Текст книги "Войку, сын Тудора"

Автор книги: Анатолий Коган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 68 страниц)

62

Войку Чербул лежал на боку на своей соломе, слушал магистра Армориуса. Появившись снова, будто пройдя сквозь стену, магистр смазал ушибы витязя темной мазью, которую принес в крохотном глиняном горшочке, и боль исчезла. Теперь он рассказывал Войку, откуда пошли жестокие Дракулы, – не притчу, но случившееся в минувшие времена.

Первые вотчины Дракул, действительно, лежали в Мунтении, в Карпатских горах, близ пределов Трансильвании. И первый из них, Дан Дракул, вовсе не был прозван так за сходство с духами. В бою с немецкими рыцарями этот карпатский бан добыл добрый шлем, украшенный зубчатым гребнем, наподобие драконьего, за что вначале получил прозвище Дракон, а затем и Дракула: последнее слово, чаще звучавшее в устах его земляков-мунтян, было для них и понятнее, и удобнее в употреблении. По землям банов, мимо их замка проходила большая дорога, и Дракулы с одних обозов брали пошлину, другие грабили дотла. Земли одних крестьянских общин и боярчат, пользуясь своей властью, скупали по дешевке, других – захватывали. Баны богатели, набирали силу. Боковая ветвь Дракулешт, перебравшись за горы, обосновалась в Трансильвании, построила замок, получила от короля Владислава баронский титул.

Первые мунтянские господари из этого рода во всем повиновались туркам, к тому времени уже утвердившимся на Дунае. Еще до падения Константинополя[63]63
  Столица Византийской империи пала в 1453 году.


[Закрыть] отец Цепеша, Влад Дракул, вместе с беглербеем Румелии[64]64
  Беглербей Румелии – наместник Европейской Турции.


[Закрыть] совершил поход на Семиградье; оба войска, мунтянское и турецкое, были разбиты секейскими и венгерскими полками и бежали. После этого поражения Влад долго еще оставался покорным туркам, послав даже собственного сына, тоже Влада, заложником в Адрианополь.[65]65
  Адрианополь – столица Османской империи до покорения Константинополя.


[Закрыть] Но настал день возвращения княжича, и отца словно подменили. Именно тогда от города к городу, из страны в страну начала переходить весть о безмерной жестокости наследника мунтянского престола.

– Он слишком долго прожил среди турок, – заметил Войку в этом месте.

Цепеш был жесток, но храбр. Взойдя на престол после смерти отца, Влад отказался платить туркам дань и первым на них ударил. За пятнадцать лет до бегства Войку с Роксаной в Семиградье Цепеш начал войну, продолжавшуюся почти год и прославившую его рядом с такими героями, как Янош Хуньяди, спаситель Белгорода.

Началось все с того, что конные четы мунтян, ведомые гетманом и верными Цепешу боярами, появились у турецких крепостей, охранявших переправы через Дунай на болгарской стороне. Никопольский бей Гамза с войском выступил, чтобы отбить внезапное нападение. Но возле Джурджу, во время ночлега, Цепеш неожиданно атаковал его лагерь; бежавшие в ужасе турки пытались укрыться за стенами крепости, но вместе с ними в раскрытые ворота крепости ворвались и воины Влада. Гамза и многие другие пленные были посажены на колья.

Султан Мухаммед, получив необычные для турок вести, сам двинул войско на столицу княжества, Тырговиште. На подступах к городу армия Мухаммеда остановилась на ночлег. Османский лагерь досыпал последние часы, когда поднялся переполох. Это дерзкий князь Влад с семью тысячами своих бояр и ратников, переколов ножами часовых, пробрался внутрь. Мунтяне почти дошли, поджигая возы и палатки, до белого шатра падишаха, когда дорогу им преградили бешлии двух славнейших придунайских воевод – Иса-Бека и Махмуда.

Воевода Влад и его мунтяне, захватив немалую добычу, ушли в леса. Пришедшее в себя войско султана так и не сумело схватить смельчаков.

Турки продолжали двигаться по выжженной, превращенной в пустыню земле. И ушли бы тогда османы восвояси, не свергнув мятежного князя, если бы не бояре. Великие паны страны предали своего государя; явившись со своими воинами к султану, бояре пали ниц, моля о прощении, и прокляли Влада. Цепеш бежал к семиградскому родичу за Карпаты. А султан, посадив на мунтянский престол своего любимца Раду Красивого, возвратился в Стамбул.

