Текст книги ""Военные приключения-2". Компиляция. Книги 1-18 (СИ)"

Автор книги: Аркадий Вайнер

Соавторы: Аркадий Адамов,Владимир Востоков,Вадим Кожевников,Александр Лукин,Алексей Азаров,Эдуард Володарский,Егор Иванов,Иван Головченко,Владимир Волосков,Валерий Барабашов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 357 страниц)

Наверное, поэтому, придя от Сажина, Надя вдруг решила поехать в Заречье.

С геологическим разрезом Володя ознакомился быстро. Несколько разновидностей известняков и доломитов – породы, слагающие район поисков, – изучить было нетрудно. Мокшин провез его по всем четырем буровым вышкам, познакомил со старшими мастерами и буровыми бригадами. Среди старших мастеров нашелся знакомый. Назар Осинцев. Тот самый, чья бригада первой подсекла пласт боксита. Осинцев в свое время учился в горном институте и жил в одном общежитии с Володей. На третьем курсе Назар заболел, запустил учебу и вынужден был уйти из института.

Встреча была неожиданной для обоих. Назар шумно приветствовал однокашника, долго хлопал его по спине короткими толстыми руками.

– Бери наш участок, – веселым юношеским тенорком тараторил он. – Мы на верном месте. Боксит тут! – И стучал по заснеженной земле большим стоптанным валенком.

Володя увидел торчащий из снега рядом с корпусом буровой вышки – тепляком – деревянный репер и понял, что то была та самая скважина, которая вскрыла руду.

– Тут? – спросил он, указывая на репер.

– Тут. – Осинцев не умел мрачнеть, он только перестал улыбаться. – Здесь вскрыли. Почти десять метров. Вот теперь бурим заново.

– Отступили на пять метров, – уточнил Мокшин.

– Отступили... – проворчал Назар. – А должны были прослеживать пласт дальше. Вон туда, за двести метров, должны были переезжать, – махнул он рукой в глубь леса.

– Да, двойную работу приходится делать. Жалко?

– Как не жалко! Столько труда положили. Здесь же карст. Сам понимаешь. То и дело аварии. Бурить не так-то просто.

– Месяц работы, – констатировал Мокшин.

– Во! Месяц дармовой работы! Давай, Володька, бери наш участок.

– Это уж как прикажут.

– А ты попросись. Что, у тебя языка нет? – Осинцева ничуть не смущало присутствие Мокшина, за которым был закреплен этот участок.

– Видно будет, – уклончиво ответил Володя, испытывая неловкость за своего квартиранта, который обиженно поджал губы.

– Ладно. Потом поговорим.

Вечером Возняков информировал Володю об истории поисков месторождения. Они сидели в геологическом отделе вчетвером. Мокшин чертил проектные разрезы новых скважин, за угловым столом рылся в бумагах следователь Стародубцев. Он изменил своим привычкам и поговорил сегодня с Возняковым запросто, без обычной подозрительности. Начальник партии был потому в хорошем настроении и с увлечением рассказывал молодому геологу о своих мытарствах.

– Куски боксита были обнаружены в речных отложениях несколько лет назад. Найденными образцами заинтересовались в управлении, но поиски были начаты лишь незадолго до войны. Провели мы детальную геологическую съемку и тоже нашли в русле реки обломки диаспорового боксита. Дело очевидное – где-то в пойме реки есть выход пласта на поверхность. Знаком с обломочно-речным методом поисков? – спросил Возняков Володю.

– Знаком.

– Во! – весело продолжал Возняков, размахивая длинными, костлявыми руками. – Согласно классическим принципам этого метода мы и поползли вдоль реки. Вверх по течению. Ваша Студянка – река быстрая. Сумасшедшая речка! Растащила обломки боксита на добрый десяток километров по руслу. И причем обломки одиночные, редкие. Всю осень мы на этой проклятой Студянке плюхались. Накупались досыта. Все по той рваной цепочке обломков шли вверх. Стали к Заречью подходить, чувствуем – цель близка. Куски боксита стали встречаться чаще, стали менее окатанными, прямо-таки настоящие обломки, совсем не похожие на гальку, причем укрытые более свежими наносами. Ага, думаем, есть! За селом обломков боксита уже не нашли. Все облазили, все перерыли – нет! Значит, выход где-то в районе села. Давай прикидывать, где он – тот собачий выход. Искали, искали – не нашли. Давай теоретически прикидывать. Местность гористая, лесная, значит, где-то можно найти обнажение. Опять давай искать.

