Текст книги ""Военные приключения-2". Компиляция. Книги 1-18 (СИ)"

Автор книги: Аркадий Вайнер

Соавторы: Аркадий Адамов,Владимир Востоков,Вадим Кожевников,Александр Лукин,Алексей Азаров,Эдуард Володарский,Егор Иванов,Иван Головченко,Владимир Волосков,Валерий Барабашов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 186 (всего у книги 357 страниц)

В отдельной папке у Беккерта хранился документ, который не был известен ни Мюллеру, ни Гейдриху.

Он обнаружил его в русском посольстве, когда после начала войны, после одиннадцатидневной блокады, гестапо наконец получило доступ в здание.

Все секретные документы сотрудники русского посольства, конечно, успели уничтожить, но в баках для мусора имелись кое-какие клочки изорванных бумаг. То, что Беккерт обнаружил, принадлежало, наверное, одному из ведущих работников советского посольства и больше всего напоминало дневниковую запись. Старшему криминальному советнику удалось склеить и прочитать всего одну цельную страничку.

Запись была сделана 22 или 23 июня. Во всяком случае, сразу же после начала военных действий. Сотрудник советского посольства писал следующее:

«В глубине огромного кабинета за письменным столом сидел Риббентроп в будничной серо-зеленой форме. Когда советский посол вплотную подошел к письменному столу, министр встал, молча кивнул головой, подал руку и пригласил пройти за ним в противоположный угол зала за круглый стол. У Риббентропа было опухшее лицо пунцового цвета и мутные, как бы остановившиеся, воспаленные глаза. Он, видимо, основательно выпил. (Строчки эти Беккерт подчеркнул.) Спотыкаясь чуть ли не на каждом слове, Риббентроп принялся довольно путано объяснять, что германское правительство располагает данными относительно усиленной концентрации советских войск на германской границе. Игнорируя тот факт, что на протяжении последних недель советское посольство по поручению Москвы неоднократно обращало внимание германской стороны на вопиющие случаи нарушения границы Советского Союза немецкими солдатами и самолетами, Риббентроп заявил, будто советские военнослужащие нарушили германскую границу и вторглись на германскую территорию, хотя таких фактов в действительности не было.

Риббентроп пояснил, что он кратко излагает содержание меморандума Гитлера, текст которого он тут же нам вручил.

Затем Риббентроп принялся нас уверять, что эти действия Германии не являются агрессией, а лишь оборонительными мероприятиями. Вот его буквальные слова: «Фюрер поручил мне официально объявить об этих оборонительных мероприятиях».

Советский посол встал. Прежде чем уйти, он сказал: «Это наглая, ничем не спровоцированная агрессия. Вы еще пожалеете, что совершили разбойничье нападение на СССР. Вы еще жестоко поплатитесь».

Посол повернулся и направился к выходу. Риббентроп при этих словах сразу утратил напыщенный вид, который тщился все время сохранить. Семеня, он поспешил за нашим послом и почти шепотком, скороговоркой заговорил о том, что он лично был против этого решения, но ему не удалось убедить фюрера.

«Передайте в Москве, что я был против» – эти слова он почти выкрикнул, когда мы уже были в коридоре, покинув кабинет».

«Передайте в Москве, что я был против» – тоже было отчеркнуто красным карандашом.

Беккерт перечитал документ и спрятал его в несгораемый шкаф. Зачем он его хранил? Почему не передал Мюллеру? Воспользуется ли когда-нибудь старший криминальный советник как сотрудник политического сыска этим документом, он не знал. Но речь в документе шла о таком высокопоставленном лице третьего рейха, что лучше всего пока никому его не показывать.

Кое-что Карл Беккерт имел и на фюрера. Но это, конечно, он не мог доверить бумаге. Это он хранил в памяти.

Глава седьмая

– Знаешь, Эрвин, нам опять привезли эти вонючие консервы. От одного их вида меня уже тошнит. Вилли наверняка сейчас жрет настоящую свиную колбасу и шпиг на Украине, а мы тут сидим и киснем, – с этими словами фельдфебель Ранге вошел в комнату отдыха операторов.

Ефрейтор Шумахер собирался на очередное дежурство.

– Ну что ты молчишь? Тебе не надоели эти консервы?

