Текст книги ""Военные приключения-2". Компиляция. Книги 1-18 (СИ)"

Автор книги: Аркадий Вайнер

Соавторы: Аркадий Адамов,Владимир Востоков,Вадим Кожевников,Александр Лукин,Алексей Азаров,Эдуард Володарский,Егор Иванов,Иван Головченко,Владимир Волосков,Валерий Барабашов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 237 (всего у книги 357 страниц)

Сарычев выпрыгнул из машины и бросился наперерез Никодимову.

Тот, чувствуя, что с больной ногой далеко не уйти, обернулся, выдернул из деревянной кобуры маузер. Оружие он держал в левой руке. Но выстрелить не успел: его опередил Сарычев. Загремели два выстрела. Никодимов согнулся, выронил маузер. Морщась, он сел на землю, прижимая к груди раненую руку.

С трудом передвигая ноги, к нему шел Сарычев. Он тяжело дышал, в груди хрипело и булькало. Никодимов поднял голову, виновато улыбнулся.

– Ты чего, товарищ Сарычев? – спросил Никодимов. – Так ведь и убить можно...

Сарычев не ответил, подобрал маузер и сунул его за пояс.

Подъехала машина, и секретарь губкома тяжело привалился к переднему крылу. Никодимов попытался встать.

– Сидеть! – глухо приказал Сарычев.

Подбежал Кунгуров, спросил испуганно:

– В чем дело?

– Это он! – коротко ответил Сарычев, кивнув на сидящего на земле Никодимова. Секретарь губкома все еще не мог отдышаться.

Их окружили красноармейцы, любопытные бабы с детьми. Слышались отдельные вопросы:

– Что случилось-то? Товарищи...

– Кто стрелял?

– Братцы, Никодимова ранили!

Сарычев поднял руку, закричал изо всех сил:

– Тихо-о-о! – и замолчал, чтобы успокоить сердце. Ропот толпы стих.

– Для тех, кто меня не знает, я секретарь губкома Сарычев! – Он показал наганом на Никодимова: – А это проникший в чека вра-аг! Тут его голос сорвался, и он начал судорожно, взахлеб кашлять.

Красноармейцы недоверчиво загудели. Никодимов быстро оглядел окружавшую их толпу, вдруг поднялся, зажимая раненую руку, закричал:

– Тихо, товарищи! – Потом повернулся к Сарычеву: – Василий Антонович, что ты говоришь-то? Окстись! – Он осуждающе покачал головой. – Ты что, первый день меня знаешь? Разве народ меня не знает? – Никодимов обвел глазами толпу, снова уперся глазами в Сарычева, сказал примирительно: – Ладно, я не в обиде. Разберемся! Рабочий Никодимов на товарищей не обижается.

Сарычев перестал кашлять, перевел дух и жестко сказал:

– Рабочий Никодимов убит полтора года назад по дороге из Омска к нам. – Он достал из кармана листок, помахал им в воздухе. – Вот сообщение из Омского губкома.

Толпа притихла.

– Товарищ Сарычев, дорогой! – Никодимов сделал два шага к секретарю. – Да вы на меня посмотрите... Это ж наговоры! Товарищи! – повернулся он к окружавшим их бойцам. – Вы меня знаете?

– Знаем! – громко закричали из толпы несколько голосов.

Никодимов вновь посмотрел на Сарычева.

– Ошибка откроется, вам же стыдно будет, что старого рабочего опозорить хотели! – Он говорил так искренне, что толпа вновь угрожающе загудела.

– Тихо-о! – приказал Кунгуров.

– Долго, наверное, мы не смогли бы разобраться, кто вы такой, если бы не коммунист Егор Шилов, которого вы оклеветали в глазах товарищей по партии.

– Да вы не в себе, товарищ Сарычев. – Никодимов изумленно хлопал глазами.

– Шилов бежал из тюрьмы и заставил вашего связного Ванюкина прийти с повинной в чека. За это вы убили в камере Ванюкина! Чтобы замести следы, вы решили подставить под подозрение Кунгурова! – Сарычев с шумом выдохнул воздух, снова закашлялся.

Никодимов по-прежнему глядел на Сарычева изумленно-правдивыми глазами. Притихшая толпа красноармейцев внимательно слушала. Секретарь губкома перевел дух.

