Текст книги "Войку, сын Тудора"

Автор книги: Анатолий Коган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 68 страниц)

66

Проснувшись в новой камере, Войку увидел свет. Не сияние дня – колеблющиеся отблески, проникавшие сюда из соседнего помещения. Они шли от небольшого окошка, проделанного в стене, забранного решеткой и закрытого снаружи деревянной заслонкой. Войку легко оттолкнул незапертую дверцу; взору Чербула предстал большой сводчатый подвал, озаренный пламенем факелов, воткнутых в щели между камнями, из которых были сложены стены. В подвале гремело железо: несколько человек в кожаных куртках и фартуках готовили инструменты, в которых было нетрудно узнать орудия пытки. Работой руководил рослый здоровяк, в котором с той же легкостью можно было распознать мастера-палача.

Войку понял: сейчас его начнут пытать. Но время шло – никто за ним не являлся. Затем послышались чьи-то стоны – в подвале терзали кого-то другого. Свистели бичи, лязгали клещи, пахло паленым мясом. Стоны сменились нечеловеческими криками, показавшимися Чербулу бесконечными: было удивительно, как может живое существо издавать такие звуки. Это продолжалось целую вечность; Чербулу казалось уже, что весь народ Бырсы терпит мучения, попав к Дракулам в плен. Наконец в соседнем подвале стихло, мучители ушли, унося с собой факелы. И во мраке новой каморы перед обессиленным узником возникла снова тощая фигура магистра Армориуса. Войку жадно выпил ароматную жидкость, принесенную ему стариком. И почувствовал, как по телу разливается тепло и блаженный покой.

– Вот и увидел ты, сын мой, самые сокровенные, самые надежные и любимые орудия власти, – сказал магистр. – Но сколько у нее еще – не менее излюбленных! Не дай бог тебе узнать того, что довелось узнать мне!

– Другой сказал бы, что сыт по горло, – ответил медленно приходивший в себя витязь. – Мне же хочется увидеть до конца, что творят эти каты вдали от дневного света, в утробе каменного чудища на этой скале. Ведь должен кто-то узнать их дела!

– Это хорошо, – кивнул старец. – Это в тебе проснулась добрая злость. Но мы не знаем, что они еще задумали, – добавил старец. – Поэтому пора открыть перед тобой некоторые из здешних секретов.

Магистр приблизился к стене напротив двери и, взяв руку воина, помог ему нащупать потайной рычажок. Легкий нажим, и часть стены отошла в сторону, открыв узкий проход. Старец повел за собой Войку по тесному, глухому коридору. Они спускались и поднимались по крутым ступенькам, миновали несколько поворотов.

Наконец впереди показался свет. Пройдя под низкой дверцей, оба оказались в просторном зале без окон, под тяжелыми каменными сводами. Одну из стен этого мрачного помещения занимал очаг, такой огромный, что в него можно было бы въехать на доброй телеге. В исполинском камине тлели целые бревна, на стоящих в нем медных треножниках и тиглях с шипением и бульканьем варились жидкости всех цветов.

Против очага стояли массивные полки со ступеньками, аптекарской утварью, с фарфоровыми, глиняными и медными сосудами. На других полках выстроились ряды старинных книг в переплетах из дерева, кожи, металла. На стенах висели пучки трав, чучела рептилий, мехи для раздувания огня, разнообразные инструменты. Такие же сосуды, орудия, книги можно было увидеть на большом дубовом столе в середине залы.

Войку не сразу разглядел в углу покрытое овчиной низкое ложе с раскрытой книгой в изголовье, – скромную постель мудреца.

– Здесь ты можешь найти меня в любое время суток, – сказал магистр. – Я запретил Дракулам сюда входить, их подручные и слуги тем более не смеют: боятся чар. Ты не боишься, что я обращу тебя в ящерицу, о сын мой, не так ли?

– Не надо в ящерицу, – улыбнулся Чербул. – Я предпочел бы стать драконом.

– Чтобы кое-кого пожрать, – ответил усмешкой Армориус. – Сейчас тебе пора возвращаться; хорошо запомни путь, который мы прошли. И помни еще: отсюда ты сможешь услышать мой голос. Приблизив голову в вот этой нише, я могу тебе сказать, что потребуется. Если позову – не мешкай, спеши сюда.

