Текст книги "Войку, сын Тудора"

Автор книги: Анатолий Коган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 68 страниц)

57

Король Матьяш и Войку Чербул не торопясь ехали рядом по заросшей лесом прогалине между крутыми склонами, усеянными выступами скал. Звуки рога, крики охотников, лай собак слышались впереди.

– Эта забава, вижу, тебе не по душе, – улыбнулся король. – Оно и понятно: какой охотник из Оленя.

– Истинно так, ваше величество, – наклонил голову капитан. – Приятно узнать, что ваше величество знает язык моей земли.

– Удивляться тут нечему, – ответил Матьяш. – Воевода Янош, мой отец, был родом из трансильванских валахов, лишь по материнской линии я – венгр. Моего деда, войта горной округи, тоже звали Войку. И если правду говорят, что твой отец, капитан из Монте-Кастро, начинал службу в войске миланского герцога, то и в этом у нас с тобой общая черточка: мой родитель князь Янош в молодости тоже служил оным государям в городе Милане.

– В нашей земле люди чтут память великого воеводы Яноша, ваше величество, – сказал Чербул. – И почитают его своим.

– Вот видишь! – воскликнул Матьяш. – Так что – слово дворянина! – я во многом валах.

Войку промолчал. Семиградские валахи были большей частью крепостными, почти рабами у местных баронов – мадьяр. Род Хуньяди-Корвинов ушел от них очень далеко.

– И я как рыцарь рыцаря прошу: забудь слова, сказанные мной о твоем князе, – добавил король. – Я ценю его, товарища моих детских игр и учения, хотя восемь лет назад под Байей, он обошелся со мной совсем не по-братски. То дело давнее, между нами – забытое; теперь мы с воеводой опять друзья. Но признаюсь по чести: ночь той битвы была самой страшной в моей жизни. Один вид молдавского зубра на щите или знамени заставляет меня хвататься за меч.

Войку понял, почему герольд Фехерли советовал ему изобразить этот знак на своем гербе; чтобы рыцарь Медведя бился яростнее и, возможно, убил неумелого молдавского юношу. Войку видел косые, ревнивые взгляды, которые бросали на него ехавшие поодаль приятели и любимцы короля – Янош Гарра, Владислав Канисса, Янош Дракоши, Николай Банфи, Михай Апафи, сын Стефана Батория Шандор. Задиристые и спесивые, цвет венгерского рыцарства, эти молодые магнаты во всем подражали своему кумиру, которого искренне боготворили, чьи стихи и подчас остроумные шутки превозносили как лучшие во все времена достижения словесности, чьи забавные, порой опасные затеи поддерживали со всем пылом записных дуэлянтов и повес. Эти высокородные проказники помогали Матьяшу творить легенду о Матьяше Смелом и Справедливом, короле-рыцаре, и сами рассчитывали найти в той легенде достойное место, как рыцари Круглого Стола в сказаниях о короле Артуре. Теперь они с неудовольствием посматривали на худородного наемного капитана, которого их король дарит неприлично долгим милостивым вниманием.

– Но почему ты выбрал для герба корабль? – внезапно спросил Матьяш Чербула. Войку испытывал перед ним не больше робости, чем на арене во время поединка, чувствуя при этом все большее восхищение. От венгерского властителя исходила странная сила, неудержимо привлекавшая сердца.

– Этот корабль звался «Зубейда», – сказал Войку. – Мы должны были, вместе с другими пленниками, быть доставлены на нем из Каффы в Стамбул…

– Я слышал об этом! – воскликнул, оживившись, Матьяш. – Расскажи-ка мне все, мой Олень! И сперва – как ты попал на этот корабль.

Войку, собираясь быть кратким, повиновался. Он поведал королю о крымском княжестве Феодоро, о котором тот знал мало и понаслышке, о падении Каффы и осаде Мангупа, о том, как Роксана и он пробирались в Молдову через орду.

