонне за передним грузовиком.

– Их там не так много, – сказал Дафан. – Пять или шесть, может быть, семь. Авангард – вероятно, разведчики. Там впереди есть холм – может быть, они хотят занять его и устроить там наблюдательный пост. Это единственная возвышенность на много миль, и они не знают, что с его вершины не на что особо смотреть, кругом одни пустые равнины.

– Мы этого не знаем, – заметила Гицилла. – Может быть, где-то рядом находится лагерь армии Гавалона.

– Если бы армия Гавалона была тут, – возразил Дафан, – наши бы уже заняли холм. Ну а нам что делать? Лучшее укрытие здесь у пруда, но если мы не отойдем подальше, а они решат остановиться и набрать воды, мы сильно рискуем.

– Мы должны попытаться выяснить, зачем они здесь, – сказала Гицилла, хотя и не слишком убедительно. – Это может быть важно.

– Это не принесет никакой пользы, если мы не сможем никому сообщить, что мы выяснили, – сказал Дафан – но он понимал, что они спорят слишком долго. Скорость, с которой двигались грузовики, была просто удивительной для того, кто привык видеть лишь медленно бредущие караваны камулов. Дафан схватил Гициллу за рукав и потащил ее в направлении прямо противоположном пруду – немного к северо-востоку.

Чем дальше они шли, тем меньше оставалось укрывавшей их растительности, но Дафан знал, что им придется пойти на этот компромисс без дальнейшего промедления. Луч прожектора был уже рядом, и хотя их синяя и коричневая одежда была довольно темной, достаточно было лишь осветить их бледные лица, чтобы приближавшиеся имперские солдаты узнали об их присутствии.

– Сюда! – сказал Дафан, увидев заросли кустов, казавшиеся достаточно густыми, но не колючими.

Гицилла послушно присела, но вдруг напряглась.

– Они увидят нарезанные камыши, – испуганно прошептала она. – Они поймут, что мы здесь.

Но теперь было слишком поздно что-то делать с их импровизированными подстилками, и Дафан все равно не был уверен, что они смогли бы что-то с ними сделать, даже если бы подумали об этом раньше. Теперь единственной альтернативой было бежать в ночь как можно быстрее, и не останавливаться – но как бы они не бежали, они могли не успеть убежать от света прожектора.

Грузовики, приближаясь к пруду, развернулись веером. Включились новые прожекторы, обшаривая кусок плодородной земли среди равнины. Полдюжины каких-то животных выскочили из своих убежищ и бросились бежать от света, раздался треск выстрелов. Дафан услышал, как одно животное рухнуло на землю, и содрогнулся – он и представить не мог, что там поблизости пряталось такое крупное существо.

– Надеюсь, они отравятся мясом, – прошептала Гицилла. Но дикие свиньи были хорошей пищей, хотя они сами часто питались растениями, непригодными для людей, а мясо газелей было безвредным, хотя и не слишком питательным.

Они услышали крики приказов, когда солдаты начали высаживаться из грузовиков – судя по приказам, имперцы не собирались задерживаться здесь надолго, после того, как пополнят запасы воды. Но некоторым, однако, было приказано принести факелы и обыскать кусты на предмет «чего-нибудь полезного» – вероятно, имелось в виду что-то съедобное.

Света с грузовиков было так много, что Дафан мог четко разглядеть имперских солдат. Как и те двое, которых он видел в лесу, эти солдаты были одеты в хорошо пошитую серую форму. Ткачи в родной деревне Дафана были искусны, но они не смогли бы так хорошо изготовить одежду. Дафан всегда думал, что у него отличная одежда, но ее никак нельзя было сравнить с такой как у них.

Ботинки и пояса, которые носили солдаты, производили еще большее впечатление. В деревне не было своего дубильщика, поэтому все кожаные изделия ее жителям приходилось покупать у торговцев, и Дафану еще повезло иметь пару ботинок, которые до него носили не больше десятка мальчишек, прежде чем выросли из них. По сравнению с высокими ботинками, в которые были обуты эти солдаты, обувь Дафана выглядела просто жалкой дешевкой. Кроме отличных поясов на форме солдат были карманы и пуговицы. Форму украшали всякие значки, но что они могли означать, Дафан даже не догадывался.

