Текст книги "Войку, сын Тудора"

Автор книги: Анатолий Коган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 68 страниц)

54

Постепенно разговоры вокруг нового капитана и его жены начали стихать. К Роксане и Чербулу привыкли, они становились своими. К исходу месяца в городе знали: капитан Чербул – искусный воин и хороший командир. Брашовяне все приветливее брались за шапки, встречая его и жену.

Друзья часто навещали Роксану и Войку. Приходил Ренцо деи Сальвиатти; от прежнего ученого моряка мало что оставалось в подтянутом молодом синьоре в строгом черном одеянии, носившем на поясе принадлежности для письма. Ренцо вел в Брашове дела своего дяди, генуэзского торговца сукнами.

– Чего бы я не дал, поверь мне, Войку, – говорил генуэзец, – чтобы почувствовать под ногами качающуюся палубу галеи! Хоть пиратской, но настоящей! Как надоели мне здешние и иные торгаши с дядей моим во главе! Помнишь, как выплыли мы из бури, обманув свирепого Посейдона? Как подходили к славному Монте-Кастро?

Приходил еще в свободное время Клаус-аркебузир. Бравый саксонец с гордым видом шел прямо на кухню, над которой феодоритка Гертруда забрала полную власть. И однажды, услышав невольно их разговор, Войку понял, что дело у того продвигается неплохо.

– В иной земле, – говорил важно немец, – Клауса приняли бы как великого воина и запросто назначили сотником. В войске короля или герцога, не у таких простолюдинов и скупердяев, как эти брашовяне. Да вот, служу у них… И все – из-за синих глаз, взявших меня в плен…

– Я-то думала, – лукаво отвечала готская девушка, – остался ты здесь, дабы не расставаться с нашим капитаном, который спас тебе жизнь.

– Я – вечный должник господина капитана, – с чувством подтверждал Клаус. – Только между нами, солдатами, иные расчеты, не такие, как в лавке или шинке. Долг крови оплачивается кровью, за жизнь отдают жизнь. Отдать кровь до капли за его милость капитана Войку для Клауса, поверь, было бы счастьем. Но Клаус не дурак. Клаус уже не мальчик, пора и о семейном гнездышке подумать. Тем более – если есть для него на примете хозяюшка с синими глазками… Скажи, милая Трудхен, откуда у тебя такие глазки, синее, пожалуй, чем у девушек Саксонии?

– У нас, на великом острове, все синее, – мечтательно отвечала молодая феодоритка, подпирая щеку рукой. – Небо и горы, леса и сады, святые монастыри на вершинах… Потому, что синее море – рядом, откуда ни глянь…

Тогда бравый Клаус касался заветного – припрятанных на родине флоринов, присмотренной на бойком месте доходной корчмы. И окороков да колбас, дивно прокопченных и подрумяненных, которые будут свисать в той корчме с потолка. И бочек с добрым саксонским пивом. И детушек, которые с божьего благословения, пойдут в свой черед. В подтверждение серьезности своих намерений Клаус с грохотом бухался на колени.

– Сейчас же встать! – приходила в ужас добродетельная Гертруда. – А то увидит госпожа! – Девушка знала, что бравый Клаус побаивается суровых очей благородной Ксении. – Откуда ты на мою голову взялся, такой прыткий? Почему решил, что должен на мне жениться?

– Ты – моя судьба, – отвечал Клаус, степенно поднимаясь с колен. – Я ходил к астрологу, отдал ему целый талер. Он мне все сказал.

Разговор переходил к незримым высшим силам, касался суеверий и веры. Выплывало вновь то прискорбное обстоятельство, что бравый саксонец исповедует католичество, а прекрасная феодоритка – православие. Спором о том, чья вера лучше, и заканчивался разговор – до следующей встречи.

Служба Чербула текла своим чередом, день за днем. Войку командовал стягом, школил своих воинов. В часы, свободные от ратных учений, от дозоров и дежурств, молодой капитан с женой, в сопровождении нескольких всадников, совершал прогулки по окресностям города. Роксана, надев для такого случая ладно скроенную мужскую одежду, ловко сидела в седле и с любопытством осматривалась вокруг.

– Что там виднеется, Войко, на вершине? – спрашивала княжна, вытянув руку в сторону скалы, похожей на рухнувший поперек хребта человеческий торс с запрокинутой головой.

– Это Камень Великана, – отвечал Чербул, успевший хорошо познакомиться с местностью. – Здешние люди рассказывают, что на той горе давным-давно обитал злой великан, похищавший красивых девушек и съедавший их наверху, среди камней.