– Влад все-таки был молодец, – сказал Войку.

– Был, – кивнул магистр. – В ту пору его, казнившего лютой смертью пленников, еще можно было понять, если не простить. Совершенное же им в дальнейшем не поддается человеческому разумению. Ведомо ли тебе, сын мой, за что король Матьяш продержал его в темнице несколько лет?

– Нет.

– За изменническое письмо, посланное султану. Влад Цепеш изъявил Мухаммеду покорность и предлагал провести его войска в Семиградье и Венгрию.

– Поделом барсу, сменившего когти на змеиное жало, – проронил Войку. – Ну а родич его, барон?

– Глава семиградской ветви Дракулешт, – ответил старец, – более уже мадьяр, чем валах. Цепеша он боится, князь – воля и сила, князь – помазанник. И все-таки Цепеш во многом у него в руках: барон многое знает о делах Влада, и ценности, какие тот при бегстве захватил, к рукам успел прибрать; да и тех людишек, которых родич еще верными почитает, барон давно купил. Теперь ты знаешь, у кого в яме сидишь, – пояснил старец, – и чего от них можешь ждать.

– А сами вы, отец?

– Меня охраняют многие силы, – сказал Армориус. – И первая – жадность Дракулы. Жадный Лайош мнит, что когда-нибудь даже камни этого замка, благодаря мне, станут чистым золотом, а он – самым богатым из живущих. Ты слышал, юноша, о философском камне?

– Слышал, да не видел, – улыбнулся Чербул.

– Увидишь! – с таинственным видом возгласил магистр, и глаза его на мгновение блеснули безумием. – Он у меня скоро будет! Только о том – ни слова никому…

63

Догадка, мелькнувшая у Войку, оказалась верной. Подобно Антонио Венецианцу, магистр Армориус был архитектором, скульптором, математиком, философом, знатоком древних наречий и текстов. Семиградский старец тоже путешествовал по многим странам, изучая и сравнивая увиденное в них. Сверх того, однако, магистр Армориус был еще и алхимиком – одним из тех смельчаков, которые, познавая тайны сущего, пытались выковать из своих знаний ключи к превращению веществ. И прежде всего – в золото, в алмазы, в драгоценные сапфиры, изумруды, рубины. И сами верили тому.

Несколько лет назад Армориус поселился в Брашове, предложив магистрату и горожанам свои услуги в качестве зодчего, астролога и врача. В клиентах и заказах у него не было нехватки; и вскоре он, купив дом, устроил в нем лабораторию, в которой продолжал свои таинственные опыты. Построенные им в городе прекрасные здания, приписываемые ему чудесные исцеления принесли магистру славу; многие клялись, что неведомо откуда приехавший в Брашов волшебник вот-вот получит камень, обращающий в золото все, к чему хозяин им прикоснется.

Эти слухи дошли до барона Дракулы. Лайош как раз собрался перестроить и обновить родовое гнездо, обветшавшее и неудобное для жилья. Лайош предложил Армориусу на время переселиться к нему, чтобы составить чертежи и возглавить работы, назначив магистру большую плату. Чтобы Армориус не прерывал высокомудрых исследований, барон предложил ему оборудовать в подвале замка большую лабораторию. Магистр, конечно, почуял западню. Но тем не менее дал согласие.

– Я понимал, сын мой, замысел хитрого Лайоша, – пояснил он Чербулу. – У Князя Батория был свой алхимик; у графа Поганца – свой… У барона не было еще. Я знал: из замка он меня уже не выпустит.

– И все-таки согласились.

– Как видишь, – кивнул старец. – Я устал от своих путешествий, юноша, устал от брашовских колбасников и медников, приходивших ко мне, как к гадалке и цирюльнику, приносивших в мой дом свои страхи и запоры. Я знал, к тому же: хозяином в этом гнезде стервятников отныне буду я. Разве ты еще сомневаешься в моей способности выйти отсюда и войти, когда захочу?

Старец, действительно, продолжал удивительным образом появляться в каменном мешке, в который был заключен витязь, и исчезать из него. Но чаще – когда Войку дремал или спал. К тому же рассмотреть его действия до конца Чербулу мешал постоянный мрак, царивший в узилище. Чербул был далек от мысли, что странный старец взаправду проходит к нему сквозь толщу стен.