У Дафана не было времени рассматривать этих людей в лесу, когда он пытался отвлечь их, бросая камни, а когда они убили Хойюма, он так пытался остаться незаметным, что едва успел взглянуть на них. Теперь, когда он видел их ясно, он осознал, насколько не похожи на него были имперские солдаты. Все их вещи, все снаряжение, были лучше продуманы и лучше сделаны.

Гульзакандра была цивилизованной страной – так всегда говорили Дафану. Она сохранила изрядную долю знаний, принесенных в мир самыми первыми людьми. Но Дафан сомневался, что в городах Гульзакандры было что-то, что могло сравниться с одеждой имперских солдат – не говоря уже об их оружии.

– Лежи тихо, не двигайся, – предупредил он Гициллу. – Не поднимай голову, если будут светить в нашу сторону. Это было очевидно, напоминание себе не в меньшей степени, чем ей. Она не ответила, и даже не стала напоминать Дафану, чтобы он сохранял не только неподвижность, но и тишину.

Дафан услышал плеск, когда солдаты собрались у пруда и, явно ничего не опасаясь, наполняли контейнеры водой. Казалось, они испытывали большое облегчение от того, что нашли пруд, и Дафан подумал, почему у них так мало воды, если прошло меньше пятнадцати часов с тех пор, как они захватили деревню. Неужели Канак смог отравить колодец? Если так, то деревня погибла навсегда: без надежного источника воды ее невозможно будет восстановить.

Вдруг ночь разорвал внезапный крик, и Дафан вспомнил, как счастливо он спасся от чудовища из пруда. Раздался грохот выстрелов и зловещее шипение оружия, названия которого Дафан не знал.

Послышались новые крики приказов и ругательства. Даже проклятия, которые использовали имперские солдаты, звучали более впечатляюще, чем те, которые Дафан слышал из уст крестьян и торговцев, в них поминали Императора и Трон. Был ли Император в Калазендре, или солдаты просто помнили древние предания, которые привезли с собой их предки, когда упали с неба?

Большинство приказов было напоминаниями о необходимости экономить боеприпасы. Когда паника улеглась, послышался стон, что позволяло предположить, что монстр в пруду не только пролил кровь, но и тяжело ранил врага.

«Гульзакандра наносит ответный удар!», с восторгом подумал Дафан.

Однако его ликование не было долгим. Двое солдат шли в его направлении, светя факелами – более бдительно, теперь они знали, что во тьме таится опасность. Их факелы были не теми слабыми факелами, которые делали деревенские жители из промасленных тряпок. Их свет был белым и пронзительным. Это тоже были какие-то машины, в которых, казалось, горели частицы солнца.

К несчастью, в зарослях прятались животные, чьи инстинкты велели им лежать, пока их не заметят – а потом бежать в панике.

Лишь в панике животное могло побежать в заросли, где прятались люди, но эти ослепительные факелы были слишком пугающим нарушением нормальных условий. Свинья с полудюжиной поросят вырвались из своего убежища и бросились в самые густые заросли – увы, именно эти заросли Дафан счел идеальным укрытием.

Свинья бежала прямо на него, спасаясь от выстрелов. Дафану оставалось лишь откатиться в сторону, когда свинья поняла свою ошибку, и набросилась на него, как могла только доведенная до отчаяния мать. И если бы два выстрела не убили ее немедленно, свинья могла бы изувечить Дафана, но так она лишь выдала его позицию солдатам с факелами, которые схватили двух деревенских детей так же быстро, как застрелили свинью.

– Лежать, деревенщина! – раздался приказ, и нога в ботинке тяжело опустилась на спину Дафана, прижав его к земле. Услышав еще один такой приказ, он понял, хотя лицо его было прижато к земле, что Гициллу постигла та же участь.

Через несколько секунд его вздернули на ноги, и поймавший его солдат объявил остальным, что «взяты в плен двое противников».

Имперские солдаты подтащили Дафана и Гициллу к одному из грузовиков и приперли к откидному борту. Им в лицо светили шесть или семь факелов, ослепляя ярким сиянием.

– Они безоружны, – произнес один голос.

– Тут могут прятаться еще!

– Здесь рядом нарезанные камыши, сэр, из них сделали что-то вроде подстилки. Величиной только для двоих.