– Он их ел? – удивлялась княжна.

– И за это был наказан, – кивал Войку. – Однажды великан, не разобравшись, похитил ехавшую на богомолье святую деву, прославившую себя делами, угодными господу. «Эту не ешь!» – велел ему вещий голос, раздавшийся с неба. Великан не послушался. Тогда божья молния, упав с ясного неба, поразила его и обратила в камень…

Роксана, конечно, различала смешливые нотки, звучавшие в голосе мужа. Но гордые пики гор с таким величием поднимались к небу, царивший вокруг торжественный покой звучал таким истовым безмолвным гимном творению, что нечестивая ирония рассказчика сходила ему с рук.

– Не бывает греха без кары, – говорила Роксана, – да не каждый грешник об этом помнит. Тебе нравится здесь, скажи?

– Очень, – признавался Войку, меряя взглядом дали могучих гор, холодные и чистые, как вода в источниках и ручьях.

– Мне тоже, – отзывалась она. – В здешних горах – словно во храме в будний день: молящихся и хора не видно, а песнопения слышны. Только наши горы все-таки лучше, – добавляла она. – Уютнее в них, теплее.

– Как в наших холмах, как в кодрах. – проговорил Войку.

– Как в Мавро-Кастро, – вспомнила княжна. – Нет, кодры вашего края – не по мне. Слишком много в них бродит духов, чуждых господу.

– Леса Молдовы – благословенные места, Сана, – возражал Чербул. – Самые святые отшельники спасаются в них.

– То стойкие души, крепкие в вере, – говорила Роксана. – Чем больше соблазна – тем истовее их молитва. Для слабого духом кодры – обитель гибели. Взять хоть тебя, русалки бы живо заманили там тебя в свои сети…

Войку отшучивался. И Роксана, в глубине души безгранично верившая ему, благосклонно принимала его веселые клятвы.

55

В одно воскресенье, слушая вместе с женой литургию в православном храме Александра Доброго, Чербул не заметил человека в черном плаще, скрывавшем лицо под тяжелым монашеским капюшоном. Все время, пока длилась служба, незнакомец пожирал глазами Роксану; когда же княжна выходила из церкви, он с любопытством остановил взор на узкой полосе пурпурной ткани,[59]59
  Знак царского происхождения в Византийской империи.


[Закрыть] украшавшей ее скромное платье.

Коренастый секей, незаметно наблюдавший за этой сценой, тут же поспешил к своему начальнику. Михая Фанци это известие обеспокоило: человек в черном был князем Дракулой, по заслугам прозванным в народе Цепешем.

Влад Цепеш недаром приезжал в тот день в город. После доброй воскресной трапезы брашовским бюргерам поднесли особое развлечение. Казнили разбойника, долго досаждавшего купцам дерзкими нападениями на лесных дорогах Трансильвании; битых два часа знаменитый искусник – брашовский палач – раскаленными клещами откусывал от тела рослого молодца крохотные кусочки. Разбойник, уже побывавший в руках властей, слыл стойким на пытке, палач – редкостным мастером.

За казнью лотра, по-прежнему неузнанный, наблюдал из под черного клобука князь Влад Дракула. В красивых, чуть навыкате, больших и ясных глазах Цепеша вспыхивала сатанинская радость.

– Узнай мне, Лайош, кто она, где живет, – говорил князь ехавшему рядом толстенькому человеку, когда они в сопровождении дюжины ратных слуг возвращались в тот вечер в замок на скале.

– Не время, кузен, для таких затей, – недовольно проворчал тот. – Король тебя еще не простил. И не стоит ради мещаночки…

– В ее наряд вшита пурпурная полоска, ты знаешь, что это значит! Но дело не в том, – нетерпеливо перебил князь. – Я не видел еще в жизни подобной женщины, Лайош. Узнай, кто она такая!

– Ладно, – сдался толстяк, – велю узнать. Но смотри – не наделай новых глупостей!

Несколько дней спустя, обойдя посты на стенах, Войку задумчиво любовался с башни окресностями Брашова, когда на площадку, где он стоял, поднялась шумная компания. Отороченные дорогими мехами камзолы и плащи говорили о том, что эти люди богаты и знатны, золотые шпоры – что они рыцари. Первым по лестнице взобрался статный человек лет сорока; поля модной шляпы скрывали его лицо. За ним следовала дюжина молодых кавалеров. Незнакомцы говорили на латыни, иногда переходя на итальянский.