Войку повернулся к выходу. Но магистр его задержал.

– Я должен открыть тебе великую тайну, юноша, ибо полюбил тебя, как сына, – молвил он, и знакомые Чербулу огоньки безумия заплясали в его зрачках. – Я близок к созданию философского камня, к чему давно стремлюсь в неустанных трудах. Барон Дракула думает – камень будет принадлежать ему. Но я оставлю его для себя: он даст мне небывалое всемирное могущество, с его помощью я до срока изменю этот свет, до времени приведу человечество в золотой век. Ты сможешь, если хочешь, стать в этом деле моим помощником.

– В любом деле я ваш, – ответил Войку, сердечной улыбкой стараясь успокоить старика.

– Говорю тебе, близится час, – повторил Армориус. – Радостно мне и страшно думать о нем; никто ведь еще не видел, как этот камень действует. Может быть, он

превращает в золото не только свинец, но и любой камень. Может быть, рожденное им золото тоже обретает его свойства и в свою очередь обращает в драгоценный металл все, с чем соприкасается. Возможно – и живое. И предела цепи превращений нельзя положить. Золотом становится рука, держащая его, все тело добывшего его счастливца, пол, на котором он стоит… комната, здание, земля вокруг… Город, провинция, страна, все земное яблоко… Все – золото, и все – мертво!

– Такого нельзя представить, отец мой, даже в страшном сне.

– А я представляю! – шепотом признался Армориус. – Даже вижу это – золотые мертвые горы, моря… Ведь никто еще во вселенной, пойми, не получал такой камень и не видел, какие превращения он может вызвать.

– Тогда не следует его создавать, – сказал Войку. – Надо остановиться.

– Разве может остановиться человек, творящий новое состояние сущего! – воскликнул магистр со страдальческой улыбкой. – Ведь он создан по образу и подобию высшего творца. Тот же не останавливается никогда! Иди, юноша, иди. Если ты мне будешь нужен – позову, если я тебе – приду сам.

67

Влад Цепеш понимал, что время не на его стороне в незримом поединке с Войку Чербулом. А потому удваивал усилия, чтобы добиться своего. Теперь он проводил в покоях Роксаны целые дни. Времени у князя оставалось мало и по причинам иного порядка: отовсюду поступали тревожные вести. Стефан Баторий, воевода Семиградья, готовил войско в помощь Штефану, воеводе Молдавии, на которую неумолимо надвигалась тень оттоманского нашествия. Венгры взяли турецкую крепость на северной, карпатской границе Мунтении. Армии короля Матьяша собирались в новый поход в пределы Силезии и Богемии. Его князь Влад хотел принять участие в назревавших событиях, если он не собирался упустить благоприятный случай вернуть себе престол, он не мог отсиживаться в замке Дракулы близ Брашова.

– Вы не удостоили даже взглядом мой сегодняшний скромный дар, княгиня, – говорил он с легким укором, поднимая на руке чудесный золотой ларец, украшенный крупными самоцветами.

– Спасибо, но вы знаете, я не могу его принять, – отвечала Роксана. – Вы любите красивые вещи, князь?

– Живую красу – еще больше, – вздохнул Цепеш. – Но создания искусных рук для меня не вещи, княгиня, в каждом из них своя жизнь, своя, вложенная мастером душа. Взгляните хотя бы на этот пояс! – Князь подошел к столу, на котором скопились его непринятые дары. – С каким изяществом золотые звери стелются в прыжках по серебряному полю! Я купил его у славного мастера Гортензиуса в вольном городе Данциге два года назад. А это ожерелье! – Цепеш поднял на пальцах живой ручеек изумрудов и, поднеся к одинокому солнечному лучу, падавшему в комнату, заставил вспыхнуть зеленым пламенем. – Я люблю такие камни больше всех прочих. Десять лет назад, когда я гостил у баварского курфюрста, их огранил и оправил в золото для меня сам старшина ювелирного цеха города Нюрнберга, прославленный Дорнер. Смотрите, какая тончайшая резная оправа у каждого измруда, до самых маленьких, как они в ней играют!