– Надоели, – односложно ответил Шумахер.

– Вообще нам крепко не повезло, что мы застряли в рейхе, – продолжал фельдфебель. – Наверняка после победы участникам восточной кампании будут давать на Украине по большому куску жирной земли. Мне говорили, что земля на Украине, как масло. Когда вымажешь в ней руки, их трудно отмыть… Ты хотел бы получить кусок земли на Украине, Эрвин?

– А зачем она мне?

– Интеллигент! – презрительно фыркнул фельдфебель. – Если ты не знаешь, что делать с землей, взял бы управляющего, получил бы полсотни восточных рабочих, сидел бы дома. – И фельдфебель неожиданно засмеялся. – Сидел бы подсчитывал доходы! Вот когда пригодилась бы тебе твоя математика…

– Ты знаешь, Франц, меня это мало интересует.

Ефрейтор Шумахер не был подчиненным фельдфебеля Ранге. Оба они служили на пеленгаторной станции дальнего слежения и были в одинаковой должности – операторами, поэтому Шумахер мог себе позволить обращаться к Ранге по имени и на «ты».

– Эрвин, зачем ты тогда живешь? – удивился Ранге.

– На этот вопрос ответить не так просто, как ты думаешь.

– А по-моему, нет ничего проще, – разглагольствовал фельдфебель. – Жизнь дана человеку для того, чтобы он жил. Жил! Понимаешь? А вот эта жизнь, которой мы сейчас живем, разве это жизнь?

– Сейчас война, Франц…

– Да, война… Но когда мы стояли во Франции – тоже была война… Я вот уверен, что сейчас Вилли наверняка…

– А ты знаешь, сколько уже раненых с Восточного фронта в Кюлюнгсборне? – перебил Шумахер своего товарища.

– Что, много? Ты опять был там у своей зазнобы?

Эрвин промолчал. Он подумал о Микки, и сладостное ожидание предстоящей встречи с ней охватило его…

Он не хотел бы очутиться сейчас во Франции. Ничего не скажешь: красивая страна. Хорош Париж. Говорили, что особенно он великолепен по вечерам, когда Елисейские поля были буквально залиты светом. Но в этой стране он чувствовал себя чужим и никому не нужным. От своих товарищей солдат его отделяла стена образования. Когда началась война, Шумахер учился на пятом курсе физико-математического факультета Берлинского университета, а его товарищи по службе хорошо знали только правила арифметики.

Эрвин в университете изучал французский и понимал, что говорят о них, немцах, французы. Ничего хорошего, разумеется. Это объяснимо: они пришли как завоеватели. Но когда не понимаешь, что о тебе говорят конкретно, это одно, а когда понимаешь – совсем другое.

Когда он попытался одной приглянувшейся ему молодой француженке объяснить, что он не такой, как все, она слушать его не захотела. О том, чтобы обнять, поцеловать, приголубить, не могло быть и речи. Все это оказалось враки, что француженки так доступны. Может быть, до войны… Но до войны Эрвин не успел побывать в Париже.

Товарищи затащили его в парижский бордель – там тоже ничего хорошего. Машины, а не женщины! Такие же, как в соответствующих заведениях в Германии.

Другое дело медсестричка Микки. Он давно, еще в университете, слышал от своего товарища, что медички особенно хороши для любовных забав. У товарища была медичка. Но тогда он думал, что его друг преувеличивает: каждый мужчина любит прихвастнуть. Теперь он убедился, что товарищ был прав. Во всяком случае, Микки превзошла все его ожидания. Он сейчас только подумал о Микки, увидел ее в своем воображении в белоснежном, хрустящем от крахмала наряде медсестры, и его охватил сладкий озноб.

Нет, он не хотел бы оказаться на месте Вилли, который служил вместе с ними во Франции, а в июне сорок первого года был откомандирован на Восток.

Сначала там все вроде шло гладко. И в июне, и в июле… Но сейчас?.. Даже газеты пишут об упорных сражениях. Да что там газеты! Он сам – очевидец. В Кюлюнгсборн, куда ему изредка удается вырываться к Микки, валом валят с Восточного фронта раненые.

Пансионаты и отели этого курортного городка на Балтийском море, почти пустовавшие в сороковом и в первой половине сорок первого года, стали быстро заполняться.