– Какой прекрасный вид! – с восхищением воскликнул старший. – Однако здесь уже кто-то есть. Кто это может быть, господа?

– Судя по шапке – подданный Штефана Молдавского. Эти дикие люди служат в брашовской рати в немалом числе, – заметил кто-то. – От разбойников лучшая защита – такой же разбойник.

– Эллины нанимали скифов, сасы – молдаван. История повторяется, господа! – усмехнулся старший. – Но проходите, проходите! Этот тигечский волк, ручаюсь, не кусается, как его бешеный князь!

Войку с легким поклоном сделал шаг навстречу говорившему.

– Оскорбление, сударь, – тот же укус, – сказал он на латыни. – Я простой воин и снесу ваши шутки. Но позорить имя моего государя не позволю.

Молодые рыцари встретили его слова угрожающими возгласами. Но предводитель поднял руку, и все притихли.

– Как же вы, сударь, намерены за него заступиться? – спросил он с подчеркнутой учтивостью, скрывавшей насмешку. – Каким оружием?

– Пока вот этим, – Войку швырнул к ногам говорившего перчатку. – Оружие выберет ваша милость.

Молодой рыцарь, стоявший рядом, бросился было ее поднимать, но старший наступил на перчатку Чербула сапогом.

– Даргфи, не сметь! – коротко приказал он. – Ждите, сударь, в своем доме, к вам придут мои друзья, чтобы обо всем условиться.

И компания, не слишком торопясь, покинула башню.

Войку также неспешно отправился домой. Под вечер к крыльцу Чербуловой квартиры во весь опор примчался полковник Германн.

– Пойдемте, капитан, – сердито проговорил добрый Генрих. – Не ждите его, фрау Ксения, ночь он проведет на службе. Натворил же ты делов – дай бог голову сносить! – добавил он, когда Роксана не могла уже их слышать.

Подскакивали к темневшему в полумраке большому дому, в котором Войку узнал дворец наместника. Князя Батория в городе не было – он уехал по делам в Клуж. Но у подъезда их ждали.

– Следуй за этим рыцарем, – приказал Германн, поворачивая обратно лошадь, – и делай все, что он велит.

Войдя за незнакомцем в освещенную свечами комнатку, Войку смог наконец его рассмотреть. Это был стройный невысокий мужчина лет тридцати. Чуть заметное жеманство и манерность проступали в его походке, движениях, речи. На синей тунике, плотно облегавшей его стан, был вышит золотом семиградский герб; золотые шпоры дополняли его наряд. Незнакомец провел Чербула под высокий пятисвечный канделябр и пригласил сесть.

– Меня зовут Фехерли Янош, – представился он, – я служу герольдом его сиятельству воеводе Семиградья. Мне приказано спросить вас, сударь капитан Чербул, знаете ли вы, что есть рыцарь?

– Честный воин, – просто ответил витязь. – Если он из тех, кто по заслугам так зовется.

– Вы правы, – вежливо отозвался Фехерли. – Но знаете ли вы рыцарский устав?

– Смотря какой. Есть французский, английский, миланский, нормандский. Есть уставы монашеских орденов – храмовников, ливонского.

– Устав венгерского рыцарства. Мне велено его вам вручить. Прикажете также прочитать?

– Не трудитесь, сударь, благодарю, – сказал Войку, принимая несколько листков с латинскими письменами, переплетенные в кожу с тисненым королевским гербом.

Фехерли начал усердно перечислять добродетели истинного рыцаря, а также все, что для него запретно. Не пьянствуй… Не грабь… Не прелюбодействуй… Не насилуй… А жизнь, если надо, отдай за короля и христианскую веру. Войку сдержал улыбку. Сколько хвастунов с золотыми шпорами охотно отдали бы хоть за черта такую благочестивую жизнь, если бы им пришлось ее вести! «Сила рыцаря – в верности своему государю, сила – в повиновении и вере!» – закончил герольд.

– Как быть тогда с Артуровым наследием, ваша милость? – сказал Чербул, скрывая улыбку. – Король говорил своим рыцарям: «Сила – это справедливость».

Герольд в первый раз внимательно посмотрел на брашовского капитана.

– Блаженной памяти король-рыцарь совершал свои подвиги четыреста лет назад, – заметил он. – Его заветы, конечно, живы, но звучат в наше время по-иному. Ваша милость, однако, столько сведуща в рыцарской науке, что может пройти посвящение хоть сейчас.