– Для этого подкинули в камеру убитого мундштук, который принадлежал Кунгурову. – Секретарь губкома протянул мундштук подошедшему Кунгурову. – Николай, возьми. И мы опять чуть было не клюнули на вашу приманку. Если бы не одно обстоятельство...

Никодимов в упор смотрел на Сарычева, и ни глуповатой улыбки, ни наивных глаз на его лице уже не было.

– Дело в том, что вы левша. Единственный левша из всех, кто знал об отправке золота и о том, что Ванюкин пришел с повинной. Но в камере Ванюкина вы об этом забыли. И когда тот вскочил, увидев вас, вы ударили его левой. Ни разу осторожность вас не подводила, но тут осечка вышла. Вот почему у Ванюкина ссадина на лице справа. – Сарычев снял фуражку, платком вытер лоб, устало закончил: – Ну а дальше я еще раз опросил вдову путевого обходчика, вызывал жену настоящего Никодимова, видел фотографии...

– Врешь, – тихо проговорил Никодимов. – Жены Никодимова нет...

– Вот тут вторая ваша ошибка. Ее хотели убить ваши люди, но, к счастью, только ранили, и она выжила. Об этом вы не знали.

– Товарищи! – опять хрипло и отчаянно закричал Никодимов. – Бойцы революции! Что же вы стоите?! Стреляйте в меня, в убийцу! – Бешеными глазами он оглядывал толпу, от крика его лицо набрякло, покраснело. Красноармейцы молчали. Никодимов воспользовался затянувшейся паузой, показывал рукой на бойцов и женщин: – Вот они – народ! Они произволу не допустят! Я все понимаю! Дурака нашли! Кто все это подтвердит, что вы наплели? А? Кто?! Некому!

– Господин Карпов! – раздался вдруг из толпы скрипучий голос ротмистра Лемке.

Никодимов вздрогнул, медленно повернулся и замер, уставившись изумленным взглядом в ту сторону, откуда послышался голос. Красноармейцы медленно расступились, и все увидели Егора Шилова и ротмистра Лемке.

Шилов едва стоял на ногах, в одной руке он держал баул, другой поддерживал раненого Лемке.

Никодимов побледнел. Он, видимо, понял, что это конец. Лицо его стало спокойным, и даже появилось выражение брезгливости. А Лемке, отодвинув от себя Шилова, превозмогая боль в бедре, сделал несколько шагов к Никодимову и процедил сквозь зубы:

– Кончайте комедию ломать, господин подполковник. На вас смотреть противно. Ей-богу...

– Очень жаль, что вас только ранили, ротмистр, – презрительно ответил Карпов после недолгого молчания.

– Увести! – громко приказал Кунгуров.

Несколько бойцов окружили Карпова и Лемке. Ротмистр пошатнулся и едва не упал. Двое красноармейцев успели поддержать его.

Сарычев обессиленно стоял у машины и смотрел на Шилова, исхудавшего, оборванного, небритого.

– Егор! – позвал он, но Шилов, видно, не расслышал: вокруг галдели красноармейцы.

Забелин протиснулся к Егору, улыбнулся, хотел было обнять, но Шилов сунул ему в руки баул, сказал:

– Держи.

Шилов медленно брел по деревне, время от времени оглядывался по сторонам, и лицо его выражало равнодушие ко всему на свете. Увидев старуху, сидевшую на скамейке возле дома, он остановился, попросил хрипло:

– Напиться не будет, бабуся?

Старуха тяжело поднялась и, шаркая лаптями, ушла в дом. Скоро вернулась с деревянным ковшом. Старческие, худые руки подрагивали, и холодная, чистая вода проливалась на землю. Шилов осторожно принял из ее рук ковш, начал жадно пить.

– Попей, милый, попей... – ласково проговорила старуха.

Он выпил ковш до дна, поблагодарил и пошел дальше.

Сарычев стоял в кругу бойцов и говорил страстно, потрясая в воздухе сжатым кулаком:

– На этом золоте кровь и пот рабочего и крестьянина! И революция вернула его законному хозяину! На это золото мы купим хлеба голодным детям! Станки для заводов, плуги для полей!

Сарычев вдруг опять захлебнулся кашлем. Секунду длилось молчание, и вдруг из круга бойцов выступил вперед худенький, совсем молодой парнишка с круглым стриженым затылком. Он сдернул с головы буденовку и негромко, волнуясь, запел:

– Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов...

