Текст книги ""Военные приключения-2". Компиляция. Книги 1-18 (СИ)"
Автор книги: Аркадий Вайнер
Соавторы: Аркадий Адамов,Владимир Востоков,Вадим Кожевников,Александр Лукин,Алексей Азаров,Эдуард Володарский,Егор Иванов,Иван Головченко,Владимир Волосков,Валерий Барабашов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 234 (всего у книги 357 страниц)
– До нападения на поезд банды есаула Брылова золото было похищено пятью членами подпольного контрреволюционного центра «Свободная Россия» в полутора верстах от станции Кедровка. Убитые дорогие товарищи находятся в вагоне, сброшенном в Березняку со взорванного моста. Скорее всего один из главарей центра окопался в чека. Смерть контрреволюционной гидре.
Шилов тяжело опустился в кресло, вытянул ноги в мокрых сапогах. Ванюкин кончил передавать, вытер рукавом лоб, понуро опустил голову.
– Что, Ванюкин, жить охота? – после недолгого молчания спросил Шилов.
Ванюкин молча кивнул и еще ниже опустил голову.
– Слушай меня, как отца родного, гнида! – Голос Шилова стал жестким и злым. – Если в чека есть враг, то после этой депеши он тебя шлепнет, понял?
Ванюкин опять молча кивнул и поднял голову. Губы его тряслись, в глазах стояли слезы.
– Завтра здесь наши будут, поднимут вагон. Возьмут и тебя! Мой тебе совет – пойди и покайся. Расскажи все, что вы со мной делали. Слышишь? Я ведь про тебя в депеше не упомянул. Это тебе шанс будет, последний, понял?
Ванюкин снова кивнул.
– Если ты этого не сделаешь, я тебя из-под земли достану и покараю, понял?
Ванюкин с готовностью закивал, губы его тряслись, он не мог выговорить и слова.
Шилов молча поднялся и вышел, без стука прикрыв за собой дверь.
Ванюкин обессиленно опустился на. стул и заплакал.
– О господи-и, погиб!.. – бормотал он, всхлипывая. – Господи!
Потом вдруг вскочил, начал лихорадочно застегивать мундир, схватил со стола фуражку и бросился кон из комнаты.
Справа тянулась глухая стена тайги, слева – холмистая, с темными пятнами кустарника, степь, а потом начинались горы, лесистые, с синими и белыми потеками снега и льда. За горами – Монголия.
У подножия холмов петляла дорога, вытоптанная гуртами скота. Восемь всадников, выбравшись из тайги, поскакали по этой дороге. Впереди – есаул Брылов.
Взошло жаркое, слепящее солнце, стояла безветренная тишина.
Рядом с есаулом ехали двое казаков с погонами полусотников на плечах. За ними – матрос в тельняшке, перетянутый патронными лентами, двое молодых мордастых парней: один – в меховой безрукавке, надетой прямо на голое тело, другой – в островерхой монгольской шапке и длиннополом халате, перехваченном в талии кушаком.
Лицо круглое, скуластое, задубевшее от солнца и ветра, глаза спрятались в глубоких щелках. Есаул обернулся к нему:
– Другой дороги нету, Тургай?
– Нету, – коротко ответил монгол.
– С обозом на перевале застрять можем, – осторожно заметил пожилой полусотник.
– Прорвемся, – с небрежной улыбкой ответил есаул.
– Эх, ваши слова да в уши господу, – вздохнул пожилой полусотник.
– Напоследок еще пару станций выпотрошить можно, – подал голос второй полусотник.
Неожиданно вдалеке на дороге показался человек. Он вырос словно из-под земли и теперь стоял, раздвинув ноги, поджидая всадников.
Есаул придержал коня. На груди у матроса в тельняшке болтался большой полевой бинокль. Матрос поднес его глазам, некоторое время смотрел, потом тихо выругался:
– Комиссар, бисова душа. – Матрос снял с плеча винтовку.
– Погоди, – остановил его есаул. – Может, он не один...
Матрос снова приставил к глазам бинокль, пробормотал:
– Нема никого.
Человек продолжал неподвижно стоять на дороге. Можно было различить черную фуражку со звездочкой. Эту фуражку Шилов достал со дна реки Березянки.
Монгол и парень в меховой безрукавке спешились, нырнули с дороги в кусты. Поводья своих лошадей они передали бандитам, ехавшим сзади.
– Тихо берите, – предупредил пожилой полусотник.
– Какого черта он стоит? – проговорил Брылов.