– Это не значит, что их не может быть больше – возможно, они спали по очереди.

– Просто тщательно обыщите территорию, сектор за сектором. Эй ты! Ты откуда?

Похоже, смысла лгать не было.

– Из деревни, – сказал Дафан.

– Из какой деревни?

– Из деревни.

Кто бы ни задал этот вопрос, кажется, ответ ему не понравился. В свете факелов мелькнул приклад винтовки, и ударил Дафана по подбородку – но солдата, ударившего его, сразу оттолкнули назад.

– Он просто глупый туземец. Его чертова деревня для него весь мир. Наверное, он никогда не видел карты, не говоря уже о том, чтобы слышать, какие на ней названия. Ты откуда идешь, парень? К солнцу или от солнца?

Видимо, они думали, что его невежество простирается настолько далеко, что он не знает, как называются восток и запад, но это доказывало лишь то, что глупы были они. Городские купцы всегда считали крестьян и сельских торговцев идиотами, а солдаты, наверное, были еще более уверены в своем интеллектуальном превосходстве.

– Мы из деревни, на которую вы напали вчера, – сказал Дафан, его голос был надломлен гневом и отчаянием. – Мы прятались в лесу, когда вы подожгли его. Бежать можно было только в одну сторону.

– И направляться только к одному месту, по крайней мере, в первый день, – заключил спрашивавший, очевидно, довольный своими дедуктивными способностями. – Вы встречали тварь в пруду? Или знали, что она была здесь?

– Я не знал, – мрачно сказал Дафан. – Если бы Гицилла не закричала, эта тварь сожрала бы меня.

Несколько солдат рассмеялись.

– Ты когда-нибудь раньше заходил так далеко от дома?

– Нет, – ответил Дафан.

– Это ты Гицилла? – спросил солдат, повернувшись к ней. – А ты раньше бывала здесь?

– Я не ходила так далеко, – ответила она. Дафан не знал, лжет ли она, но подозревал, что возможно. Его не было с ней, когда она недавно проводила какое-то время с патером Салтаной где-то за пределами деревни.

– Где-то к западу отсюда должно быть полукруглое образование – похожее на половину шара, словно шар наполовину закопан в землю. Вы видели что-то подобное, прежде чем солнце зашло?

Гицилла не отвечала, и Дафан заметил движение в свете факелов, как будто приклад поднимался для второго удара.

– Я видела его, – быстро сказала Гицилла, понимая, что теперь это не имеет значения. – Оно далеко отсюда.

– Если ты видела его, – сказал солдат, все еще сохраняя самодовольный тон, – значит оно не так уж и далеко. Мы не какие-нибудь босяки-дикари, чтобы ходить пешком. У нас есть грузовики… это такие повозки, которые ездят без лошадей.

Дафан не стал указывать на то, что и у него и у Гициллы была обувь. Он уже понимал, что мнение солдата о том, что должна представлять собой пригодная пара ботинок, вероятно, сильно отличалось от его мнения.

– Убить их что ли? – спросил другой голос. – Девчонка какая-то странная, наверное она мутант.

– Нет, – сказал допрашивавший их, вероятно это был офицер. – Мы нашли воду – и, скорее всего, она не отравлена, так как эти двое, наверное, пили ее несколько часов назад – но теперь нам нужна еда. А туземцы лучше знают, что здесь съедобно.

– У нас есть конвертер.

– Есть, и молитвы для него. Но даже техножрецы признают, что от конвертеров немного толку, если им приходится перерабатывать местную дрянь, от которой нам не больше пользы, чем от деревянной стружки. Это место полно мутантов – и растений, и животных. Я бывал раньше в пустошах, и понимаю важность знания местных условий.

– Какое там знание? Они сами сказали, что не бывали здесь раньше. Они росли в своей деревне, как и все туземцы. Даже если они что-то и знают, они могут врать. Может быть, девчонку стоит пока оставить в живых, если, конечно, она в самом деле не мутант, но мальчишку лучше убить в любом случае.

– Ты мало убил детей сегодня? Имей немного терпения. Он крестьянин, не колдун. Ну что, ребята, как вам понравится поработать переводчиками и дегустаторами? Альтернативные варианты вы только что слышали.