– Помню, – улыбнулся Володя, – я как-то осенью домой отпросился. Мать болела. Видел, как ваши люди по кручам с молотками ползали.

– Во-во! – захохотал Возняков, сейчас ему было смешно вспоминать свои былые злоключения. – Все облазили. Ничего не нашли. Заложили несколько шурфов и дудок – тоже ничего. Все наши сосногорские ученые мужи в тупик встали. Гадали, гадали и решили начать буровые работы. А где скважины первые закладывать? Опять загадка. Обломки боксита по обоим берегам Студянки есть. Решили так. Правый берег представляет собой широкую пойму. Этакая долина, образованная речными наносами. Левый берег крутой, обрывистый. Поскольку в обнажениях этого берега боксита и признаков продуктивного горизонта мы не нашли, то, разумеется, надо бурить на правом берегу: в пойме. Видимо, пласт боксита выходил на поверхность где-то в старом русле и сейчас закрыт аллювием – речными отложениями.

– Выходил? Это значит – когда-то! Что, найденные вами образцы были сильно разрушены? – неожиданно спросил Стародубцев. Он давно отодвинул в сторону бумаги и с интересом слушал начальника партии.

Вознякову понравилась заинтересованность следователя. Он по-мальчишески подмигнул Володе: «Ага! И этого чиновника заинтересовало!»

– Нет. Обломки боксита были вполне сохранившимися. Но надо учитывать, что образование, накопление бокситов происходит в зонах выветривания. Поэтому этот минерал очень устойчив к воздействию химических агентов.

– Понятно... – промычал Стародубцев.

Возняков бодро продолжал:

– Смонтировали две буровые вышки на правом берегу. Начали бурить. В коренные породы врезались – и на тебе! – продуктивный горизонт тут же. Почти у дневной поверхности. А кондиционного боксита, что в реке находили, нет! Есть только жиденькие включения серого боксита.

– Он что, ценности не имеет? – спросил Володя.

– Для алюминиевой промышленности не годится. В нем много пирита, а это сводит на нет ценность всех других компонентов. Не кондиционен – так говорят технологи. Много вредных примесей.

– Понятно.

– Тут война началась. Нас стали торопить. Увеличили число буровых до четырех. Стали форсировать поиски. К осени убедились – на правом берегу продуктивная толща выклинивается. Выходит отдельными языками на поверхность, а основное месторождение, оказывается, надо искать на левом берегу. Туда, полого падая, уходит продуктивная толща.

– Надо было геофизику ставить, – опять высказался Стародубцев.

– Ставил, – огорченно отмахнулся Возняков. – Геофизики нас только запутали. Методика геофизических работ еще далека от совершенства, геофизическая аппаратура тоже, методы интерпретирования весьма условны.

– Вы что, не верите в геофизику? – с любопытством спросил Стародубцев.

– Почему же... У геофизики большое будущее. Но на данном этапе... – Возняков развел руками, – сами посудите. Геофизики проработали у нас все лето. Съели почти все наши деньги. А что дали? Приблизительно определили простирание известняков, к которым приурочен рудоносный горизонт. Эти известняки мы и без них проследили. А вот где искать? Где заложить скважину? Ведь площадное распространение этих известняков только в нашем районе превышает тысячу квадратных километров. Вот и решайте! Мы пробурили на левом берегу несколько скважин, основываясь на данных магнитометрической съемки. А вскрыли все тот же некондиционный серый боксит. Содержащийся в нем пирит дает ложные аномалии.

– Н-да, дела... – в раздумье пробурчал Стародубцев. Ответ начальника партии его, видимо, удовлетворил вполне.

