Текст книги "Силы Хаоса: Омнибус (ЛП)"

Автор книги: авторов Коллектив

– Аронш, капитан… – скаут посмотрел сначала на пол, затем на Рийглера. – Мы нашли его.

– Это сделал не призрак.

Рийглер взял труп Аронша за щёку и повернул сначала в одну, затем в другую сторону. На лице были ясно видны многочисленные порезы и ушибы лежащего под высоким освещённым потолком тренировочного зала тела.

– Кир, – Силас буквально выплюнул имя сквозь сжатые зубы. – После всех слов о извинениях Первый капитан спустил на Аронша своего бойцового пса.

Рийглер внимательнее посмотрел на раны мёртвого скаута. Тёмный синий отпечаток здесь, примерно равный по размерам силовому бронированному кулаку. Зазубренный разрез там, точь-в-точь такой, какой остаётся от боевого ножа космодесантников. В мыслях капитана проносились слова Дразнихта…

«Даю тебе слово, что брат Кир всё исправит, когда мы вернёмся на флагман».

– Где вы его нашли?

– Его тело было втиснуто за рядами ящиков с боеприпасами на уровне В712/р. Кости сломаны посмертно, чтобы труп поместился в таком узком пространстве, но брат Кир не слишком старался спрятать тело бедного Аронша.

Рийглер и четверо скаутов резко обернулись, хотя капитан уже узнал по голосу Маннона. Новобранцы были явно настороже. Быть рядом с затронутым варпом всегда тяжело, а ещё тяжелее тогда, когда он использует свои дары, подтверждая твои самые мрачные подозрения.

– Ты уверен, что это Кир? Тебе это показало колдовское зрение? – спросил Рийглер.

– Ты и сам знаешь, что это он убил твоего мальчика, капитан, – ответ библиарий, и в голосе его не было слышно привычной теплоты. – Ты понял это, едва Петрониас сказал тебе на ангарной палубе о его исчезновении. Тебе были нужны лишь доказательства, хотя, увы, труп доказывает лишь то, что Аронша убили, а не выдаёт убийцу.

И Рийглер был так же встревожен, как и его скауты. В поведении Маннона было что-то чужое, незнакомое, что-то совсем не нравящееся капитану.

– Брат-библиарий, я хотел поговорить с тобой с тех пор, как мы вернулись с Умидии. Это не отдельный случай. Наш орден меняется, страшно меняется. У событий на Умидии будут последствия, и будущее меня пугает, – Рийглер подошёл к старому другу и заглянул ему в глаза. Маннон был бесстрастен.

– Всему своё время, капитан, – сказал он, отведя взгляд. – У нас будет много времени на обсуждение будущего ордена, ведь ты и я ключевые игроки, хотя ты этого пока не осознаёшь. А сейчас я хочу принять твоё предложение.

– Предложение? – Рийглер моргнул. – Я не помню никакого предложения.

– Перестань, капитан. Не могло же убийство стольких невинных так сильно повредить твою память. Как раз перед твоим повышением до капитанства мы обсуждали старые времена. И вот мы оба в тренировочном зале.

Отделение Альфа недовольно зашумело. И слова, и голос Маннона были холодными и чёрствыми.

– Возможно мы и в нужном месте, но сейчас не время, – Рийглер показал на своих подопечных. – Сегодня мы потеряли брата, похоже, убитого одним из наших. Наш поединок может подождать. Сейчас мой долг – быть со скаутами, защищать их и учить, чтобы гибель Аронша не повторилась, – от отвернулся от старшего библиария и взглянул на изувеченный труп, лежавший на другой стороне комнаты.

– Капитан, твоим скаутам стоит на нас взглянуть. Для Багровых Сабель настали тяжёлые времена, и им стоит поучиться на нашем примере.

Рийглер повернулся обратно к брату в синих доспехах.

– Прошу, Анзо, – в голосе Маннона раздалось привычное тепло.

– Ну ладно, – неохотно согласился капитан. – Хотя мы сразимся с клинками в руках, а не этой… висящей у тебя на поясе дубинкой.