– Это вам не поможет, – сказала Гицилла, ее голос был неестественно спокоен. – Вашим начальникам не стоило посылать вас сюда. С нашей помощью или нет, вы не выберетесь отсюда живыми. Еще до следующего заката вы все будете мертвы.

Это изменило настроение солдат, собравшихся вокруг них полукругом. Наигранная веселость, которую они проявляли, была лишь защитной реакцией против страха. Они прекрасно понимали, что оказались в опаснейшем положении, оторвавшись так далеко от наступающей армии.

– Да защитит нас Император, – машинально прошептал один из солдат.

– Слава ему, – добавил другой.

– И кто же убьет нас? – спросил офицер, но его голос тоже изменился после того, как он услышал слова Гициллы. Он не мог знать, что это были не совсем ее слова, но что-то в них встревожило его. Он явно предчувствовал что-то недоброе.

– Вы их даже не увидите, – продолжала Гицилла. Ее голос звучал так, словно она не вполне пробудилась от своих Сновидений Мудрости, беспорядочная путаница которых изливалась тем шепотом, который слышал Дафан.

– Ты говоришь о ваших драгоценных Повелителях Шабашей? – спросил офицер. – Или об ордах зверолюдей, которые они где-то тут собирают? Именно это они вам говорят, чтобы удерживать вас в рабстве – что, когда наступят черные дни, они используют свое могущество, чтобы уничтожить ваших врагов? Ну, у меня для вас плохие новости. У нас есть инквизиторы, и техножрецы, и молитвы, которые по-настоящему действуют, и наше могущество далеко превосходит все эти дешевые фокусы, на которые только и способны ваши жалкие колдуны. Мы – Империум.

– Вы – не Империум, – мрачно ответила Гицилла, голосом таким необычно глубоким, что Дафан никогда не слышал такого от прежней Гициллы.

– Да что ты можешь знать об Империуме? – спросил офицер, но его тревога явно усилилась.

– Я говорил, что она мутант, – послышался другой голос. – Надо убить их обоих скорее.

– Он прав – мы должны скорее убить их, – сказал третий голос.

– Подождите! – сказал офицер. – Если она действительно что-то знает, я хочу выяснить, что она знает о том, что убьет нас до следующего заката. Девчонка, если ты хочешь жить, лучше тебе рассказать что-то, что мне нужно знать. Приведи какую-нибудь причину, чтобы позволить тебе еще немного пожить.

Такие перспективы показались Дафану не слишком радостными, но Гицилла по-прежнему пребывала в состоянии, подобном трансу.

– Ничто из того, что я могу сказать, не поможет вам, – сказала она чужим равнодушным голосом. – Но если вы думаете иначе, ваш убийца уже в двухстах шагах отсюда к западу, и очень быстро приближается.

– Что? – офицер явно не поверил ей. Но даже если бы он поверил, Гицилла была права – эта информация никак не помогла ему. Ни офицер, ни кто-либо из солдат не успел ничего сказать, когда внезапно начались крики и стрельба.

Шум раздался с западной стороны лагеря – и Дафан вдруг понял, что сейчас где бы ни произносилось имя Императора, солдаты произносили его с отчаянной мольбой и суеверным ужасом, а не с обычной беззаботной небрежностью.

Дафан знал, что нельзя терять ни секунды – и понимал, что сейчас Гицилла в таком состоянии не может действовать рационально. Он присел, потянув ее за собой, и, крепко обняв ее, спрятался с ней под грузовиком, между задними колесами.

Огни факелов заметались в тревоге; там, где раньше была сплошная стена света, направленная на них, теперь было лишь смятение, суетившиеся солдаты ослепляли друг друга. Группа начала рассеиваться, солдаты хватались за оружие, готовясь открыть огонь.

Если бы хоть один солдат присел и выпустил очередь под грузовик… но никто не отдавал приказа, и никто не взял на себя ответственность. Как та свинья, которая выдала Дафана и Гициллу, солдаты теперь действовали по инстинктам и выработанным рефлексам – и мелодраматическое заявление Гициллы пришлось как нельзя кстати. Как только начались крики, солдаты бросились защищаться от предсказанного ею неизвестного врага, который явился убить их.