– Мы решили пробурить несколько скважин вдоль берега реки. Ведь где-то там пласт выходил на поверхность. Прошли восемь скважин – опять сюрприз. Продуктивная толща вдруг нырнула сразу на двести метров в глубину. Оказывается, река текла как раз по зоне какого-то древнего тектонического нарушения. Попросту говоря – по сбросу. Давняя подвижка пород когда-то разорвала рудоносные известняки, по этому-то нарушению и пошел сток поверхностных вод. Мы решили, что за зону разлома попал лишь маленький язычок месторождения, оставшегося на двухсотметровой глубине. Отсюда, вопреки проекту, я решил на свой страх и риск бросить буровые за линию сброса, на километр в сторону от реки. Николашин тоже считал это единственно правильным решением. И вот – первая же скважина вскрыла диаспоровый боксит! – Возняков воинственно оглядел присутствующих. – Вопреки сомнениям специалистов управления и вашим тоже, Василий Гаврилович! – дружелюбно погрозил он худым кулаком Мокшину.

– Ну уж, и меня туда же! – улыбнулся Мокшин. – Я ведь вас поддерживал, только высказал некоторые предположения, а не сомнения! – Мокшин многозначительно приподнял указательный палец.

– Ну, пусть, предположения, – миролюбиво согласился Возняков. – Главное в другом. Теперь выяснилось, что серый боксит подстилает основное месторождение. Осинцев поднял всего тридцать сантиметров серого боксита, а диаспорового – почти десять метров. Выходит, что ценные сорта бокситов где-то перед рекой выклиниваются, а подстилающий их пиритизированный боксит имеет большее площадное распространение, что и ввело в заблуждение геофизиков.

– А как же обломки диаспорового боксита оказались в реке? – спросил Володя.

– Можно предполагать, что небольшой язычок основного рудного тела тоже попал за линию сброса и где-то выходит на поверхность. Он настолько невелик или так хорошо замаскировался, что мы не сумели обнаружить его.

– Вполне достоверно, – опять же неожиданно согласился Стародубцев.

– Скажите, пожалуйста! – удивился Возняков. – Даже вы, неспециалист, все поняли.

– Вы очень доходчиво рассказываете, – сказал Стародубцев и дружелюбно предложил: – Давайте закурим. Ленинградским «Беломором» разбогател... Довоенным.

– Вот это да! – восхитился Возняков. – Обожаю!

10. НОВОСТИ

На улице Володя неожиданно столкнулся с Осинцевым. Маленький, круглый как шар, в своем широком полушубке, он стремительно выкатился откуда-то из-за угла и сразу спросил:

– Ну, на какой участок назначили?

– К вам.

– Порядок! – обрадовался Назар. – Значит, вместе работать будем.

– Выходит.

– Зайдем ко мне. Поболтаем, – предложил Осинцев.

– Нет, пойдем лучше к нам. Есть хочу. С утра во рту крошки не было.

– Н-да, жратва – дело важное, – согласился Осинцев. – Только заходить к вам что-то не хочется.

– Почему?

– Да так... – Назар замедлил шаги. – Неохота лишний раз встречаться с этим охломоном.

– С кем?

– Да с Мокшиным. Ну его...

– За что ты его не любишь? Человек он вроде порядочный.

– Вот именно – вроде, – сердитой скороговоркой сказал Осинцев.

– Ну ты всегда умел преувеличивать, – улыбнулся Володя. – Обыкновенный, хороший человек!

– Чего ты о нем знаешь! Я с ним уже семь месяцев работаю, а понять не могу.

– Плохо глядел, – сказал Володя, вспомнив невеселый разговор с квартирантом.

– Ну да, плохо... – обиделся Назар. – Я поначалу его тоже за человека принял. Даже деньги взаймы брал, вместе выпивали, а потом... – Он махнул рукой, и Володя опять улыбнулся (Своей привычкой жестикулировать маленький Назар очень походил на долговязого Вознякова). – Потом разочаровался. Сухой он какой-то. Все правильным, точным хочет быть, ни с кем не ругается – тьфу!

– Чудак ты, Наварка! Фантазер, как раньше. Все с кем-нибудь да воюешь.

– Не каждому же быть таким всеядным, как ты! – беззлобно огрызнулся Назар.

– Ладно. Пойду ужинать, – сказал Володя.

У него не было желания спорить.

Мокшин был в плохом настроении. Володя сразу понял это, когда зашел в свою комнату. Квартирант сидел за письменным столом и курил, сердито пуская тугие струи дыма к низкому потолку.

– Невеселы что-то, Василий Гаврилович, – сказал Володя. – Чем расстроены?

– Да ничем. Просто устал.

– А мне показалось, что расстроены. Тоже устал, лягу спать. Завтра на участок ехать. Не обижаетесь, что отнял у вас две буровых?