В последнее их свидание Микки была так загружена работой, что смогла прибежать к нему с ночного дежурства только на полчаса…

– Вы уже готовы, Шумахер? – В комнату отдыха вошел начальник станции лейтенант Кизельринг.

Эрвин вскочил:

– Так точно, господин лейтенант!

– Тогда желаю поймать сегодня еще одного «сверчка».

Меткое словцо, которым окрестил фельдфебель Ранге тайные передатчики, прижилось. «Сверчки» вдруг активизировались, как только началась война с Россией. Ранге одному из первых на станции удалось поймать тайный передатчик. Но он быстро его упустил и потом оправдывался:

– Разве его удержишь, господин лейтенант? Он как сверчок: цвир, цвир! В одном месте. Подойдешь к нему, а он уже из другого угла: цвир, цвир!..

В ловле «сверчков» больше всего везло Шумахеру.

– Он их высчитывает алгебраически, – с завистью говорил Ранге, коверкая язык редко произносимым словом.

Лейтенант Кизельринг был доволен ефрейтором Шумахером. Он смог уже доложить в центральный III отдел радиоперехвата – абверфунк – о нескольких тайных передатчиках, обнаруженных его станцией, и успел получить за это награду.

В свою очередь, Кизельринг старался поощрять ефрейтора: он часто давал ему не только увольнительные, но и свой мотоцикл «Цундап», который мог за час домчать до Кюлюнгсборна «математика», как про себя именовал лейтенант толкового ефрейтора.

Шумахер заступил на дежурство в 20.00.

Пожелав спокойной ночи своему товарищу, которого он сменил, Эрвин уселся за пульт. Привычным жестом надел наушники и стал вертеть ручки настройки. Предстояло многочасовое дежурство. Искать в хаосе радиосигналов позывные тайных передатчиков было совсем не простым делом.

Свое дежурство Шумахер начал с того, что «мазнул» по эфиру. Он и до войны увлекался радиоделом и подолгу любил сидеть за приемником. Самая хорошая музыка начиналась после полуночи. Вот Париж… Вот Брюссель, а вот Варшава…

Слушая музыку, поглядывая на зеленый глазок настройки своего телефункена, Эрвин представлял себе богатые рестораны в европейских столицах и ночную жизнь, которая там бурлила и пенилась, по его понятиям, как шампанское!

Теперь, когда началась война, другое дело.

Парижская станция передавала какие-то правила, введенные немецким комендантом.

Диктор Би-би-си тоже что-то бубнил.

«Национал-социалистская Германия стоит как утес среди разбушевавшейся стихии…» – это Берлинская широковещательная… Доктор Геббельс упражняется в красноречии…

Только София передавала легкую музыку.

Эрвин «скользнул» по эфиру на восток, на Москву. Но сначала наткнулся на мощный радиоузел связи главной ставки фюрера, которая находилась, как слышал Эрвин, где-то в Восточной Пруссии.

Тут сам черт ногу сломит: одновременно работали десятки передатчиков, извергая в эфир колонки цифр и знаков, понятных только тем, кто шифровал эти радиограммы…

А вот и Москва… До войны русское радио часто передавало песни. Многие песни нравились Эрвину своей мелодичностью.

Теперь почти всегда, когда Эрвин настраивался на Москву, русские говорили, говорили и говорили…

А вот это та самая станция… По расчетам Шумахера, она должна была находиться где-то рядом с Москвой. Станция мощная, хорошо прослушиваемая по всей Европе. Работает на разных шифрах. Иногда передает только короткий сигнал ОВВ. Что бы это могло означать?

Шумахер любил свое дело, и время текло незаметно.

Светящиеся стрелки на циферблате показывали уже второй час ночи.

Эрвин настроился на определенный пеленг и стал шарить в диапазоне коротких волн от 20 до 50…

Ага… Вот он снова поймал его… Работает хорошо, классно…

Эрвин схватил карандаш и стал быстро записывать… Ушел. Ушел на другую волну… Пока он его найдет, пройдет какое-то время, и в шифровке, которую и так не могут дешифровать лучшие специалисты функабвера, образуется разрыв, пробел… Вот он снова поймал его. Шумахер еще успел записать колонку букв и цифр и последний сигнал Пэ-Тэ-Икс. Конец передачи.