– А ты, дружок, не прост! – король Матьяш с интересом взглянул на своего гостя. – Но как вам, сидевшим в трюме, удалось захватить корабль? Как вы привели его в гавань?

Войку рассказал, опуская подробности, меж которыми и поединок со Скуарцофикко. Поведал, что было ему известно о судьбах товарищей по плаванию.

– Значит, князь Штефан не ограбил несчастных юношей и девушек, как о том твердят при всех христианских дворах, не продал их в рабство тем же туркам! Князь Штефан поступил с ними справедливо и милостиво! – воскликнул король. – Эту истину надо восстановить. Но что стало с его племянницей, мангупской княжной?

– Она со мной, – сказал Чербул. – Мы обвенчались в дороге. И теперь она, государь, живет в вашем городе Брашове.

– Слово рыцаря, ныне она под защитой венгерской короны и Матьяша Хуньяди, – сказал король. – Но теперь я вижу: ты не просто смельчак. Ты храбрец, рыцарь Чербул, каких мало на свете, если ради любви решился на такой опасный шаг!

Король Матьяш изволил заметить наконец нетерпение молодых рыцарей его избранного круга. Подозвав приятелей, он познакомил каждого с Чербулом, повелев жаловать его и любить. Познакомил и с неизменно сопровождавшим своего повелителя ученым историком, летописцем Бонфини. Король Матьяш был доволен: судьба снова послала ему приключение, в котором он смог вновь явить миру великодушие и храбрость. Поскакав вперед, Матьяш стал обдумывать стихотворение, в котором он опишет случившееся с ним. А может быть, с Войку – дерзкую любовь бедного сотника к принцессе, посвящение в рыцари и счастливую встречу с великодушным и храбрым королем.

Матьяш Хуньяди не подозревал еще, какая ждет его новая встреча с Чербулом, какое она дарует ему необыкновенное приключение.

58

Когда Войку, поздно вернувшийся домой после пира во дворце наместника, с тяжелой головой пробудился на следующее утро, весь Брашов знал обо всем, что с ним случилось. Роксана радовалась лишь тому, что Войку вышел из этой переделки живым. Но в глазах всего города Чербул стал знатным господином, почти вельможей; не каждому болвану с золотыми шпорами, говорили брашовяне, выпадает жребий сразиться в поединке с самим королем.

Первым с поздравлениями, на правах соседа и хозяина, прибыл Георг Зиппе. Купец принес подарок – два резных серебряных кубка, позолоченных изнутри; если в них наливали белое вино, казалось, будто пьешь чистое золото. Не замедлили явиться главы могущественных брашовских семей, поставщики и, конечно, кредиторы короля Матьяша и других властителей – Санкт-Георг и Рот. За ними потянулись другие. Негоцианты, банкиры, владельцы мастерских – все хотели свести знакомство с Чербулом, которого обласкал сам монарх.

Гости говорили о том, что происходило в мире. И конечно, о той войне, которая должна была со дня на день разразиться рядом с Семиградьем, но могла захватить и этот горный край, – о близкой схватке между маленькой Землей Молдавской и громадным Оттоманским Царством. Да и как было не думать о грядущих несчастьях всем, кто жил в до сих пор хранимом богом городе среди гор? Недавно явилась комета – ни дать ни взять турецкий кривой меч с расширяющимся лезвием. Небеса вещали чуму, голод, нашествия, постоянно держа в страхе население столицы и всего края. Брашовяне собирались по вечерам кооперациями и цехами, пели церковные гимны, возносили молитвы о мире, покое и благоденствии. Молились и дома, но многие также волхвовали, дабы будущее узнать, и грядущие беды от себя отвести. Астрологи, колдуны и колдуньи делали состояния. В каждом доме кормился свой «планетарий», предсказатель судьбы по ходу светил.

– В город приезжает с товарами все больше греков, – говорил Зиппе. – Тоже плохой знак.

