Текст книги "Силы Хаоса: Омнибус (ЛП)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 182 (всего у книги 273 страниц)

Геносемя убивает тебя. Некоторым людям не дано пережить имплантацию.

Он взглянул вверх, на висевшие на ржавеющих цепях останки Рувена.

– Я убил тебя – сказал он, обращаясь к костям.

– Сир? – обратился к нему ближайший офицер. Талос взглянул на человека: его тело извратила мутация, оставившая одну сторону парализованной и придав лицу выражение жертвы инсульта. Тыльной стороной ладони, застывшей, как клешня, он утер тянувшиеся с губ слюни.

«Неужели мы пали так низко?» – поразился пророк.

– Ничего, – ответил Талос. – Всем станциям, приготовиться к запуску циклонных торпед. Когда будет активирован Вопль, и наши торпеды нельзя будет сбить или засечь, уничтожьте луну.

Х
Месть

– Ксарл мертв – произнес Меркуциан, обращаясь в темноту, – не могу в это поверить. Он же был неубиваемый!

Сайрион хохотнул.

– По всей видимости, нет.

Освещение отключилось с треском перегрузки в сети, и корабль застонал у них под ногами. Казалось, в этот момент задрожал сам воздух, обволакивая их тела.

– Это еще что за новости? – спросил Вариель. В ответ на погасший свет на его плече зажглась встроенная лампа, пронзая лучом черноту. Пятно света плясало перед ними в пустынном железном тоннеле.

Несмотря на то, что ретинальные дисплеи смягчали яркость света, другие Повелители Ночи инстинктивно сощурились от резких бликов.

– Выключи ее, – тихо сказал Сайрион.

Вариель подчинился, лишенный возможности выдать свое веселье даже улыбкой.

– Прошу, ответьте на мой вопрос, – начал он. – Тот звук и дрожь, встряхнувшая корабль. Что их вызвало?

Сайрион вел остатки Первого Когтя по тоннелям, двигаясь вглубь корабля.

– Это была инерционная коррекция от запуска циклонных боеголовок. Талос творит либо что-то очень мудрое, либо что-то очень, очень бестолковое.

– Он зол, – добавил Меркуциан. Его братья все еще были в шлемах, и никто из них не остановился, чтобы обернуться назад. Они шли дальше, держа оружие наготове. – Талос не выкажет ни толики почтения к смерти Ксарла. Это просматривается в его движениях. Он страдает от этого. Попомните мои слова.

– Ксарл мертв? – выдохнул Узас сквозь решетку вокс-динамика.

Его проигнорировали все кроме Меркуциана.

– Он умер час назад, Узас.

– О. Как?

– Ты тоже при этом присутствовал, – тихо ответил Меркуциан.

– О…

Остальные буквально чувствовали, как его внимание скользит по поверхности беседы, не способное удержаться ни на миг.

Сайрион вел обескровленный Коготь, огибая углы, спускаясь по спирали на следующую палубу. Члены экипажа расступались перед ними, как тараканы от внезапной вспышки света. Лишь немногие, кутавшиеся в широкие одеяния слуги и просители, рыдая, падали в ноги своим господам, умоляя их сказать, что происходит. Сайрион отпихнул одного из них в сторону. Первый Коготь продолжал свой путь мимо остальных.

– Этот корабль размером с маленький город, – сказал он, обратившись к братьям. – Если черви Генезиса доберутся до нижних палуб, мы рискуем никогда не выкурить их оттуда. Мы едва сумели вычистить самую скверную дрянь, оставшуюся от ублюдков Корсаров.

– Ты слышал, что нашли на тридцатой палубе? – спросил Меркуциан.

Сайрион покачал головой.

– Ну-ка, просвети меня.

– За несколько ночей до прибытия к Тсагуальсе Кровоточащие Глаза сообщили, что там, внизу, стены – живые. У металла есть вены, пульс, и он истекает кровью, когда его режут.

Сайрион повернулся к Вариелю, скрывая свою недобрую насмешку за злобно оскалившимся шлемом.

– Что вы, нечестивые придурки, проделывали с кораблем, пока мы не угнали его?