– Что там приближается? – испуганно прошептал Дафан в ухо Гициллы. – Что же это?

– Я не знаю, – ответила Гицилла, на этот раз своим голосом, дрожавшим от волнения и явного страха. – Но чувствую, что оно приближается, и оно очень могущественное. Проблема в том, что я не знаю, сможет ли оно отличить нас от них. Нас легко не заметить, и если оно нас не заметит…

Хор усиливавшихся криков и отчаянная стрельба убеждали Дафана, что Гицилла скорее всего права. Не нужно было обладать даром Сновидца, чтобы понять – что бы это ни было, оно шло сюда не для того, чтобы спасти их, не важно, насколько своевременным было его появление.

Оно шло сюда по своим причинам, самой главной из которых было убивать.

Глава 8

– Увеличить дозу.

Священник, которого звали Карро Альпальяо, встревоженно оглянулся на Рагана Баалберита. Он стоял, опустившись на колени у ложа, на котором лежал псайкер, хотя камера была такой маленькой, что ему приходилось неуклюже вытягивать шею, чтобы встретиться взглядом с Верховным Инквизитором.

– Это опасно, – испуганно сказал священник. Это возражение можно было понять довольно двусмысленно, но несомненно, это была правда. Препарат, который использовал Альпальяо в надежде усилить способности псайкера, был местного производства, подобный тем, которые применяли культисты для своих «Сновидцев Мудрости». Даже их жрецы – которые использовали этот наркотик столетиями, если не тысячелетиями – иногда допускали передозировку, с фатальными результатами.

Наркотик был вдвойне опасен. Он был ядовит сам по себе, и его токсичность была продуктом мутации в результате воздействия варпа. Вторая опасность создавала вероятность того, что любая информация, полученная путем использования этого препарата псайкером – потомком иммигрантов, могла быть затронута скверной на самом элементарном уровне. Впрочем, священника пугала не только возможность того, что наркотик не так подействует. Баалберит знал – Альпальяо боялся и того, что наркотик подействует как надо. Никому не хотелось находиться рядом с псайкером под дозой, даже священнику.

«Священники, которые были на борту кораблей, принесших людей Империума на Сигматус, должно быть, были тверже и решительнее», подумал Баалберит. Наверное, они были куда более непоколебимыми в вере, куда более убежденными в своем уповании на возлюбленного Императора и силу крови Его. Изгои, изолированные от цивилизации на протяжении поколений, смешавшие свою кровь с кровью аборигенов, которые были в лучшем случае безбожниками, едва ли могли избежать утраты знаний предков, но постепенная потеря веры была, несомненно, более опасной. Он и его предшественники делали все, что было в их силах, чтобы туземцы, с которыми имперские иммигранты смешивали кровь, оставались хотя бы неверующими, но не затронутыми расползающейся скверной Хаоса, но даже в своих успехах Баалберит не был уверен, что уж говорить о делах его предшественников? Если контакт с Истинным Империумом не будет в скором времени восстановлен, и настоящие инквизиторы и священники не встанут на место тех, кто носит эти звания сейчас, Сигматус может быть обречен, даже если кампания Фульбры в Гульзакандре окажется успешной.

Эта мысль была нестерпима для Баалберита. Сигматус должен быть объединен с Истинным Империумом и должным образом очищен. Лишь священники и инквизиторы Истинного Империума могут судить об истинной степени скверны, охватившей Калазендру, Состенуто и так называемый дворец Орлока Мелькарта.

Баалберит понимал, что Мелькарт, должно быть, уже слышал о том, что псайкер сообщил о приближении имперского флота. У губернатора везде были шпионы.

Хотя у Баалберита не было доказательств, он был уверен, что Мелькарт приказал уничтожать остальных псайкеров не только потому, что боялся того, чему они могут научиться, но и того, с чем они могут связаться. Орлок Мелькарт считал, что его армия выигрывает завоевательную войну – и, собственно, так и было, если смотреть на это завоевание со столь ограниченной точки зрения. Но он должен понимать, что люди, которые все еще гордо именуют свое общество Империумом, без помощи извне не смогут выиграть войну против мутации, которая постепенно погружает этот мир в бездну порчи.