– И они хранились у вас десять лет?

– Ждали достойную, – с приличествующей случаю скромностью заявил князь. – Ждали вместе со мной…

Влад Цепеш знал толк в драгоценностях, умел о них рассказывать. Он поднимал один за другим свои подарки и к каждому преподносил Роксане маленькую повесть о замысле мастера-художника, о том, кем был сам ювелир, чем отличались его произведения. Рассказывал об увиденных им в чужих краях шедеврах других искусств – живописи, зодчества, ваяния, – в которых тоже прекрасно разбирался.

Князь Влад хорошо помнил, в каком месте были созданы называемые им шедевры – дворцы и церкви, картины и фрески, статуи и алтари. Рассказывал о том, как выглядели те города, чем еще торговали и были известны, кто их населял. В конце пленница узнавала, при каких обстоятельствах, нередко – романтических, в том или ином городе побывал сам князь.

Цепеш говорил долго. Чем дальше, тем больше воодушевления звучало в голосе князя, тем увлекательнее были рассказы этого наблюдательного, много повидавшего путешественника. Немецкие княжества, Италия, Бургундия, Брабант, Венеция, Морея, острова Леванта – целый мир путевых приключений оживал в его словах. Цепеш говорил о старом Константинополе и новом Стамбуле, о турецких городах Анатолии, в которых высились еще колонны эллинских храмов. И ему стало казаться: взор пленницы становится мягче, внимания в нем – больше.

Последний луч солнца мелькнул из-за высокой башни замка и погас. Немая рабыня, предшествуемая Чьомортани, внесла большой канделябр с пятью толстыми свечами. Перед Роксаной на столе лежала книга, и служанка постаралась поставить свечи поближе к ней. Но оступилась, и горячий воск тонким ручейком пролился на руку пленницы. Роксана от неожиданности вскрикнула, но тут же улыбнулась, показывая, что ничего страшного не случилось.

Князь Влад знаком подозвал Чьомортани, шепнул что-то ей на ухо. Обе женщины вышли, и беседа продолжалась.

Князь Влад рассказывал о книгопечатне, которую он видел во Львове, когда снизу раздался приглушенный, но страшный женский крик. Бледнея, Роксана вскочила на ноги. Князь Влад успокаивающе улыбнулся.

– Не обращайте внимания, моя государыня; моя раба обожгла вас, и теперь ее наказывают. Десяток плетей ей совсем не повредит.

А в глазах пленницы снова стоял лес кольев, увиденный в пути. Цепеш оставался Цепешем, все человеческое в нем перечеркивалось этим словом, – единственным, способным выразить его сущность.

Князь заговорил о большой охоте, которую он хочет устроить в честь Роксаны, о том, что она давно не дышала воздухом полей и лесов. Пленница уже не слышала его – только крики невольницы, терзаемой палачом…

– Все шло отлично, – в отчаянии сказал он Лайошу, вернувшись в их общие покои, – и в единый миг все мои старания пошли прахом! Она снова смотрит сквозь меня, будто перед нею – пустое место! Кто устроил бичевание рабы?

– Чьомортани, кузен, – ответил барон. – Как приказал ей ты!

– Дать плетей старой жабе тоже! Двадцать, нет двадцать пять! Так не может более продолжаться, я сойду с ума! Дай этой женщине завтра в пищу твое снадобье, раз упрямство ее не сломить честью!

Цепеш бросился в свою горницу, заперся в ней, упал в кресло. И долго сидел, снедаемый болью, яростно кусая кулаки.

Роксана спала плохо. Снилось страшное; пленница проснулась в холодном поту, часы в соседнем зале пробили десять раз. И, словно по их сигналу, дверь открылась от резкого толчка. Князь Цепеш, вбежав в опочивальню, упал перед ее ложем на колени, вслепую стал искать ее руку.

Роксана в ужасе села на постели, забилась в угол, съежилась в комок. Нашарила под подушкой нож, который прятала на всякий случай. В слабом свете лампады князя трудно было узнать. С всклокоченной шевелюрой и блуждающими глазами, постаревший вдруг лет на двадцать, Цепеш был похож на безумца.