Один за другим подхватывали гимн красноармейцы, и уже гремел могучий, слитый воедино хор голосов, и сердца этих людей переполняли единые помыслы и желания.

– Кипит наш разум возмущенный и в смертный бой вести готов...

Сарычев выбрался из круга бойцов, отдышался. Он оглядывался по сторонам в надежде увидеть Шилова. Подошел Кунгуров, сказал:

– Пора командовать отправление...

– Ты Шилова не видел? – спросил Сарычев.

– Запропастился куда-то. Послал ребят поискать.

– Вот Пинкертон, – улыбнулся Сарычев. – Опять его искать приходится. – И он устало побрел к деревенской околице.

За конюшней Шилов заметил небольшой стожок, завернул к нему и повалился на сено. Он заснул сразу и смутно, сквозь сон, слышал гул голосов, потом взметнулся «Интернационал». Торжественный и строгий гимн, как клятва, звучал над деревней, полями, бескрайней тайгой.

– Серега, слышь, ты Шилова не видал? – крикнул один из бойцов.

– Не-а, – лениво ответил другой.

– От черт, его начальство ищет, а он пропал куда-то... – сказал первый голос, звонкий и молодой.

– Он шибко не любит, когда его начальство разыскивает, – весело ответил другой, хрипловатый. – Когда надо, сам появляется...

Шилов проснулся. Он слышал весь разговор, слабо улыбнулся и вновь закрыл глаза. Когда Сарычев разыскал его, он уже спал мертвым сном, раскинув руки, и осунувшееся, заросшее лицо покрылось бисеринками пота. Сарычев долго смотрел на него, потом осторожно сел рядом, вытер платком пот со лба товарища, еще раз оглядел его и глубоко, облегченно вздохнул. Он молча сидел рядом, будто охранял сон Шилова. О чем думал этот человек сейчас, когда одно из многочисленных испытаний осталось позади? О дружбе, о вере в общее дело? О том, что, быть может, ждут их впереди еще более тяжкие дела, потому что борьба еще только началась и не видно ей конца-краю? Та борьба, ради победы в которой они жертвовали всем и в которой они непременно должны победить, потому что порукой тому – нерушимая дружба и вера в справедливость общего дела. А может быть, он вспоминал то время, когда они были совсем молодые, опаленные злым стенным солнцем, продутые насквозь ветрами бесконечных российских дорог, по которым они прошли, и над головами их развевалось знамя восставшего народа? Сарычев был тогда комэска, и Егор Шилов был комэска, а Липягин командовал взводом в эскадроне Шилова, Кунгуров был начштаба полка... И время это казалось Сарычеву теперь бесконечно прекрасным, как и их дружба, которую они сумели пронести через годы, наполненные звоном клинков и треском раскаленных пулеметов.

Издалека донеслось протяжное, сладко бередящее душу:

– По коня-а-ам!

И серебряно-звонко пела труба горниста. Она звала в новую дорогу, к новым испытаниям.

Шилов открыл глаза, повернул голову и взглянул на Сарычева:

– Пора, что ли?

– Пора, – улыбнулся тот. – И отдохнуть тебе не дали.

– Отдыхать в могиле будем, – сказал Шилов и, кряхтя, поднялся.

Встал и Сарычев.

– Сейчас заснул и большой жбан квасу видел, – усмехнувшись, проговорил Шилов. – Холодный такой квас, аж зубы ломит... Где бы квасу напиться, а, Василий?

– Достанем тебе квасу, – пообещал Сарычев. – Самого холодного. Заслужил.

– Это мне как бы в награду? – весело спросил Шилов.

Они шли по дороге рядом. Отряд конников уже выстроился за околицей. И вдруг от строя отделился всадник и карьером помчался по деревенской улице. Он летел во весь опор, затем осадил лошадь, спрыгнул и побежал навстречу Сарычеву и Шилову. Это был Кунгуров. Он бежал, смеясь и размахивая руками, и в глазах у него стояли слезы. Он торопился обнять свою ушедшую прекрасную юность, которую с каждым годом все больше и больше затягивала дымка времени...

Протяжно и звонко пела труба.