Они медленно ехали по дороге. Палило солнце. Лошади взмахивали головами, лениво переступали с ноги на ногу, в тишине позвякивала конская сбруя.
Матрос в тельняшке снова поднес бинокль к глазам. Дорога и склоны холмов были пустынны.
– Нема никого.
– От Тургая и Гришки не уйдет, – усмехнулся пожилой полусотник.
Они остановились, ждали.
Вскоре, с поднятыми руками, пугливо оглядываясь, вышли на дорогу монгол Тургай и мордастый парень в безрукавке. Вслед за ними, держа винтовку наперевес, показался Шилов. Он что-то сказал монголу, и тот обернулся. Шилов протянул ему винтовку. Монгол помедлил неуверенно взял ее. А Шилов поднял вверх руки и пошел впереди бандитов.
– Фью-ить! – присвистнул есаул и засмеялся.
Егор остановился в нескольких метрах от всадников и опустил руки. Под глазом парня в безрукавке лиловел огромный синяк, а у монгола была заметна ссадина на скуле и из разбитой губы сочилась кровь.
– Разбаловал ты их, есаул, – сказал Шилов, через силу улыбнувшись. – Совсем мышей не ловят.
– Кто такой? – резко спросил Брылов.
– Шилов моя фамилия. Егор Шилов, станицы Благовещенской.
– Федор Шилов, сотник, не родственником доводится? – вдруг спросил пожилой полусотник.
– Родной брат, царствие ему небесное, – ответил Егор.
Пожилой полусотник подъехал к есаулу, нагнулся и что-то зашептал ему. Брылов с интересом смотрел на Шилова, спросил насмешливо:
– В чека служишь?
– Служил.
– Ко мне зачем? Только врать не стоит!
– Меня там к расстрелу приговорили.
– За что? – Есаул направил коня прямо на Шилова. Он не тронулся с места. Оскаленная конская морда моталась прямо перед его лицом.
– За дело приговорили, – ответил он. – У нас зря к расстрелу не приговаривают.
– У меня, думаешь, лучше будет? – так же зло и звонко спросил Брылов.
– Мне теперь все равно, – нахмурился Шилов.
– А на что ты мне нужен? – спросил есаул, хотя подумал, что именно такие ребята ему и нужны. Эх, ему бы сотни три таких ребят, сколько дел натворить можно было бы! И в Монголию уйти не с пустым карманом.
– Не нужен – дальше пойду, – ответил Шилов.
– Если отпущу, – сказал есаул.
– Если отпустишь, – согласился Шилов и в"друг спокойно двинулся сквозь скопление всадников, и бандиты, не, ожидавшие этого, сторонили лошадей.
Прищурившись, Брылов смотрел, как Шилов уходит, по дороге, и еще раз подумал: «Эх, сотни бы три таких казачков...»
– А ну, верни его! – приказал он, глянув на парня в меховой безрукавке.
Тот пришпорил коня и, помахивая над головой нагайкой, поскакал. Шилов продолжал спокойно идти. Вот всадник поравнялся с ним, взмахнул нагайкой, но ударить не посмел – прямо ему в грудь смотрело дуло нагана.
– Не балуй, – сказал Шилов и поманил парня пальцем: – Нагнись-ка...
– Чево? – Удивленный парень перегнулся через седло..
Шилов мгновенно схватил его за руку, резко рванул на себя, и бандит, вылетев из седла, тяжело ударился о дорогу. Шилов одним махом взлетел в седло. Есаул от удовольствия покрутил головой и вновь засмеялся.
– Я ж говорю, мышей не ловят! – весело крикнул Шилов есаулу.
Бандит поднялся, шатаясь точно пьяный, сдернул с плеча винтовку.
– Не балуй, – спокойно остановил его Шилов. Одной рукой он натягивал повод, в другой держал наган.
– Весь в брата, царствие ему небесное, – довольным голосом проговорил пожилой полусотник.
Потом Шилов и есаул ехали впереди, негромко разговаривали. Бандит в меховой безрукавке сидел на одной лошади с Тургаем.
– А если по правде, зачем ко мне пожаловал? – спрашивал есаул.
– Твои ребята шестнадцатого поезд грабанули? – в свою очередь спросил Шилов.
– Ну?
– В этом поезде вещички мои кой-какие были.
– И дорогие вещички? – В голосе Брылова послышалась усмешка.
– Дорогие...
– Что такое, не пойму? – покачал головой Брылов, но голос его был по-прежнему веселым. – Офицерик тут на днях ко мне прибился, тоже что-то рыщет, нюхает.