Апотекарий продолжал идти. Раздавались грохот и шипение сервомоторов его аугметической ноги, подражавших устройству живых суставов.

– Я видел корабли Повелителей Ночи, подвергшиеся разложению куда больше, чем вы можете себе представить. Едва ли я из числа преданных, Сайрион. Я никогда не выражал почтения Силам Власть Предержащим. Варп извращает все, чего касается, не стану отрицать этого. Но неужели вы полагаете, что на вашем драгоценном «Завете крови» ни одна палуба не подверглась заражению?

– Не было ничего подобного.

– Да ты что?! Или ты попросту держался малообитаемых палуб, где прикосновения Тайных Богов были наименее заметны? Ты ходил среди тысяч рабов, трудящихся в недрах инженерных палуб? И они были также чисты, как ты утверждаешь, после десятилетий, проведенных в Великом Оке?

Сайрион отвернулся, покачав головой, но Вариель не позволил ему солгать.

– А больше всего я не выношу лицемерия, Сайрион с Нострамо!

– Помолчи минутку и избавь меня от своего нытья. Я никогда не пойму, почему Талос спас тебя на Фриге, как не пойму и того, почему он позволил тебе пойти с нами, когда мы удирали из Зеницы Ада.

Вариель не нашелся что ответить. Он не был любителем длительных полемик и не горел желанием оставлять в них последнее слово за собой. Подобные вещи мало что значили для него.

Когда они спустились на другую палубу, первым подал голос Меркуциан. Его речь сопровождала их громыхающую поступь. Рабы – жалкие оборванцы – продолжали разбегаться в стороны при их приближении.

– Он с нами, потому что он – один из нас, – сказал Меркуциан.

– Как скажешь, – ответил Сайрион.

– Ты считаешь, что он не один из нас только потому, что солнечный свет не режет ему глаза?

Сайрион покачал головой.

– Я не желаю спорить, брат.

– Я абсолютно искренен в своих словах, – настаивал Меркуциан. – Талос тоже так считает. Принадлежать к Восьмому Легиону означает быть бесстрастным, сконцентрированным, хладнокровным – то, чего не понять нашим собратьям. Не нужно происходить из мира без солнца, чтобы быть одним из нас. Нужно всего лишь понимать страх. Причинять его и наслаждаться этим. Получать удовольствие от его соленого запаха, срывающегося с кожи смертных. Нужно думать как мы: у Вариеля это получается.

Он склонил голову в сторону апотекария. Сайрион бросил взгляд через плечо, пока они шли дальше. Нарисованные на шлеме косые слезы-молнии придавали ему торжествующее выражение.

– Он не нострамец.

Меркуциан, никогда не позволявший себе смеяться, все-таки улыбнулся.

– Почти половина избранных примарха были терранцами, Сайрион. Помнишь, когда пал Первый Капитан Севатар? Помнишь, Атраментары распались на разрозненные отряды, потому что отказались подчиняться Сахаалу. Вот тебе пример. Подумай над этим.

– Мне нравился Сахаал, – прозвучал из ниоткуда голос Узаса.

– Как и мне, – добавил Меркуциан. – Я не испытывал к нему особой привязанности, но я уважал его. И даже когда Атраментары распались после смерти Севатара, мы знали, что их сопротивление Сахаалу берет начало от чего-то большего, нежели простое предубеждение. Многие из Первой Роты были терранцами, самыми древними воинами в легионе. Даже Малек был терранцем. Значение имело здесь нечто большее, нежели мир, из которого происходил Сахаал. Терранец ли, нострамец, или выходец с какого-либо другого мира – для большинства из нас это никогда не имело значения. Генное семя одинаково чернит наши глаза, независимо от того, где мы родились. Мы разделяемся, потому что примархи мертвы, и такая судьба ждет каждый легион с течением времени. Мы – боевые банды с общим наследием и идеологией, следующие к одной цели.

– Все не так просто, – упирался Сайрион. – Глаза Вариеля не черные. Он носит в себе генное семя Корсаров.

Меркуциан тряхнул головой.

– Я удивлен, что ты цепляешься за древние предрассудки, брат. Как пожелаешь, но с меня довольно этой дискуссии.