Владимир Востоков
ОШИБКА ГОСПОДИНА РОДЖЕРСА
Повести

ПОСЛЕДНЯЯ ТЕЛЕГРАММА

I

огда полковнику Шульцу сообщили, что его вызывает шеф, он повеселел. «Значит, снова нашли мне дело», – не без гордости подумал он. Высшая награда рейха, полученная из рук самого Гитлера, разжигала в нем желание идти на новое опасное задание. Шульц энергично открыл дверь и вошел в кабинет. К его удивлению, шефа за столом не оказалось. Он стоял, устало сгорбившись, у карты Европы, заложив руки за спину, и молчал.

Шульц с минуту смущенно переминался с ноги на ногу, не понимая причин молчания шефа. Нет, не так он представлял себе эту встречу.

– Подойдите ко мне, полковник, – наконец, нарушив молчание, глухо произнес шеф. Несмотря на то, что в кабинете было прохладно, жирный затылок шефа был влажен.

«Что-то произошло», – с тревогой подумал Шульц.

– Завтра вы должны быть здесь, – шеф сердито ткнул пухлым пальцем в карту, – и навести там порядок,.

Шульц пытался зафиксировать точку на карте, куда ему придется ехать, но голова шефа закрывала ее.

– Вам предоставляется полная свобода действий для обеспечения безопасности стратегического хранилища горючего. – И он ладонью накрыл на карте место, где оно находилось. – Абсолютной безопасности – такой приказ фюрера. – Шеф сделал паузу, снова заложил руки за спину, сцепил пальцы в замок, затем повернулся к Шульцу. – От вашего усердия и расторопности зависит не только ваша судьба, но и моя. Подробные инструкции получите в отделе. Желаю удачи. Хайль!

Шульц молча кивнул и, щелкнув каблуками, покинул кабинет. Он всего мог ожидать, но то, чтобы его, заслуженного контрразведчика абвера, каким он по праву считал себя, назначили сторожем вонючего бензина, не укладывалось в его сознании. Он шел по коридору, не замечая приветствий младших чинов. Зашел в отдел, нашел нужного человека и молча выслушал его инструкции по объекту, где он должен был навести порядок. И чем дальше он слушал, тем больше жгучая обида заполняла душу, готовая вылиться в открытый протест – отказ от задания. И только упоминание шефа о личном приказе фюрера заставило взять себя в руки. Покинув отдел, Шульц направился в ресторан. Впервые за долгие годы работы он позволил себе расслабиться и на какое-то время забыться.

II

Отто Егер без особого труда отыскал адрес семьи Гофман. Это был небольшой чистенький двухэтажный особняк на утопающем в зелени участке земли. Все здесь дышало миром и сладостным покоем. На звонок открыла хозяйка. На вид ей было лет пятьдесят. Небольшого роста, полная, рыжеволосая, со следами веснушек и былой красоты.

– Мне нужна фрау Гофман. Она здесь проживает?

– Я вас слушаю, – сказала фрау, с тревогой присматриваясь к незнакомцу. – Что вам угодно?

– У меня есть для вас кое-какие новости. Если позволите…

– Я вас слушаю.

– Они касаются вашего мужа…

Фрау Гофман не дала договорить Егеру:

– Только одно слово – он жив?

– Да.

Она в радостном порыве схватила Егера за руку и, забыв об этикете, чуть ли не силком потащила его в дом.

– Ганс жив! Какая радость, Ганс жив! – повторяла фрау Гофман, по-прежнему не отпуская руки Егера.

Они вошли в дом. Егер очутился в чисто убранной, скромно обставленной комнате.

– Садитесь, пожалуйста. Я вас слушаю… господин…

– Извините, я не представился – Отто Егер. Прибыл сюда по случаю ранения, на отдых.

– Ничего, ничего. Меня зовут Эльза. Я слушаю вас, пожалуйста, – сгорая от нетерпения, произнесла хозяйка дома.

– Ваш муж просил меня передать вам вот это письмо. Здесь все сказано. – И Егер вынул из кармана конверт, положил его на стол перед Эльзой.

Эльза долго вчитывалась в строки письма. Казалось, она забыла о существовании гостя. Егер терпеливо сидел в ожидании, когда же посыплются на него вопросы хозяйки.

В это время открылась дверь и в комнату вошла молодая красивая девушка. Увидев незнакомого человека, она остановилась в нерешительности.

– У нас гость?! – изобразив на лице улыбку, спросила она. – Здравствуйте! – Но, увидев на глазах у матери слезы, в испуге бросилась к ней: – Что случилось?!