– Как его фамилия? – быстро спросил Шилов.
– Ротмистр Лемке. Знакомы, что ли?
– Да нет, знакомиться не пришлось, – равнодушно ответил Шилов.
– Не верю я ему. – Брылов скользнул по Шилову внимательным взглядом. – Впрочем, и тебе тоже. – Он погрозил Шилову нагайкой и пришпорил коня.
Когда они въехали в расположение банды, Шилов отстал от есаула, спрыгнул с коня, протянул повод бандиту в безрукавке.
– Держи.
Тот взял повод, злобно посмотрел на Шилова.
– И гляди, на старших не замахивайся! – улыбнувшись, предупредил его Шилов и не спеша зашагал через кустарник туда, где виднелись подводы. Шел и осматривался по сторонам. Прошел мимо спящих на еловых и кедровых лапниках бандитов, мимо коновязи, где были привязаны лошади. Вот подъехали еще четверо бандитов, спешились. За плечом у одного был заброшен объемистый мешок, и оттуда раздавалось поросячье хрюканье. У шалаша сидел казак и бруском точил шашку. Скребущие сердце звуки далеко разносились в сухом, хвойном воздухе.
Шилов дошел до реки, поглядел, как бандиты поили расседланных лошадей, и повернул обратно.
Он увидел Лемке и сразу узнал его. Ротмистр направлялся к избушке, где жил есаул.
Шилов встал за ствол кедра и, когда Лемке проходил мимо, резко выбросил вперед руку с наганом. Дуло уперлось в спину.
– Спокойно иди вперед, господин ротмистр, – тихо проговорил Шилов.
Он оглянулся по сторонам – вокруг никого не было. Ротмистр стоял неподвижно, дуло нагана упиралось ему в спину.
– Иди вперед, – повторил Шилов.
Лемке медленно двинулся, Шилов – за ним. Они шли все дальше и дальше в глубь тайги. Наконец заросли совсем скрыли их из виду. Шилов еще раз посмотрел по сторонам и тихо скомандовал:
– Стой.
Лемке стоял секунду неподвижно, потом повернулся.
– Признаешь? – спросил Шилов.
– Признаю! – В углу рта Лемке промелькнула усмешка.
И тогда Шилов неожиданно и коротко, с чугунной силой ударил его в челюсть. Лемке мешком осел на землю. Егор схватил его за грудки, рывком поднял на ноги и снова ударил. Ротмистр повалился, но Егор не дал ему упасть, подхватил и ударил опять.
Лемке лежал, а Шилов присел на землю рядом, тяжело дышал, облизывая разбитые в кровь костяшки пальцев правой руки.
Наконец ротмистр тяжело застонал, приподнялся и сел, наклонив голову и обхватив лицо руками.
– Это я тебе не за себя, – глухо проговорил Егор. – Это за моих погибших товарищей...
– Х-хам, – с трудом выговорил Лемке и сплюнул.
– Где остальные? – спросил Шилов и, подождав, повторил: – Дружки твои где?
– Погибли. Когда банда на поезд напала, – медленно произнося слова, ответил Лемке. Скула быстро опухала, из рассеченной губы сочилась кровь.
– Вы думали, так легко из Шилова предателя революции сделать? – усмехнувшись, проговорил Егор. – Думали, раз-два – и дело в шляпе? Врете, браточки! Я вас, гадов белопогонных, с семнадцатого года бил и до самой смерти бить буду.
– Х-хамлюга. – Ротмистр раскачивался и держался обеими руками за челюсть. – Жалко, тогда тебя не пристукнули.
– Где золото? – после паузы спросил Егор.
– Не знаю... – простонал Лемке и опять сплюнул. – Где-то здесь, в банде...
– В чека ваш человек окопался?
Лемке отнял руку от скулы, вытер с ладони кровь, ответил более внятно:
– Окопался... Ну и что?
– Как фамилия?
Лемке молчал.
– Быстрее соображай! – поторопил его Шилов.
– Пшел прочь, хам! – окончательно придя в себя, ответил Лемке.
– А ты кто? – спросил Шилов.
– А я человек, – ответил Лемке и поднялся.
Шилов резко, словно распрямившаяся пружина, вскочил и снова, будто молотом, ударил ротмистра. Тот рухнул плашмя. Шилов присел рядом на корточки, спросил негромко:
– Так как фамилия?
– Х-хам!.. – снова выругался Лемке.
– Есаул про золото знает? – спросил Шилов.
– Нет.
– А если узнает? Что он с тобой сделает?