– Ты убедишься еще во всем! – пообещал магистр. – Но пока, – продолжал он, – тебе нужно готовиться к схватке, которая вернет свободу тебе и твоей жене. Готовиться, укрепляя дух. Ведь внутренний свет человека – лучшая его опора против сил мрака. Твоя любовь – твоя судьба: так было, видимо, написано тебе на роду, как немногим в жизни счастливцам, а что писано в книге судеб – то поставлено нами на свершение. Помни же посему: твоя судьба – в надежных руках любящей тебя женщины. Ты еще увидишь, как распадутся эти стены, удерживающие тебя.

– Ожидание подчас требует большего мужества, чем самый жестокий бой, – добавил магистр. – Но приготовься, к тебе идут твои враги.

Не успел старец исчезнуть, как в двери скрипнули тяжкие засовы, и в каморе при свете свечей появились барон Лайош и князь Цепеш.

64

Влад Цепеш и его кузен, пригнувшись, протиснулись сквозь низкую и узкую дверцу. Вооруженные слуги укрепили на выступе в стене две свечи, внесли резные табуреты. Потомки воеводы Дракулы расселись. Слуги с поклоном ушли.

Войку, не меняя положения, спокойно взирал на нежданных гостей. Довольно протянуть руку, и в ней окажется нож; первый удар – его милости воеводе, второй – барону – опомниться не успеют. Но это все, челядь зарубит потом. Чербул избавит мир от двух аспидов сразу, ради этого и жизни не жаль. Но что станет с его женой?

– Рабы ли гостям? – добродушно усмехнулся Лайош Дракула.

– Ваша милость, кажется, перепутала, кто здесь хозяин, а кто гость, – насмешливо отозвался Чербул.

– Пожаловавший незванным теряет право на радушный прием, – покачал головой барон.

– Разве в этом вороньем гнезде кого-нибудь принимали иначе? – спросил Войку.

– Высокий гость наш – рыцарь, – Лайош с мягкой улыбкой обратился к князю Владу. – Но разговаривать с благородными людьми не научен еще. Кликнуть, что ли, наших даскэлов, чтобы они поучили учтивости славного гостя?

Цепеш не отвечал. Князь впился глазами в человека, стоявшего на его пути к женщине, к которой – впервые в жизни – его неудержимо влекло. И препятствием в утолении дотоле неведомой, иссушающей жажды был только этот ничтожный раб. Воевода слышал, как в груди поднимается привычная, душная волна жестокой жажды крови. Но надо было молчать. Князь Влад не умеет торговаться; кузен Лайош лучше него устроит требующуюся сделку, ибо тут нужен торг.

Влад Цепеш поднялся и вышел, бросив на ходу барону значительный взгляд.

– Видите, рыцарь, – вздохнул Лайош, – князь-воевода вами оскорблен. Вы знаете, наверно, моего венценосного брата, это воин, известный во всем подлунном мире, справедливый и славный государь.

Войку молчал, равнодушно глядя мимо Лайоша. С этим заплывшим жиром разбойником ему не хотелось говорить.

– Вы убедились теперь, – продолжал тот, – с каким славным мужем судьба вас свела. Ибо – раскрою карты – все, что случилось с вами, имеет ту причину, что ваши пути скрестились, да так неудачно для вас.

Войку молчал. Враги вели с ним разговор, – значит, многое зависит и от него. Что ж, Чербул не упустит тех ходов, которые останутся за ним в этой игре.

– Вы славный юноша, – вкрадчиво продолжал Лайош. – Но вы совершили неразумный шаг, дерзнув вступить в союз, запретный для вас по законам родовитости и знатности. Вы взяли ношу, опасную для вашей жизни, и она будет угрожать вам всегда.

Войку безмолвствовал. Лайош с приличествующим выражением симпатии и сочувствия смотрел на пленника, не понимавшего, видимо, какая его ждет судьба.

– Вы не так далеки от истины, – вел далее речь барон, – замок Дракулы – не гнездо карпатских горлиц. Но вы знаете также: как ни суров князь Влад, он честен и слово держит крепко.

– Это правда, – впервые отозвался Чербул, взглянув в глаза барону-тюремщику. – Влад Цепеш известен верностью слова и дружбе.

– А потому, – продолжал барон, – князь предлагает вам выход из западни, устроенной вам неразумной страстью, а заодно – из этого надоевшего вам пристанища. – Лайош обвел мрачные стены узилища округлым жестом. – Вы отказываетесь от союза, в который опрометчиво вступили, и удаляетесь из Семиградья. Само собой, – уточнил Лайош, – вы уедете из Семиградья богатым человеком.