– Все в порядке, доченька, все в порядке. Я плачу от счастья. Вот молодой человек, Отто Егер, привез от нашего палы письмо. Почитай, пожалуйста. – И фрау Эльза начала вытирать платком лицо. – Это моя дочь, Матильда.

Отто Егер, молча наблюдавший эту сцену, поднялся и галантно кивнул Матильде. Девушка же, не обращая внимания на гостя, выхватила из рук матери письмо.

– Читай вслух, пожалуйста, – попросила мать и пояснила Егеру: – Она очень любит отца. Он для нее идеал в жизни.

– Это хорошо, – с удовлетворением ответил Егер.

Через пять минут Матильда справилась с волнением.

– «Мои любимые и дорогие Эльза и доченька Матильда! – с гордостью начала читать дочь. – Пишу вам издалека по случаю представившейся оказии. У меня все в порядке, я жив и здоров, того и вам желаю. Так что за меня не беспокойтесь. Податель сего письма, Отто Егер, – мой верный товарищ, которому я многим обязан. Он нуждается после ранения в отдыхе, и я очень прошу вас принять его по всем правилам гостеприимства нашего дома. Помните одно: я рад своей судьбе. И. еще одна просьба. Если в чем-то будет нуждаться мой товарищ, помогите ему всем, чем сможете. До свидания, мои милые. До встречи, которую жду с огромным нетерпением. Горячо обнимаю и целую. Ваш Ганс».

Матильда, закончив читать письмо, изучающе посмотрела на Егера, словно решая, как вести себя дальше. Егер с улыбкой выдержал пристальный взгляд девушки, тем самым как бы приглашая ее в союзники. Матильда не ответила.

– Слава богу, с папой все в порядке. Скажите, где он, что делает? Ведь столько прошло времени. Мы тут с Матильдой измучались, – нарушила молчание Эльза.

– Он там, где должен быть солдат, – на переднем крае. И вы вправе гордиться своим мужем и отцом.

Матильда встрепенулась, посмотрела на мать.

– Ну вот и хорошо. Пожалуйста, Отто, располагайтесь. Вам с дороги надо отдохнуть, а я пока приготовлю ванну. Матильда, собери на стол, – засуетилась Эльза и вышла из комнаты.

Матильда вслед за ней молча покинула комнату.

«С характером», – подумал Егер, поднимаясь наверх в отведенные ему покои. Небольшая уютная комната с балконом, выходящим в сад, располагала к отдыху. Он поставил на пол чемодан, прилег на диван и сразу уснул, точно провалился в омут.

III

Генрих Шульц прибыл к месту нового назначения. На аэродроме его встречал помощник – майор Ратнер,

– Ну и погода, льет как из ведра, – хмурясь, заметил Шульц, когда закончилась официальная церемония встречи,

– Приезд в дождь – хорошая примета, господин полковник, – услужливо произнес Ратнер.

– Посмотрим. Пока вам радоваться нечему.

Некоторое время они шли с аэродрома к автомашине молча. Черный «мерседес» ждал их у служебного помещения аэровокзала.

Ратнер предупредительно открыл переднюю дверцу машины, но Шульц сел на заднее сиденье.

«Плохи мои дела», – подумал Ратнер, запуская мотор,

– Куда меня везете?

– В гостиницу, господин полковник.

– На объект, – отрезал Шульц.

В просторном кабинете секретного объекта, куда Ратнер привез Шульца, было тепло и уютно. Ратнер распорядился разжечь камин, накрыть стол.

– Сперва о деле, – поморщился Шульц.

– Слушаюсь, – ответил Ратнер. «Никак ему не угодишь», – с неприязнью подумал он.

– Доложите обстановку, – так и не сняв намокшего плаща, произнес Шульц.

– Несколько дней назад, господин полковник, в запретной зоне был схвачен один субъект с фотоаппаратом. Бывший шеф при его допросе переусердствовал, и тот унес с собой тайну своего появления в зоне. Я настаивал, чтобы его передали гестапо, а он…

– Мне это известно, – перебил словоохотливого подчиненного Шульц. – Что известно о задержанном? – Ратнер ему не понравился с первого взгляда, а почему, он пока не мог себе объяснить. Может быть, потому, что и его считал косвенным виновником своего назначения в это богом забытое место.

– Сейчас делом фотографа занимается гестапо, господин полковник.