– А если он узнает, что ты из чека пришел? – в свою очередь с улыбкой спросил Лемке. – За золотом?
– А если я сам ему скажу про пятьсот тыщ, что он с тобой сделает? – улыбнулся Шилов. – Про меня он уже знает. У меня ведь брат сотником был. Мне верят. А тебе? Белопогонников теперь даже бандиты не уважают... Вышли вы из доверия, господин ротмистр. Докатились! «Союз» русского народа...
Ротмистр с трудом поднялся. Шилов продолжал сидеть на корточках, глядя на него снизу вверх. Распухшая губа перекосила лицо ротмистра, светлые, навыкате, глаза смотрели зло и твердо.
– Про барона Унгерна слышал? – спросил Лемке. – Про Галиполийские поля слышал? Про генерала Кутепова слышал?
– Так это там, ротмистр, за кордоном. Там вы водку хлещете и свою Россию вспоминаете. А у нас новая Россия, Советская. Ты про Первую Конную Буденного слышал? Про Красную Армию слышал? Как мы вашего Шкуро и Мамонтова трепали, слышал? Как мы вас из-под Одессы вышвырнули, слышал? То-то, ротмистр! Только барону Унгерну и атаману Семенову не с руки, жила тонка! У нас, ротмистр, Ленин! А у вас кто? У нас, ротмистр, марксизм! А у вас?
– А у нас правда. Российская правда, – ответил Лемке. – Тебе, хаму, эту правду не понять...
– Пристрелю я тебя, ротмистр, – спокойно пообещал Шилов, доставая из-за пазухи наган.
– Нет... – Лемке усмехнулся распухшими губами и покачал головой. – Тебе нужна фамилия нашего человека в чека? Фамилию эту знаю теперь только я... И тебе никогда не скажу...
Лемке повернулся и неторопливо пошел. Шилов молча смотрел ему вслед, поигрывая наганом, хмурился.
Ротмистр, отойдя на несколько шагов, вдруг обернулся, послышался его голос, полный издевки:
– Ну что ж ты? Стреляй!
Шилов продолжал сидеть. Медленно спрятал наган за пазуху.
– Боишься? – усмехнулся Лемке. – Золото найду, тогда и фамилию узнаешь, может быть... Других шансов нет!
– Вы не заикайтесь, гражданин Ванюкин, вы по порядку излагайте, – говорил Кунгуров, глядя на стоящего перед ним Ванюкина. Тот бледнел, то и дело облизывал пересохшие губы.
– Старайтесь все вспомнить до мелочей, для нас это очень важно, да и для вас, я полагаю.
– Вместо Шилова подложили убитого обходчика... И потом его, то есть товарища, виноват, господина Шилова, усыпили и доставили ко мне на станцию, где он и пробыл в беспамятстве два дня. Я ему уколы опиума делал. – Ванюкин опустил голову, и последние слова прозвучали еле слышно.
– Что, что? – переспросил Сарычев, стоявший у окна. Он подошел к столу и сел рядом с Кунгуровым.
– Уколы опиума делал... Приказали, – так же тихо повторил Ванюкин.
– Продолжайте, гражданин Ванюкин, – попросил Кунгуров и со вздохом погладил свою круглую, бритую голову.
– Вся операция была разработана одним из руководителей центра, – продолжил Ванюкин. – Он где-то здесь. У вас. – И Ванюкин затравленно огляделся по сторонам, хотя в комнате, кроме Сарычева и Кунгурова, никого не было.
– Вы в лицо его знаете? – спросил Кунгуров. – Приметы какие-нибудь. Фамилию?
– Нет. Его знали только те пять человек, все бывшие офицеры. А я человек подневольный, меня запугали. Приказы я получал по телефону.
– Других людей из подпольного центра вы знаете? – продолжал спрашивать Кунгуров. – Здесь, в городе?
– Н-нет... – замотал головой Ванюкин, взгляд его маленьких, хитроватых глаз метался с Кунгурова на Сарычева и обратно.
Дверь в комнату отворилась, и показался Забелин. Он увидел стоящего перед столом Ванюкина и остановился на пороге.
– Зачем вызывал? – проговорил он, обращаясь к Кунгурову.
– Зайди позже, – ответил Кунгуров.
– Ладно. – Сарычев с Кунгуровым заметили: Забелин, закрывая дверь, еще раз внимательно посмотрел на Ванюкина.
– Когда к вам заходил Шилов? – выждав время, спросил, Кунгуров.
– Прошлой ночью. Я ему показал, куда вагон упал.
– Где он сейчас?