Мелькарт мог тешить себя иллюзией, считая, что Гульзакандра осталась последним убежищем колдунов и повелителей шабашей на Сигматусе, но это был лишь самообман. Губернатор не был глупцом, и прекрасно знал, что колдуны и повелители шабашей в покоренных государствах лишь ушли глубоко в подполье, и даже Состенуто далеко не свободен от скверны Хаоса, несмотря на то, что это столица Калазендры и первый город, в котором поселились имперские иммигранты.

Орлок Мелькарт, для которого слово «Империум» означало лишь власть в самом прямом смысле, не видел никаких проблем в том, чтобы называть себя планетарным губернатором, а свой административный аппарат – «Империумом». В отличии от него Раган Баалберит знал, что Империум означает еще и веру, чистоту, дисциплину, и вполне понимал, насколько тщеславно и незаслуженно звучит по отношению к нему титул Верховного Инквизитора, хотя он был наследником долгого ряда назначений, начавшихся с настоящего инквизитора.

Баалберит часто думал, что сделал бы настоящий инквизитор с ситуацией, сложившейся на Сигматусе. Когда Баалберит разрабатывал стратегию своих действий, то часто спрашивал себя: «чего хотел бы достигнуть Первый Инквизитор Сигматуса в такой ситуации, и как бы он этого добился?» Иногда ему казалось, что он знает ответ. Но чаще всего, увы, он знал лишь, что ничего не знает.

Двести лет – даже если это были «настоящие» имперские годы, а не более долгие местные – все равно, это слишком долгий срок изоляции. Слишком многое было утрачено, пока бесценные знания пытались передавать из поколения в поколение. Наследники членов экипажей кораблей, основавших колонию, изо всех сил пытались выучить все, что знали их отцы, и возносили молитвы со всей убежденностью своей веры. Каждое поколение изо всех сил старалось постигнуть все истинные знания и передать их наследникам – но даже истина нуждается в подтверждении окружающей обстановкой. Даже сильнейшая вера неминуемо ослабеет, если могущество Императора не проявляется зримо каждый день.

Военная мощь их «Империума» постепенно слабела, когда орудия, привезенные на кораблях, ломались от износа, или у них кончались боеприпасы, но это медленная деградация была зрима и понятна. Ослабление же веры, дисциплины и чистоты было куда труднее заметить и измерить. Никто – даже сам Верховный Инквизитор – не знал, насколько, или каким именно образом были подорваны духовные аспекты Империума в изолированной колонии Сигматуса. Техножрецы все еще возносили свои молитвы, но как были подвержены разрушению и деградации технологии, которые эти молитвы помогали поддерживать, так постепенно увядала и вера, заложенная в молитвах. Вот почему доза наркотика, вводимого псайкеру, должна быть увеличена, независимо от того, какие опасности это могло повлечь.

Если поблизости действительно был имперский флот, контакт должен быть восстановлен – или все пропало.

Баалберит понимал, что эта завоевательная война необходима, принимая во внимание ту поддержку, которую оказывали повелители шабашей Гульзакандры своим загнанным в подполье коллегам из других государств, но понимал инквизитор и то, что этого недостаточно. Не важно, насколько эта война послужит тщеславию Мелькарта, она все равно не спасет «Империум» Сигматуса – и если тщеславие Мелькарта действительно так велико, как иногда кажется, победа Фульбры лишь ускорит падение их крошечного «Империума».

В отдаленной перспективе, даже если Фульбра победит, Сигматус все равно окажется во власти Хаоса. Единственное, что может предотвратить это – восстановление контакта с Истинным Империумом. И Раган Баалберит мучительно осознавал тот факт, что возможность контакта, открывшаяся с ослаблением варп-шторма, может не продлиться слишком долго.

Была, конечно, и другая опасность, которая пугала Верховного Инквизитора так же, как и любого другого человека: опасность, что если Истинный Империум узнает о положении дел на Сигматусе, ответом может стать приказ на Экстерминатус. Баалберит, однако, был одним из очень немногих людей в местном «Империуме», которые приняли бы эту участь с философским смирением, если бы это было сочтено необходимым.