– Не хватало, чтобы вы им занимались… Ну и что?

– У задержанного никаких документов не оказалось… только фотоаппарат…

– Надо было бы, чтобы он имел при себе паспорт… Болваны!

– Виноват… – растерянно согласился Ратнер.

– Ну и провинция здесь, – бросил Шульц, пытаясь несколько смягчить тон разговора.

– Веселого мало, господин полковник. Однако при желании и здесь можно неплохо провести время, – ответил Ратнер, подобострастно заглядывая Шульцу в глаза.

– Я приехал сюда не веселиться, а выполнять свой долг перед фюрером, – оборвал Шульц неуместный намек своего подчиненного.

– Извините, господин полковник. Я к слову… «Опять невпопад», – подумал Ратнер, чувствуя, как замирает его сердце.

Шульцу определенно чем-то был неприятен Ратнер.

– Покажите мне схему охраны, – сказал Шульц.

Ратнер принес папку, вынул из нее сложенный вчетверо большой ватманский лист, развернул схему перед Шульцем,

– Сколько всего постов? – опросил Шульц, не отрываясь от схемы.

– Тридцать пять, из них пять подвижных.

– Ограждение, рвы, контрольная полоса и прочие атрибуты в порядке?

– Так точно.

– Так точно, – передразнил Шульц. – Где патрулируют подвижные посты?

– Вот по этим маршрутам. – Ратнер начал пальцем водить по красным пунктирам, нанесенным на схеме,

– Где он проскочил?

– Задержали его на высоте 353. Вот здесь. – Палец Ратнера вновь уткнулся в схему.

– Как далеко проник! – удивился Шульц. – Каким образом?

– Сами удивляемся, как могло это произойти. Казалось, мышь здесь не проскочит, а тут такое случилось…

– Значит, кошки потеряли нюх. Придется кое-кому натереть нос, – сердито заметил Шульц. – Завтра с утра покажете мне объект. Выезд в девять ноль-ноль. А теперь в гостиницу.

– Слушаюсь, господин полковник. Может быть, с дороги по рюмочке… Есть «наполеон», – решил в последний раз попытать счастья Ратнер.

– Я, кажется, ясно сказал, – последовал ответ.

«Все, это конец», – решил Ратнер.

На следующий день после тщательного осмотра охраняемого объекта, которому Шульц посвятил весь день, он пригласил к себе в кабинет начальника местного гестапо Брауэра. С немецкой педантичностью тот появился ровно в назначенное время. Шульц внимательно изучал стоявшего перед ним штурмбанфюрера СС – человека крупного телосложения, с глубоко спрятанными глазами, узким лбом и мясистыми губами. Планка орденов красовалась на его груди и говорила сама за себя.

Они представились друг другу.

– Я прибыл сюда с широкими полномочиями, прошу ознакомиться. – Шульц протянул гостю бумагу.

Брауэр внимательно прочел предписание.

– Я в вашем распоряжении, – ответил он, улыбаясь.

– Прошу вас, штурмбанфюрер, информировать меня об оперативной обстановке.

– Я не захватил… документы… разрешите…

– Прошу вас хотя бы в общих чертах, – мягко произнес Шульц, а сам подумал: «Хорош гусь, без бумаг ничего не помнит». Однако он отчетливо понимал, что ссориться с офицером гестапо ему нет никакого резона.

– Оперативная обстановка за последнее время заметно осложнилась, – докладывал Брауэр. – В город прибывают раненые офицеры. Их навещают жены, родственники. Все труднее и труднее стало держать в тайне истинное назначение объекта…

– А вы ставили вопрос о закрытии въезда в этот район?

– Нет.

– Почему?

Брауэр опустил глаза.

– Хорошо. Подумаем. Еще не поздно это сделать и сейчас. Продолжайте.

– Последний случай с задержанным фотографом, о котором вам, должно быть, известно, говорит о многом. Я принимаю все зависящие от нас меры…

– Кстати, о задержанном… – оживился Шульц. – Скажите, штурмбанфюрер, что-нибудь новое о нем удалось узнать?

– Есть основания утверждать, что он из иногородних. Идет активный поиск всего, что связано с фотографом. Получен сигнал. Накануне задержания его видели в городе у владельца магазина канцелярских товаров Лотта. Его опознал наш агент по фотокарточке. Появилась 'ниточка, которую будем тянуть.

– А что представляет собой Лотт?