Ефрейтор тотчас крутнул ручку настройки на Москву, на ту самую станцию, и поймал мощный сигнал ОВВ…

Так было уже в третий раз. Это не может быть случайным совпадением.

Еще в сентябре Шумахер засек чужую станцию на линии Тулуза – Женева.

С тех пор он стал охотиться за этой станцией. Но ему редко удавалось ее поймать: радист, видно, постоянно менял время и волны, на которых работал.

Все же, поймав эту станцию еще несколько раз, Шумахер исключил Тулузу: сигнал станции был такой мощности, что Тулуза отпала. Станция находилась примерно на тысячекилометровом расстоянии. А это почти совпадало с Женевой.

Свои наблюдения он тогда же доложил лейтенанту Кизельрингу и, конечно, в награду получил а увольнительную на 24 часа, и мотоцикл…

Вот и сегодня ему есть что доложить начальнику станции. Тайный передатчик, работающий в Женеве, вещает на Москву. А отзыв русской станции – ОВВ – означает – передача принята.

Глава восьмая

Начальник Главного управления имперской безопасности Рейнгард Гейдрих тайные передатчики, активизировавшие свою работу с началом войны в России, называл «пианистами».

После двадцать второго июня служба радиоперехвата засекла сразу несколько новых передатчиков. Несомненно, они были связаны с русскими.

Русская разведка, лишенная теперь возможности пользоваться связными, должна была перейти к единственной оставшейся форме связи – радио.

Выслушав соображения Гейдриха, рейхсфюрер СС Гиммлер спросил:

– И много оказалось этих… «пианистов»?

Гейдрих назвал число.

– Ого! Целая капелла…

– «Красная капелла»[42], рейхсфюрер…

– Да, да… И кому вы думаете поручить это дело? Может, Канарису?

– Я бы не делал этого, рейхсфюрер.

– Вы не доверяете адмиралу? Вы ведь, кажется, служили с ним на крейсере «Берлин»?

– Да, мы служили вместе. И тем не менее…

– У вас есть доказательства? – перебил Гиммлер.

– Адмирал вне подозрений… Но люди из его ближайшего окружения не внушают мне доверия.

– Кто именно?

– Полковник Остер.

– У вас есть факты?

– Я недавно узнал, что тайна рейха – день, когда наши войска должны были перейти границу Голландии, был известен голландскому правительству.

– Откуда это известно вам?

– От бывшего начальника голландской секретной службы.

– Где он сейчас?

– Сидит у нас в лагере.

– Ну а при чем здесь Остер?

– Остер был дружен с военным голландским атташе полковником Сасом…

– Ну, мало ли кто с кем дружен… Вы ведь с Канарисом тоже друзья, – пустил шпильку Гиммлер, но Гейдрих сделал вид, что не воспринял этой колкости, и продолжал:

– Накануне того дня, когда в Гаагу ушла шифровка, Остер встречался с Сасом.

– Ну, это уже кое-что, – проговорил озабоченно Гиммлер. – Пожалуй, вы правы. Канарису не стоит поручать это дело. Фюрер в последнее время им недоволен. Когда недавно зашла речь об адмирале, фюрер перебил меня: «Канарис! Канарис!.. Я не хочу слышать этого имени… По тем данным, которые он предоставил мне перед началом восточной кампании, у русских уже не должно остаться ни одной боеспособной дивизии…» Кстати, Гейдрих, вы ничего пока не говорите фюреру о «пианистах». Не надо его пока волновать. Он и так в последнее время сильно нервничает… Доктор Морелль сказал мне, что боли в желудке у фюрера явно невралгического характера… Так кому вы хотите поручить это дело?

– Шелленбергу.

– Что ж… Решение верное. Вальтер справится.

* * *

Единственный человек, которого побаивался Вальтер Шелленберг, был обергруппенфюрер СС Рейнгард Гейдрих. Фюрер занят большой политикой. По положению он стоит от него на значительном расстоянии. К тому же Гитлер хорошо знает, что Шелленберг верно служит ему.

Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер благоволил к Шелленбергу, тот был его доверенным лицом.