– Вы сказали – посвящение? – спросил Войку, не скрывая удивления. – Посвящение в рыцари?

– Именно так, сударь, вы не ослышались, – ответил герольд.

Войку помолчал, осмысливая неожиданное сообщение. Жить и сражаться истинным рыцарем – таким в его понимании всегда было назначение мужчины. Но золотые шпоры – к чему они Чербулу? Ради франтовства?

– А это, сударь, так уж необходимо? – спросил он.

Герольд одарил его учтивой улыбкой, в которой виднелась легкая насмешка.

– После вызова на бой, брошенного вами сегодня, сударь, это просто неизбежно, – пояснил он. – Если вы, конечно, не пожелаете взять обратно свою перчатку. Ваш противник, сударь, может биться только с рыцарем, – многозначительно заключил Фехерли.

Войку молчал. Брошенный вызов – все равно что кинутый жребий, переигрывать нельзя.

– Эта честь, – продолжал Фехерли, – не оказывается вам необдуманно. Господин Генрих Германн, региментарий и рыцарь, дал за вас ручательство. Если счастье завтра вам не улыбнется, вы умрете рыцарем, сударь! – торжественно закончил герольд.

– У меня приказ – делать, как вы скажете, – сказал Войку.

– Тогда нужно выбрать герб, – сказал герольд. – Чтобы к завтрашней встрече ваш щит был готов. Какая фигура вам более по душе? Может быть, вздыбленный лев? Или, имея в виду ваше прозвище – олень?

– Я предпочел бы корабль, – заявил он герольду.

– Море отсюда неблизко, – с сомнением протянул Фехерли, – но поскольку ваша милость родилась у его берегов… Корабль – знак предприимчивой смелости и любви к странствиям… Попробуем корабль!

Взяв чистый лист бумаги герольд уверенно набросал свинцовым карандашом очертания трехмачтового корабля с раздутыми парусами, с реющими на ветру флагами и вымпелами – ни дать ни взять «Зубейда». Войку кивнул.

– Сделаем его красным на серебряном поле, – добавил Фехерли. – В левом же углу, в честь вашей родной страны, поставим герб Земли Молдавской – голову зубра. Это будет по достоинству оценено вашим противником, сударь, – заключил он, не вдаваясь в подробности, и Войку почуял здесь скрытый подвох.

– Вот этого, ваша милость, не требуется, – отклонил он предложение герольда. – Не будучи ныне на службе моей земли, я не вправе вводить ее знак в свой герб.

Вошел Генрих Германн и, к удивлению Чербула, Михай Фанци, совсем недавно уехавший в свои секейские земли. Фанци срочно вызвали из Секейщины; дело, значит, было вправду серьезное. Германн и Фанци, взяв капитана под руки, торжественным шагом отвели в стоявшую неподалеку церквушку. После короткого богослужения все удалились из храма, закрыв тяжелые двери. Войку остался в одиночестве.

Он сделал усилие: надо было взять себя в руки и осмыслить как следует происходящее. Все, что в тот день случилось, для мыслящего здравого молодого воина было нелепой игрой. Прячущие лица знатные незнакомцы… Окружавшая их тайна… Выбор герба и чтение устава… Это ночное бдение и все, что могло последовать… Кто-то могущественный придумал себе забаву и, возможно, – с серьезным видом предается ей от души. И началось все с ссоры, тоже нелепой, хотя по-другому Войку не мог поступить. Но из всей игры, кем-то затеянной и развернутой, ему может выпасть тяжелый жребий, даже смерть. Жизнь воина, рано или поздно, кончается в бою, Чербул к этому всегда готов. Но что станет с Роксаной – одинокой на чужбине, с тою, кого он увез из-под опеки родных? Кто выплатит Чербулов долг – отдать кровь за свою отчизну в близящейся большой войне?

Нет, он не даст себя убить ради чьей-то забавы. Во всем, что последует, Войку будет осмотрителен и осторожен: он за многое ныне в ответе. Если ж его решили во что бы то ни стало убить, – это дорого обойдется неведомым врагам.

Войку честно пытался обратиться к богу. Добросовестно прочитал те немногие молитвы, которые знал. Но разговор с господом не получался. И витязь отдался на волю мыслей, сменявших друг друга скоротечной бессонною чередой.