– Приезжий торговец. Пока ничего сомнительного… – После некоторого раздумья Брауэр продолжал: – В нашем квадрате зафиксирована работа радиопередатчика… Кое-что нашим специалистам удалось расшифровать… Проверили на Лотте… Не клюнул. Выходит, не он… Одно ясно: кто-то должен к кому-то прийти на связь.

– А не поторопились с Лоттом?

– Обстановка складывалась так, что пришлось рискнуть.

– Выходит, агент работает под боком.

– Так точно.

– Сколько у вас пеленгаторов?

– Один.

– И вы с одним думаете поймать вражеского агента? Немедленно запросите дополнительные силы за моей подписью.

– Слушаюсь, господин полковник.

– Фотограф что-нибудь в магазине купил?

– Уточняем…

– Выходит, ничего существенного у вас в руках нет? – сухим голосом произнес Шульц. – Что еще можете доложить?

– Еще?! – переспросил осевшим вдруг голосом Брауэр. – Под агентурным наблюдении находятся несколько человек из близлежащего села. Ведем активную работу. О результатах буду сообщать, – закончил Брауэр.

Он сказал «сообщать», а не «докладывать». От внимания Шульца это не ускользнуло.

– Большое село?

– Не очень.

– Может быть, выселить его, и дело с концом?

– Опять пойдет шум… Только разогреем любопытство.

– Тем не менее внесите мотивированное предложение, в том числе и об отдыхающих. Время не ждет, а война, между прочим, не бывает без шума.

– Хорошо, господин полковник.

– Скажите, штурмбанфюрер, а как выглядят в ваших глазах мои подчиненные?

– Извините, но позвольте мне обобщить данные и сообщить о них чуть позже.

– Я хочу знать сейчас. Или вы не владеете обстановкой?

– Почему же… Мне хотелось в письменном виде… Но раз вы настаиваете, я отвечу… Думаю, что на своих подчиненных в основном вы можете положиться… Правда, после курских событий настроение несколько снизилось, кое у кого появился пессимизм, но в целом люди вполне надежные. Заслуживает упрека разве только ваш помощник – майор Ратнер. Увлекается шнапсом и падок на женщин. Сейчас очередное увлечение одной официанткой из ресторана. Не очень разборчив в связях.

– Кто она? Хороша собой?

– Недурна. Очень недурна. Вроде бы из благонадежной семьи. Отец ее ушел добровольцем на восточный…

– Благодарю вас за доклад. Буду признателен, если вы с ним будете приходить три раза в неделю. А теперь, штурмбанфюрер, слушайте, что я вам скажу. – Шульц выдержал короткую паузу, а затем официальным тоном произнес: – Берлин недоволен положением с охраной объекта и в том числе… вашей работой. Как вы догадываетесь, нельзя нам с вами дважды испытывать судьбу. К завтрашнему дню прошу вас подготовить мне докладную записку об оперативной обстановке и о мерах по усилению секретности объекта. Пользуйтесь случаем, штурмбанфюрер, укрепить свой аппарат. – Шульц посмотрел на часы. – На сегодня все. Где тут можно прилично поужинать?

– Единственное место – ресторан «Жозефина», – охотно откликнулся Брауэр.

– Может быть, вы составите мне компанию?

– Сочту за честь, господин полковник, – радостно ответил Брауэр, расплываясь в улыбке, и тут же подумал; «Посмотрим, что за птица приехала».

IV

На следующий день Егер был приглашен Эльзой на завтрак.

Почему-то именно в эту минуту Егеру пришли на память слова генерала Фролагина, напутствовавшего его в дорогу. «Главное для вас – установить и уничтожить объект. – И после небольшой паузы он добавил: – Любой ценой… Как это сделать – определите на месте».

Матильда ушла на работу, и они остались вдвоем. Говорили о разном: о погоде, о том, что в магазинах стало трудно с продуктами, скоро ли кончится война… Потом Егер спросил:

– А где работает Матильда?

– В ресторане «Жозефина», официанткой.

– Довольна?

– Как вам сказать? И да и нет. Боюсь я за нее. Знаете, какое сейчас время. Каждый офицер привык командовать, а она у меня с характером.