– Искать банду есаула ушел, – ответил Ванюкин и добавил: – Кажется. Я сам давно хотел прийти и чистосердечно...
– Хватит пока, – перебил его Сарычев. – Пусть уведут!
– Глухов! – крикнул Кунгуров.
В комнате появился красноармеец. Кунгуров жестом показал ему, что Ванюкина нужно увести.
Как искать золото, Шилов и сам толком не знал. Он бродил по лагерю банды, останавливался то у одного, то у другого шалаша, слушал бессвязные обрывки разговоров.
– Говорят, соловейковские ребята с повинной в чека пришли.
– Ну?
– Вот и ну! Всех помиловали, окромя атамана.
– Они тебя помилуют, так помилуют – устанешь кувыркаться.
Шилов остановился у телег, стоявших на поляне; растопыренные оглобли торчали в разные стороны. Время от времени он оглядывался по сторонам и не замечал, что за ним наблюдает казачок Гринька.
Егор перешел ко второй телеге, оглядел. Где-то совсем рядом рубили дрова, коротко перезванивались топоры. Шилов остановился посреди поляны, сдвинул фуражку на затылок, покусывая травинку.
Рано утром Сарычев выступал на митинге. Во дворе казармы неровными шеренгами стояли спешившиеся красноармейцы и держали под уздцы лошадей. Островерхие буденовки, скатки шинелей, винтовки за спинами.
Сарычев стоял на тачанке и размахивал крепко сжатым кулаком. Его сутулая, худая фигура в потертом пиджаке, с шарфом, обмотанным вокруг шеи, выглядела чужой и нелепой среди густой зелени гимнастерок и шинелей.
– Ба-а-нды недобитой белой сволочи еще терзают нашу советскую Сибирь! Но даже это отребье теперь понимает, что возврата к старому не будет и быть не может! У Советской власти есть верный и грозный защитник – славная Красная Армия! Эта слава родилась в битвах с контрреволюционной гидрой под Петроградом и Царицыном, под Перекопом и Волочаевском! Она пронеслась по необъятной нашей Родине от Варшавы до Владивостока! Берегите эту славу, дорогие товарищи красноармейцы! Множьте ее! Да здравствует наша пролетарская революция! Да здравствует свобода и братство трудового народа по всей земле!
Сарычев выпрыгнул из тачанки. Стоявший рядом Забелин поднял руку, протяжно скомандовал:
– По коня-а-а-м!..
Красноармейцы стали взбираться на лошадей. Никодимов, тоже в гимнастерке, с маузером на боку, подвел свою лошадь к какому-то пареньку.
– Подержи ее, сынок, – ласково попросил он. – А то мне уж годов-то много. Падать-то тяжело... Да и чего-то в поясницу вступило. – Паренек взял под уздцы лошадь Никодимова, тот вставил ногу в стремя и с трудом, охая, взобрался в седло.
Красноармейцы построились, медленно стали выезжать из ворот.
– Ну ты как, Семен Игнатьевич? – Сарычев улыбнулся проезжающему мимо Никодимову.
– Скрипим помаленьку! – ответил Никодимов. Он приосанился, расправил седые усы, толкнул лошадь каблуками в бок, но тут же чуть не упал, едва успел ухватиться за переднюю луку седла.
Сарычев засмеялся.
В ворота казармы въехал открытый автомобиль. Из него вышел Кунгуров, шагнул к тачанке, у которой стоял Сарычев.
Лязгая подковами о брусчатку мостовой, через ворота казарм вытекал на улицу поток конников.
Сарычев повернулся к Кунгурову. В двух шагах от них стоял Забелин, смотрел на конников.
– Я только что из чека, – сказал Кунгуров. – Ночью в камере был убит Ванюкин.
– Что ты сказал? – тихо спросил Сарычев.
– Ночью в камере был задушен Ванюкин, – повторил Кунгуров. – Связной подпольного центра.
– Ну, знаешь! – только и смог проговорить Сарычев.
Кунгуров не ответил, что-то искал, выворачивая карманы.
– Ты чего? – спросил его Сарычев.
– Да мундштук где-то посеял, черт подери! – раздраженно ответил Кунгуров.
Двор казармы опустел. Последняя четверка кавалеристов выскочила за ворота.
– О Ванюкине знали только два человека, – глядя в глаза Сарычеву, проговорил Кунгуров. – Ты понимаешь это, Василий Антонович? Ты и я.
Сарычев молчал. Подъехал Никодимов.
– Пора, Николай Петрович, – сказал он, обращаясь к Кунгурову.