– Ну что ты! Рад бесконечно. Баба с возу – кобыле легче. Надоел мне этот Осинцев. Все ему не так, все ему не ладно.

– Он такой! – добродушно согласился Володя. – И в институте таким был.

– Ну его! Мучайся теперь с ним ты. – Мокшин помолчал, а потом сказал: – Олег Александрович тоже хорош. Выставляет меня на посмешище, приписывает какие-то сомнения. Это после того, как я вместе с ним ночей не спал, сутками на вышке Осинцева сидел.

– Да полноте, Василий Гаврилович. Ничего особенного он не сказал. Так... Употребил не то слово.

– Все же...

– Ерунда. Берегите нервы. Старик вас уважает, а сказать что-нибудь лишнее всякий может.

– Бывает. – Мокшин повеселел, стал раздеваться. – Послушаю добрый совет. Тоже лягу спать.

В комнату заглянул отец.

– Пойдем-ка, Владимир. Подсоби матери. Надо картошки в погребе набрать.

– А я уже спать собрался.

– Спать... Ишь какой барин нашелся, – проворчал Тихон Пантелеевич. – Пойди подсоби. У меня нынче поясницу разламывает. Никак, опять застудился.

– Баньку, баньку с веничком надо, – посоветовал Мокшин.

– И то дело, – согласился Тихон Пантелеевич. – Завтра истопим, а то невмоготу что-то. Пошли. Подыми матери пару бадеек.

Спускаясь в погреб, Володя вдруг подумал, что отец неспроста заставил его лезть за картошкой. Он не ошибся. Тихон Пантелеевич зажег керосиновую лампу и тоже спустился вниз.

– Есть новость, – тихо прошептал он, склоняясь к сыну. – Второго числа вечером у Сидора Хомякова брал лошадь Иван Булгаков. За самогонкой в Порошино вроде бы гонял.

Наипервейшего деревенского пьяницу колхозного конюха Сидора Хомякова Володя знал с детства, а вторую фамилию слышал впервые.

– Кто такой Булгаков?

– Не нашенский. Из раненых. Коновозчиком в партии работает.

– Что же он не у себя лошадь брал?

– Выходит, не резон было.

– И долго ездил?

– Сидор-то не помнит. Пьян был. Лошадь дал часов в семь вечера и спать завалился в конюховке. Ночью проснулся, видит – лошадь на месте, а Иван на полу спит. Четверть самогонки под столом.

– Во сколько это было?

– Да не знает Сидор-то. Я же говорю – пьян был. Разбудил Булгакова, еще выпили. У него вовсе ум вон.

– Как ты все это узнал?

– Это мое дело, – сердито прошипел отец. – Я свое дело сделал. Ивана-то сразу узнаешь. Однопалый он.

– Давно в деревне появился?

– Месяца четыре будет. У Ефросиньи Козыревой квартирует.

– Откуда он явился?

– Из госпиталя, говорят. По чистой. Места-то его под немцами.

– Пьет часто?

– Не особенно. Но бывает. Запоями. Редко, да метко.

Володя наполнил ведра картошкой и полез было из погреба, но отец остановил его.

– Вот что... как тебе сказать... – Он поскреб затылок. – Назарки Осинцева второго числа ночью в деревне тоже не было...

– Осинцева? Где же он был?

– А черт его знает! – сердито ругнулся старик. – Хозяйка квартирная сказывала, что только под утро заявился. Хмельной. Где был – не сказывал...

«Вот те дела! – Володя промолчал, ошеломленный неожиданной новостью. – Неужто Назар?..»

– Так что имей в виду... – продолжал шептать отец. – Может, он не того... Но все же...

– Хорошо. Буду иметь в виду, – расстроенно буркнул Володя.

Уже лежа на своем сундуке, он напряженно соображал, как лучше и скорей сообщить новости Новгородскому. Капитан еще в Сосногорске сказал, что звонить и писать письма не следует, что он сам установит связь в нужное время. Это нужное время подошло, а обещанной связи не было. Сейчас, воззрившись в густую, теплую темноту комнаты, Володя сердился на Новгородского за эту медлительность.