Начальник государственной тайной полиции Мюллер был человеком неглупым, знающим свое дело, но не ему, мужлану, «башмаку», состязаться с интеллектуалом Шелленбергом.

Его непосредственный начальник Рейнгард Гейдрих был единственным человеком, которого следовало опасаться.

Проницательность Гейдриха вызывала зависть у Шелленберга. Шелленберг знал, что у Гейдриха есть досье на него, как есть досье на других высокопоставленных лиц рейха. Даже на Гиммлера.

Гиммлер тоже знал об этом и сам однажды сказал своему любимцу Шелленбергу:

– Это цепной пес. В своем старании выслужиться этот человек не пощадит никого. Но у цепи два конца, и один – в моей руке. Честолюбивым планам Гейдриха никогда не сбыться. Человек, у которого в жилах есть еврейская кровь, не может в рейхе претендовать на большее положение, чем то, которое он занимает. А что касается усердия… Что ж, пусть усердствует. Пусть действует на страх врагам рейха.

Шелленберг не хотел бы встать на пути такого человека, как Гейдрих, и не завидовал Канарису.

Гейдрих давно намеревался подчинить себе абвер – военную разведку и контрразведку – и плел сети, куда рано или поздно должен попасть хитроумный адмирал.

Сначала Шелленберг думал, что это просто интриги, но потом убедился, что в абвере действительно что-то нечисто.

Но пусть этим занимается Гейдрих. У Шелленберга своих забот достаточно.

Он был самым молодым генералом СС. В начале войны ему исполнилось тридцать два года. Он возглавлял VI Отдел РСХА (Главного управления имперской безопасности). В его руках находились все зарубежные связи, вся политическая разведка. Контрразведка тоже подчинялась ему.

Человек достаточно образованный, владеющий языками, изворотливый, он был белой вороной в СС.

Он знал, что товарищи за глаза называют его «мартовской фиалкой». Вальтер Шелленберг вступил в национал-социалистскую партию в марте тридцать третьего года, то есть после прихода Гитлера к власти. Прозвище это приклеил ему Гейдрих. «Мартовская фиалка»! Из этого следовало, что он не принадлежал к когорте старых борцов, начинавших с Гитлером.

Ну что ж… Пусть он будет «мартовской фиалкой»… Еще неизвестно, как повернется война… Не будет ли тогда это поставлено ему в заслугу?..

Вот чего боялся Шелленберг! Мыслей! Своих собственных мыслей, о которых, не дай бог, узнает Гейдрих.

Иногда Шелленбергу казалось, что Гейдрих умеет читать мысли. Мистика, конечно. Но обергруппенфюрер нередко задавал такие неожиданные и каверзные вопросы, что от них дух захватывало.

Шелленберг и Гейдрих сидели в удобных креслах за небольшим столиком в кабинете начальника Главного управления имперской безопасности.

То, что они расположились не за служебным огромным столом, а вот так, по-домашнему, в креслах, а на столике стояли бутылки «Камю» и кофе, должно было придавать их беседе полуофициальный, доверительный характер.

– Может, еще рюмочку?.. – спросил Гейдрих.

– Спасибо. Вы же знаете, обергруппенфюрер… Печень и желудок… Я, к сожалению, лишен с детства многих радостей жизни…

– Так вот, Вальтер. Я решил это дело поручить вам. Вопрос согласован с рейхсфюрером. Вы будете осуществлять общее руководство. Я бы сам занялся этим делом, но меня сейчас прежде всего беспокоит безопасность фюрера.

– Неужели это так серьезно, обергруппенфюрер?

– Вы же знаете, Вальтер, – не отвечая прямо на вопрос, продолжал Гейдрих, – наш генеральный штаб – клубок змей. Там есть люди Секта, Бломберга, Фрича… А ведь этих людей фюрер отстранил от командования армией, и они, конечно, недовольны. Больше того, они ненавидят фюрера и что-то замышляют…

– А куда же смотрит адмирал Канарис? Ведь это же по его ведомству – военные.

– Адмирал – мой друг! Но он слишком доверяется своим подчиненным. А они, вместо того чтобы вести расследование с тщательностью полицейских ищеек, занимаются совсем не тем, Вальтер. Совсем не тем, – повторил Гейдрих.