Но Сайрион считал иначе. Оттолкнувшись от перил, он пролетел десять метров и приземлился на нижнюю платформу. Братья стаей последовали за ним.

– Ответь мне на один вопрос, – произнес он. Теперь в его голосе звучало меньше колкости. – Почему Первая Рота отказалась следовать за Сахаалом?

Меркуциан выдохнул сквозь зубы.

– Мне редко удавалось поговорить с кем-либо из них. Похоже, дело не в том, что Сахаал был хуже Севатара, а в том, что никто бы не смог достичь высот истинного капитана Первой. Никто бы не смог жить по его принципам. Атраментары не стали бы служить другому предводителю после того, как умер Севатар. Он сделал их теми, кем они были – братством, которое ничто не могло бы разрушить. Также как и легион не стал бы служить ни одному капитану после смерти примарха. Это не наш путь. И я сомневаюсь, что сейчас мы бы последовали за примархом. Минуло десять тысяч лет перемен, войн, хаоса, боли и выживания.

Узас чиркнул деактивированным лезвием цепного топора по железной стене, со скрежещущим визгом металла о металл.

– Севатар? – произнес он. – И Севатар умер?

Братья обменялись усмешками, и потрепанные остатки Первого Когтя пошли дальше, углубляясь в наполнявшую их дом темноту.

Талос смотрел, как луна разваливалась на куски. В былые времена он мог бы подивиться подвластной ему мощи. Сейчас он наблюдал в тишине, пытаясь не накладывать вид разрушающейся луны на воспоминание о Нострамо, погибшей похожим образом.

Циклонных торпед класса «Рубикон» не хватило бы, чтобы уничтожить целый мир, но они пожирали небольшую луну проворно и жадно.

– Я хочу услышать Вопль, – произнес он, не отрываясь от созерцания.

– Да, господин, – мастер вокса настроила динамики мостика для трансляции звукового аспекта подавляющего поля Дельтриана. Воспроизводимый звук, безусловно, соответствовал названию. Воздух наполнился завывающими криками ультразвукового резонанса, полного ненависти и каким-то образом живого. За криками, за стенаниями ярости и боли, разносящимися по воксу, стоял голос одного-единственного человека. Техноадепт испытывал утонченную гордость за создание проектора помех, и Талос был ему за это признателен. Вопль в разы упрощал охоту, когда ослепленные и лишенные сканеров вражеские суда шли наугад сквозь холодную пустоту. Однако расход мощности был колоссальный. Вопль скрывал их, ослепляя жертву, но высасывал мощность из каждого корабельного генератора. Они не могли стрелять из энергетического оружия. Они не могли ползти быстрее, чем с половинной скоростью. И в дополнение ко всему они не могли поднять пустотные щиты – отражающие экраны функционировали на той же частоте, что и Вопль и выкачивали энергию из тех же источников.

Талос гадал, что происходило тем временем на вражеском мостике, после того, как их системы обласкал Вопль. Скрывшись в тени луны, поддались ли слуги ордена панике, когда связь с их хозяевами в абордажных командах вдруг оборвалась? Может быть, может быть, но едва ли на судне Адептус Астартес несли службу слабые духом. Эти офицеры и служащие были апофеозом возможностей неаугментированного человека. Они проходили обучение в военных академиях вроде тех, которыми славятся миры Ультрамара.

Вся операция была безупречно выстроена в соответствии с положениями их жалкого Кодекса Астартес: от точности нанесения первого удара и последовавшей за ним педантичной жестокой борьбы за каждую палубу, до отступления боевого крейсера, чтобы выиграть время для своих воинов.

Победить было возможно, лишь изменив характер игры – Талос знал это и, не колеблясь, прибегнул к обману. Некоторые циклонные снаряды воспламеняли атмосферу планеты, если применялись параллельно с другими средствами орбитальной бомбардировки. У этой луны не было атмосферы и в помине, не было населения, которое можно было бы испепелить, и поэтому такое оружие было бесполезно, даже если бы имелось на бору «Эха проклятия».