– Само собой, – машинально повторил Войку, стараясь не выдать своих чувств.

– Встреча с умным противником всегда радует, – ласково молвил Лайош, – умного легче понять. Вы сейчас напомните мне, вероятно, что сочетались браком в господнем храме. Мы подумали и об этом. Нетрудно сделать так, чтобы не было более ни храма с его служителями, ни записи в его книге, ни даже людей, присутствовавших при свершении бракосочетания.

Войку представил себе, как это будет сделано. Ватага лотров, напав среди ночи, сжигает монастырь, рубит насмерть монахов. Наемные убийцы ударами в спину расправляются со всеми его спутниками, где бы они ни были, – в Брашове, Сучаве, Четатя Албэ. Такое вполне под силу этим господам.

– Есть выход и попроще, хотя потребует больше денег, – добавил Лайош, поняв, чем рождены в глазах пленника гневные огоньки. – Моему венценосному брату не будет трудно добиться у патриарха в Константинополе разрешения на развод.

– Если я буду согласен? – спросил Войку.

Лайош ответил утвердительно.

– А моя жена? Ее согласие тоже нужно?

– Если вы сами скажете ей, что считаете ваш брак ошибкой и готовы его расторгнуть, – ее светлость, конечно, тоже будет согласна.

Все было ясно. Враги хотели, чтобы он сам отступился от Роксаны и сам ей об этом сказал. Чтобы Чербул сам убил ее любовь и вызвал к себе презрение, расчистив дорогу сопернику.

– Что же скажете вы на это?

– Между нами есть еще одно дело, – серьезно напомнил Войку. – В час знакомства я сделал вам вызов, и вы изволили его принять. Решим сначала этот первый меж нами спор. Набрались ли вы уже, сударь, храбрости, дабы встретиться со мной в честном бою?

Барон с сожалением вздохнул.

– Я не король, увы, – развел он руками. – Его величество, помазанник господа, вполне может позволить себе такую забаву; сан короля чересчур высок, чтобы он мог уронить свою честь, встретившись на ристалище с человеком низкого рода. Я лишь барон венгерской короны, такой поединок запятнает мой герб.

– Значит, вы лгали мне, принимая вызов, – спокойно произнес Чербул. – И потому на вас еще лежит позор лжеца.

Легкая бледность в первый раз тронула розовые щеки Лайоша.

– В моей власти – сурово отплатить вам за эти слова, – сказал он. – Вы на моей земле, я господин ваш и судья, и сам властитель наш король не вправе помешать мне отнять у вас жизнь в позорной казни. Но вашу участь решать не мне. Князь Влад – вот кто ныне хозяин вашей головы. Вы, наверно, наслышаны о том, как поступает со строптивыми врагами Влад Дракула, перед коим дрожали храбрейшие из турок.

– Влад Цепеш, – уточнил Войку, усмехаясь. – Знаю.

– Вы умный юноша. – Лайош добавил в мягкую речь зловещих ноток. – Но знаете в жизни не все. Не ведаете, к слову, что есть смертные муки пострашнее столбовой.[66]66
  «Столбовая смерть» – казнь на колу.


[Закрыть] Подумайте об этом, юноша, и решайтесь. Время на это у вас еще пока есть.

Барон с достоинством поднялся и вышел. Угрюмые слуги забрали табуреты и свечи, и каменный мешок Чербула погрузился во тьму. На смену им неслышно и нежданно вернулся магистр Армориус. Добрая улыбка старого чародея согрела Чербула. Но ненадолго. Тревожные мысли обступили его, Роксана оставалась в преступных руках похитителей.

– Что убережет нас от худшего, если дни бегут за днями, а я по-прежнему в темнице и бессилен? – промолвил он наконец с горечью.

– То редкое счастье, что выпало тебе на долю, – ответил магистр. – Любовь женщины, сильной духом. Ибо ты не видишь еще, какой тебе достался чистый и твердый алмаз. А Цепеш – заметил. Потому и хочет отнять. Их намерения мне известны, – продолжал старец, – они советуются теперь, как бы наверняка принудить тебя отречься от жены. Спорят о том, чем тебя испытать – голодом или жаждой, холодом или пламенем, водою или железом. Из этой камеры тебя, вероятно, переведут в другую. Будут стараться сломить твою волю, возможно – пыткою страхом, в которой они тоже мастера. Так что не бойся, сын мой, не бойся. Помни: любовь твоей женщины тебя хранит.