– Разумеется, – кивнул Маннон, отцепляя булаву, и отбросил её. – Возможно, ты окажешь мне честь использовать в поединке твоё оружие?

Рийглер потянулся к ножнам и обнажил чёрный меч, лежавший в них со второго вылета на Умидию. Он задумался, а затем протянул его Маннону рукоятью вперёд. Затем капитан огляделся, решая, оружие какого скаута подойдёт их капитану. Взгляд остановился.

– Треберек. Твой клинок, пожалуйста. Я слишком долго не сражался традиционным дрогашским оружием и чувствую, что сегодня оно станет настоящим испытанием для старшего библиария.

Юный скаут торжественно обнажил клинок и отдал капитану, а затем вышел из намеченного дуэльного круга к ждущим на краю братьям.

– До первой крови? – спросил Рийглер, вставая на своё место.

На противоположном краю круга Маннон осматривал тёмный клинок трофейного оружия со странным наполовину заинтересованным, наполовину испуганным выражением. Не отвлекаясь от него и даже не глядя на противника, библиарий кивнул и тоже занял своё место.

– Готов?

– Как никогда, – ответил Маннон, наконец удостоив капитана взглядом.

– Тогда начнём.

Последовавшая схватка была жестокой, кровавой и закончилась раньше, чем Рийглер это осознал.

Перед ним промелькнуло тёмное пятно, и Рийглер ощутил тепло на щеке, куда его ударило лезвие трофейного оружия. Он поднял меч Треберека, чтобы парировать следующий удар, но Маннон в последний момент сместил его и пролетевший мимо бесполезной дрогшийкой стали чёрный металл впился глубоко в грудь капитана. Рийглер рухнул на колено и поднял меч, защищаясь от вероятного удара в голову, но следующий удар по потерявшему равновесие и оглушённому капитану был нанесён не клинком. Силовой сапог врезался Рийглеру прямо в грудь, расколов грудную клетку и отбросив задохнувшегося капитана назад.

В последнее мгновение поединка Маннон поднял меч над головой, сжимая обеими руками, а затем с силой ударил в плечо капитана-разведчика. Прибитый к палубе Рийглер закричал от боли. Затуманенными глазами он видел, как вокруг дуэльного круга скауты его отделения обнажают оружие, готовясь напасть на существо, прикидывающееся верховным библиарием Манноном.

– Нет. Стойте, – Рийглер закашлялся. – Он слишком опасен.

Скауты замерли, но сжатые руки с рукоятей не убрали.

– Ах, капитан, по крайней мере, даже после ран ты можешь мыслить здраво, – ухмыльнулся Маннон. Он навис над поверженным Рийглер. – Как мыслил и на Совете Мечей, когда помог приговорить бедного капитана Кранона. Вспоминай это в грядущие месяцы и годы, Рийглер. Вспоминай, когда всё начнёт разваливаться на части, а твои братья станут тем, что презирали больше всего.

– Я… я не понимаю, – прохрипел окровавленными губами Рийглер.

– Что совсем неудивительно. Ты был прав, говоря об изменениях ордена, на Багровые Сабли уже ступили на этот путь. Никто, ни ты, ни кто-либо другой, не изменят этого. Теперь тебе стоит спросить себя: кто же направил их на этот путь?

– Нет… – Рийглер похолодел, но не от кровопотери, а от чистейшего ужаса.

– О да, капитан. Кто позаботился о том, что Багровые Сабли отправились на Умидию? Кто позаботился о том, чтобы на поверхность высадился весь орден? Кто предпочёл скрыть свои злодеяния, а не признать их, избавив прочих братьев от пролития крови невинных?

– Нет. Всё было не так. Нас обманули…

– И кто позаботился о том, чтобы его единственный товарищ, единственный настоящий товарищ среди Багровых Сабель сейчас гниёт в заточении?

– Ты! – закричал Рийглер, начиная что-то понимать. – Это сделал ты, а не я!

– Я был лишь катализатором, «братец», – Маннон рассмеялся смехом, который был чужим. – Ты сам принимал дурные решения всякий раз, когда вставал перед выбором, что ты будешь вспоминать спустя годы, когда оглянешься и задумаешься, когда же всё покатилось в тартарары.