– Помоги, моя государыня, – бредово бормотал Влад Дракула, – меня преследует рок – злейший из моих врагов. Он терзает меня мертвыми, теми, кого сам же убивал моими руками. Вот они там, – князь, вращая бельмами, шарил взглядом по углам темной опочивальни, его пальцы судорожно мяли одеяло, в которое вцепились. – Не я убивал их, это все он, безжалостный рок! Спаси меня, только ты одна это можешь! Говорят, я пью человеческую кровь, неправда! Это они – мертвые – приходят ко мне в лунном свете, отворяют жилы, сосут из самого сердца. Ты одна мое прибежище, помоги же мне! У меня нет святыни – будь же моим алтарем!

Роксана окаменела. Ужас, жалость, отвращение, милосердие набожной христианки, сознание справедливости возмездия – все смешалось в ней в эти мгновения.

– Мы уедем, – слышала она, как в тумане, бессвязные речи князя. – Уедем к морю, в теплые края, – как птицы, бегущие от зимы. У меня хватит золота, я куплю там замки, создам новое герцогство. И ты станешь в нем царицей. Только не гони меня, только дай мне приют!

Холодные руки князя, скользнув под одеяло, коснулись колен Роксаны. Она замахнулась ножом.

И увидела, будто новый призрак, Войку Чербула, входившего в спальню.

68

В то утро, когда Войку проснулся, из углубления в стене, от которого, как объяснил магистр, шел тайный продух к его подземной лаборатории, до него донесся невнятный шум. Это был голос старца, однако Войку не мог разобрать ни слова, все сливалось в глухое бормотание, похожее на стон. Охваченный тревогой, Чербул нажал потайной рычаг, скользнул в открывшийся узкий проход. И торопливо двинулся в полной темноте на слышимый и здесь прерывистый зов.

Старец действительно звал узника к себе, и не напрасно.

Войдя в лабораторию Армориуса, Войку сразу понял, что случилось несчастье. Огромная плита в середине подвала была разворочена, словно от взрыва, на каменных плитах пола стояли лужи неведомых растворов, валялись черепки стеклянных и глиняных сосудов, разорванные и смятые реторты. Остро пахло разлитыми кислотами, жженными травами. Сам магистр лежал в своем углу, на постели из шкур, накрытый до подбородка овчиной.

– Не ступи в эти жидкости, – сказал он глухим от страдания голосом.

Войку опустился на колени возле убогого ложа. Бледность магистра стала мертвенной, глаза глубоко запали.

– Взорвался большой куб, – пояснил он. – Жить мне осталось недолго. Слушай и не перебивай, – добавил он, когда Войку пытался возразить.

– Я был уже совсем у цели, – вымолвил он с трудом, – еще полчаса – и философский камень оказался бы в моих руках. Проклятый куб помешал. Величайшее научное свершение во всей истории человеческого рода не состоялось из-за жалкой медной банки, – усмехнулся Армориус. – Возможно, это счастье, что так случилось, но этой ночи мне уже не пережить.

Старец умолк, собираясь с силами.

– Покаюсь, сын мой, в своей вине, – снова заговорил он, сжимая руку витязя холодеющими пальцами, – я мог бы и раньше выпустить тебя из этой западни, дать уйти на волю вместе с той, которую ты любишь. Ведь не было старческой похвальбой, что истинный хозяин тут Армориус, безвестный магистр. Из тайных ходов, ведущих сквозь стены и башни, под казематами, застенками и подвалами в ближайшие горы и к дороге, барону Лайошу навряд ли известна половина, из продухов в толще камня – потайных ушей Дракулова гнезда – он не знает ни одного.

Магистр перевел дух.

– Я единственный мог ходить здесь когда и куда хочу, слышать все, что творится, и могу отправить всех их прямо в ад, когда для того пробьет час, – сказал далее Армориус. – Я не выпускал до сих пор тебя с женой лишь потому, что хотел сделать своим помощником, хранителем моего искусства с того дня, когда возьму этот замок в свои руки и по праву стану в нем властителем. Этот день, думал я, уже близок, и потому задерживал тебя. Уж ты, сын мой, меня за то прости.