Тот не обратил на его слова внимания, продолжал смотреть на Сарычева.
– Мне бы надо остаться, – проговорил Кунгуров.
– Обойдемся без тебя! – перебил Сарычев. – Как можно быстрее ликвидируйте банду. И помни – там золото, пятьсот тысяч народных денег.
– Будьте спокойны, товарищ Сарычев, – вмешался в разговор Никодимов и погладил свои седые усы. – Исполним все в аккурате.
– Не понимаю, – проговорил Кунгуров. – Про Ванюкина знали только ты и я. Страшновато как-то.
– Был еще третий. Забелин.
В это время Забелин подошел к ним.
– Ты чего ждешь? – спросил он Кунгурова.
– Да, пора. – Сарычев протянул руку Кунгурову. – Счастливо. Я займусь этим. Если что, сразу сообщу.
– Добро. – Кунгуров пожал им руки и взобрался на тачанку. Ездовой подобрал вожжи, тройка лошадей с места взяла рысью, тачанка загрохотала по булыжнику. Следом двинулся, тяжело подскакивая в седле, Никодимов.
Сарычев и Забелин остались стоять во дворе казармы. Неподалеку от них постукивал мотор машины.
– Ты всю ночь дома был? – спросил Сарычев.
– Дежурил в чека.
– Никуда не ходил?
Забелин посмотрел на Сарычева:
– Случилось что-нибудь?
– Да. Поехали. – И Сарычев направился к машине.
– Куда?
– В чека.
Сарычев некоторое время молча сидел на табурете, низко опустив голову. Угрюмое лицо его совсем осунулось, и без того сутулая фигура казалась сгорбленной.
Врач осматривал лежавший на топчане труп. Кроме врача и Сарычева, в камере было еще несколько человек, среди них Забелин и начальник охраны Лужин – невысокого роста, плотный, с круглым добрым лицом.
Сарычев, повернувшись к Лужину боком, слушал, как тот, растерянно моргая глазами, сбивчиво рассказывал. Потом умолк на полуслове.
– Ну? – глухо спросил Сарычев после паузы.
– Да я не знаю, что и думать, Василий Антонович, – опять заговорил Лужин, и в голосе его послышались жалобные нотки. – Один раз только из караулки отлучился на минутку, за кипятком сбегал. – Лужин растерянно обвел глазами присутствующих. – Камеры у нас запертые. Чужих никого не было, только свои...
– Кто? – спросил Сарычев, не поворачивая головы.
– Я заходил, – спокойно сказал Забелин. – Часа в два ночи заходил, интересовался...
– Да, – обрадовался Лужин, – Товарищ Забелин заходил.
С того момента, как Забелин заговорил, Сарычев не спускал с него глаз.
– Потом ребята спекулянтов привели, – продолжал Лужин. – С допроса уголовника из девятой камеры Волин привел. – Лужин ткнул в сторону молодого чекиста, стоявшего у дверей. Тот согласно кивнул. – Никодимова видел... Потом товарищ Кунгуров был.
– Ладно, – перебил Лужина Сарычев. – Иди, будь у себя. Вызову.
Лужин, виновато улыбаясь, вышел из камеры. Врач, закончив осматривать труп, накрыл его серым одеялом.
– Ну что? – спросил Сарычев и устало посмотрел на Христофора Матвеевича.
– Убит ночью, часов шесть назад.
Сарычев кивнул двум чекистам, тихо сказал:
– Унесите.
Чекисты положили тело Ванюкина на носилки.
– Сильный удар стилетом в область сердца, – вновь заговорил доктор. Сарычев быстро взглянул на Забелина. – Видимо, когда убийца вошел в камеру, Ванюкин проснулся и вскочил. Убийца кулаком оглушил его. С правой стороны лица – сильный кровоподтек, рассеченная губа, выбито два зуба. Вот пока и все, – тихо закончил доктор.
– Спасибо, – сказал Сарычев.
Проходя мимо Сарычева к двери, доктор протянул ему руку. Сарычев рассеянно хотел пожать ее, но доктор взял его за кисть, нащупал пульс и стал смотреть на часы. Секретарь губкома сначала ничего не понял, а потом раздраженно выдернул руку.
– Бросьте, Христофор Матвеевич! – хмуро сказал Сарычев. – Идите.
Доктор пожал плечами, в дверях обернулся:
– Товарищ Сарычев, с вашим сердцем можно работать только садовником, да и то в своем саду. – Он безнадежно махнул рукой и переступил порог. За ним ушли остальные, кроме Сарычева и Забелина. Сарычев продолжал сидеть на табурете, Забелин стоял у него за спиной. Потом Сарычев встал и медленно пошел в угол камеры.