Войку очнулся от усыпляющего действия голоса магистра. Старца уже не было. Но предупреждение его вскоре подтвердилось. Засовы скрипнули – ватага тюремщиков явилась, чтобы перевести Войку в другую часть подземной темницы. Чербул успел незаметно вынуть из тайника и захватить с собой сохраненный им засапожный нож.

65

На резном восточном столике в комнате Роксаны белели, голубели, цвели алыми зорями дивные цветы горных лугов и скал, глубоких карпатских ущелий. Злая бабка Чьомортани, подозрительно поводя по воздуху носом каждое утро ставила цветы в вазу и уходила, недовольно сопя. В горнице появились и иные дары. В один день то было ожерелье из крупных жемчужин, в другой – кусочек животворящего креста,[67]67
  Крест, на котором, согласно Евангелию, распяли Иисуса Христа.


[Закрыть] помещенный в золотую ладанку на тонкой цепочке. Роксана не прикасалась к ним, и Цепеш, приходя с ежедневными визитами, не заводил о них разговор. Князь являлся каждый день с ненавязчивой серьезной настойчивостью, был галантен, благороден, любезен. И всегда вовремя уходил – Роксана сама еще не догадывалась, что близилась минута, когда беседа станет для нее невыносимой. Молодая женщина оставалась одна; в это время она читала благочестивые творения отцов церкви, собранные в библиотеке Дракулы, прогуливалась вдоль стены, взирая на окрестные горы и видневшийся меж ними старый Брашов. И предавалась своим мыслям и грусти.

Еще недавно Роксана была юной владычицей забытых тоннелей и пещер в недрах горы, на которой стоял город. Стоя у окна во дворце феодорийских базилеев, княжна с тревогой, но с гордостью слушала вести с городских стен, где храбро бились ее земляки и с ними – юноша Земли Молдавской, которого господь судил ей полюбить и назвать супругом. Потом был трудный путь на Молдову, татарский плен, плавание на мятежной «Зубейде», скорое путешествие по сказочной стране. И вот – новый плен, смертельная опасность для Войку, узкая, как лезвие меча, тропа, по которой Роксана должна пройти, чтобы спасти ему – жизнь, себе же – достоинство и честь.

Что придумают, добиваясь своего, эти люди, в чьи руки они оба попали? Зачем она нужна странному человеку, который твердит, что полюбил ее? Много злого было в князе Владе, но много и человеческого, и при том – глубокая, властная сила. Цепеш-мужчина оставался ей чужим, как ни искусно вел он свою игру. Но Цепеш-человек, с его столь разными чертами, виделся ей все отчетливее. И злое в нем проглядывало все реже.

В тот день князь Влад явился раньше обычного. На обожженной руке белела легкая повязка, на устах сияла улыбка.

– Сегодня в нашем доме праздник, княжна Роксана, – заявил он с порога, – и я пришел просить вас от имени барона Лайоша разделить нашу трапезу.

Пленница покачала головой.

– Воля ваша, моя государыня. – Цепеш поклонился, по челу его пробежала тень. – Праздник будет для меня без солнца. Пусть же озаряет его пламя, которое мы в тот день зажгли!

– Что за день? – спросила Роксана с невольным любопытством.

– Ровно пятнадцать лет назад, – уточнил князь, – наши кони переплыли Дунай. И пошли мои люди гулять – от крепости к крепости, от торга к торгу. Не стало мочи рубить толстые вражьи шеи, не стало коням силы нести мешки с их отсеченными головами.

– И вы празднуете эту кровь! – сдвинула брови Роксана.

– Я люблю вас, княгиня, – с обычной серьезностью сказал воевода. – А потому не хочу обманывать, прикидываясь ягненком. Лучше быть отвергнутым, чем лгать. Я таков, каков есть; таким меня примите или гоните прочь.

– Вы такой, каким, наверное, хотели стать, – заметила пленница.

– Но каким же я должен был сделаться, о боги! – поднял руки Цепеш. – Моисей учил стада людские одному, Христос – другому, Мухаммед – третьему. Каким же быть на самом деле человеку, кто скажет правду о том ему, слабому и темному. Разве солнце, дерево, река? Или волк, сова, заяц, зубр? Я спрашивал всех – и зря. Кому же следовало мне уподобиться? И я решил: единственно льву.