– Я не оставлю вас, – ответил Войку. – Вы научите меня, как вас вылечить. И мы покинем это чертово логово вместе.

Армориус покачал головой.

– Из этого ничего не получится, сынок, – молвил он, морщась от боли. – Я обожжен от шеи до пят, я сгорел в кислотах; никакой науке с этим уже не справиться. Скоро меня не станет, а что будет с тобой без меня? Уходите отсюда оба, немедля: воевода, потеряв надежду добиться своего уговорами и мольбами, задумал подлое дело; уходите оба, а возмездие – за мной.

Старец велел Чербулу вынуть из книги, лежавшей под изголовьем, пергаментный листок.

– Это – тайный рисунок замка, неведомых хозяевам переходов, – пояснил магистр. – По этому вы переберетесь из замка наружу, за ров. А здесь уже большая дорога. Вот тебе, сын мой, кошель, – продолжал Армориус. – Хотел завещать тебе весь мир, оставляю же только это, – слабо улыбнулся он. – В нем, правда, тоже немало – жемчуга и алмазы. Не отказывайся, сынок, зачем этому пропадать со мной!

Крупные капли пота покрыли бледный лоб умирающего. Ему все труднее становилось говорить. Войку, сглотнув в горле жесткий ком, припал к руке старца.

– Будь счастлив, – в последний раз напутствовал его Армориус. – Уходи, как только сможешь, из сей земли: молодому барсу не место среди хорьков и лисиц. Но не будь убегающей дичью перед ликом зла. Нападай на зло сам, выслеживай его и рази!

69

Влад Цепеш на коленях перед ложем Роксаны… Острый нож, блеснувший в руках жены… Войку мгновенно понял, что тут происходит. Одним прыжком он оказался перед князем Цепешем, отшатнувшимся, словно на него набросились все несчастные, принявшие по его вине муки и кончину. Войку рукоятью кинжала оглушил и опрокинул навзничь Цепеша. Роксана смотрела на него глазами, мгновенно утонувшими в слезах.

Опасность, однако, торопила. Войку снял с бесчувственного Цепеша саблю. Роксана быстро оделась, натянула сапожки, накинула плащ.

Войку, сверившись с планом на пергаменте, подошел к стене, нащупал под шелковыми обоями тайный рычаг. И новый ход открылся перед узниками мрачного семиградского замка. Сунув под мышку обнаженную саблю, держа Роксану за руку, Чербул нащупывал дорогу в темноте. Шли медленно, долго; лишь один раз они наткнулись на отдушину, проделанную со стороны двора, и увидели мельканье факелов, услышали крики; их бегство было обнаружено. Наконец добрались до указанного на листке магистра раздвоения потайного хода, повернули, как полагалось, направо. Но наткнулись на глухую стену, преграждавшую путь.

Войку достал припасенное заботой Армориуса огниво, затеплил трут, зажег от него огарок свечи. И стало ясно: в этом месте для непрошенных гостей еще при перестройке замка была устроена ловушка. Во время одного из землетрясений, часто случавшихся в Карпатах, запорная плита опустилась. Давно не бывавший здесь магистр об этом не знал.

Делать было нечего; пришлось, возвратясь к развилке, пойти налево. Тайный ход вел их долго – вниз, прямо, снова вниз. Потом начался длинный подъем по крутой лестнице. Еще несколько ступеней, и другая каменная плита, повернувшись на незримых петлях, пропустила их сквозь узкую щель.

Беглецы оказались в небольшой круглой комнате с каменной, тоже круглой, скамьей посередине; выглянув наружу сквозь узкие бойницы, можно было убедиться, на какой головокружительной высоте находится странная комнатушка. Окрестные горы в сиянии луны, освещенные господские покои, полный движущихся огней замковый двор – вот что можно было отсюда увидеть, переходя от бойницы к бойнице. На стене круглой комнаты висел арбалет; возле двери стоял большой горшок, из которого торчали дюжины три железных дротиков для самострела.