– Ты ошибаешься, – теперь усмехнулся Рийглер – хрипло, кашляя кровью. – Мы ещё можем сойти с этого пути. Мы остались хозяевами своей судьбы. Когда я расскажу о тебе другим, то братья придут в себя и вернут честь.

– Ты до этого не доживёшь, – со зловещей искренностью возразил Маннон. – Твоя полезность Багровым Саблям подошла к концу. Политически у тебя больше не осталась активов, а как боевая сила раненый одинокий капитан и горстка детей станут при новом порядке бесполезны. Но ты всё ещё можешь пригодиться мне… – существо, носящее тело верховного библиария, склонилось над раненным капитаном. – Лишь ты знаешь о грядущем изменении, а знание – сила. Прими его, приветствуй его и покори. Когда я позову тебя на помощь, что однажды, несомненно, произойдёт, помни, кто открыл твои глаза. Помни, кто пощадил тебя.

Существо в синих доспехах поднялось и без предупреждения вырвало чёрный меч из плеча Рийглера. Капитан вновь закричал от боли, но рана уже начала сходиться ещё раньше, чем стихло эхо под сводом тренировочного зала.

– Что же до тебя… – процедил Маннон, как ни странно обращаясь к мечу. – С тобой я тоже разберусь в своё время.

Он отшвырнул оружие и пошёл к выходу, но помедлил на пороге.

– Благодарю тебя, капитан Рийглер, – сказал библиарий голосом, не принадлежавшим ему, и скрылся в коридоре.

Скауты недоуменно переглянулись. Они не узнали голоса, которым говорил Маннон, но эйдетическая память Рийглера позволила ему вспомнить всё. Это был голос лорда-инквизитора Федерика Кошина.

Силас и Инхок направились к выходу, а Треберек и Петрониас бросились на помощь поверженному капитану.

– Нет. Не преследуйте его… – выдавил Рийглер, с трудом заставив свой голос звучать как приказ.

– Верховный библиарий либо сошёл с ума, либо стал жертвой порождения варпа, – возразил Силас, покачивая дробовиком. – Его измена не останется безнаказанной.

– И двое скаутов справятся с тем, чем стал Маннон? – капитан, поддерживаемый скаутами, тяжело поднялся. Он прекрасно знал, чем стал его старый друг, но решил не рассказывать об этом новобранцам.

– И что нам делать? – поинтересовался Инхок. – Ничего?

– Отнюдь… – ответил Рийглер, ковыляя к мечу. Он начал осознавать и истинную природу клинка, о которой он тоже совершенно не хотел рассказывать четверым скаутам. – Как мне ни горько это признавать, эта… тварь права. Грядут перемены, и наш орден не может их остановить.

– Так нам придётся послушать её и принять их? – недоверчиво спросил Петрониас.

– Именно… – Рийглер вздохнул, убирая тёмный меч. – Но мы примем их на своих условиях. Если мы не можем остановить их, не можем сделать ничего, чтобы изменить свою судьбу, то хотя бы сможем её направить.

Скауты посмотрели на капитана и переглянулись, осознавая всю реальность и тяжесть ситуации.

– Так что нам делать? – вновь спросил Инхок.

– Мы будем готовиться. И когда они придут за нами, как пришли за Ароншем, мы будем готовы. И в следующий раз за ящиками боеприпасов будут лежать их трупы. Теперь это наш дом, – Рийглер обвёл рукой зал. – Вы будете спать здесь и тренироваться, когда не будете спать. Вы будете тренироваться, пока не достигните идеала, а затем будете тренироваться дальше, пока не станете ещё лучше. Всё ясно?

Четыре головы кивнули.

– Хорошо. Тогда приступим, – Рийглер бросил кукри Требереку. Он едва мог стоять, но всё равно занял место в дуэльном круге. – Каждый из вас сразится со мной. Мы будем продолжать, пока один из вас не пустит мне кровь, так что готовьтесь к очень долгому уроку.