Другие циклонные снаряды несли мелта– или плазмы-заряды к ядру мира, провоцируя термоядерную реакцию и катастрофическую тектоническую активность, или же взрывались с силой небольшого солнца в самом сердце планеты. В любом случае, ни один мир не переживет такого. Большинство погибали в течение нескольких минут, забирая население с собой в небытие.

Торпеды класса «Рубикон» являлись уменьшенной версией последних. Они были тем, что требовалось Талосу. Одной почти наверняка было бы достаточно, но две точно сделают свое дело.

Сначала он ослепил врагов Воплем. У них не было возможности засечь мчавшиеся в их сторону торпеды, также как и не могли они почувствовать, как те взорвались, врезавшись в луну, пока не стало слишком поздно. В течение нескольких минут буровые ракеты сделали свою работу. Он не видел необходимости разрушать всю луну целиком посредством четко выверенного сферического взрыва в ядре. Для этого циклонные торпеды упали высоко в северном полушарии, пробурив солончаки бесплодных полярных шапок. Вместо того чтобы взорваться в ядре планетоида, они прошли насквозь через верхушку луны, спровоцировав тектоническую нестабильность, когда взорвались серией цепных реакций на дальней стороне мира, обращенной к вражескому кораблю.

Луна распалась на части. Совершенно неизящно, во всех отношениях. Четверть поверхности разлетелась на осколки по пустоте с такой силой, что гололитический дисплей «Эха» начал сбоить, показывая, что происходит. Прошло не больше трех минут с момента попадания торпед, как от нее начали отваливаться большие куски.

Паутина глубоких трещин расползлась по поверхности спутника, изрыгая в пространство вокруг него облако пыли.

– Отключить Вопль, – приказал Талос. – Поднять щиты и зарядить орудия. Полный вперед.

«Эхо» вздрогнуло, возвращаясь к жизни. Корабль ринулся сквозь пространство как голодная акула. Палуба стратегиума погрузилась в привычный организованный беспорядок, когда офицеры и сервиторы исполняли свои боевые обязанности. Грохот и лязг рычагов смешивался с гомоном голосов и стуком пальцев по клавишам.

– Есть ли признаки крейсера Генезиса? – спросил Талос, сидя на главном троне. Оскальпированная луна на экране оккулуса являла собой жалкие руины, наполовину окруженные новым полем астероидов.

– Я засекла их, сир, – мастер ауспекса с влажным звуком втянула в легкие воздух. – Вывести изображение на гололит.

Сначала Талосу не удалось различить судно среди обломков. Гололит мерцал с привычной ненадежностью, одновременно отображая сотни целей. Зазубренный край луны резко изгибался с краю изображения. Пространство было заполнено каменными глыбами всех форм и размеров, а полупрозрачный туман обозначал осколки, слишком малые для сканирования.

Они были там. Стали заметны характерный раздвоенный нос корабля Астартес и отображающие стрельбу из орудия руны. Талос видел, как корабль на гололите маневрировал, внезапно оказавшись в самом сердце астероидного поля, разряжая орудия в окружавшие их глыбы, стремясь пробить себе путь к свободе. Он почти разочаровался, что их не уничтожило первым взрывом, но, по крайней мере, он был тому свидетелем.

– Не могу сдержать чувства гордости, – обратился он к экипажу. – Вы хорошо поработали, каждый из вас.

Дрейфовавшие в пространстве куски породы врезались друг в друга, разбиваясь в каменную крошку. Талос смотрел на гололитический дисплей, на котором несколько крупных обломков столкнулись с мигавшим кораблем. Примитивная программа визуализации не могла показать весь ущерб, причиненный ими.

– Дайте мне визуальное подтверждение.

Талос знал, что на сближение потребуется несколько часов, и ему пришла в голову идея скоротать время и увеличить свои шансы на победу над воинами Генезиса, оставшимися на борту.

– Выходите на связь с вражеским кораблем и сделайте так, чтобы из каждого вокс-репродуктора был слышен наш разговор.

Мастер вокса исполнила приказ. На мостике было тихо после отключения Вопля. Теперь он звенел от голосов, доносившихся с вражеского крейсера. На фоне монотонных голосов сервиторов звучал грохот бьющихся о корпус корабля обломков, и звучный, но запыхавшийся голос.