Беглецы попали в стройную башенку, насаженную, словно острие, на копье, на край стены донжона. Это была, в сущности, дозорная сторожка с прекрасным обзором на все стороны света. К башенке, поднятой на стройной каменной ножке над зубцами на вершине главной башни, снаружи вела узкая каменная лесенка без перил.

70

Роксана и Войку бросились друг другу в объятия. И не размыкали их, пока раздавшийся шум не уведомил их о новой опасности. Люди с факелами, искавшие беглецов, заполнили верхнюю площадку донжона, и кто-то крикнул, что надо бы проверить сторожку.

Кряжистый воин в тяжелой кольчуге, выставив копье, начал подниматься по лестнице. Роксана и Войку, притаившись за дверью, ждали грозного гостя. И когда тот с кряхтением начал протискиваться внутрь, Чербул внезапным ударом столкнул его за край крепостных зубцов, в бездну, куда тот долго падал, оглашая замок предсмертным воплем.

На башне раздались крики ярости и торжества. «Они здесь! – объявили преследователи, – все – сюда, они – здесь!»

Войку запер дверь на тяжелые засовы и зарядил арбалет. Мелькнула мысль – бежать по тайному ходу обратно, добраться до магистра Армориуса и задержать взрыв. А затем попытаться другим путем выбраться из проклятого замка. Но они вряд ли смогли бы с достаточной быстротой отыскать дорогу по запутанным лабиринтам секретных тоннелей, в кромешном мраке. Оставалась только смерть. Роксана сделала тот же выбор; Войку прочитал это в ее глазах.

Первые стрелы, первые камни ударились о стены башенки, о края бойниц. Пущенный кем-то из арбалета дротик влетел в сторожку и вонзился в доски потолка. Но обстрел тут же прекратился.

– Эй, парень! – послышался голос Лайоша. – Давай поговорим!

– Мы уже беседовали с вашей милостью, – насмешливо напомнил Войку сквозь бойницу.

– Самые веселые шутки – последние, – с угрозой сказал Лайош. – Давай лучше по-честному. Отпусти женщину, которую ты сегодня украл вторично, и мы дадим тебе уйти на все четыре стороны живым.

– Слово барона Лайоша Дракулы? – с издевкой спросил Чербул. – Благородного барона, столь дорожащего своей честью?

– Эй, поговорим-ка лучше мы с тобой! – раздался звучный голос князя Влада. – Меня ты, наверно, не считаешь трусом? Я поднимаюсь к тебе!

– С саблей или без? – с той же иронией осведомился Войку.

– Мою саблю ты украл, – отвечал Цепеш. – Саблю, чей блеск видел сам султан. Я безоружен.

– Милости просим, государь! – согласился витязь. – Только бы лучше пожаловал с клинком. Да смотри, без хитростей!

Войку обернулся и увидел в руках жены заряженный арбалет.

– Открой ему, – сказала Роксана. – Если он приведет слуг, я пущу дротик в него.

Чербул отодвинул засовы, толкнул тяжелую дверцу. Свежий воздух осенней ночи вместе с Цепешем проник в согнувшуюся за день на солнце башенку.

Князь Влад удивил беглецов мертвенной бледностью лица; на голове его белела свежая повязка. Но Цепеш казался спокойным, глаза его горели отвагой.

– Так ты не назовешь меня трусом, если скажу опять, что драться с тобой не стану, что орлу не личит сшибаться с кречетом? – спросил он, войдя.

– Нет, твоя милость, – ответил Войку, – в такой грех не впаду. Но и ты не скажешь, верно, что жену свою я украл?

– Не скажу, – холодно улыбнулся Цепеш, выдерживая взоры Чербула и Роксаны, стоявшей за мужем с самострелом в руке. – Вижу, любит она тебя слепой любовью, против всего света вместе с тобой готова драться. Но и я отступиться от нее не могу, пока жив, вы оба должны это понять. Мое святое право – вернуть эту женщину, которую полюбил, в среду достойных ее, подобных ей и равных. Вывести хотя бы и силой, из хижины раба, чтобы ввести во дворец. Исцелить любовью своей от недужной страсти к низкородному.

– Я здорова, больной здесь – вы, – прервала его Роксана. – Излечитесь от бреда и оставьте нас нашей судьбе.