– С правой стороны... с правой, – одними губами шептал он и трогал рукой правую щеку. Затем сунул руку в карман и вдруг, круто повернувшись, что-то кинул Забелину.
– Лови!
Забелин вздрогнул, но мгновенно среагировал и правой рукой поймал спичечный коробок. Изумленно уставился на Сарычева:
– Ты чего, Василий Антонович?
– Ничего! – улыбнулся Сарычев. – А я думал, ты левша.
Забелин продолжал некоторое время удивленно смотреть на секретаря, потом неуверенно произнес:
– Может, тебе и правда к врачу зайти, Василий Антонович?
Сарычев не слышал его. Он смотрел в маленькое подслеповатое окошко, выходившее во двор, и о чем-то думал.
Забелин медленно вышел, прикрыв за собой железную дверь. Сарычев прошелся по камере, сел на топчан, устало потер виски и вдруг замер, глянув на пол. Около своей ноги он увидел мундштук, желтоватый, из слоновой кости, с затейливой тонкой резьбой. Сарычев медленно наклонился, поднял мундштук и долго рассматривал его. Потом тихо сказал:
– Кунгуров.
Шилов сидел на берегу реки у самой стремнины и, покусывая веточку орешника, задумчиво смотрел на красноватую, будто разбавленную кровью, воду, бурлившую вокруг лобастых валунов: яркое раскаленное солнце было в зените.
Неподалеку из низкорослого кустарника вышел Кадыркул. Он припадал на раненую ногу и вел за узду вороную кобылу. За ним шли еще трое – тоже с лошадьми. Недовольно покосившись в сторону сидящего у воды Шилова, они начали расседлывать коней.
Шилов, повернул голову, посмотрел на них. Трое повели лошадей к воде, громко переговариваясь. На берегу остался только казах. Он гладил лошадь по шее и с тревогой смотрел на реку.
Лошади, осторожно ступая, вошли в бурную, стремительную воду. Тугие мелкие волны едва не сшибали людей с ног. Один из бандитов обернулся, громко свистнул:
– Давай, азият!
– Боится, – отозвался второй. – Нога раненая, и плавать не умеет.
Шилов поднялся и медленно направился к Кадыркулу.
– Давай искупаю, – сказал он, подходя, и похлопал лошадь по тугой шее.
– Спасибо, – улыбнулся казах, тряхнув длинными черными волосами. – Мало-мало купай...
Шилов сбросил на землю свою кожанку рядом с уздечками, которые оставили бандиты.
Кадыркул накинул лошади на шею веревочный аркан, протянул конец Шилову. А тот в это время смотрел на уздечки. Его внимание привлекла одна. Трензель с недоуздком соединялся на ней стальной цепочкой. Точно такой же цепочкой был прикреплен к наручнику «золотой» баул. Значит, баула было два! Один был у него на запястье, пустой! А другой? В другом было золото. Офицеры хорошо придумали, лихо! Два баула, попробуй докажи! И кому доказывать?
– Эх, хороша! – проговорил Егор, поднимая с земли уздечку. – Чья?
– Моя! – с гордостью ответил казах.
– Хороша, – повторил Шилов, взвешивая уздечку на руке. Потом сел на землю, начал стаскивать сапоги.
Он разделся и повел вороную кобылу в воду. Казах остался на берегу, смотрел на кобылу и улыбался.
За стремниной спокойно переливалось тихое мелководье, Шилов завел туда лошадь. Она потянулась вздрагивающими мягкими ноздрями к холодной воде, начала осторожно пить. Неподалеку плескались и гоготали бандиты. На берегу сидел Кадыркул и смотрел на них.
Шилов мыл кобылу, поливал водой, трепал по волнистой блестящей холке. Улыбался, оглядывался на берег.
Бандиты уже выбрались из воды, взнуздали лошадей, вскарабкались на них и уехали.
Чуть позже и Шилов вывел из реки лоснящуюся на солнце кобылу. Казах стащил с себя рубаху, начал вытирать лошадь.
– Она меня два раза от смерть спасал! – Казах улыбался и цокал языком.
Шилов молча одевался. Из-за кустов за ними наблюдал казачок Гринька.
– Твой отец бай? – спросил Шилов, свертывая самокрутку.