Утром Володя уехал на участок. Описал поднятый ночными сменами керн. Описал быстро и сам удивился той легкости, с которой это ему удалось. Придирчиво просмотрев свои записи, он успокоился, хотя все равно испытывал чувство некоторой неуверенности из-за отсутствия Мокшина.

На буровой Осинцева царил хаос. Бригада занималась ликвидацией свежей аварии. Маленький Назар, скинув полушубок и шапку, командовал буровиками. Дюжие парни, взявшись за трос, выбивали ударной бабкой намертво прихваченный где-то в глубине буровой снаряд.

Володя сел на верстак в углу вышки и стал с интересом наблюдать за злыми, вспотевшими людьми. Бревенчатый тепляк наполнен грохотом и дымом, которым надсадно плевался одноцилиндровый, похожий на большой черный самовар, нефтяной двигатель. Через один из шкивов этого двигателя перекинут прорезиненный ремень. К обоим концам ремня прикреплены куски троса. За один трос держались буровики, к другому привязана цилиндрическая стальная бабка. Эта бабка имела в центре круглое отверстие и была насажена на буровую штангу, торчащую из скважины. Когда буровики натягивали трос, ремень плотно прилегал к шкиву, вращающийся шкив подхватывал ремень, и бабка стремительно взлетала вверх – ударяла по навернутому на конец штанги сальнику, через который закачивалась в скважину промывочная жидкость. Буровой снаряд вздрагивал своей головой-сальником и оставался стоять неподвижно.

«Бом... бом... бом...» – мощно ухало в вышке в ответ на нервный, захлебывающийся лай движка.

«Ну и прочность!» – подивился Володя, глядя на вибрирующую оконечность бурового снаряда. Хоть было это не в новинку, все равно казалось удивительным, что такая совсем не толстая стальная труба может выдерживать столь мощные удары.

«Бом... бом... бом...» – неслось по вышке, и Володя, отвыкший от многого, стал удивляться той могучей силе, которая намертво ухватила снаряд где-то в глубине.

– Какого лешего расселся! – заорал Осинцев, делая на штанге мазутную метку. – Нечего филонить. Помогай, ваше величество!

Володя улыбнулся. Назар орал изо всей мочи, но слышно его было плохо.

– Чего лыбишься? Помогай! А то в момент с вышки попру!

Володя бодро соскочил с верстака и ухватился за трос.

«Бом... бом... бом...»

Упругое тело снаряда натужно вибрировало, но не подавалось вверх. Володя, в ритм движениям рабочих, рвал трос на себя и отчего-то радовался этому грохоту, этому размеренному ритму. Было до странного радостно впервые за многие месяцы слышать и создавать грохот, который не нес смерти и разрушения.

«Бом... бом... бом...»

Пот начал заливать глаза, заныла раненая нога, а Володя с давно забытым воодушевлением напрягал все силы.

– Пошла! – вдруг завопил Осинцев, наблюдая за меткой. – Еще разок!

Володя и сам почувствовал, что в вибрирующей штанге стала исчезать упругость, удары стали глуше, мягче. Потом снаряд неожиданно подпрыгнул над устьем скважины, залязгал, мотаясь в обсадной трубе.

– Вот так и живем, – весело пожаловался Назар, когда буровики подняли весь снаряд и стали готовиться к рабочему спуску.

– Не скучно, – ухмыльнулся Володя, отирая потный лоб.

Они сидели на верстаке и наблюдали за сноровистой работой бригады.

– Скучать не приходится, – вздохнул Назар. – Разрез собачий. Сверху, метров двадцать, разруха, а дальше еще чище. Закарстованные известняки. Сам знаешь – не шутка. То плотные породы, то пустоты, заполненные песком и глиной. Нарвешься на кремнистые известняки – и мозолишься до обалдения. Крепки. По четверти метра в сутки. Если же дробью с промывкой начнешь по ним бурить – жди аварии. Проскочишь монолитный слой, а под ним карстовая полость. Прозевал – получай вывал в скважину! Видал, как прихватывает?

– Видал.

– Вот так и маемся. Чуть проморгал – готова авария. Ликвидируй потом дедовским способом. Аварийного инструмента нет. – Назар попробовал сдвинуть непослушные жиденькие брови, что означало – сердится. – Попадись мне та сволочь, из-за которой здесь повторно канителимся, живьем бы бабкой в скважину забил! Ей-богу!