– Судьба тоже слепа. – Усмешка Цепеша стала страшной. – Я не отдам никому на свете вам, единственную в мире женщину, услышавшую от меня слово «люблю». Тем более – этому рабу.

– Вы лжете, князь, – сказала Роксана, чья ярость все более наливала ее ледяной решимостью. – Мой муж Войку из Монте-Кастро – свободный человек.

– Нет, раб! – князь, еще более бледнея, повернулся к витязю. – Раб хозяина своего Штефана. Раб того, что ты зовешь долгом, привязанностей своих чувств, места, где ты родился. И стал бы, наверно, рабом собаки, если бы она у тебя была. Как смеешь ты вызывать на бой того, кто от всего свободен, стать на дороге того, у кого хозяев от роду не было и нет?!

– Ты забыл о диаволе, твоя милость. И еще о письме султану, – ответил Войку, сдерживая бешеное желание вонзить в Цепеша свой клинок.

Князь тихо засмеялся.

– Диавол не хозяин тому, кто его превзошел, – вымолвил он глухо. – Диавол, не сумевший предложить Христу ничего иного, кроме ничтожного мира его отца, не создавший своей вселенной, но лишь пытавшийся захватить чужую; что мне до этого беса, бездарного и жалкого? Впрочем, ты предстанешь перед ним сегодня же, клянусь, – добавил он жестко, овладев наконец собой. – Если не отдашь мне ее.

– Пусть падет на нас и ваша кровь, князь Дракула, – сказала Роксана. – Пусть тоже зачтется вам.

– А крови не будет, – зловеще обещал Цепеш. – Будет пламя. Я изжарю вас в этой будке, как цыплят в духовке, – бросил он уходя.

Войку взял самострел и занял место у одной из амбразур. Щелкнула взведенная тетива, свистнул дротик – и один из ратных слух Дракулы рухнул навзничь. Витязь быстро зарядил свое оружие, перешел к другой бойнице. Но стрелять уже было не в кого, врагов с площадки донжона смело, будто пролетавшая ведьма прошлась по ней метлой. Зато слышался сухой шорох. Беглецы поняли: челядь Дракулы, пробираясь по пространству, не видимому из бойниц, раскладывает под башенкой костер. Вскоре затрещало пламя; из амбразуры стали видны его высокие языки. Поваливший снизу дым стал просачиваться в двери. Беглецы обнялись в последний раз. Войку взял саблю, Роксана арбалет и кинжал. Чербул начал отодвигать засовы. Сейчас они выйдут вместе на лесенку и будут вместе биться, пока не погибнут.

Дверца с натугой отворилась, в лицо им ударила волна дыма и жара. Войку и Роксана скатились вниз по узкой лесничке, повисшей над пропастью. И лишь теперь увидели, что они одни. Только один из ратных слуг барона оставался у ступенек, но и тот стоял к ним спиной, обернувшись в сторону четырехугольной надвратной башни, венчавшей единственный въезд в замок. На башне собрались почти все воины Лайоша и Влада, хозяева тоже, по-видимому, были там, привлеченные чем-то важным. Но чем?

Оглушив с разбегу стража ударом по шапке, Войку вместе с Роксаной метнулся в тень зубцов и осторожно пробрался вдоль них по стене ближе к месту неведомого происшествия. Осторожно выглянув из амбразуры, беглецы увидели, что на замок Дракулы напали неизвестные люди. Хорошо вооруженные воины, их было не более сотни, пытались, видимо, внезапно прорваться в ворота, но стража успела поднять мост, перекинутый через ров. Ворота почему-то остались приоткрытыми, но мост наглухо заслонил собою вход. Тогда нападавшие, по-видимому, совершили отважную попытку взобраться на башню и прилегавший к ней участок стены. Но были отбиты; внизу валялись две сломанные штурмовые лестницы, лежали раненные и убитые. Остальные пришельцы, сбившись в кучу, под светом факелов топтались перед неодолимой преградой. Решимость, видимо, начала изменять осыпаемым сверху насмешками и стрелами смельчакам, хотя стоявший в середине толпы воин в светлых латах старался их воодушевить.