– Бай! – вдруг засмеялся Кадыркул и так же внезапно оборвал смех, лицо исказила злоба. – Я всю жизнь батрак был! Невеста калым не было. Невеста другой джигит взял... Своя лошадь не было, чужих баранов пас. – И он опять невесело рассмеялся: – Ба-ай! Он Кадыркула камчой лицо бил, собака! – Казах показал шрамы на щеке.
– Теперь ты решил стать богатым? – серьезно строил Шилов.
– Хочу! – решительно заявил казах.
– А золото куда спрятал?
Вопрос был настолько неожиданным, что Кадыркул на мгновение оторопел, стоял разинув рот.
– Шайтан! – Он зашипел, как змея, и, вдруг выдернув из-за голенища сапога нож, кинулся на Шилова.
Егор едва успел уклониться от удара, поймал Кадыркула за руку, на мгновение встретился с бешеными от ярости глазами казаха и тогда резко вывернул ему руку. Тот вскрикнул и выронил нож. Шилов оттолкнул его от себя так, что Кадыркул упал на спину.
Узкими, как щелки, глазами Кадыркул следил за Шиловым, и на лице тенью промелькнул страх. Но Егор спокойно швырнул нож в воду.
– Пошли! Покажешь где!
Кадыркул продолжал лежать.
– Ну?! – с приглушенной яростью выдохнул Егор. – Мне с тобой цацкаться некогда!
Казах медленно сел на землю, всхлипнул, закрыл лицо руками:
– Не пойду! Лучше убей.
– Вставай!
Казах раскачивался, как на молитве, потом поднял на Шилова заплаканное лицо, посмотрел на него с отчаянием:
– Не отнимай... Я много работал – всю жизнь, а у меня ничего нет! Ты знаешь, когда у джигита свой конь нет? Халат свой нет! – По лицу Кадыркула текли слезы. – Разве я не работал?! Я жениться хочу! Халат куплю! Отца кормить буду, мать! Они тоже всегда работали, а им нету есть!
Шилов, нахмурившись, слушал сбивчивую речь Кадыркула, покусывая. губу. Он тоже всю жизнь работал. С двенадцати лет таскал вагонетки на шахте, потом махал обушком в забое, добывая уголь. Работал с утра до вечера. И у него тоже ничего не было. Помнится, долго, почти год, копил деньги на гармонь. Наконец купил, и радости его не было предела. Отец пропил гармонь через неделю... И тогда обозлившийся Шилов тоже пропил всю свою получку.. И сапоги. И пиджак. И даже картуз. Нате, всем назло. А потом отец попал в аварию и ослеп. И Шилов стал кормильцем целой оравы голодных ртов. Ох какая злющая и несправедливая жизнь, думал тогда Шилов.
Он долго слушал Кадыркула, и чем дольше, тем сильнее закипала в нем ярость. Наконец он не выдержал, рванул из-за пояса наган.
– А ну вставай, га-ад!
Кадыркул обессиленно встал и понуро побрел вдоль берега. Казалось, он смирился со своей участью. Шилов следовал за ним. Тропа вдоль берега все круче и круче забирала вверх. Внизу черным омутом бурлила вода, торчали мокрые лобастые валуны. Волны с силой разбивались о них, оседала и таяла зеленоватая пена... Припекало. Желтое и круглое, как яичный желток, солнце дремотно повисло над головой.
Перед разлапистым кедром, накренившимся над обрывистым берегом, Кадыркул остановился. Между корнями виднелась большая нора, забитая сухими сучьями и листвой. Кадыркул огляделся по сторонам, присел на корточки и принялся выгребать из норы листву и сучья. Шилов стоял над ним и ждал. Наконец казах вынул из тайника баул. Замок был вырван, и запирался баул на тонкие боковые щеколды. Казах откинул их – матовым блеском сверкнули золотые монеты, кольца и броши.
– Забирай, шакал! – Кадыркул презрительно скривил губы. – Хоть немножко Кадыркулу дай, а? Совсем немножко! Зачем одному так много?
– Положь на место, – приказал Шилов и медленно пошел к обрыву.
Кадыркул несколько секунд смотрел на золото, качал головой, губы его что-то горестно шептали, в глазах стояли слезы. Если бы не эта проклятая рана в ногу, он давно бы ушел из банды, ушел бы в родной аул и стал бы там самым богатым, уважаемым человеком. Ему кланялись бы в пояс, табуны коней заполнили бы степь, несметные отары овец дышали бы пышными кудрявыми боками. И это все его! Вай-вай, аллах, за что ты так наказал бедного Кадыркула? Разве он сделал тебе что-нибудь плохое? Как ты несправедлив, аллах!