– Я – Эней, капитан «Мантии Диадемы». Я не собираюсь выслушивать ваши еретические насмешки и не поддамся на ваши искушения.

Слова космодесантника потонули в шуме взрыва и далеких криках.

– Я – Талос с боевого корабля «Эхо проклятия», и я не произнесу ни единой насмешки, а только истину. Ваша абордажная операция потерпела неудачу, как и ваше бегство от нашего возмездия. Наши гололиты транслируют, как вы умираете, в то время, пока мы ведем этот разговор. Если у вас есть, что сказать напоследок для потомков, говорите сейчас. Мы запомним ваши слова. Мы Восьмой Легион, и мы долго храним наши воспоминания.

– Грязные проклятые предатели! – протрещало в ответ.

– Похоже, он зол, – пошутил стоявший рядом офицер. Талос, не говоря ни слова, бросил взгляд на офицера и тот замолчал

– Талос? – снова прозвучал голос капитана.

– Да, Эней?

– Гори в аду, что ждет проклятых обманщиков.

Талос кивнул, хотя его оппоненту и не суждено было увидеть этот жест.

– Уверен, что так и будет. Но вы попадете туда раньше меня. А теперь умрите, капитан. Горите и пускай вас оплакивают за потраченную впустую жизнь.

– Я не боюсь жертвовать. Кровь мучеников питает Империум. Во имя Жиллимана! Честь и отва…

Связь оборвалась. На гололитическом дисплее руна, обозначавшая вражеский корабль в эпицентре суровой астероидной бури, погасла.

– «Мантия Диадемы», – возвестила мастер вокса, – потеряна со всеми душами на борту.

– Подведите нас ближе к полю обломков и уничтожьте то, что осталось, залпом носовых орудий.

– Да, господин.

Уставший и больной, Талос поднялся с трона.

– Вся наша беседа транслировалась по сети корабля? – спросил он.

– Да, господин.

– Хорошо. Пусть она вгоняет оставшихся в живых ублюдков Генезиса в уныние. Пусть слышат, как умирает их капитан и как полыхает их корабль.

– Господин, – начала мастер ауспекса. – Использовать торпеды…это был отличный план. Он прекрасно сработал!

Талос едва удостоил его вниманием.

– Как скажешь, Наллен, – он махнул ближайшему офицеру. – Котис. Мостик на тебе.

Названный офицер не отдал честь. Хозяева уделяли мало внимания подобным формальностям. Тем не менее, он не мог и помыслить о том, чтобы сесть на трон господина. Вместо этого он встал возле него, отдавая приказы тем, кто склонялся внизу.

Талос дошел до края стратегиума и взвалил труп Ксарла на плечи.

– Я ухожу хоронить моего брата. Вызывайте меня только в случае крайней необходимости.

Первому Когтю потребовался почти час, чтобы связаться с другими отделениями. Их путь по лабиринтам палуб «Эха» вел их из комнаты в комнату, тоннель за тоннелем. Иногда они проходили мимо толп рабов, слонявшихся без дела и скрывавшихся во тьме, в то время как в других помещениях кипела суетная активность слуг Легиона, занятых выполнением своих обязанностей. Младшие ремонтные бригады и группы чернорабочих составляли большинство. Некоторые из тех, мимо кого проходили воины, выглядели потрепанными после встречи с Орденом Генезиса, и у Сайриона было неприятное чувство, что в окончательных отчетах число жертв будет исчисляться тысячами.

Меркуциана посетила та же мысль.

– Они потрепали нас сильнее, чем Кровавые Ангелы на «Завете»

Сайрион кивнул. Вспоминая понесенные потери в ту ночь на Крите, он не имел желания стать свидетелем еще одной абордажной атаки. И все же, у «Эха» было достаточно человеческих ресурсов, чтобы компенсировать понесенные потери – на «Завете» же их не было.

Пока они шли, до каждого из них донесся по вокс-сети влажный мягкий клацающий звук: Узас снова облизывал зубы.

– Перестань, – пригрозил Сайрион.