Возможно, думал Баалберит, именно эта опасность пришла в голову священнику, продолжавшему медлить, держа в руке пузырек с наркотиком – но все-таки это вряд ли. Священник был из тех людей, которых больше пугали очевидные опасности. В отличие от псайкера, священник был метисом. В их именах не было ничего, что указывало бы на эту разницу – псайкера звали Дейр Ажао – но, тем не менее, это было так.

На самом деле, думал Баалберит, именно в этом и была суть проблемы. Корабли, приземлившиеся на Сигматус двести лет назад, направлялись на исследовательскую миссию. Они были хорошо укомплектованы солдатами и чиновниками Адептус Терра, но их экипажи на девяносто процентов состояли их мужчин. Солдаты оставили множество потомков, но у 999 из каждой тысячи в родословной была как минимум одна туземная женщина. Адептус Терра были более осторожны, но у этой осторожности тоже был предел при такой ограниченности чистокровного генофонда. Второе чистокровное поколение на 50 % состояло из женщин, как и каждое последующее поколение, но ограниченность генофонда чистокровных была слишком серьезной. «Община иммигрантов», как ее обычно называли, включала менее десяти процентов чистокровных имперцев; остальные были метисами – и огромное большинство солдат и привилегированных служащих лишь на 1/8 или 1/16 были потомками имперцев. Священник – на четверть.

– Выполняйте, – сурово приказал Баалберит.

Альпальяо понимал, что он не может медлить вечно. Священник наконец протянул свою костлявую руку и поднес пузырек к губам псайкера. Глаза псайкера были закрыты, хотя, казалось, он не спал, но когда пузырек прикоснулся к его губам, он слегка поднял голову, чтобы выпить его.

Псайкер уже пребывал в пугающем состоянии транса, усиленном и углубленном наркотиками. Его чувства не реагировали на ту крошечную часть реального мира, что была заключена в этой камере, похожей на монашескую келью, теперь они внимали иным мирам, существовавшим за пределами обычного пространства и времени.

Учителя Баалберита говорили ему, что в некоторых из этих иных измерений зрение так усиливалось, что человек мог смотреть сквозь пустоту космоса и видеть миры, вращавшиеся вокруг иных звезд. Что еще более важно, способность человека формулировать мысли в слова внутри своего разума усиливалась настолько, что он мог говорить эти мысли прямо в разум других, и слышать их мысли за тысячи, миллионы, миллиарды миль.

Сейчас требовалось именно это. Чистокровный псайкер должен был установить контакт с другими себе подобными, желательно – хотя не обязательно – находившимися на борту корабля имперского флота достаточно близко к Сигматусу, чтобы достигнуть его через несколько часов.

Псайкер выпил, и в комнате резко стало холодно. Пузырек в руке Альпальяо треснул, и священник отложил его, пока он не раскололся. Рука священника дрожала так сильно, словно ее трясла некая внешняя сила. Баалберит почувствовал, как дрожь сотрясает и его тело, заставляя кровь кипеть в венах, и пробуждая в сердце необычные чувства. Он отчаянно пытался сохранить над собой контроль.

Псайкер знал, что от него требовалось, хотя Баалберит вовсе не был уверен, что знание того, что требуется, увеличит шансы на успех, а не уменьшит их.

Когда наркотик начал действовать, лицо псайкера стало страшно искажаться. Пот полился из пор на лбу и щеках, глазные яблоки бешено вращались под закрытыми веками. Карро Альпальяо поднял трясущуюся руку к лицу, чтобы вытереть нос, но на рукаве осталась кровь.

– Я вам говорил, – прошептал перепуганный священник без малейшего следа самодовольства. – Все, что вы сделали – лишь оставили его беззащитным перед ужасами адских миров.

Баалберит давно подозревал, что варп-шторм, окутывающий Сигматус – удивительно тонкая вещь. Злой «Художник Судеб», которому поклонялись туземцы, казалось, использовал для него тончайшие оттенки своих красок, чтобы создать замысловатые, неуловимые эффекты, изысканность которых едва ли мог оценить простой смертный. Хотя мир находился на краю так называемого Ока Ужаса, он никогда не подвергался тем чудовищным явлениям, которые легенды приписывали мирам, находившимся внутри Ока. Однако он был достаточно близко, чтобы Сновидцы Мудрости видели те несчастные миры куда чаще и подробнее, чем мириады миров Империума Человека.