На губах Рийглера проступила решительная улыбка, и он сплюнул на пол сгусток крови, готовясь стать капитаном своей судьбы[2]2
  Отсылка к стихотворению «Инвиктус»-"Непокорённый", опубликованному в 1888.
Из-под покрова тьмы ночной,Из чёрной ямы страшных мукБлагодарю я всех боговЗа мой непокорённый дух.И я, попав в тиски беды,Не дрогнул и не застонал,И под ударами судьбыЯ ранен был, но не упал.Тропа лежит средь зла и слёз,Дальнейший путь не ясен, пусть,Но всё же трудностей и бедЯ, как и прежде, не боюсь.Не важно, что врата узки,Меня опасность не страшит.Я – властелин своей судьбы,Я – капитан своей души.

[Закрыть].

Дети Императора

Энди Смайли
Несовершенный финал

Я опускаюсь на колено, пока капеллан умирает. Кровь, густая и насыщенно-красная, течет из глазниц его шлема. Шлем вычурно красив, инкрустирован именами тех, кто погиб в нем в прошлом, и исписан катехизисами, преисполненными едва ли не драматичности. Шлем-череп. Лик смерти, призванный страхом подчинять живых и быть последним, что увидят перед смертью враги его обладателя. Я жду, пока тело капеллана не перестанет подергиваться, и вынимаю палец из его лба. На зазубренных краях остаются кусочки мозга. Я слизываю их, наслаждаясь резким вкусом боли, когда врезанные в плоть шипы царапают мой змеиный язык.

– Прискорбно, Кровавый Ангел, что тебе не дано осознать поэтичность собственной смерти, – говорю я шлему, когда по его гладкой поверхности стекают две последние капли крови. – Впрочем, я не удивлен, ведь у меня самого ушла вся жизнь, чтобы достойно подготовиться к своей.

Мой путь к истине был долог. Со дня, как я и мои братья освободились от поводка Императора, я верил, что лишь Его плоть способна меня утолить. Что лишь когда я омоюсь Его останками, лишь когда я утолю жажду Его восхитительной кровью, мои искания закончатся. Как долго я верил, что только Император может умереть совершенной смертью. Что только отняв жизнь у Него, смогу я вознестись к своему господину.

И эта ужасная ошибка направляла мои действия столетиями.

Мне достаточно вспомнить о том, как я заблуждался, чтобы оказаться в тисках ярости. Ошибка определяла все, что я делал, поглощала каждое мгновение моей жизни. Сожаление. Я наделен великим даром – способностью его испытывать. Немногие из моих братьев могут сказать про себя то же самое. Истинная горечь обычно приходит к нам в последнее наше мгновенье. Я же абсолютно здоров.

Я с ритуальной осторожностью вырезаю основное сердце из груди капеллана. Разделив орган надвое, я насаживаю одну половину на единственный еще пустой шип из тех, что усеивают мой пояс – на коготь, вырванный из лапы кхорнатской гончей. Вторую часть я поднимаю к небу и сжимаю. Она лопается в руке точно так же, как лопались до нее тысячи других. Гибельный ветер спустя мгновение уносит кровь в небо, к моему господину. И я могу лишь воспевать его величие за то, что именно здесь, на этом непримечательном сионе, под ошеломляющей амальгамой звука и света, которая служит небом этому проклятому миру, я наконец обретаю ясность.

Я поднимаюсь и иду к башне.

Мои шаги заставляют одного из пяти Кровавых Ангелов, чьи рассеченные надвое останки лежат вокруг, зарычать. Я упиваюсь этим звуком, этим отчаянным хрипом черного капеллановского пса, пытающегося подтащить ко мне свое туловище. Рота Смерти. Я расплываюсь в ухмылке, проговаривая слова безгубым ртом. Обезумевший Кровавый Ангел имеет над смертью не больше власти, чем те бесчисленные миллионы, которые мои армии стерли с лица галактики. Я становлюсь так, чтобы оказаться за самым пределом его досягаемости. Он рычит, впивается пальцами в красную землю и тянется к моему ботинку.

Возможно, я даже инициатов своего братства не стал бы карать смертью, прими они рык Кровавого Ангела за выражение гнева, гордости и непокорности. Но сам я всегда узнаю отчаяние.