«Надо будет шепнуть об этом при случае Канарису», – подумал Шелленберг. Он совсем не хотел, чтобы Гейдрих быстро свалил адмирала и его власть распространилась бы на огромный аппарат абвера.

– Вот почему я должен позаботиться о безопасности фюрера, – закончил Гейдрих. – Что касается «Красной капеллы», то по этому делу мы пока располагаем немногим. Наши радисты засекли ряд тайных передатчиков: в Берлине, Брюсселе и в Швейцарии. С Берлином и Брюсселем – проще. Найдите несколько хороших старых полицейских ищеек, и они сделают это дело. Разумеется, вам будут выделены отряды пеленгаторов ближнего действия. Я прикажу снабжать вас информацией пеленгационным станциям дальнего слежения в Штутгарте, Страсбурге, Нюрнберге, в Кранце и в Кюлюнгсборне. Нашим дешифровальщикам удалось прочитать две радиограммы берлинской радиостанции. Информация эта могла идти только от ближайшего окружения Геринга. Так что обратите особое внимание на министерство авиации и штаб ВВС. К сожалению, берлинский «пианист» вскоре переменил шифр, а потом и место… Вы понимаете, что затеряться в таком городе, как Берлин, несложно. Когда мы стали подбираться к нему на новом месте, он умолк. Все это наводит на мысль, что у них есть свои люди в отделе радиоперехвата. Следовательно, зона наших поисков расширяется. Нужно раскинуть большую сеть… Ну, не мне вас учить…

Что же касается Швейцарии, то я прошу вас заняться этим лично.

Пеленгаторы дальнего действия засекли там две радиостанции. Нам пришлось послать отряды пеленгаторов ближнего действия к границам Швейцарии, чтобы прощупать эту страну с двух сторон: с немецкой и французской. Установлено, что один передатчик находится в Женеве, другой – в Лозанне.

Но Швейцария – нейтральная страна, и как их там достать – вам придется поломать голову.

Брюссельский «пианист»… У меня такое ощущение, что он связан с Берлином. Те люди, которые будут заниматься берлинскими «пианистами», пусть займутся и брюссельскими.

– Обергруппенфюрер, могу ли, если понадобится, привлечь к этому делу и людей Мюллера? – спросил Шелленберг.

– Можете брать кого угодно, Вальтер. Держите меня и рейхсфюрера Гиммлера в курсе дела.

* * *

Значит, Гейдрих будет заниматься генералами…

Шелленбергу тоже было кое-что известно о «генеральских заговорах», которые начиная с тридцать седьмого года следовали один за другим.

Но, по данным Шелленберга, это не были настоящие заговоры. Это была болтовня старых генералов, которых Гитлер пугал своей авантюристической политикой. Генералы хотели того же, что и Гитлер: усиления вермахта, вооружений и, конечно, захвата чужих земель. Но вмешательство во все дела Гитлера, бывшего ефрейтора, шокировало их. Гитлер действовал не по правилам академической военной игры, а «по интуиции», как он сам говорил.

Генералы ругали фюрера последними словами, но, как только он добивался победы, спешили к нему с верноподданническими заявлениями… Обо всем этом Шелленберг знал. Что же изменилось теперь? В связи с провалом блицкрига на Восточном фронте генералы снова зашевелились?

Ну что ж, пусть Гейдрих занимается генералами. Может, он на этом сломает себе шею.

* * *

Шелленберг пришел в свой кабинет и достал из сейфа желтую папку. В этой папке были списки лучших криминалистов Германии.

Он не любил сидеть за служебным столом и расположился в глубоком, удобном кресле у окна. Налил себе содовой. Запил таблетку. От рюмки «Камю» у него заныла печень и был неприятный привкус во рту.

Шелленберг раскрыл папку и стал листать списки.

Паннвиц. Против этой фамилии он поставил птичку. Штрюбинг. Копков, Берг, Беккерт. По поводу Беккерта надо было договориться с Мюллером.

Так как Шелленберг проводил большую часть своего рабочего времени в этом кресле, то на столике возле него стояли телефоны, спаренные с теми, что были на его рабочем столе.

Он поднял трубку красного внутреннего телефона.