– Ты можешь... – согласился Володя. У него поднялось настроение. – Как погляжу, ты сейчас все можешь. – А сам соображал, каким образом спросить Назара, где он был ночью второго декабря. Володя искоса рассматривал курносый профиль приятеля и чувствовал, что сам не верит своим подозрениям. Уж слишком мало Назар изменился с тех пор, как ушел из института. В нем оставалось столько ребячливого, мальчишеского, что было трудно поверить в его измену. Осинцев сидел на верстаке рядом, болтал короткими ногами, обутыми в большущие стоптанные валенки, и хвастливо орал:

– А бригада у меня – во! Всем бригадам бригада! Народ что надо. С таким народом не то что искать боксит, сам земной шарик пополам расколоть можно. Очень даже запросто!

– Ты скажешь!

– Что, не веришь?! Да кого угодно спроси – бригада мировецкая! С такой бригадой хоть в огонь, хоть в воду!

– Ладно. Верю, – продолжал улыбаться Володя. – Работаете и вправду здорово. А отдыхаете-то как? Как время свободное проводите? Где?

Но Осинцев уже не слушал. Взмахивая короткими руками, он скатился с верстака и, выскочив из распахнутой двери тепляка, отчитывал только что подъехавшего коновозчика.

– Ты что делаешь, раззява! Тебя кто учил так бочки швырять? И где ты швыряешь? Ты что, места не знаешь, к порядку не приучен?

Долговязый конопатый коновозчик, неловко скинувший бочку с нефтью, топтался перед коротышкой мастером и виновато бубнил:

– Поскользнулся, Назар Ильич... Хотел как лучше, а она, дура, возьми да треснись плашмя...

– Плашмя... Тебя бы самого плашмя... – ворчал Осинцев, оглядывая бочку. – Черт однопалый... Бочки в партии на вес золота. Да и нефть... А если бы разбил? Ведь беречь надо!

– Слушаюсь, Назар Ильич...

«Однопалый?» Володя сразу перестал улыбаться и тоже вышел из тепляка. Пока Осинцев с коновозчиком откатывали привезенную бочку и грузили на дровни порожнюю, он внимательно разглядывал однопалого. Ничего особенного Володя в нем не обнаружил. Обыкновенный деревенский мужик, какого можно встретить в любом русском селе. Конопатый нос картошкой, небольшие серые глаза на длинногубом, морщинистом лице...

«Неужели это он?» – с удивлением подумал Володя, и ему отчего-то стало не по себе. Было неправдоподобно видеть тайного жестокого врага в обыкновенном мужике с заурядной крестьянской внешностью. Но сомневаться не приходилось. Коновозчик работал без рукавиц. На левой изуродованной кисти его не хватало четырех пальцев и половины ладони. От этого уцелевший мизинец был страшен, длинен и походил на красную рачью клешню.

– Куда подвода пойдет? – спросил Володя Осинцева.

Тот в свою очередь обратился к коновозчику:

– Ты куда сейчас, Булгаков?

– Известно куда, на базу. Опростанную бочку залью, к Ушакову поеду.

– Тогда я с тобой до села доеду, – сказал Володя Булгакову. – Мне в контору надо.

По дороге в Заречье, примостившись на дровнях рядом с порожней бочкой, Володя с интересом разглядывал коновозчика. Никакого опасения он ему не внушал. Булгаков заметил это разглядывание, нахмурился.

– Чего глазеешь?

– Да не узнаю никак. Вроде не зареченский ты. А может, запамятовал. Ты уж не сердись. В последние годы домой только гостем приезжал. Не каждого узнаешь – кто вырос, кто состарился...

– Тихона Пантелеича сын, говорят? – скупо поинтересовался Булгаков.

– Ну да. По ранению. На шесть месяцев.

– М-да... – неопределенно хмыкнул Булгаков, помолчал, потом неохотно сказал: – Не тутошний я. Войной прибило.

– Что, тоже по ранению?

Булгаков только хмуро кивнул и зачем-то сунул искалеченную руку в карман грязного полушубка.

«Самострел!» – вдруг категорически решил Володя. Ему неожиданно вспомнилось, как осенью вырвавшиеся из окружения артиллеристы расстреляли пожилого солдата-сектанта, умышленно прострелившего себе руку, чтобы не везти боеприпасы на передовую.