– Почтенные бургари[61]61
  Так звали в Молдавии горожан-бюргеров.


[Закрыть] боятся соперничества со стороны новых подданных султана? – насмешливо спрашивал Тимуш, давно обосновавшийся в Брашове молдавский боярин.

– Вовсе нет, – пожимал плечами бурграт. – Но разве вашей милости неизвестно, что купцы-греки из Константинополя – его шпионы?

– Наверно, все-таки, не все, – усмехнулся боярин.

– Не все, конечно, – кивнул капитан Себеш. – Но, увы, многие. Чем больше гостей из Стамбула, тем ближе, боюсь, война.

– Не вам о том тужить, почтенные паны брашовяне, – с ехидцей поддарзнивал Тимуш.

– Торговля есть торговля, – развел руками сас. – Разорятся купцы нашего Кронштадта – не будет оружия у молдаван. Даже кос.

– Падет Молдова – крышка и Брашову, – невесело усмехнулся Фанци. – Где ж выход из этого круга, господин бурграт? Придется, наверно, чем-то поступиться и вам.

Михай задумывался о том давно. Кто сможет защитить его отчизну, если войско князя Штефана будет сломлено? Король, занятый развлечениями, меж которыми новая большая игра – борьба за Силезию и Моравию? Грызущиеся между собою и с королем бароны? Гордое рыцарство, годное для турниров, но не для войны? Кто остановит осман?

– Был бы жив старый воевода! – тряхнул серебряной шевелюрой Тимуш. – Нет больше Януша, вот в чем беда.

– Разве сын Корвина менее храбр? – спросил Войку.

– Нам не нужны храбрые рыцари-короли! – в сердцах воскликнул Фанци. – Варна показала, чего они стоят против турок.[62]62
  В битве под Варной (1444) венгерский король Владислав атаковал осман во главе своей рыцарской конницы, погубил свое войско и сам погиб.


[Закрыть] Нам нужен воевода, подобный Яношу, способный поднять на битву простой народ, собрать достойную силу. Старый Янош первым повел против бесермен полки, набранные из вольных крестьян, из ремесленников и торговцев. С ними он спас Белград и показал, как можно отвратить нависшие над всеми нами гибель и рабство.

– Такой воевода есть, – вздохнул Фанци. – Молдавия выстояла однажды, но второй удар может не снести.

– Она выстоит и вторично, – сказал Войку, чувствуя на себе взоры присутствующих. – Если в ней останется хоть один живой ратник.

Генрих Германн, молча следивший за беседой, невесело усмехнулся. Один в поле не воин, старый солдат это хорошо знал. И может наступить черный день, когда турецкая армия встанет лагерем под стенами Брашова. Чем встретит региментарий такого страшного врага? Горожане-сасы, не очень стойкие в поле, отлично бьются на стенах своих крепостей, защищая родные очаги. Но сколько сможет он набрать сасов для обороны Брашова против свирепых турок, воюющих сотнями тысяч? Десять тысяч, пятнадцать? Надо быть в дружбе с вождями храбрых секеев, надо оставаться с этим племенем в согласии и любви; а значит, надо добиваться, чтобы скупые бюргеры Бырсы чаще развязывали кошельки, помогая беднякам-секеям, когда у тех наводнения или недород, когда секейские поля и сады страдают от града, от саранчи, от засухи.

Роксана, покидавшая комнаты лишь для того, чтобы присмотреть за ужином или приказать подать что-нибудь гостям, в разговоры мужчин не вмешивалась. Княжна оставалась в стороне – и все-таки царила надо всеми в комнате, над беседой и спорами, гордая, полная сдержанной силы. Что сделало ее такой в неполные двадцать лет, – думал Войку, – пережитые волнения и опасности? О чем думает возлюбленная его и жена, опустив на колени шитье, устремив взгляд вдаль? Может быть, творит про себя молитву? Роксана была по-прежнему набожна; но не бегала по попам, не пропадала в церквах, не зналась, как многие женщины, со странницами, бродячими богомолками, монашками. О чем она вновь задумалась сейчас? О чем вздохнула?