– Послушай, дружище, мне нужен твой Беккерт…

– Кроме гадости, от тебя никогда ничего не услышишь, – ворчливым тоном проговорил Мюллер. – Зачем тебе Беккерт?

– Он же у тебя специалист по коммунистам?

– С каких это пор ты стал заниматься коммунистами?.. Мало тебе всей Европы…

– Европы мне вполне достаточно. Но, к сожалению, коммунисты есть не только в Германии.

– Тогда Беккерт не подходит, – перебил Мюллер. – Он у меня специалист только по Германии…

– А мы с ним как раз начнем с Германии…

– У тебя что, мало своих людей?

– Дружище, все знают, что лучшие криминалисты у тебя…

– Но Беккерт болен, – все еще не соглашался начальник гестапо.

– Болен? Чем?

– У него что-то с горлом…

– И это ты называешь – болен? А разве я не болен? А твое давление? Разве время нам всем сейчас болеть?..

На другом конце провода помолчали.

– Ты уже, конечно, говорил об этом с Гейдрихом? – спросил наконец Мюллер.

– Ты догадлив, дружище. Это приказ и Гейдриха, и рейхсфюрера…

– Чего же ты тогда мне голову морочишь! Когда тебе прислать Беккерта?

– Хорошо было бы прямо сейчас.

Мюллер, ничего не ответив, повесил трубку. «Сейчас пришлет», – решил Шелленберг.

* * *

– Садитесь, Беккерт. Сегодня чертовски холодно. Что-нибудь выпьете?

– Благодарю, бригадефюрер. Но у меня горло…

– А что у вас с горлом? Вы давно показывались врачам?

– Давненько.

– И что вам тогда говорили врачи?

– Хронический катар.

– Ну, с этим можно прожить сто лет. Группенфюрер Мюллер вам сказал, что вы переходите теперь в мое распоряжение?

– Так точно, бригадефюрер.

– Понимаете, Беккерт, в Берлине и Брюсселе появились тайные передатчики. Есть все основания считать, что они красные. А вы ведь у нас специалист по красным. Если мне не изменяет память, в двадцатые годы, еще во времена Веймарской республики, вы вели наблюдения даже за нашим фюрером.

Беккерт невольно покраснел: «Все знает».

– Такая у меня служба, – скромно ответил старый полицейский комиссар.

– Вы, конечно, располагаете сведениями о коммунистах, которые не сидят за решеткой или находятся на нелегальном положении?

– Кое-что у меня, конечно, имеется, бригадефюрер.

– Что именно?

– В Берлине красные выпускают листовки и прокламации. Подписывают они их «Внутренний фронт». Несколько месяцев назад я выпустил одного коммуниста. Мы его подвели под закон о помиловании. Я знал этого человека давно. Он не из тех, кто может одуматься и прекратить борьбу. Однако несколько месяцев он вел себя тише мыши. Я был терпелив, и мое терпение вознаграждено. Он навел меня на след некоего Реннера. На самом деле это не Реннер, а Гуддорф. Коммунист. Я приказал следить за Гуддорфом.

Он опытный конспиратор, и пока мне не удалось найти тайную типографию. Но совсем недавно меня заинтересовал один звонок. Гуддорф звонил обер-лейтенанту Харро Шульце-Бойзену. Я навел справки об обер-лейтенанте. Он известен рейхсмаршалу Герингу и служит в его штабе…

– Где, вы сказали, – в штабе Геринга?

– Да, в штабе Геринга. И вот я подумал: что может быть общего у коммуниста с обер-лейтенантом Шульце-Бойзеном?

– А о чем они говорили? – Шелленберг не мог сдержать охватившего его нетерпения.

– В том-то и дело, что из разговора я ничего не понял.

– И что же дальше? – подгонял Шелленберг.

– Пока ничего особенного. Гуддорф больше не звонил. Но я решил установить круг знакомых обер-лейтенанта. Это очень разные люди. Писатель Гюнтер Вайзенборн, Арвид Харнак – старший правительственный советник имперского министерства экономики, супруги Кукхоф. Грета Кукхоф работает в отделе расовой политики национал-социалистской партии и имеет доступ к служебным документам.

– Это очень интересно. Продолжайте за ними слежку и ведите систематическое подслушивание телефонных разговоров.