Рев Кровавого Ангела не похож на болезненный вопль эльдар или жалкое хныканье человека, но в нем звучит отчаяние – я знаю это так же точно, как то, что плоть моя бела, словно кость. Воин из Роты Смерти хочет убить, но не может. Он страдает, он сломлен, он лишен цели. Я чувствую, как его пальцы касаются моего ботинка, и улыбаюсь, отходя подальше. Мой меч повергал орочьих военачальников, древних некронтир и могущественных биоорганизмов тиранидов. Но сейчас я его марать не буду – не в этот поздний час.

Башня лежит в руинах. От когда-то великой демонической крепости остались одни развалины, и камень их, изготовленный из высушенной на солнце крови, осыпается и сочится раскаленным гноем из змеящихся трещин-ран, которые нанесло оружие моих собратьев. Артериальная магма стекает к проклятой земле этого мира, согревая плиты под ногами. Я преодолеваю по одной ступени за раз – жаждая совершить свое последнее убийство, но не видя смысла торопиться.

Добравшись до парапета, я взираю на резню, идущую внизу. Она величественна, смерть и отчаяние многократно сплетаются в ней воедино. В ветре нет надежды – лишь сладострастный голод убийц и паническая агония умирающих. А я, окутанный кровавым сиянием битвы, подобно богу наблюдаю за своими последователями, разворачивающими декорации для моего последнего убийства и завершающими дело всей моей жизни.

Я заблуждался раньше. Для совершенной смерти требуется многое, но в первую очередь для нее требуется совершенная жертва – существо, идеальное в своем величии, – и совершенный убийца, мечник исключительного мастерства. Но что еще важнее, для нее требуется, чтобы эти двое были одним целым, чтобы и убийство, и смерть были испытаны вместе, чтобы действие и ответ на него слились в один грандиозный акт.

И потому я, Ашеш Кушаль Сиддхран, Принц удовольствий Слаанеш, собираюсь умереть от собственной руки. Я испытаю сладость своей плоти и остановлю биение своих завороженных сердец.

Я вынимаю свой меч, Г'аферн, из ножен. Это Клинок перемен, один из всего лишь девяти когда-либо созданных. Его выковали в пылающем огне варпа, и он никогда не принимает один и тот же облик и не имеет один и тот же баланс дважды. Но совершенен он всегда. Демон, заточенный в оружии, ликует, и его восторг дрожью отдается в рукоять, когда я ее сжимаю. Г'аферн прекрасно понимает, чью плоть сейчас отведает, и жадно это предвкушает. Не может для него быть большего счастья, чем убить меня – того, кто уничтожил его смертное тело и поработил его сущность. Я улыбаюсь. Именно так и должно быть. Совершенная смерть, что ждет меня, требует лишь самой безупречной поэтики.

Я поворачиваю клинок Г'аферна на свету, который стекает в этот мир с шести солнц, выстраивающихся в одну линию. Нити синего, красного и зеленого переливаются на мече, рассекающем свет на основные цвета. Удовлетворившись, я меняю хват, беру меч обеими руками и подхожу к краю парапетной стены. Ветер треплет мой плащ, заставляя эльдарскую кожу развеваться за спиной, как знамя, и сдувает с лица длинные пряди золотых волос. Сражение подо мной, как я и запланировал, уже придвигается к подножию башни. Мое тело не останется тлеть, как какой-нибудь бог-труп или забытый памятник. Меня разорвет, уничтожит в прекрасном побоище внизу. Я приставляю кончик Г'аферна к груди и встречаюсь взглядом с десятком глаз, взирающих на меня с предплечий. Когда-то вырванные из врагов и пришитые к рукам, они теперь распахиваются и моргают в ликующем ужасе.

– Да, – говорю я им. – Сейчас.

Я погружаю в себя меч и ощущаю, как он легко проходит между двумя сердцами. Теплая, обволакивающая боль прогоняет все мысли. Я слышу, как Г'аферн смеется, расширяясь внутри меня и рассекая оба органа одновременно. Кровь моя, черная, как пустота, проливается на каменные плиты. Я лечу вниз. Рев битвы овациями поднимается мне навстречу.