Роксана же с горечью думала о том, что в беседах мудрых мужей о делах мира не было уже места ее родине – Мангупу. Будто и нет его более среди живых городов. Мангуп, по слухам, еще держался, хотя голод уже косил его защитников. Было ли у нее право оставить своих в тот трудный час, бежать?

– И мы, брашовяне, верим: князь Штефан выстоит, – поддержал Чербула бурграт Зиппе. – Были и ранее победы над османами; бил их Хуньяди, бил князь Цепеш. Но только теперь, узнав о битве у Высокого Моста, мы поняли: турок можно остановить. Ведь это первая великая армия агарян, разбитая христианами! И вот что город написал недавно молдавскому воеводе, – с подъемом объявил советник, доставая клочок пергамента из сумки, висевшей у пояса: – «Словно сам всевышний послал твою милость в защиту земле нашей от этих турок, несказанно лютых…»

Ренцо, картинно стоявший в черном лукко возле изразцовой печи, покачал головой.

– Вы забываете о татарах, господа, – напомнил он. – В минувшем походе эти изверги не поддержали осман. Теперь же, хан, став вассалом стамбульского падишаха, ударит вместе с ним на Молдову, в спину князю Штефану.

59

Войку в то раннее утро был разбужен полковничьим вестовым. Прискакавший в Брашов крестьянский паренек сообщил, что шайка лотров напала на купеческий обоз, не добравшийся до города и заночевавший в двадцати лигах отсюда. Войку с полусотней воинов вихрем поскакал в указанном направлении. Разбойники не ждали такого скорого появления ратников: одни обшаривали трупы убитых путников, другие выбирали из поклажи самое ценное, третьи, наконец, подводили по очереди оставшихся в живых купцов и обозников к костерку, разведенному в ложбине, – попытать огнем, дабы выведать, где у тех еще припрятаны драгоценности или золото, кто какой мог внести за себя выкуп. Воины с ходу ударили на грабителей; большая часть лотров легла на месте, немногие успели дать тягу. Уцелевшие купцы с изъявлениями благодарности окружили капитана.

– Кто был у них главарем? – спросил Чербул.

– Вон тот, чернявый, – ответил староста каравана, кивая на одного из мертвецов, верзилу с вырванными ноздрями и отрезанными ушами. – Но ими распоряжался какой-то важный пан, веселый такой и круглый. При нем парнишка в зипуне, рябенький…

Войку насторожился. Прискакавший с известием паренек был рябым; запомнился Чербулу его крестьянский рваный зипунок.

– Куда же они делись?

– Паренек поскакал к городу, ваша милость, – ответил обозник. – Веселый же господин – вон туда. – Староста указал в ту сторону, где вдали темнела скала, похожая на сломанный зуб. Скала Дракулы с его замком.

Войку возвратился в город лишь во второй половине дня, купцы упросили не покидать их до ворот столицы. Всю дорогу Чербула не оставляла мысль: кем был описанный путниками важный господин и какое отношение он имел к грабежу; кое-кто из семиградских баронов, тосковавших по прежним вольностям, был не прочь сорвать с проезжающих мимо его замка купчишек невольную дань, порой – и убить ограбленных: мертвые не станут жаловаться. Многое мог, вероятно, поведать рябой крестьянский парнишка; но того, когда Чербул вернулся, и след простыл. Войку направился домой. У ворот большого двора Иоганна Зиппе ждала Гертруда.

– Слава Иисусу, ты жив, господин! – обрадовалась она. – Но где же госпожа?

– Разве ее нет дома? – встревожился Войку.

– Конечно! Поехала искать тебя!

– Меня! Зачем?!