Узас или не слышал, или ему было все равно. Шлем, украшенный отпечатком пятерни, даже не повернулся в сторону братьев.

– Узас, – Сайрион сопротивлялся желанию вздохнуть. – Брат, ты снова за свое!

– Хм??

Несмотря на разговор с Меркуцианом о предрассудках, Сайрион не считал себя мелочным. Однако Узас, беспрестанно проводивший языком по зубам, заставлял его скрежетать своими собственными.

– Ты опять облизываешь зубы.

Вариель вежливо откашлялся.

– Почему это вас так раздражает?

– Так делал примарх. После того как он заточил свои зубы до остроты, он постоянно облизывал их и губы как какое-то животное. Он часто ранил язык, делая это, и по губам растекалась кровь, от запаха которой мы сходили с ума.

– Как любопытно, – подметил апотекарий, – что кровь примарха производила эффект подобного рода. Никогда не питал зависти к вашему существованию в их тени, но звучит поистине увлекательно.

Остальные ничего не сказали, демонстрируя таким образом, как им хотелось обсудить это снова.

– Я чую запах кишок, – проворчал Узас, когда они вошли в другую комнату.

– Я чую Кровоточащих Глаз, – произнес Сайрион.

– Привет Первому Когтю – раздался голос сверху.

Они разом вскинули болтеры, целясь в потолок куполообразной комнаты. Сама по себе она пребывала в запустении и беспорядке, и признаки заброшенности попадались на каждом шагу. Склад снабжения или казарма для экипажа, догадался Сайрион. Четыре сгорбленные фигуры сидели на корточках на стропилах, еле различимые в лесу из цепей, свисавших с потолка, подобно лианам. Шесть воинов Генезиса болтались как поломанные марионетки на крюках грязных цепей. Броня каждого из них была вспорота в области живота – силовые кабели рассечены, многослойный керамит разбит и вскрыт когтистыми руками. Тела под броней были не менее изуродованы; потроха скользкими лентами стекали на палубу. С трех тел все еще капала кровь.

Вопреки инстинктам Сайрион опустил болтер. Эти выродки едва ли могли называться его братьями, но они были смертоносными убийцами, и боевой банде очень повезло заполучить их в свои ряды. Проблема состояла в том, чтобы удержать их в бою, в который они вступали. Как они утверждали, они всегда вступали в бой первыми – это было правдой. Тот факт, что они и выходили из него первыми, также был правдой.

– Вы были заняты, – произнес он. Несмотря на расстояние, он мельком увидел, что один из них был без шлема. Кровь покрывала его руки и ту часть лица, которую ему удалось рассмотреть, пока существо поедало органы подвешенных воинов. Пронизанная черными прожилками кровеносных сосудов кожа головы и неровные кости немедленно скрылись за традиционным скошенным шлемом, выполненном в виде кричащего демона.

– Трон Лжи! – выругался воин.

– Что? – спросил Меркуциан, понизив голос.

– Варп бьется в их крови сильней, чем я себе представлял.

Рапторы обменялись серией пощелкиваний и рыков, которые могли бы сойти за разговор в кругу стаи. Один из них зашипел на стоявших внизу Повелителей Ночи. Звук превратился в скрипучий хохот, искаженный воксом.

– Эта палуба чиста, Первый Коготь. Мы очистили её от стука сердец врагов, – раптор дважды мотнул головой на подергивавшейся шее. – Вы ищете Люкорифа?

Сайрион покачал головой.

– Нет. Мы направляемся к Залу Размышлений. Мы ищем Дельтриана.

– Тогда вам нужно искать Люкорифа. Он охраняет говорящего с машинами.

– Очень хорошо. Премного благодарны вам, – Сайрион указал братьям идти вперед. Первый Коготь обходил развешенные тела, стараясь держаться от них подальше. Кровоточащие Глаза никогда не любили, когда другие отрывали их от убийств и следовавшей за ними трапезы. Когда Первый Коготь прошел, один из рапторов включил двигатели своего прыжкового ранца и нырнул с потолка вниз, оставляя позади дымный след выхлопов, и погрузил когти в обнаженную плоть мертвого воина. Первый Коготь не обратил на него внимания и молча двинулся дальше.