– Ну и как, нравятся тебе наши места?

– Места ничего. Жить можно... – вздохнул Булгаков.

– «Ничего». Шикарные у нас места! – постарался поправдивее обидеться Володя. – Красота-то какая! Леса, горы... река. Живи – не хочу! Как ты к нам попал-то? Россия ведь большая.

– Да знакомый один зазвал. Вместе в госпитале лежали. На станции стрелочником работает... Вот и прижился здесь.

– Правильно сделал. Народ у нас подходящий. Зря не обидит, не обманет...

Булгаков промолчал.

– А где ранило-то? Миной, осколком?

Коновозчик вдруг на что-то озлился. Сердито дернул вожжи, выругался:

– А-а... Не все равно где! Руки не вернешь, сучье вымя... Что, мне легче от этого? Под Псковом. Псковской я!

– Н-да... Война везде найдет, – посочувствовал Володя.

Булгаков ничего не ответил. Всю оставшуюся дорогу он хранил угрюмое молчание, ожесточенно понукая прихрамывавшую лошадь.

У крыльца конторы Володя неожиданно столкнулся с Задориной. Оба смутились, неловко поздоровались и остановились, не зная, что друг другу сказать. Володя искоса рассматривал нежный профиль девушки и беспомощно напрягал память, подбирая разом забытые нужные слова. Он так и не нашел их.

– Вы уже работаете? – спросила Надя.

– Да, Надежда Сергеевна, работаю.

Она укоризненно посмотрела на него.

– Работаю, Надя, – осмелел Володя, радуясь ее взгляду. – А вы опять к нам?

– К вам... – Надя чуть нахмурилась.

– А как же наш уговор?

– Какой уговор?

– Насчет танцев... Я ведь жду.

– Этот вопрос надо обдумать, – улыбнулась Надя. – Стоит ли?

– Стоит! Надо ведь когда-то и отдыхать. Не все же о войне и работе думать!

Надя помолчала, глядя куда-то мимо Володи, потом призналась:

– Здесь неудобно. Я приезжаю сюда по делу. Только по делу... – Было в ее словах нечто недоговоренное, что заставило Володю заволноваться.

– Как это понять?

– В прямом смысле. – Надя посмотрела в синие Володины глаза и опять порозовела. – Дом у меня в Медведёвке. А здесь работа. Рабочее место. Понимаете?

– Понимаю. А если я приеду в Медведёвку?

Надя промолчала.

– А если я приеду в Медведёвку? – укрепляясь в своей решимости, повторил Володя.

– Приезжайте... – просто сказала Надя.

– Когда же?

– Я не знаю...

– Тогда я приеду в субботу! Бывают у вас танцы в субботу? Или что-нибудь подобное...

– Кажется, да. Но я точно не знаю...

– Ничего. Я узнаю! – заверил Володя и хотел взять Надину руку, но ему помешал вышедший из конторы Стародубцев.

– Привет геологам! – Следователь был зол, хмур, он стал рядом с Задориной и жадно закурил.

«Принесла его нелегкая!» – расстроился Володя, выжидая, когда следователь пройдет. Но Стародубцев никуда уходить не собирался. Ему, очевидно, надо было поговорить с Задориной, и он продолжал стоять, зло попыхивая папиросой, недружелюбно косясь на молодого человека. Прошло немало времени, пока Володя понял это.

– Ну, я пойду... – буркнул он и ступил на крыльцо.

– Иди, Ромео, иди, – не удержался от мрачной шутки Стародубцев.

Надя вскинула голову и так посмотрела на своего грубоватого коллегу, что тот осекся и неумело извинился:

– Простите, Надежда Сергеевна... Виноват. Черт за язык дергает.

Володя этого не слышал. Он с треском захлопнул за собой дверь конторы.

В геологическом отделе было пусто, холодно и дымно. Возняков одиноко копошился за своим столом и дымил огромной самокруткой.

– Я к вам, Олег Александрович. Проверьте мое первое описание, – сказал Володя, протягивая начальнику новенькую полевую книжку.

– Не до того! – отмахнулся Возняков. – Дайте проверить Мокшину.

– Так его же нет. Где он?

– А бог его знает... На участке, наверное... Ждите.

Володя с недоумением посмотрел на Вознякова и только сейчас заметил, что тот не в себе – чем-то сильно расстроен и даже бледен.