Бедная Гертруда, ломая руки в предчувствии беды, рассказала: прискакали какие-то воины, поведали госпоже, что пан капитан, раненный насмерть, лежит у дороги в двадцати лигах от города, капитан призывает к себе супругу – проститься. И Роксана, не медля ни мгновения, умчалась с ними на лошади, которую те привели для нее.

– А Клаус? – спросил Войку. – Он был здесь?

– Клаус хотел ехать с ней. Но госпожа не стала ждать, пока он оседлает Серого, ускакала без него. Тогда Клаус, взяв арбалет, поехал следом.

– К каким воротам они направились?

– К Бистрицким.

Войку помчался к указанному въезду в город, противоположному тому, через который вернулся он сам. Стоявшие на страже ратники видели, как отсюда выехал десяток конников, впереди которых скакала красавица под темным покрывалом. Встреченные далее в дороге путники тоже видели ее. Следуя указаниям, Войку поскакал по большому шляху, до знакомого уже Хендорфа.

«Кто же это был? – лихорадочно думал Войку. – Люди Шендри, посланные воеводой? Просто лотры – похитители женщин?»

Близ Хендорфа следы повернули на боковую дорогу. Они вели к черневшему на скале замку Дракулы.

Войку направил к нему коня.

Мрачное каменное гнездо нависало уже совсем близко, когда из небольшой рощицы близ поселка выехал всадник в стальном нагруднике. Это был Клаус. Немец, подъехав к капитану, обеими руками с силой дернул себя за волосы, но светлые кудри выдержали страшный рывок. Клаус с долгим стоном замотал головой и указал на замок.

– Клаус не дурак, – тихо вымолвил он. – Клаус – болван.

– Жди меня здесь, – велел Войку. – Если не вернусь – скачи к Фанци. Да смотри, не дай себя поймать.

Подскакав к цели, капитан окинул взглядом высокие стены, сложенные из темно-серого гранита. Замок Дракулы стоял на своем каменном зубе крепко, бросая вызов раскинувшейся перед ним солнечной долине, из которой к нему можно было подъехать по единственной узкой дороге над скалистым обрывом. Нигде вокруг не видно было ни души. По опущенному на ров подъемному мосту Войку подъехал к окованной железными полосами железной браме и сильно постучал по ней рукоятью сабли.

Несколько долгих мгновений спустя ворота раскрылись, будто сами собой. Дорога в горное логово барона Дракулы была свободна.

Чербул смело въехал внутрь. Миновав угрожающе нависшую над входом поднятую решетку, капитан оказался в небольшом круглом дворике-колодце. Со ступенек каменного крыльца, справа от ворот, на него со спокойным дружелюбием взирал невысокий толстенький человечек в мягкой оленьей куртке, с золотой цепью, спускающейся на грудь.

– Добро пожаловать, господин рыцарь, – приветливо сказал он. – Чем обязан высокой чести?

Войку пронзил его взором, отчего зрачки полного господина дрогнули.

– Сюда недавно привезли женщину, – сказал он жестко. – Мою жену. Вы должны ее сейчас же мне вернуть. Либо сразиться со мной сейчас же, если вы хозяин этого замка и мужчина.

– Верно, женщину привезли, – с прежней невозмутимостью отвечал толстяк. – Но не обманом, по ее доброй воле.

– Это ложь, – сказал Чербул.

– Вы оскорбили меня, барона и рыцаря, – с огорчением молвил человек, – и я готов в любое время с вами скрестить мечи. Но пройдемте сначала в дом. Вы спросите саму княжну, принудил ли ее кто-нибудь приехать под этот кров.

Барон Дракула распахнул дверь своего жилища, пропуская Чербула вперед. Капитан сделал несколько шагов по темному переходу. И почувствовал вдруг, что падает, потеряв опору, во мрак.