Присмотревшись, Чербул различил рядом с предводителем невысокого воина в знакомом панцире. Это был, несомненно, Михай Фанци. Войку мгновенно осознал: пришла долгожданная помощь. Но в эти решающие минуты победа могла достаться обоим Дракулам, и тогда Роксана и он окончательно погибли. Немного ниже вдоль каменного пояса тянулся узкий, в пол-ладони, косо срезанный карниз, по которому нельзя было ступить и шагу без риска сорваться. Но близко, совсем уже близко оттуда чернело окошко надвратной башенки. Чербул знал, что за ним наверняка – помещение, в котором находились хитрые машины, поднимавшие и опускавшие решетку над замковой брамой и мост. В последний раз обернувшись, сотник увидел совсем рядом лицо Роксаны. Глядя прямо в глаза воину, жена перекрестила его, чуть пошевелив губами. Не слыша слов, Войку понял: «Иди!».

Поддерживаемый ею сверху, сотник твердо встал на камень карниза, подобрался, собрал все силы. И, резко выдохнув из груди воздух, как стрела, прянул к темневшему перед ним отверстию. Удар был таким сильным, что вначале показалось: он не долетел до бойницы и обрушился вниз. Из последних сил цепляясь за грубо обтесанные камни, сотник медленно приходил в себя. Потом стал осторожно вползать в узкое окно, до которого все-таки дотянулся в отчаянном прыжке; тело болело, будто изломанное на дыбе, голова кружилась. Но Чербул продолжал упрямо протискиваться внутрь.

Свалившись наконец на дощатый пол большого каземата над воротами, Войку оглянулся. Он был один. В темноте скупо проступали очертания механизмов, запиравших и отпиравших вход. Слава богу, их устройство было здесь таким же, как в родной Четатя Албэ на Днестре. С трудом поднявшись, он подошел к большому барабану, на который были намотаны цепи, удерживавшие мост. По соседним блокам, тоже отягощенным цепями, Войку увидел, что решетку защитники не успели опустить; потом этого не потребовалось и о ней забыли.

Войку нащупал клин, удерживавший в неподвижности барабан подъемного моста. Кованая железная полоса сидела в гнезде, крепко зажатая чудовищной тяжестью цепей и самого моста. Войку налег всем телом – клин не поддавался. Чербул повис на нем, раскачивая; кровавые круги поплыли перед глазами, тело пронизывала невыносимая боль. Но сильнее боли было нараставшее в груди отчаяние: проклятый клин, казалось, не сдвигался с места ни на волосок.

Но вот он, скрипнув, поддался, с тихим скрежетом выскользнул из углубления в окованном сталью чудовищном колосе. И пошли, все быстрее разматываясь, все яростнее грохоча, потекли вниз железными водопадами толстые, прихваченные ржавчиной крепостные цепи, открывавшие нападающим вход. Войку не слышал их торжествующих криков, но знал, что друзья врываются в замок, что они скоро будут с ним.

Крики ярости раздались в башне, когда полотно моста покачнулось и поползло к земле. Но удерживать его было поздно; защитники замка начали отступать к донжону, чтобы в нем укрыться.

Войку, еще шатаясь, спустился по узкой лесничке во двор. Навстречу ему бежала Роксана. И несколько мгновений спустя беглецов окружили радостные избавители.

В воине в светлых доспехах, скрывавшем лицо под опущенным забралом, сотник узнал рыцаря Медведя и опустился перед ним на колени. Затем Войку очутился в объятиях Михая Фанци. Подошли Янош Фехерли, герольд Шандор, сын князя Батория, Владислав Канисса. Вся ближняя чета Матьяша была здесь и дружески обнимала Чербула, ибо теперь он для них был истинно своим, отбитой у противника добычей. Последним вытирая узкий меч алым шарфом, подошел Ренцо деи Сальвиатти.

– Слово рыцаря, вот истинная красота! – воскликнул главарь освободителей, заметив Роксану. С еще горящими гневом глазами, с арбалетом в руках княжна была прекрасна. – Представь меня своей даме, мой Олень.

– Жене, ваше величество, – поправил Войку.