Я падаю. Я падаю во тьму.

Чернота забытья совсем не похожа на непроницаемую пелену, которую я себе представлял. Это лес теней, что отступает передо мной, становится тем реже и светлее, чем глубже я направляю в него сознание. Я прохожу вперед и останавливаюсь. Странно, но я осознаю, что двигаюсь, не чувствуя при этом собственных шагов. Делаю еще один шаг. По-прежнему ничего. Возможно, это нормально. Возможно, мне только предстоит освоить новое тело, дарованное господином. Еще два шага, один за другим. Я двигаюсь медленнее, чем привык. Мне кажется, что я стал тяжелее, неповоротливее. Внутри вспыхивает искра раздражения, но я заставляю мысли направиться в другое русло, не желая, чтобы недовольство омрачило величественный момент моего перерождения. Замерев на мгновение, я представляю убийства, которые меня ждут, души, которые я отниму, истерзанную плоть, которая украсит мое новое тело. Погрузившись в восторженные мечты и страстные ожидания, я оказываюсь застигнут врасплох, когда передо мной вырисовывается чей-то силуэт.

– Вы очнулись, «повелитель».

Я хочу ответить, но удивление лишает речи. Тай'лон, мой кузнец плоти, стоит передо мной, и заклепки его брони все еще покрыты красной землей.

– Ваши ранения были тяжелы, и, должен признать, одного моего мастерства оказалось бы недостаточно, чтобы вас спасти.

Что странное звучит в его голосе, что-то…

Потом я замечаю остальных: апотекария Нарсуна и колдуна Ильмиира. Их лица искажены весельем, сулящим мне проклятье. А в отражении полированной стальной стены за их спинами я вижу себя.

– Вы! – реву я, но голос, что звучит в этот момент, принадлежит не мне. Это какофония из механического шума, наипримитивнейшее подобие речи. Я в ярости бросаюсь вперед, охваченный стремлением убить их. Силовое поле вспыхивает алым и рассыпает искры, когда я врезаюсь в него. Содрогаясь от потрясения, я бью по нему – один раз, второй. По барьеру расходятся волны, но он держится и словно насмехается надо мной, такой прекрасный в простоте своих энергий.

– Что вы наделали? Вы смеете лишать меня заслуженной смерти?

– Ты всегда искал удовольствие только в самых банальных вещах. Не страдай по тому, что мы у тебя отняли. Ибо мы даем тебе куда больше, – губы Тай'лона изгибаются в жестокой улыбке. – Скоро ты испытаешь совершенно новое ощущение. Ощущение, до сих пор не знакомое ни одному из нас… – он поворачивается и указывает на верстак позади себя. – Ужас.

– Г'аферн, – невольно срывается имя оружия с того, что осталось от моих губ.

Он лежит на верстаке, расколотый на части, и руны на клинке больше не светятся. Ильмиир прослеживает за моим взглядом.

– Да, – в золотых глазах колдуна вспыхивает злоба. – Мы ни за что не отняли бы у тебя твое сокровище.

А затем появляется звук – скрежет металла, резкий шепот, терзающий сознание.

– Нет! – кричу я. – Нет!

Трое моих командующих поворачиваются ко мне спиной и выходят из помещения, выключая люминаторы и оставляя меня во тьме наедине с демоном. Я чувствую, как он улыбается.

Разум терзает и жжет все сильнее. Меня охватывает паника, мысли мечутся в голове, сознание начинает распадаться. Я вздрагиваю от отвращения, когда демон смеется и проползает сквозь трещины в моей душе. Он показывает мне, каков будет мой финал.

Дело всей моей жизни пропадет. Я умру несовершеннейшей из смертей. Превратившись в полоумное ничтожество, попав в плен сломленного разума, я не почувствую медленную агонию, когда источник питания начнет угасать. И даже безумную муку сжигаемой дочерна плоти, что ждала бы меня после того, как разрушится эта адамантиевая тюрьма, мне не познать.

Но, каким бы странным это ни казалось, последняя моя здравая мысль радостна. Ведь за мгновение до того, как потерять разум, я хотя бы ощутил всепоглощающую боль ужаса.