Шелленберг перехватил снисходительный взгляд Беккерта.

– Конечно, бригадефюрер, я это делаю.

– Ну и что?

– Пока ничего. Они договариваются о встречах. Часто пользуются яхтой, которая стоит в Варнемюнде, и совершают прогулки по Балтийскому морю.

– А вы не пробовали…

– Пробовал, – вставил Беккерт. – Мои люди хотели установить звукозаписывающий аппарат на яхте, но с нее буквально не спускает глаз один моряк. Он служит обер-лейтенанту.

– Обратите, Беккерт, особое внимание на Шульце-Бойзена. Есть сведения, что именно из министерства авиации идет утечка секретной информации.

– Будет сделано, бригадефюрер.

– А теперь, Беккерт, мне нужно, чтобы вы пару человечков послали в Швейцарию.

– В Швейцарию?

– Да. Там тоже обнаружены тайные красные передатчики. Пусть эти людишки выдают себя за политэмигрантов, антифашистов. Именно в этой среде нам следует искать пособников красных. Я надеюсь, у вас найдутся такие люди?

– Найдутся.

– Я не буду с ними говорить. Я почему-то не люблю провокаторов. Поговорите с ними сами. У вас это лучше получится. Запомните, что среди политэмигрантов есть не только мужчины, но и женщины. На них тоже надо обратить внимание.

– Будет сделано, бригадефюрер.

– Я не ошибся в вас, Беккерт. – Шелленберг лестью решил привязать к себе нового помощника. – Не хотите ли вообще перейти работать ко мне? Я не жду от вас немедленного ответа. Но я вам советую подумать. Группенфюрер Мюллер все равно не даст вам ходу. Он вам завидует и потому столько лет держит на вторых ролях… Вы ведь всего-навсего до сих пор гауптштурмфюрер… А пока, Беккерт, я делаю первый шаг на пути к нашей дружбе. Я представлю вас рейхсфюреру СС. Вы же ему не представлены?

– Никак нет, бригадефюрер.

– Ну вот видите! Такой хороший работник, а рейхсфюрер СС не знает вас… Как только подберете людишек для Швейцарии, пошлю вас к Гиммлеру с докладом. Кстати, покажитесь личному врачу рейхсфюрера доктору Керстену. Это – маг, чародей. Это не то что костоломы из районной поликлиники, с которыми вы имеете дело. Он живо вылечит вас от хронического катара.

– Я вам очень благодарен, бригадефюрер, – искренне произнес Беккерт.

Встречей с полицейским комиссаром Шелленберг остался доволен. «Он будет стараться», – подумал бригадефюрер.

Решение послать его к Гиммлеру возникло тотчас же, как он услышал о Шульце-Бойзене. Этот человек был из ближнего окружения Геринга. «Могущественный толстяк может рассердиться на меня. Подумает, что я копаю под него. А я ему не противник: мы в разных весовых категориях. Ему ничего не стоит уложить меня. Гиммлер – другое дело. Представляю, как он обрадуется! Ведь по декрету от двадцать девятого июня Геринг стал «наследным принцем», вторым человеком после Гитлера. А вот когда выяснится, что один из людей его штаба замешан в такой истории, положение его может пошатнуться. А этого только и ждет рейхсфюрер. Он не забудет, что я оказал ему эту услугу. Если же Геринг сохранит свое влияние на фюрера, то я буду в стороне: Беккерт – это не мой человек, а Мюллера…»

* * *

– Послушай, Ганс, тебе не надоело торчать в тюрьме?

Перед Беккертом сидел человек лет тридцати пяти в серой арестантской одежде.

– Вы смеетесь надо мной, господин комиссар.

– Зачем мне смеяться над тобой? Ты думаешь, у меня нет других дел?

– Дел у вас много, господин комиссар, это я знаю.

– Так что ты все-таки ответишь мне?

– Что я отвечу? Кому охота сидеть в тюрьме?

– Тебе еще осталось, по-моему, два года?

– Яволь, господин комиссар, два года.

– А что, если я освобожу тебя, ты постараешься оказать мне маленькую услугу?

– Я готов оказать вам любую услугу, господин комиссар…

– Мне только не нравится твоя последняя профессия – сутенер. Разве это дело для мужчины?