Человек был человеком лишь в самом широком, в основном – в физическом смысле слова. Он не имел представления о том, что у него когда-то было имя, его разума хватало лишь на то, чтобы снова и снова переживать одно и тоже чувство мучения. Он существовал в двух состояниях, которые угнетенное сознание определяло как Оцепенение и Бичевание.

В моменты Оцепенения, которые могли растягиваться на целую вечность между Бичеваниями, он дрейфовал в молочно-белом тумане немощности, ничего не делая и ничего не зная, кроме бесконечной невесомости и вкуса солоноватых химикатов в легких и во рту. Единственное, что можно было расценивать как мысль – это слабое отдаленное эхо гнева. Оно не ощущалось как ярость, скорее это было неосознанное воспоминание о когда – то испытанном чувстве.

Когда начинались Бичевания, его захлестывал ураган боли. Гнев поднимался вновь, воспламеняя вены в голове как замыкающие силовые кабели. Он чувствовал, как размыкаются его челюсти, как рот без языка беззвучно кричит в обволакивающее его ледяное небытие. Пройдет время, и боль исчезнет, а с ней рассеется и ложный гнев.

Это происходило и сейчас. Человек, когда-то известный как принцепс Арьюран, управлявший титаном «Охотник в сером», дышал ледяной жидкостью из химической утробы, вдыхая раствор и выделяя нечистоты, когда его растерзанному телу наконец было позволено отдохнуть.

Люкориф из Кровоточащих Глаз стоял перед стеклянной колбой с измученным человеком. Он не любил стоять прямо, но некоторые вещи требовали более пристального изучения. Раптор постучал когтем по стеклу.

– Здравствуй, маленькая душа, – прошипел он, улыбаясь.

Тело внутри жизнеобеспечивающей емкости было сковано, его ноги были отрезаны ниже колен, а руки ампутированы выше запястья. Люкориф смотрел, как искалеченное тело извивается в жидкости, потерянное в одних ему ведомых внутренних муках, дрейфовавших в его затуманенном наркотиками разуме.

– Не прикасайся к стеклу, – неподвижный голос Дельтриана, тем не менее, передавал его осуждение.

Люкориф дважды содрогнулся, дергая скрытой шлемом головой.

– Я ничего не разобью.

– Я не просил тебя ничего не разбивать, я попросил тебя воздержаться от прикосновений к стеклу.

Раптор издал каркающий жалобный вой и опустился на четвереньки. Он посмотрел, как пыточные иглы вынимаются из висков пленника, и обратил свое внимание на техноадепта.

– Значит, вот как вы сделали Вопль.

– Да.

Хромированное лицо Дельтриана было скрыто под капюшоном, когда он отключал генераторы подаваемых в жизнеобеспечивающую емкость болевых импульсов.

– Пленник был подарком от Первого Когтя. Они вырвали его из трона в кабине титана.

Люкориф не слушал. Он мог сам легко восстановить детали. По правде говоря, Вопль очаровывал его: сделать сканнеры вражеского судна бесполезными, наводнив их передаваемым по воксу потоком искаженного мусорного кода. Подобная технология была достаточно редкой, но все же исполнимой одним из сотни способов, при использовании нужных материалов настоящим гением. Но взращивать электронные помехи из страданий единственной души, пропускать органическую агонию через системы корабля и использовать её для выведения врага из строя – лидеру Кровоточащих Глаз это казалось поэтичным, и он оценил это поистине высоко.

Снова постучав по стеклу и издав низкий, совершенно не похожий на смех рык, он спросил.

– Сколько в твоем мозгу осталось живой плоти?

Дельтриан замер, приподняв над клавишами консоли свои многосуставчатые пальцы.

– Я не вижу поводов и не желаю обсуждать это. Почему ты спрашиваешь?

Люкориф склонил демонический шлем – маску к амниотической колбе.

– Вот поэтому. Это сотворила не холодная логика. Нет, это творение сознания, которое понимает боль и страх.

Дельтриан колебался, не уверенный, стоит ли ему записать слова раптора как комплимент. Это всегда было сложно, когда дело касалось Кровоточащих Глаз.