– Я это заметил, – улыбаясь, сказал Егер. – Но вы не волнуйтесь, если что, я не дам ее в обиду…

Поблагодарив за завтрак, Егер вышел на улицу. Он долго бродил по улицам города, приглядывался к прохожим, побывал в кинотеатре, заглядывал в магазины, вступал в разговор с незнакомыми людьми. В кафе развернул купленную в киоске газету, просмотрел заголовки, Привлекла внимание одна фотография. На него смотрел лысый мужчина с большим круглым лицом. «Разыскивается опасный преступник, При нем был фотоаппарат «Кодак». Кто опознает его и сообщит в гестапо, получит большое вознаграждение». Далее следовали приметы преступника и описание одежды, сообщалось, что разыскиваемый якобы принадлежит к левым партиям.

В кафе он узнал, где находится интересующая его улица, и не спеша направился к намеченной цели. Егер остановился у магазина канцелярских принадлежностей, огляделся, затем зашел вовнутрь. Он сразу узнал стоявшего за прилавком Лотта. Фотокарточка, изученная им в Центре, была точной копией оригинала. Егер купил авторучку и, не произнеся ни слова, вышел.

Пришел он к Лотту на следующий день, прямо к открытию магазина.

– Вчера я купил у вас авторучку, а она не пишет. Посмотрите, – обратился он к владельцу магазина, передавая ему авторучку.

– О! Это редчайший случай. Любопытно, что это с ней произошло? – расплылся в улыбке Лотт и, вырвав из блокнота лист, принялся чертить на нем круги. Ручка не писала. – А она заправлена? – спросил Лотт.

– Конечно.

– Позвольте заменить ее другой. Извините. – И Лотт, виновато пожав плечами, вручил Егеру новую ручку. Покупатель проверил ее. Все было в порядке.

V

В полдень того же дня в глухом лесу, у подножия скалы, встретились два охотника. Они молча расцеловались и надолго застыли в объятиях, горячо похлопывая друг друга по плечу.

– Неужели я должен уехать? – спросил тревожно Лотт, освобождаясь от объятий Егера.

– Таков приказ Центра. Ну что же, Анатолий, здравствуй. Прими сердечный привет от всех наших сотрудников, от жены и друзей.

– Здравствуй, Николай… Наконец-то.

– Как дела, Жаворонок?

– Как в окопе перед атакой, – переводя дыхание, ответил Лотт,

Они расстелили коврик на земле. Лотт вынул из охотничьей сумки продукты, пригласил к трапезе.

– Твоей работой в Центре довольны, особенно генерал Фролагин, – сказал Егер. – Просил передать тебе горячий привет… Да, а что нового произошло после случая с фотографом? Почему так долго молчал? Центр в недоумении.

Лотт сообщил, что гитлеровцы резко усилили режим и охрану зоны, проверку жителей. Произвели принудительное отселение крестьян из сел, которые находятся близко к охраняемой зоне. Все это началось с прибытием нового шефа – полковника Шульца. Говорят, наделен большими полномочиями…

– А молчал по одной причине – гестапо имело ко мне подход, – пояснил Лотт. – После этого я работал только на прием.

– Расскажи подробнее, – попросил Егер.

– Однажды ко мне подошел один тип и пытался установить со мной контакт… Я понял, что фашисты сумели кое-что расшифровать из нашего кода…

– Когда это было и где?

– Два месяца назад, двадцать первого мая… – Лотт передохнул. – В тот вечер я ужинал в ресторане «Жозефина». Ко мне подсел средних лет мужчина, невысокого роста, широкоплечий, спортивного вида. Правильные черты лица. Бакенбарды. Нос с горбинкой. Да вот его портрет, я его нарисовал по памяти. – И Лотт передал рисунок Егеру. – Сперва мы молчали. Потом он немного выпил, заговорил. Разговор был на общие темы – о войне, о женщинах, о медицине. После ужина, уже на улице, он вдруг попросил у меня телефон и полез за ручкой, хотел записать мой номер, да пожаловался: «Купил авторучку… и не знаю, что с ней делать, не пишет». Это был наш пароль, но в нем недоставало нескольких слов. Я чуть было не растерялся. Предложил ему свою ручку.

– Кто он?

– Не знаю. Сказал, что находится здесь проездом по медицинским делам.

– Вот видишь, а ты сомневаешься, должен ли ты уехать! В Центре твое молчание расценили неслучайным, но предполагали худшее… Впрочем, обстановка острая, и мне предстоит… А в общем, поживем – увидим. Где рация?