Князь взглянул в пламя очага; глаза Роксаны невольно остановились на перевязанной руке Цепеша, но он этого будто и не заметил. Цепеш встал и, словно зачарованный, подошел к горящим поленьям.

– Пламя, пламя! – князь протянул к огню сильные ладони с длинными тонкими пальцами. – Почему оно нас так влечет? Почему пробуждает порой дикое желание все сжечь, чужое и свое? Чем так туманит и будоражит душу, что даже в своем очаге видишь огонь пожара? Откуда это в нас, моя госпожа? Может быть, от вечной жажды воли, стремления к свободе от всего, чем обрастает человек в благополучии и сытости, что обессиливает его затем и сковывает, и ленивит, и обращает в раба? Ибо хочет быть свободным беспредельно, от всего, что есть у него и чего нет, от себя самого? Мотылек ничего не сжигает; но и он летит на огонь!

– В вечном мире, коий ждет нас за чертой жизни, каждому уготовано вдоволь огня, – напомнила пленница.

Цепеш взглянул на нее с восхищением.

– Мудрые женщины Византа – вот кто говорит со мной вашими устами, княжна Роксана! – воскликнул он. – Их благочестие и вера, глубокая мысль и трезвый ум – всем этим вы с избытком наделены. И верность, святая верность, делающая вас глухой к моим речам, не дающая вам понять, как бесконечно вы мне нужны! Только вы можете меня защищать, княгиня, от ненавистного мира, поклявшегося меня погубить!

Роксана молчала.

– Все проклинают меня, – говорил между тем Цепеш, стиснув руки. – Турки – за прошлые войны, венгры – за мнимое предательство, мунтяне – за то, что учил их законам чести. Простые люди – за лютость мою, знатные – за то, что по правде их карал. Словно я заперт в сердце скалы, и выхода не будет вовек. Я слышал в младенчестве сказку, – усмехнулся Цепеш, – о витязе, вмурованном в гору. Только любовь прекрасной чужестранки открыла ему выход из этой каменной могилы.

– Не одна красавица захотела бы, наверно, стать такой женщиной для вас, – заметила Роксана.

Улыбка князя Влада отразила бесконечную горечь.

– Я полюбил бы и простолюдинку, презренную рабыню и дочь раба, – вымолвил он словно в лихорадке. – Если бы мог любить до того, как увидел вас! Как нужна юыла мне любовь, как хотелось склониться в ее порыве! Но нет, не было встречи, какая случилась теперь. Боже мой, встать на колени! Почувствовать на лице слезы! Я с детства их не знал: только сталь, железо, камень. И кровь, кровь, кровь. Враждебный мир, пустое небо; не было мне прибежища даже в храме; и даже глядя в господне око под куполом храма в Цареграде, не видел я искры, сказавшей бы мне, что голос мой услышан и молитва принята. Сердце чуяло: даже для бога я чужой. А дьявол мелок и глуп, дьявол – жалкий шут с его рогатым воинством и убогим тартаром!

Роксана слушала в каком-то странном внутреннем оцепенении. Кощунства, какие никогда еще не касались ее слуха, не пугали теперь пленницу: пробудившаяся сила духа служила ей от них щитом. Но справедливая ли кара – такое одиночество, даже для зверя, каким, бесспорно, был этот князь!

– Пусть вы осудите меня, княжна, – продолжал Цепеш глухим от страдания голосом, – но знайте правду: я сделал тогда своим богом утес в горах. Огромный утес, схожий с великаном, вросшим в землю по грудь. Из него вытекал источник. Я приходил туда пешком, один, опускался на колени. Иногда чудилось: мой каменный бог тайным голосом отвечает на мои вопросы, отзывается на мольбы. Мой утес казался мне живым, особенно под снегом или в грозу. Но однажды, на заре, когда солнце осветило то, что казалось мне ликом, я увидел, что мой кумир – простой камень. Я ушел; был бы счастлив заплакать, но слезы не шли.

– Это прозрение дал вам истинный бог, – сказала Роксана.

– Может быть, – кивнул Цепеш. – Если бы он тогда подал мне более явный знак! С тех пор у меня не было больше перед кем склониться, существа или духа, к чьим стопам я мог бы припасть. Недолго, увидев вас в брашовской церкви, я тешился надеждой, что спасение мое – в вас. Но вскоре узнал – вы замужем, судьба показала мне вас в насмешку. Было больно осознать: вы счастливы не со мной.