– Что с вами, Олег Александрович?

– А-а! Неприятность за неприятностью... В жизни такого не бывало, – угнетенно пробормотал Возняков.

– Что-нибудь случилось? – Володе показалось, что начальник готов расплакаться, так судорожно дергался кадык на худой шее.

– Не говорите... – Возняков резко задвинул ящик стола и встал. – Голова кругом идет. Вы уж с Мокшиным, голубчик, с Мокшиным... – Он накинул полушубок и, шаркая валенками, побрел к двери.

Оставшись один, Володя огорченно повертел в руках свою полевую книжку и сунул обратно в сумку. Оставаться в геологическом отделе не имело смысла. Он уже жалел, что соблазнился возможностью поближе познакомиться с Булгаковым и рано уехал с участка. Гадая, что могло случиться с Возняковым, Володя пошел из конторы и на пороге неожиданно столкнулся с Сажиным. Сажин был серьезен и строг.

– Ты-то мне и нужен, – озабоченно сказал он. – Слышал о новости?

– Нет. Вижу только, что что-то стряслось.

– Действительно стряслось... Возняков во время утренней оперативки обнаружил в своем столе исчезнувший авансовый отчет.

– Отчет?

– Вот именно. Тот самый подлинник, который отправлял с Николашиным. Все документы, кроме нескольких железнодорожных билетов и расходных ордеров, по которым деньги получил сам Возняков, целы.

– Что за чертовщина!

– Никакой чертовщины. Все абсолютно ясно, – жестко сказал Сажин. – Нервничают, подлецы!

– Пожалуй, – согласился Володя. – Юрий Александрович скоро будет здесь?

– Завтра. Есть что-нибудь новое?

– Да как сказать... – замялся Володя; он не знал, в какой степени можно быть откровенным с начальником райотдела милиции.

Сажин все понял. Полез в свою пухлую полевую сумку, достал миниатюрный браунинг.

– От него. Расписку завтра самому отдашь.

– Ага... – Володя проверил обойму, по-хозяйски взвесил пистолет в руке, потом спрятал в задний карман брюк. – Новости есть. Некто Булгаков, коновозчик из партии, ездил второго декабря на колхозной лошади за самогонкой.

– Куда? – Сажин оживился.

– Говорил конюху, что в Порошино.

– Вот как! Интересная петрушка получается. Надежде Сергеевне тоже удалось выяснить, что одного из работников партии, которого не опознали, видели на колхозной лошади на станции Хребет. Тоже второго и тоже вечером.

– Вот оно что... – Володя нахмурился. – У Ивана Булгакова есть знакомый стрелочник на станции. Он мне сам сказал. Будто бы лежали вместе в госпитале.

– Молодец! – похвалил Сажин. – Очень важная деталь. Срочно выясни, кто этот стрелочник. Только без шума.

– Не маленький.

– Ну-ну, – Сажин чуть улыбнулся. – Тебе это легче незаметно сделать. Задорина со Стародубцевым сейчас выясняют, кто был тот человек и к кому он ездил. Ты облегчил их работу. А на станции я им до поры до времени показываться запретил. Их повторное появление там может вспугнуть преступников.

– Не исключено, – согласился Володя. Ему стало приятно от сознания, что он чем-то помог Наде. Подумав, он все же решил сказать и о Назаре.

– Осинцев? Где же он был?

– Не знаю. Никто не знает.

– Что же ты... – Сажин нахмурился. – Это чертовски важно! И ты не пробовал узнать?

– Пробовал, но... – Володя рассказал о разговоре на вышке.

Сажин огорчился:

– Зачем ты так лобово спрашиваешь? Где время проводят... Это любого насторожит. Ведь если он враг... Понимаешь?

– Назар враг? – Володя не сумел сдержать улыбку.

– Ну в таких делах шуточки и безграничная доверчивость неуместны! – мрачно сказал Сажин. – Не вижу ничего смешного. Мало ли, что вместе учились... Ясное дело, он увильнул от ответа на твой вопрос...

– Да нет, коновозчик действительно чуть не разбил бочку. А Назар такой... Увидел – сразу выскочил.

– Не знаю. Все может быть. Только очень похоже, что ты вспугнул его своим вопросом. Так грубо действовать нельзя.

– Учту.