На заре в храм вошли Михай Фанци, Генрих Германн, Янош Фехерли и несколько других рыцарей, все – в латах, звеня шпорами, держа в левой руке начищенные шлемы с пышными султанами. Отстояли службу. Потом Германн совершил обряд. Сначала с размаху хлопнул коленопреклоненного Войку по плечу могучей рукой в латной перчатке, в испытание – не дрогнет ли; Войку не шелохнулся. Затем посвящаемый вслед за полковником повторил слова присяги. После этого бравый Генрих три раза ударил плашмя стоявшего на коленях неофита обнаженным мечом по правому и левому плечу. И наконец, самолично поднял на ноги, обнял и расцеловал. Присутствующие поздравили нового рыцаря. Затем герольд поднес ему золотые шпоры и сам пристегнул к сапогам.

– Это дар вашего благородного противника, – пояснил Фехерли. – Вашу милость, рыцарь Чербул, просят отдохнуть и подкрепиться. После этого вы сразитесь, и бог рассудит вас.

56

Добрую часть того утра Войку проспал в чьей-то уютной спальне. После легкого завтрака за дверью послышался звон металла, и двое слуг под предводительством Фехерли внесли оружие и доспехи. Это был полный рыцарский панцирь, целиком закрывавший сталью туловище, руки и ноги воина.

– Делал славный мастер Вальтер Хельмшмидт[60]60
  Хельмшмидт – буквально – «кузнец по шлемам», оружейник (нем.).


[Закрыть] из Нюрнберга, – объявил герольд, изящно изгибаясь и пританцовывая на ходу.

Войку посмотрел на звенящее сталью одеяние косо. Не для боя штуковина: ни с татарином, ни с турком в ней как следует не сразиться. Великий Янош это знал, таких доспехов не носил и не жаловал. Десяток боевых коней, не менее, за его стоимость купить можно, с седлами и сбруей! Откован на совесть, арбалетный дротик от нагрудника отскочит, зато пули не выдержит.

Войку молчал, с поднятым забралом шагнул в коридор, за которым синело небо ясного сентябрьского дня.

Трубы пропели торжественный сигнал, сотник Войку, звеня сталью, появился на малом дворе княжеских палат. В середине этого пространства крепким дубовым забором в рост человека было огорожено небольшое поле, посыпанное речным песком, – малое ристалище для фехтования и пеших поединков. Вокруг на подмостках стояли скамьи, на которых восседало десятка три важных господ. Чербул вошел в загон и остановился в ожидании. Мало ли что теперь могло случиться; на него могли выпустить медведя, зубра, льва; могли поставить напротив и убийцу – наемного учителя фехтования; такое уж бывало с людьми, не угодившими сильным мира. Среди господ на скамье сидели, правда, Фанци и Германн, его друзья; он узнал капитанов трех других брашовских стягов, и это было добрым знаком. Но мало ли что! Войку был готов ко всему.

Трубы пропели снова, и перед Чербулом, в таком же панцире, с опущенным забралом появился тот, с кем ему предстояло сразиться.

– Начинается поединок, – объявил герольд Фехерли, – между высокородным рыцарем Медведя, – на щите незнакомца был намалеван этот зверь, – и рыцарем Алого Корабля. Время боя не ограничено, знак остановки боя – брошенный одним из противников меч.

Трубы снова подали сигнал. Полковник Генрих Германн бросил на арену платок, и Войку опустил забрало.

Первые же удары показали Чербулу, что противник перед ним опытный и сильный. Незнакомец уверенно начал наступать; он не рассчитывал, по-видимому, встретить в молодом воине из Монте-Кастро умелого фехтовальщика. Но довольно скоро почувствовал, что ошибся, и стал осторожнее. Соперники кружили, обмениваясь легкими ударами, прощупывая друг друга. На лицах зрителей стало заметно некоторое облегчение: ход боя говорил о том, что бойцы не жаждут крови.

Но старший из сражающихся, видимо, помнил, что второй моложе и поэтому наверняка – выносливее. И усилил выпады, стараясь достать противника мечом снизу, где броня была слабее. Старший вновь стал наседать, прикрываясь щитом; было уже ясно, что Чербул владеет им не так искусно. Молодой капитан, действительно, редко и мало пользовался щитом, с юных лет набивая руку на работе саблей. Но Войку, по своей привычке, сразу начал учиться у противника, осмысливая его приемы, перенимая их, с ходу переделывая на свой лад. Перед ним был много упражнявшийся на ристалище, очень опытный боец. Тем лучше, из подобной встречи можно многое вынести для себя!