60

Войку очутился, как ему казалось, в полной темноте. Витязь осторожно ощупал себя; чувство было такое, будто тело его – сплошной ушиб. Но кости были целы, и Войку, вытянувшись на полу, постарался определить где он. Под ним были холодные, твердые кирпичи, кое-где прикрытые соломой. Над ним угадывалась отдушина, близ которой по потолку разливалось слабое светлое пятно. Напротив проступали очертания двери. «Верно сказано обо мне – мальчишка! – подумал Чербул в лютой досаде на себя. – Дать себя обокрасть, а затем – так глупо поймать!»

Войку отлеживался час за часом, и боль стала постепенно ослабевать. Он с трудом поднялся на ноги; теперь в потолке стало видно квадратное черное пятно – тот самый люк, через который он свалился сюда. Витязь ощупал пояс; саблю с него, пока он лежал в беспамятстве, кто-то снял, кинжал – тоже, но короткий нож с широким лезвием, который он по белгородской привычке носил за голенищем, был на месте. Чербул медленно обошел свое узилище: семь шагов вдоль, шесть – поперек. Хотелось пить; в кувшине возле двери оказалась вода – холодная и чистая.

Войку вернулся в угол, сгреб в него разбросанную солому. Он жив и даже не безоружен, это уже очень много; судьба оказала им плохую услугу, окажет и добрую, вернув свободу. Если он, Чербул, не будет и впредь простофилей, каким оказался теперь. Мысли быстрым хороводом сменяли друг друга в уме молодого витязя: люди снова поступили с ним плохо, отняли хитростью самое дорогое; постараются, видно, и жизни лишить, чтобы спокойнее владеть отнятым. Надо думать о том, как выбраться отсюда и освободить Роксану.

Очнувшись от новой, недолгой дремоты, Войку почувствовал, что в его каморе есть еще кто-то; никто вроде не входил, но он уже не был один. И точно, напротив, как живая стенопись, была видна неподвижная, невесть как появившаяся человеческая фигура. Присмотревшись, можно было различить длинные белые волосы и такую же бороду, тонкие руки, опиравшиеся о стену. Старик был так тощ, что казался ожившими мощами; но вот привидение шевельнулось, и Чербул убедился, что это живой человек.

– Я жив, юноша, жив, – будто прочитав его мысли, промолвил старец. – Перед тобою – магистр Армориус, – пояснил он, отклеиваясь от стены, будто вправду был нарисован. – Добро пожаловать в мой замок!

– Благодарю, почтеннейший, – учтиво отозвался Войку. – Но я уже видел одного господина, там, наверху, утверждавшего, что замок принадлежит ему. Наверно вы – совладельцы?

Старик махнул рукой.

– Безумец Дракула, – сказал он, – и впрямь воображает, будто здесь он господин. Но когда-нибудь уверится, как горько ошибается. Не будем о нем. Я знаю, юноша, почему ты здесь.

– Это, наверно, уже известно даже здешним крысам, – заметил Войку.

– Не презирай, о сын мой, крыс, – улыбнулся магистр. – В этом каменном гнезде они – самые благородные существа, если не считать нас с тобою, здешних узников.

– Ваша милость – тоже узник? – спросил Войку. – Тогда откуда вы знаете, что творят хозяева, живущие в верхних палатах?

– Это моя тайна, – сказал Армориус. – Но ты ее когда-нибудь узнаешь, ибо юноша ты честный. Я знаю это тоже, ибо читаю в сердцах.

Странный старец, скрестив ноги, присел рядом на солому.

– Спасибо, почтеннейший, – сказал Войку. – Скажите же мне, кто мой враг?

– Прежде всего – любовь, – ответил Армориус с загадочной улыбкой.

– И вы решили меня от нее вылечить? – невесело усмехнулся Чербул.

– Избави меня господь, – поднял руку Армориус. – В той земле, откуда ты родом, о друг мой, в Земле Молдавской люди держатся правила: не вразумляй влюбленного. И это мудро. Ибо, какими безумными ни кажутся тебе, никого не любящему, поступки влюбленного, он в тысячу раз мудрее тебя. Ибо он действует по недоступным твоему разуму высшим законам любви, и сам, в силу этого, по сравнению с тобой – вещее существо. И еще: не раскрывай глаза ослепленному любовью, ибо зрение его – проникновеннее твоего, обыденного. Да и что ты сможешь показать ему взамен?