– И это для вас оказалось достаточно, чтобы принести в мой дом несчастье?

– Я думал: со мною ваше счастье будет полнее, истиннее. Я думаю так, моя госпожа, и теперь, – с новой силой сказал Влад.

– Зачем вы опять об этом, князь? – прервала его пленница. – Какой я была тогда, такова и сейчас: жена простого воина. И эту судьбу я избрала себе сама.

– Знаю, – сказал Цепеш. – Говорят, этот молдавский сотник благороден и храбр, и я охотно этому верю. Но разве этот юноша достоин любви такой женщины, как вы, моя государыня? Ведь вы – ветвь от корня, правившего некогда миром. Из тех женщин, чей удел – вдохновлять великие души и умы. Могучие, хотя бы и во зле.

– Видно, тяжесть содеянного стала для вас слишком велика, – жестко сказала узница Дракулы. – И вы хотите разделить ее со мной. Я приняла бы, поверьте, это бремя; такое деяние было бы милосердным. Но этот подвиг, увы, не для меня.

– Вы правы! – воскликнул Цепеш. – Правы, видя во мне только злодея: откуда вам знать меня другим??

Воевода в волнении вскочил на ноги и зашагал по горнице.

– Я был рожден для лучшего, для большего, чем содеял! – с силой сказал он. – Для такого, чего не назовешь просто добром или злом, чего мир и не сумел бы сразу понять. А поняв, – испытал бы, может, ужас, но непременно – восторг, ибо переменился бы тотчас и сам. Всю жизнь, княгиня, всем существом я бился в эту дверь – к моим истинным деяниям. Но не смог открыть – не было ключа.

– И он есть теперь?

– Да есть, это – любовь! Это вы! Я потрясал когда-то державы, моя госпожа, обо мне слагали песни, меня боялся сам султан Мухаммед. И я еще молод. Зачем же мне отказываться от того, что могу еще свершить, не стать тем, кем могу, не развернуть во всю ширь крылья над этим миром? А сила моя ныне гаснет, ибо нет в ней выхода, душа пустеет, ибо не вижу в сей вселенной опоры. Я гибну, и вы одна на свете можете меня спасти.

– Какой же ценой? – невесело усмехнулась пленница.

– Согласившись быть моею. Подругой, женой, прекрасным и чистым оплотом духа моего. Открыв передо мной, что нужно мне воистину от судьбы, к чему должна быть применена та сила, которая во мне требует выхода, указав, что достойно меня, а что – нет. Чтобы стали мы со мной не скромною солдатской женой, но владычицей, подругой венценосного безумца. Не малою куропаткой – орлицей!

– В вашей клетке я уже и не куропатка, князь, – заметила Роксана. – Синица!

– Жестокая шутка, моя госпожа! – воскликнул Цепеш. – Не надо шутить, молю! Помогите мне – никто не может того, кроме вас! И мир увидит, на что еще способен Влад Дракул, по прозвищу Цепеш. Я отвоюю мою отчизну – несчастную Мунтению. Отгоню осман от вашей родины – Мангупа. Поведу свежее войско на Константинополь. Воины стекутся под мое знамя сотнями тысяч, ибо знают, каков я в бою. Новая песня, новая сила, новый полет – вот что могла бы дать мне ваша любовь. Мы можем, если вы того пожелаете, уйти вместе в другие, прекрасные страны, в иные края. Не один властитель Европы зовет меня к себе, чтобы отдать под мое начало войска и флоты, доверить мне судьбу державы. Скажите, что должен я свершить? Или просто умереть у ваших ног?!

Цепеш сделал шаг, чтобы упасть перед ней на колени. Но взгляд Роксаны остановил его. Цепеш вздоргнул, в глазах его мелькнула растерянность: внезапный удар колокола на замковой церкви отрезвляющей волной ворвался в раскрытое окно.

– Зовут к трапезе, князь, – сказала Роксана. – Доброго вам праздника!

В замке Дракулы всю ночь гремел веселый пир. Но князя Влада не было за столом. Рано покинув почетное место, князь Влад в своей горнице писал послание другу Штефану, просил известить, когда начнет свой поход султан: воевода Влад будет к войску друга с теми мунтянами, кто верен еще ему и святому кресту. И думал еще Влад Цепеш, что праздничный день принес ему неудачу в поединке с ничтожным узником, запертым в темнице.