Но вот случилось непредвиденное. Одна из пластин латного сапога на ноге капитана, по-видимому, плохо пригнанная, наполовину отвалилась, попала под другую ногу, и он упал, но не растерялся; выставив клинок, Чербул прикрылся щитом и собрался, отразив ожидаемое нападение, вскочить на ноги. Выпада, однако, не последовало; незнакомый противник отступил, выразительно взмахнув мечом. Это значило: поднимайтесь, сударь, лежачих не бьем.

Войку мгновенно оторвал злополучную пластину и вскочил. Но при этом ему пришлось выпустить меч, на секунду оказавшийся на песке. Герольд, во все глаза следивший за поединком, заметил это и махнул трубачам, тут же подавшим сигнал отбоя. Господа на скамьях дружно встали и начали громко поздравлять рыцаря Медведя с победой.

Этого Войку не ожидал; лишь опущенное забрало скрывало от присутствующих, как обиженно вытянулось лицо молодого капитана. Его противник, не поднимая забрала, тоже с возмущением стал махать мечом, требуя продолжения. Однако герольд – полновластный хозяин ристалища – был неумолим. Меч по всей длине коснулся арены, значит, поединок окончен. Рыцарь Алого Корабля, как побежденный, должен поднять забрало и с поклоном отдать победителю свое оружие. Старший из рыцарей-свидетелей, региментарий Германн, громким голосом подтвердил справедливость этого решения.

Спор продолжался. Герольд настаивал на своем, бойцы размахивали оружием, требуя новой схватки. Как вдруг раздался конский топот, и на арену, чуть не сбив с ног Чербула, ворвался дородный всадник с золотой булавой в руке. Соскочив с коня и сорвав с себя шапку, он бросился к рыцарю Медведя и рухнул перед ним на колени.

– Ваше величество! – затряс он седыми кудрями, – что вы делаете! Ваше величество, что вы с нами творите!

Седой вельможа на коленях умоляюще простирал руки. Рыцарь Медведя поднял забрало и одарил его милой улыбкой.

– Мы еще не кончили, князь Стефан, – сказал он. – Дозвольте продолжить: дело только сейчас стало интересным.

– Как вы можете, мой король! – вскричал Стефан Баторий, охваченный ужасом. – На колени, господа, как вы смели допустить! – закричал он, вскакивая, свидетелям поединка и герольду. – На колени, мальчишка! – набросился он на Чербула, все еще не пришедшего в себя от новой неожиданности. – На кого поднял меч!

– Этот меч отныне славен, он скрестил его с мечом короля, – сказал вице-воевода Варфоломей Даргфи, входя в свою очередь на арену, становясь на колени перед рыцарем Медведя и целуя его латную перчатку. – Ваше величество, вы щедро делитесь славой с малыми воинами и тем делаете ее бессмертной.

Двое слуг, взяв Войку под руки, отвели его обратно во дворец и помогли снять доспехи. Поединок окончен, объявил вошедший следом герольд, рыцарь Чербул может возвращаться домой.

– Где же мой храбрый противник? – спросил король Венгрии Матьяш Корвин, очутившись во главе нагруженного яствами княжеского стола. – Его место сегодня с нами!

– Он не ровня вам, чтобы вы с ним дрались, мой король, – с упреком заявил Баторий, наполняя кубок своего повелителя.

– Но, во-первых: он дрался не с королем, а с неизвестным рыцарем, – возразил Матьяш. – А во-вторых, с кем же мне тогда драться? С трусом Луи Французским? С хворым испанским Фердинандом, до которого не доберешься и в месяц? С толстым и старым британским Генрихом? С кем я могу скрестить добрый меч?

Возгласы одобрения стали отзывом царедворцев на эти слова. У кого еще, воистину, был такой король – храбрейший из рыцарей, мудрейший из государей?

– Вчера я сделал то, что был обязан, как король, – продолжил Матьяш. – Сегодня то, что хочу, как человек. За то, вчерашнее, меня изругают хронисты, за это, случившееся ныне, – воспоют менестрели. А я хочу места не только в хрониках, но и в песнях, князь! Поэтому – где мой храбрый враг? Я хочу видеть его!

– Завтра, ваше величество, завтра! – нехотя сказал Баторий, – на охоте в честь вашего величества, на которую мы пригласим и его.

Войку тем временем спешил домой.

Да, король Матьяш забавлялся. Но то была мужественная, рыцарственная забава. Король Матьяш дрался сам в загоне для боя, скрывая свой сан, как простой воин, и вел себя на арене великодушно и храбро; он сам держал ответ за сказанные им недобрые слова.