Армориус обвел взором сырые стены тюремной каморы, словно показывая, каким выглядит мир будней в глазах счастливца, познавшего праздник любви.

– Но кто мой враг, почтеннейший магистр? – упрямо повторил Войку.

– Чтобы вызнать это, тебе придется выслушать дивную притчу, сын мой, – молвил Армориус. – Жил в горах Карпатских между Мунтянской Землей и Семиградьем, молодой барон, владелец крепкого замка, жестокий и ярый охотник. Этот злой человек без устали опустошал окрестные земли и леса, преследуя все живое, наслаждаясь муками подстреленных им людей, косуль и птиц. У барона была заветная мечта – убить Белого Оленя, прекрасного покровителя леса, на которого не поднималась рука ни у одного охотника. На пьяном пиру барон дал как-то клятву: «Пусть меня черт заберет, если я этого оленя не убью!» Но время шло, а Белый Олень оставался неуловимым.

В свое время, – продолжал магистр, – молодой барон влюбился, посватался. В день свадьбы он вез уже из церкви молодую жену. И вот на дороге перед ним из лесу вышел царственный Белый Олень. Ему бы смягчить свое сердце в счастливый свой час, продолжить путь. Но злоба была сильнее радости в черном сердце барона. Увидев белого зверя, он тотчас же погнался за ним будто за заклятым врагом, бросив жену на попечение друзей, успев только крикнуть, что скоро вернется, и приказав начинать свадебный пир без него.

Время, однако, шло, барон не возвращался. Только вечером, овсем поздно, он прискакал в замок – мрачный, гордый, какой-то другой. Что-то новое появилось в жестоком бароне, какое-то дьявольское величие. Вроде даже выше стал ростом, только чуть-чуть хромал. «Ушибся» – сказал он, садясь на свое место подле жены, и не проронил больше ни слова. Когда его спросили об олене, он только глянул злобно, да так, что никто более не посмел любопытствовать.

Ночевать гости остались в замке. Все уже давно спали, когда из опочивальни молодых послышался страшный крик. Ворвавшись в комнату, друзья и гости нашли молодую в глубоком обмороке. Жениха не было, – только легкий запах серы примешивался к аромату благовоний. И все сразу поняли, кто здесь побывал.

– В полагающееся время, – закончил свой рассказ Армориус, – молодая баронесса родила сына. И с тех пор уже двести лет в этой части света существует род, в могуществе и делах которого людям видится дьявольская печать. Одна из ветвей этого рода построила здесь замок и до сих пор обитает в нем. Ходят слухи, что все они – воплощение диавола, забравшего душу и вселившегося в тело жестокого барона-охотника, так и не догнавшего Белого Оленя в день своей свадьбы. Изгнанный мунтянский господарь Влад живет здесь с тех пор, как его выпустил из темницы король Матьяш. Лайоша ты видел уже наверху, о Цепеше слышал.

– Да, магистр.

– Теперь ты знаешь, куда попал. – Старец поднялся со скудной подстилки. – И ведаешь, наверно, что должен делать сам.

– Вот этого я и не знаю, почтеннейший, – признался Войку.

– Покамест придется ждать, – Армориус в одеянии, напоминавшем черную мантию, приближался к стене, из которой, казалось, вышел. – Твой час придет. Закрой глаза!

Войку повиновался. Когда он открыл их снова, старца уже не было в камере.

Войку отдался своим думам. Кем бы ни был удивительный магистр, после встречи с ним Войку чувствовал себя спокойнее и увереннее. Одно бередило душу тревогой и болью: Роксана – в проклятом замке, в преступных руках двух демонов во плоти. Что будет с ней, сумеет ли он ей помочь?