Лязг гидравлики открывшихся дверей избавил его от необходимости отвечать на вопрос. В проеме показались силуэты четырех фигур, выделявшиеся в красном свете аварийного освещения.

– Привет, – произнес Сайрион.

Зал Размышлений больше походил на музей, нежели на мастерскую, и в его стенах Дельтриан был повелителем всего того, что исследовал.

Некоторое время Сайрион смотрел, как он отдавал распоряжения в бинарном коде своим слугам, направляя их усилия на неведомые проекты. Повелитель Ночи мерил шагами комнату, игнорируя суету закутанных в длинные одежды адептов и галдящих сервиторов. Его взгляд упал на ремонтировавшееся оружие и на прикованные цепями к стенам саркофаги великих дредноутов, в которых содержались призраки Легиона, ожидающие пробуждения целую вечность.

На последнем из этих бронированных гробов красовалось выполненное в полированном золоте изображение триумфатора Малхариона, показывавшее его таким, каким он был при жизни. Он стоял, держа в руках шлемы двух имперских чемпионов, перекрещенный лучами восходящей луны над самыми бастионами Терры.

– Ты, – Сайрион повернулся к стоявшему рядом адепту.

Слуга Механикум склонил скрытую капюшоном голову.

– Мое имя Лакуна Абсолют, сир.

– Как идет процесс пробуждения военного мудреца?

– Битва прервала наши ритуалы, сир.

– Конечно, – произнес Сайрион, – извини.

Он пересек комнату и подошел к Дельтриану.

– Талос приказал нам обеспечить твою защиту.

Дельтриан не отрывался от консоли. Его хромированные пальцы щелкали по клавишам.

– Я не нуждаюсь в защите. Более того, согласно докладам от Когтей, противостояние захватчикам закончилось.

Сайрион слышал эти вокс-отчеты. В них говорилось не совсем то.

– Похоже, ваше утверждение не совсем точно, уважаемый адепт.

– Но ведь военные действия практически завершены.

Сайрион заулыбался.

– Ты раздражен и пытаешься этого не показывать. Скажи почему.

Дельтриан разразился полной раздражения тирадой машинного кода.

– Изыди, воин. Многие запросы тяготеют к моему времени, а мое внимание ограничено.

Сайрион рассмеялся.

– Это потому что на твои просьбы о помощи никто не отозвался? Мы вели бой, уважаемый адепт. Если бы у нас было время побродить по корпусу корабля с вами, уверяю, мы бы исполнили то, о чем вы просили.

– Моя работа была жизненно важной. Было необходимо произвести ремонт. Если бы мы вступили в космическое сражение с вражеским крейсером…

– Но мы не вступили, – возразил Сайрион. – Не так ли? Вместо этого Талос разнес вдребезги луну. Шикарная демонстрация превосходящей мощи! Примарх заливался бы хохотом, наслаждаясь каждым моментом.

Дельтриан деактивировал вокабулятор, пресекая возможность ответа, основанного на всплесках эмоций. Он еле заметно кивнул в знак подтверждения, что слышит слова воина, и продолжил работать.

Люкориф, дежуривший у пыточной емкости, подал голос.

– Неважно. Я ответил на его зов.

Сайрион и остальные воины Первого Когтя повернулись к раптору.

– Разумеется, после того, как вы сбежали, как оголтелые, оставив нас сражаться в одиночку.

– Хватит ныть, – голова раптора дернулась на шейных сервоприводах. – Вы выжили, разве не так?

– Нет, – ответил Сайрион. – Не все из нас.

Он работал в одиночку, перемазанный кровью брата.

– Талос, – прозвучал голос по воксу, но он проигнорировал его, не поинтересовавшись даже, кому он принадлежал.

Извлекать геносемя было несложно, но требовало определенной степени деликатности и эффективности, к тому же процесс протекал гораздо легче при использовании надлежащих инструментов. Не единожды за последние годы Талос повреждал органы генного семени в разгаре битвы, вырезая их из трупа своим гладием и выдирая голыми руками. Отчаянные времена вынуждают прибегать к отчаянным мерам.